рьезные  дела.  У
них тут все под контролем. Нам лишь остается дождаться церемонии и  спо-
койно отправиться домой. Возможно, этот ритуал не так уж  и  важен,  как
кажется Далзулу. Когда он выполнит его и успокоится, мы попросим  коман-
дира вернуть нас в Be. Он обязательно сделает это,  потому  что?  -  Она
вдруг часто заморгала и закончила фразу уже без всякого сарказма: -  По-
тому что он относится к нам как отец.
   Они не виделись с командиром до самою дня церемонии. Далзул не  выхо-
дил из дворца, и по приказу Виаки к нему не пускали никаких посетителей.
Что касается Акеты, то он, очевидно, не имел права вмешиваться в  другие
сферы священных полномочий - и не стремился к этому.
   - Тезиеме, - сказал он.
   И это означало примерно следующее: "Все пойдет своим  путем".  Он  не
радовался этому, но и не желал оказывать противодействие.
   Утром в день церемонии на рыночной площади начала  собираться  толпа.
Никто ничего не покупал и не продавал. Гамане надели свои лучшие килты и
самые яркие жилеты. Мужчины, обладавшие духовным  саном,  отличались  от
других массивными золотыми серьгами, высокими головными уборами и плюма-
жами из перьев. Макушки малышей и подростков были вымазаны  красной  ох-
рой. Этот праздник не походил на остальные торжества - например, на  це-
ремонию восходящей звезды, которая проводилась несколькими днями раньше.
Никто не танцевал, никто не готовил хлеб, и музыки тоже не было. Большая
толпа вела себя торжественно тихо и серьезно.
   Наконец двери дома, принадлежавшего Акете - а точнее  Кет,  -  широко
открылись, и оттуда под знобящий и тревожный бой барабанов вышла колонна
жрецов. Барабанщики, стоявшие на улице  перед  домом,  присоединились  к
концу колонны. Казалось, весь город вздрогнул и затрепетал от мерного  и
тяжелого ритма.
   Шан видел Кет только на видеозаписи, сделанной во время первого визи-
та Далзула. Тем не менее он тут же узнал ее. Это была  строгая  красивая
женщина. Ее головной убор выглядел менее пышным, чем у многих мужчин, но
его украшали длинные золотые ленты. Он гордо покачивался при ее  ходьбе,
и в такт ему кивали красные перья на плетеном уборе Акеты, который шагал
рядом. Слева от жрицы шел другой мужчина?
   - Кеткета, ее второй муж, - прошептала Риель. - А около него идет  их
дочь.
   Девочке было не больше пяти лет. Она величественно шествовала в  пер-
вом ряду вместе с родителями. Концы ее грубых черных волос казались  бу-
рыми от красной охры.
   - В этой колонне собрались все жрецы из вулканического  рода  Кет,  -
пояснила Риель. - Вот там - "вращатель земли". А  тот  старик  считается
"календарным жрецом". Многих я не знаю. О Господи! Как их много?
   В ее шепоте чувствовалась нервная дрожь.
   Процессия свернула налево и, покинув рыночную площадь, двинулась  под
тяжелый барабанный бой к дому Виаки. У желтых стен этого неуклюжего гли-
няного "дворца" Кет вышла вперед и приблизилась к воротам.  Толпа  разом
остановилась. Барабанщики продолжали выбивать надсадный ритм, постепенно
замолкая, пока не остался один мерный стук, изображавший  сердце.  Потом
это "сердце" остановилось, и наступила ужасающая тишина.
   Из колонны вышел мужчина в высоком головном уборе, с плюмажем из  пе-
реплетенных перьев. Он громко позвал:
   - Сем анатан! Сем Дазу!
   Ворота медленно открылись. В проеме стоял Далзул - освещенная солнцем
фигура на фоне серого полумрака. Он был одет в черную форму с серебряны-
ми полосами. И волосы его сияли, как серебристый нимб.
   Окруженная безмолвием толпы, Кет подошла к нему, опустилась на колени
и торжественно произнесла:
   - Дазу, сототию
   - Далзул, ты избран, - прошептала Риель.
   Он улыбнулся и протянул руки к Кет, намереваясь поднять ее. В  толпе,
как порыв холодного ветра, пронесся шепот. Послышались огорченные  воск-
лицания и удивленные вздохи. Кет резко приподняла  голову,  вскочила  на
ноги и, гордо уперев руки в бока, свирепо посмотрела на Далзула.
   - Сототию! - повторила она и, отвернувшись, зашагала обратно к  своим
мужьям.
   Барабаны откликнулись мягким боем, похожим на  звук  дождя.  Передние
ряды колонны образовали полукруг, и Далзул, величаво и  медленно,  занял
место, которое освободили для него. Барабанный бой усилился, превращаясь
в громовой рокот. Он то подкатывал  ближе,  то  удалялся,  становясь  то
громче, то тише. С удивительной синхронностью процессия  двинулась  впе-
ред. В ее единодушии было что-то от стаи рыб или птиц.
   Горожане последовали за колонной - и вместе с ними  Форист,  Риель  и
Шан.
   - Куда они направляются? - спросила Форист, когда процессия вышла  за
городские ворота и двинулась по узкой дороге среди садов.
   - Эта тропа ведет к Йянанаму, - ответил Шан.
   - К вулкану? Так вот, значит, где будет проходить ритуал.
   Барабаны стучали. Солнечный свет бил в лицо. Сердце Шана колотилось о
ребра, а ноги взбивали пыль. И все это сплеталось в тревожный пульсирую-
щий ритм, который настраивал их на что-то неотвратимое. Мысль и речь по-
терялись в вибрации мира, и остался лишь ритм, ритм, ритм, ритм.
   Процессия жрецов и следовавшие за  ними  горожане  остановились.  Три
терранина продолжали пробираться сквозь толпу, пока не оказались в  пер-
вых рядах неподалеку от колонны. Барабанщики перестроились и  сместились
в сторону. Они по-прежнему имитировали громовые раскаты. Кое-кто в толпе
- особенно люди с детьми - отступали назад к повороту крутой тропы. Ник-
то не говорил. Рев водопада и шум стремительного горного потока заглуша-
ли даже бой барабанов.
   Они находились примерно в ста шагах от небольшого каменного здания, в
котором располагалась динамо-машина. Кет, ее мужья, домочадцы  и  жрецы,
украшенные перьями, расступились и образовали проход, который вел к  по-
току. У подножия каменных ступеней, спускавшихся прямо в воду,  тянулась
широкая площадка. Она была вымощена светлыми каменными плитами, по кото-
рым струилась прозрачная вода. Среди стремительных блестящих струй стоял
сверкающий алтарь, или низкий пьедестал из чистого золота. Он был  укра-
шен замысловатыми фигурками людей в коронах и танцующих мужчин с  алмаз-
ными глазами. На пьедестале лежал скипетр - простой, без всяких  украше-
ний посох из темного дерева или какого-то тусклого металла.
   Далзул направился к пьедесталу.
   Внезапно Акета выбежал вперед и встал перед каменной лестницей,  зак-
рывая ему дорогу. Он произнес звонким голосом несколько слов. Риель  по-
качала головой, ничего не понимая. Пожав  плечами,  Далзул  остановился,
но, когда Акета замолчал, он снова пошел к ступеням.
   Акета забежал вперед и указал на ноги Далзула.
   - Тедиад! - закричал он - Тедиад!
   - Ботинки, - прошептала Риель.
   Все жрецы и горожане были босыми. Заметив это, Далзул с  достоинством
опустился на колени, снял ботинки и носки, отбросил их в сторону и  под-
нялся.
   - Отойди, - тихо сказал он, и Акета, будто поняв его, отступил назад.
   - Ай Дазу! - выкрикнул жрец, когда Далзул прошел мимо него.
   - Ал Дазу! - мягко повторила Кет.
   Под тихий шепот толпы и рев стремительного потока Далзул спустился по
ступеням на площадку, затопленную водой. Он шел по мелководью, и верткие
струи взрывались яркими брызгами вокруг его лодыжек. Далзул без  колеба-
ний обошел пьедестал и повернулся лицом к притихшей толпе. Вытянув руку,
он с улыбкой сжал скипетр
   - Нет, - отвечал Шан, - у нас не было с собой видеокамер. Да, он умер
мгновенно. Нет, я не знаю, сколько вольт подавалось на жезл. Мы считаем,
что от генератора к алтарю шел подземный кабель. Да, конечно, они подго-
товили это заранее. Гамане думали, что он намеренно избрал такую смерть.
Далзул сам попросил их об этом, когда вступил в половую связь с Кет - со
жрицей Земли, с Землей. Гамане полагали, что исполняют его желание.  От-
куда им было знать, что мы ничего не понимаем? Для них такой исход впол-
не закономерен. Тот, кто оплодотворяет Землю, должен умереть от  Молнии.
Мужчины, избравшие эту смерть, идут в Ганам. Это долгое  путешествие,  и
Далзул прошел самый длинный путь. Нет, никто из нас тогда не  подозревал
о подобном ритуале. Нет, я не знаю, связано ли это с чартен-эффектом,  с
хаосом или перцептуальным диссонансом. Да, мы действительно воспринимали
ситуацию по-разному. К сожалению, никто из нас не догадался  об  истине.
Но он знал, что снова должен стать богом.



   ПРЕДАТЕЛЬСТВА

   "На планете О не было войн в течение последних пяти тысяч лет,  а  на
Гезене войн не знали вообще никогда", - прочла  она  и  отложила  книгу,
чтобы дать отдых глазам. К тому же последнее время она приучала себя чи-
тать медленно, вдумчиво, а не глотать текст кусками, как Тикули,  всегда
моментально сжиравший все, что было в миске. "Войн не знали вообще": эти
слова вспыхнули яркой звездой в ее мозгу, но тут же погасли,  растворив-
шись в беспросветных глубинах скептицизма. Что же это за мир такой,  ко-
торый никогда не видел войн? Настоящий мир. Настоящая жизнь, когда можно
спокойно работать, учиться и растить детей, которые, в свою очередь, то-
же смогут спокойно, мирно учиться и работать. Война же,  не  позволяющая
работать, учиться и воспитывать детей, была  отрицанием,  отречением  от
жизни. "Но мой народ, - подумала Йосс, -  умеет  только  отрекаться.  Мы
рождаемся уже в мрачной тени, отбрасываемой войной, и всю жизнь только и
делаем, что гоняемся за миражами, изгнав мир из  дома  и  своих  сердец.
Все, что мы умеем, - это сражаться. Единственное, что способно примирить
нас с жизнью, - наш самообман: мы не желаем признаваться себе, что война
идет, и отрекаемся от нее тоже. Отрицание отрицания, тень тени.  Двойной
самообман".
   На страницы лежащей на коленях книги упала тень от тучи, ползущей  со
стороны болот. Йосс вздохнула и прикрыла веки. "Я лгунья", - сказала она
сама себе. Потом снова открыла глаза и стала читать дальше о таких дале-
ких, но таких настоящих мирах.
   Тикули, который дремал, обвернувшись хвостом, на солнышке,  вздохнул,
словно передразнивал хозяйку, и почесался,  сгоняя  приснившуюся  блоху.
Губу охотился; об этом свидетельствовали качающиеся то там то сям макуш-
ки тростника и вспорхнувшая, возмущенно кудахтающая тростниковая  куроч-
ка.
   Йосс настолько погрузилась в весьма своеобразные обычаи народов Итча,
что заметила Ваду лишь тогда, когда он сам открыл  калитку  и  вошел  во
двор.
   - О, ты уже пришел! - всполошилась она,  сразу  ощутив  себя  старой,
глупой и робкой (как всегда, стоило кому-то заговорить с ней; наедине  с
собой она ощущала себя старой, лишь когда была больна или очень  устава-
ла). Может быть, то, что она выбрала уединенный образ жизни, стало самым
разумным решением в ее жизни. - Пойдем в дом.
   Она встала, уронив книгу, подобрала ее и почувствовала, что узел  во-
лос вот-вот рассыплется.
   - Я только возьму сумку и сразу пойду.
   - Можете не торопиться, - успокоил ее юноша. - Эйд немного опоздает.
   "Очень мило с твоей стороны позволить мне  в  моем  собственном  доме
собраться не спеша", - мысленно вспыхнула Йосс, но промолчала,  сдавшись
пред чудовищным обаянием юношеского эгоизма. Она зашла в дом, взяла сум-
ку для покупок, распустила волосы, повязала голову шарфом и вышла на не-
большую открытую веранду, служившую одновременно крыльцом. Вада,  сидев-
ший в ее кресле, при виде Йосс вскочил. "Он хороший мальчик, -  подумала
она. - Пожалуй, воспитан даже лучше, чем его девушка".
   - Желаю приятно провести время, - сказала она вслух с улыбкой,  прек-
расно понимая, что этим смущает его. - Я вернусь через пару часов, но до
заката.
   Она вышла за калитку и побрела по деревянным мосткам, извивавшимся по
болоту, к деревне.
   Эйд она не встретила. Девушка придет по одной из тропок в  трясине  с
северной стороны. Они с Вадой всегда уходят из деревни в разное время  и
в разном направлении, чтобы никто не догадался, что раз в неделю они  на
пару часов встречаются. Их роман длился уже около трех лет, но  они  вы-
нуждены были встречаться тайно до тех пор, пока отец Вады и старший брат
Эйд не придут к согласию в старинной склоке о спорном отрезке земли, ос-
тавшемся не у дел от некогда тучных  пашен  корпорации.  Этот  крохотный
островок в болоте сделал семьи смертельными врагами, и несколько раз уже
почти чудом удавалось избегнуть кровопролития. Однако,  несмотря  ни  на
что, их младшие отпрыски по уши влюбились друг в друга. Земля была хоро-
шей. А семьи, хоть и были бедны, обе стремились верховодить  в  деревне.
Зависть не лечится. И ненависть тоже: все деревенские разделились на два
лагеря. Ваде с Эйд даже и сбежать-то оказалось некуда: в других деревнях
родственников они не имели, а для того чтобы выжить в городе, надо  хоть
что-то уметь. Их юная страсть попала в тиски вражды стариков.
   Йосс случайно узнала их секрет с год назад: однажды, гуляя по обыкно-
вению в тростниках, она наткнулась на маленький  островок  и  лежащую  в
объятиях друг друга прямо на земле парочку; как-то раз она точно так  же
набрела на болотных оленят, притаившихся в травяном гнездышке,  устроен-
ном матерью оленихой. Эти двое были так же смертельно перепуганы  и  так
же очаровательны и стали умолять Йосс "никому не говорить" так  смиренно
и униженно, что у нее не оставалось другого выхода. Трясясь  от  холода,
они цеплялись друг за друга, как дети; ноги Эйд были в болотной грязи.
   - Пойдемте ко мне, - сухо сказала Йосс. - Ради всего святого.
   И, развернувшись, пошла прочь. Парочка последовала за ней.
   - Я вернусь через час, - так же сухо сообщила она, приведя их в  свою
единственную комнату с альковом для кровати. - Только простыни  не  пач-
кайте!
   Этот час она кружила вокруг дома, проверяя, не ищет ли их кто-нибудь.
Теперь же, год спустя, в то время как "оленята" наслаждаются  любовью  в
ее крохотной спаленке, она уходит за покупками в деревню.
   А вот отблагодарить ее им как-то не приходило в  голову.  Вада  делал
торфяные брикеты и запросто мог обеспечить благодетельницу топливом,  не
вызвав ни у кого ни малейших подозрений? Но они ни разу ей даже цветочка
не подарили, хоть и оставляли всегда простыни чистыми и даже неизмятыми.
Может, они просто были неблагодарными детьми? Да и за что им ее благода-
рить? Она всего-навсего дала им то, что они и так должны были  иметь  по
праву молодости: постель, часок любви и немного покоя. Тут  нет  никакой
ее заслуги, как, впрочем, и никакой вины в том, что никто другой не пре-
доставил им этого.
   Сегодня она собиралась зайти в лавку, которую держал дядя Эйд - дере-
венский кондитер. Когда Йосс приехала сюда два года назад, ее благие на-
мерения придерживаться праведного воздержания в пище - горсточка зерна и
глоток чистой воды в день - пошли прахом: от диеты из сухих круп  у  нее
начался понос, а воду из торфяников было просто невозможно пить.  Теперь
она ела овощи, какие только удавалось купить или вырастить самой, и пила
вино, привозимые из города соки и воду, которую  продавали  в  бутылках.
Кроме того, она постоянно пополняла запас  сладостей:  сушеных  фруктов,
изюма, жженого сахара и даже пирожных, которые пекли мать и тетка Эйд, -
толстых галет, посыпанных толчеными орехами, сухих, ломких,  но  притор-
но-сладких.
   Йосс набила сумку продуктами и задержалась, чтобы поболтать с  теткой
Эйд - смуглой, востроглазой маленькой женщиной, которая  была  вчера  на
поминках по старому Йаду и горела желанием поделиться впечатлениями.
   - Эти люди, - имея в виду семью Вады, тетушка  презрительно  прищури-
лась и криво усмехнулась, - как всегда, вели себя по-свински:  напились,
задирали всех, безбожно хвастались, а потом заблевали всю комнату.  Чего
еще ждать от такой деревенщины!
   Когда Йосс подошла к полке с прессой, чтобы взять свежую газету  (вот
и еще один нарушенный обет: она клялась читать лишь "Аркамье" и  выучить
его наизусть), в лавку вошла мать Валы, и все услышали, как  "эти  люди"
(теперь уже семья Эйд) вчера вечером вели  себя  по-свински,  хвастались
напропалую, задирали всех и в конце концов заблевали весь дом.  Йосс  не
только слушала - она расспрашивала обо всем до мельчайших  подробностей,
она буквально купалась в сплетнях.
   "Как это глупо, - думала она, - сидеть на отшибе в болоте и  молчать,
как мышь под метлой! Что за идиоткой я была  тогда,  когда  давала  обет
пить только воду и не произносить праздных речей. Я никогда, никогда  не
давала себе воли ни в чем! Я никогда не была свободной, да я и не заслу-
живаю свободы! Даже в своем преклонном возрасте  я  не  могу  отважиться
поступать так, как действительно хочу. Даже потеряв Сафнан, я  не  реши-
лась жить не так, как принято, а как хочется".
   Стояли они меж пяти армии враждебных. И Энар, воздев клинок, говорил:
"Держу я в руках твою смерть,  о  всемогущий!"  Камье  же  ответствовал:
"Бедный мой брат, ты держишь в руках свою смерть".
   Хоть что-то из "Аркамье" она помнила наизусть, Но  эти  строки  знали
все. А потом Энар отбросил меч, поскольку был героем и благородным, поч-
ти святым человеком. И младшим братом Камье. "А я вот не могу  отбросить
свою смерть. Я вцепилась в нее, я лелею ее, ем ее, пью, слушаю ее, отдаю
ей свою постель, оплакиваю ее, делаю все возможное, чтобы она  приближа-
лась!"
   Закат сегодня был так красив, что Йосс отвлеклась от мрачных  мыслей,
невольно залюбовавшись: безоблачное серо-голубое небо отражалось в дале-
кой дуге канала, а садящееся в тростники  солнце  вызолотило  колеблемые
легким ветерком тонкие стволы. Чудесный день. Как прекрасен мир, как  он
прекрасен! "Меч в моей руке обернулся против меня. Зачем ты творишь кра-
соту, чтобы убивать нас ею, Владыка милостивый?"
   Сердце билось как сумасшедшее, Йосс еле передвигала ноги. Ну нет  уж,
хватит! Она туго стянула виски шарфом и несколько раз глубоко  вдохнула,
чтобы прийти в себя. Если она и дальше себе позволит  так  распускаться,
то вскоре начнет бродить по болотам, в полубреду вопя во все горло - как
Абберкам.
   Вот ведь дернуло вспомнить об этом сумасшедшем! О черте  речь,  а  он
навстречь: не видя ничего перед собой, погруженный в свои мысли,  Аббер-
кам шел ей навстречу, стукая своей массивной тростью  с  такой  яростью,
словно каждый раз убивал змею. Его лицо обрамляли длинные  седые  кудри.
Сейчас он не кричал - кричит он только по ночам, и то в последнее  время
нечасто - сейчас он говорил: она видела, как шевелятся его губы. Но  вот
он заметил Йосс и умолк, моментально превратившись в того, кем и был  на
самом деле - настороженного дикого зверя.  Они  медленно  сближались  на
узеньких мостках, и вокруг не было ни единой живой души; только тростни-
ки, болотная грязь, ветер и вода.
   - Добрый вечер, Вождь Абберкам, - мягко сказала Йосс, когда между ни-
ми осталось лишь несколько шагов. Каким огромным  он  был;  всякий  раз,
встречаясь с ним, она не могла привыкнуть к виду его  мощного,  тяжелого
широкоплечего тела. Его иссиня-черная кожа была гладкой, как у  молодого
мужчины, но плечи ссутулились, а волосы седым-седы  и  всклокочены;  нос
торчал крючком, а глаза всегда смотрели куда-то вдаль.
   Да что за день такой неудачный! Мало ей всех сегодняшних переживаний,
самобичеваний и тревожных мыслей, так еще и это! Йосс остановилась - те-
перь Абберкам мог либо остановиться тоже, либо слепо двигаться прямо  на
нее - и спросила, стараясь казаться спокойной:
   - Вы были вчера на поминках?
   Старик вперился в нее тяжелым взглядом, словно  недоумевая,  кто  она
такая и что ей от него надо.
   - Поминки? - переспросил он, словно вспоминал значение этого слова.
   - Вчера похоронили старого Йада. Все перепились, и  только  чудом  их
старая свара не обернулась дракой.
   - Свара? - скорее повторил он, чем спросил.  Может,  он  уже  оконча-
тельно перестал соображать, но попытаться пробиться к его  сознанию  все
же стоило, и Йосс заговорила, боясь остановиться:
   - Свара между Дэвисами и Камманерами. Они никак не могут поделить тот
островок с хороше