когда он на дежурстве. Он понял, что  теперь  очень  похож  на
Эрнила Перианната, принца невысокликов, как  называли  его  в  городе.  Но
чувствовал он себя неуверенно. Настроение у него продолжало портится.
     Весь день было темно и тускло. С  бессолнечного  рассвета  до  вечера
тяжелая тень все углублялась, и все в городе были угнетены. Далеко  вверху
большая туча медленно двигалась на запад с черной  земли,  поглощая  свет,
рожденная ветром войны; под ней  воздух  был  неподвижен,  как  будто  вся
долина Андуина ждала порыва разрушительной бури.
     Около одиннадцати часов, освобожденный на  время  от  службы,  Пиппин
отправился на поиски еды и питья, чтобы рассеять свое тяжелое настроение и
сделать ожидание более выносимым. В столовой он вновь встретил  Берегонда,
который только что прибыл из Пеленора, где  выполнял  какое-то  поручение.
Вместе они направились к стене - Пиппин чувствовал себя  как  в  тюрьме  и
задыхался в цитадели. Они снова сели у амбразуры, выходящей на восток, где
ели и разговаривали накануне.
     Был час захода солнца, но на запад тянулась огромная пелена, и только
когда она наконец ушла за море, солнце смогло послать короткий  прощальный
луч перед ночью;  именно  этот  луч  коснулся  головы  павшего  короля  на
перекрестке дорог, когда это увидел Фродо. Но на поля Пеленора  под  тенью
Миндолуина свет не пробился: поля оставались коричневыми и тоскливыми.
     Пиппину казалось, что прошел год с тех пор, как  он  сидел  здесь,  в
полузабытые  времена,  когда   он   еще   был   хоббитом,   легкомысленным
путешественником, которого мало изменили пережитые  опасности.  Теперь  он
был маленьким солдатом города, готовившегося отражать нападение, одетый  в
гордый, но мрачный костюм башни стражи.
     В другое время и в другом месте Пиппину и понравилось бы, может,  его
новое положение, но теперь он знал, что принимает участие не  в  игре:  он
поклялся служить угрюмому хозяину в смертельной опасности.  Он  ощущал  на
своем теле тяжесть кольчуги и шлема. Плащ его лежал рядом на  сидении.  Он
отвел усталый взгляд от темных полей внизу, зевнул и вздохнул.
     - Вы устали сегодня? - спросил Берегонд.
     - Да, - ответил Пиппин, - очень. Устал  от  безделья  и  ожидания.  И
протер пятки у дверей кабинета своего хозяина за  долгие  медленные  часы,
пока он совещался с Гэндальфом, принцем и другими важными персонами. Я  не
привык, мастер Берегонд, ожидать голодным, когда другие едят. Это  тяжелое
испытание для хоббита. Несомненно вы  подумаете,  что  я  глубже  оцениваю
честь. Но чего хорошего в этой чести? Чего хорошего в еде и питье под этой
ползущей тенью? Что бы она означала? Воздух кажется густым и коричневым! У
вас часто бывает такая тьма, когда дует восточный ветер?
     - Нет, - сказал Берегонд, - это  не  просто  непогода.  Это  какое-то
злобное колдовство, какой-то черный дым, сваренный в горе огня и посланный
им, чтобы омрачать сердца и мысли, что он и  делает.  Хотел  бы  я,  чтобы
вернулся Фарамир! Он бы не испугался. а теперь кто  знает,  сумеет  ли  он
вернуться из-за реки во тьме?
     - Да, - сказал Пиппин. -  Гэндальф  тоже  беспокоится.  Я  думаю,  он
разочарован, не застав здесь Фарамира. А куда же он  девался.  Он  оставил
совет у повелителя перед обедом и, мне кажется, ушел в дурном  настроении.
Возможно, у него какие-то предвестники... Плохих новостей.
     Неожиданно они застыли, онемели, превратились как бы в два  слушающих
камня. Пиппин присел, прижимая руки к ушам, но  Берегонд,  который  в  это
время выглядывал из укрепления, остался  тут,  напряженный,  глядя  широко
открытыми глазами. Пиппин узнал услышанный им крик: тот же крик он  слышал
где-то в Уделе, но теперь сила и ненависть в этом крике возросли,  пронзив
сердце ядовитым отчаянием.
     Наконец Берегонд с усилием заговорил.
     - Они пришли! - сказал он. - Наберитесь храбрости  и  выгляните!  Там
внизу свирепые существа.
     Пиппин неохотно сполз с  сидения  и  заглянул  через  стену.  Тусклый
Пеленор лежал перед ним, теряясь у едва различимой линии великой реки.  Но
теперь под собой он увидел быстрое кружение; как тени в глухую ночь,  пять
птицеподобных фигур  кружили  там,  ужасные,  как  пожиратели  падали,  но
больших размеров, чем орлы,  жестокие,  как  смерть.  Вот  они  снизились,
пролетев на расстоянии выстрела из лука от стены, повернули и улетели.
     - Черные Всадники! - пробормотал Пиппин. - Черные Всадники в воздухе.
Но смотрите, Берегонд! - воскликнул он. - Они кого-то  ищут.  Видите,  как
они кружат, как наклоняются вон к той точке?  Что-то  движется  по  земле.
Маленькие темные фигурки. Да, люди на лошадях: четыре или пять. Ах,  я  не
могу этого выдержать! Гэндальф! Гэндальф, спасите нас!
     Послышался еще один крик, и Пиппин отшатнулся  от  стены,  дыша,  как
загнанное животное. Слабым и невероятно удаленным после  этого  леденящего
крика показался ему звук трубы, кончавшийся долгой высокой нотой.
     - Фарамир! Лорд Фарамир! Это его сигнал!  -  воскликнул  Берегонд.  -
Храброе сердце! Но как он сможет пробиться  к  воротам,  если  эти  адские
ястреба обладают другим оружием, кроме страха! Смотрите!  Они  отбиваются.
Они движутся к воротам. Нет, лошади  понесли,  люди  сброшены.  Они  бегут
пешком. Нет, один усидел, но он возвращается к остальным. Это Фарамир,  он
владеет людьми и животными. Ах! Одно из  этих  страшилищ  летит  на  него.
Помогите! Помогите! Неужели никто не выйдет? Фарамир!
     С этими словами Берегонд спрыгнул и побежал во тьму.  Стыдясь  своего
испуга - а ведь Берегонд вначале подумал о своем предводителе, которого он
любил, - Пиппин встал и выглянул. В этот момент он увидел  бело-серебряную
вспышку, несущуюся с севера, как будто маленькая звезда упала  на  мрачное
поле. Она двигалась со скоростью стрелы и все росла, быстро приближаясь  к
четверым  людям,  бегущим  к  воротам;  Пиппину  показалось,  что  от  нее
распространяется  бледный  свет  и  расходятся  тяжелые  тучи;  потом   он
расслышал громкий голос.
     - Гэндальф! - закричал он. - Гэндальф! Он всегда появляется  в  самую
тяжелую минуту. Вперед! Вперед, белый всадник! Гэндальф! Гэндальф! -  дико
кричал он, как болельщик на бегах, подгоняющий спортсмена, не нуждающегося
в подбадривании.
     Темные летящие тени увидели вновь прибывшего. Одна из них повернула к
нему. И Пиппину показалось, что Гэндальф  поднял  руку,  и  из  нее  вверх
ударил белый луч. Назгул испустил долгий воющий крик и свернул в  сторону;
остальные тоже повернули  и,  поднимаясь  быстрой  спиралью,  полетели  на
восток и исчезли в низких тучах. Пеленор показался теперь менее мрачным.
     Пиппин видел, как встретились  и  остановились  Гэндальф  и  всадник,
поджидая пеших. Из города торопились люди; вскоре все исчезли  за  внешней
стеной. Пиппин понял что они вошли в  ворота.  Решив,  что  они  пойдут  к
наместнику, он заторопился к входу в цитадель. Здесь к нему присоединились
многие свидетели нападения, смотревшие с высоких стен.
     Вскоре с улицы, ведущей  к  внешним  кругам  донесся  шум,  слышались
приветственные возгласы, выкрикивали имя  Фарамира  и  Митрандира.  Вскоре
Пиппин увидел факелы; сопровождаемые густой  толпой,  медленно  ехали  два
всадника: один весь в белом,  он  больше  не  сиял  и  казался  бледным  в
сумерках, как будто весь его огонь был истрачен; а второй, темный, ехал со
склоненной головой. Они спешились и, когда коней увели, Обгоняющего Тень и
другую лошадь, пошли к часовому у входа: Гэндальф уверенно, отбросив  свой
серый плащ, в глазах его все еще пылало пламя; другой, одетый  в  зеленое,
медленно, пошатываясь немного, как смертельно уставший или раненный.
     Пиппин протиснулся вперед и, увидев  бледное  лицо  Фарамира,  затаил
дыхание. Это было лицо человека, испытавшего крайний  ужас  или  боль,  но
овладевшего ими и  теперь  спокойного.  Гордо  и  серьезно  говорил  он  с
часовым, и Пиппин, всмотревшись внимательнее,  увидел,  как  он  похож  на
своего брата Боромира - Пиппину с самого начала понравился Боромир, с  его
огромной силой и величественными, но добродушными манерами. Но тут  сердце
Пиппина тронуло чувство, не  знакомое  ему  раньше.  Здесь  стоял  человек
высокого благородства, какое временами открывалось в  Арагорне,  возможно,
менее высокого, но все же неизмеримого: один из королей людей, рожденных в
позднее время, но тронутых мудростью и печалью  древней  расы.  Он  понял,
почему Берегонд произносил его имя с любовью.  Это  был  предводитель,  за
которым идут люди, идут даже в тень черных крыльев.
     - Фарамир! - громко кричал он вместе с остальными.  -  Фарамир!  -  И
Фарамир, уловив  его  странный  голос  среди  общего  гула  людей  города,
повернулся и, увидев его, весьма удивился.
     - Откуда вы? - спросил он. - Невысоклик, и в мундире башни! Откуда...
     Но тут к нему подошел Гэндальф и сказал.
     - Он пришел со мной из земли невысокликов. Но не будем  задерживаться
здесь. Нам многое предстоит сказать и сделать, а вы устали. Он же пойдет с
нами. Он должен идти, если не забыл своих  обязанностей.  Пиппин,  иди  за
нами!
     Наконец они прошли в личные  помещения  повелителя  города.  Здесь  у
жаровни с углями были  приготовлены  глубокие  кресла  и  принесено  вино,
Пиппин, почти  никем  не  замеченный,  стоял  за  креслом  Денетора  и  не
чувствовал усталости, так напряженно он прислушивался к разговору.
     Отъев кусочек белого хлеба и выпив глоток вина, Фарамир сел в  низкое
кресло слева от отца. С другой стороны немного в отдалении  сел  Гэндальф.
Вначале казалось, что он спит. Фарамир сначала говорил только о поручении,
с которым был послан десять дней назад; он принес новости об Итилиен  и  о
продвижении врага и его союзников. Он рассказал  о  схватке  с  людьми  из
Харада и их огромных  животных.  Капитан  докладывал  начальнику  о  своих
делах, как это бывало и раньше,  о  пограничных  стычках,  которые  теперь
казались бесполезными.
     Потом неожиданно Фарамир посмотрел на Пиппина.
     - Я подхожу к странным  событиям,  -  сказал  он.  -  Это  не  первый
невысоклик, пришедший из северных легенд в южные края, которого я вижу.
     При этих словах Гэндальф выпрямился и сжал рукоятки кресла, но ничего
не сказал и взглядом остановил восклицание Пиппина. Денетор взглянул на их
лица и кивнул головой, как бы  в  знак  того,  что  понял  гораздо  больше
сказанного. Медленно, пока остальные сидели молча  и  неподвижно,  Фарамир
продолжил свой рассказ,  глядя  большей  частью  на  Гэндальфа  и  изредка
посматривая на Пиппина, как бы для  того,  чтобы  оживить  воспоминания  о
другом хоббите.
     Когда его рассказ перешел от встречи с Фродо и его слугой к  событиям
в Хеннет Аннуне,  Пиппин  увидел,  что  руки  Гэндальфа  сжимающие  резное
кресло, дрожат. Теперь они казались белыми и очень старыми,  и,  глядя  на
них, Пиппин  с  дрожью  понял,  что  Гэндальф,  сам  Гэндальф  обеспокоен,
встревожен, почти испуган.  Воздух  в  комнате  был  душен  и  неподвижен.
Наконец, когда Фарамир рассказывал о своем расставании с путешественниками
и их решении идти к Кирит Унголу, голос его дрогнул, он покачал головой  и
вздохнул, Гэндальф вздрогнул.
     - Кирит Унгол? Долина Моргула? - спросил он. - Время, Фарамир, время?
Когда вы расстались с  ними?  Когда  должны  они  достичь  этой  проклятой
долины?
     - Я расстался с ними утром два дня назад, - ответил Фарамир. - Оттуда
до долины Моргулдуина пятнадцать лиг, если они двинутся прямо на юг; и они
окажутся еще в пяти лигах западнее проклятой башни. Они  не  могли  прийти
туда быстрее, чем сегодня - может, и сейчас еще не пришли. Я понимаю, чего
вы боитесь. Но тьма не связана с  ними.  Она  началась  вчера  вечером,  и
прошлой ночью вся Итилиен была под тенью.  И  мне  ясно,  что  враг  долго
готовил нападение на нас, и  час  нападения  был  назначен  до  того,  как
путники покинули наше убежище.
     Гэндальф встал и прошелся по комнате.
     - Утром, два дня назад, и оттуда три дня пути! Как далеко место,  где
вы расстались?
     - Двадцать пять лиг по прямой, - ответил  Фарамир.  -  Но  я  не  мог
прийти быстрее. Вчера вечером я лежал на Каир Андросе, длинном острове  на
реке, который мы удерживаем; лошади переправились на другой  Берег.  Когда
наступила тьма, я понял, что нужно торопиться, поэтому я  поехал  с  тремя
другими. Свой отряд я  отправил  на  юг,  чтобы  усилить  гарнизон  бродов
Осгилиата. Надеюсь, я не поступил неверно? - он взглянул на отца.
     - Неверно? - воскликнул Денетор, и глаза его сверкнули. -  Почему  ты
спрашиваешь? И люди были в твоем  распоряжении.  Или  ты  спрашиваешь  мое
мнение о всех твоих делах. Нескоро же ты обратился ко мне за  советом.  Ты
говорил искусно, как всегда, но разве  я  не  видел,  что  ты  смотрел  на
Митрандира, спрашивая его, хорошо ли ты сказал и не сказал ли  ты  слишком
много. Он давно уже захватил твое сердце.
     Мой сын, твой отец стар, но еще не выжил из ума. Я вижу  и  слышу;  и
мало из того, что ты скрыл, о чем умолчал, неясно мне.  Я  знаю  ответ  на
многие загадки. Увы, увы, Боромир!
     - Если то, что я сделал, вам не нравится,  отец,  -  спокойно  сказал
Фарамир, - то я хотел бы получить ваш совет до того, как  принимать  столь
тяжелое решение.
     - Разве это изменило бы твое решение? - спросил Денетор. -  Я  думаю,
ты все равно поступил бы так же. Я хорошо знаю тебя. Ты желаешь быть таким
же величественным, щедрым и добрым, как  короли  древности.  Может  так  и
подобает человеку высокой расы, обладающему  силой  и  миром.  Но  в  наши
отчаянные дни великодушие оборачивается и смертью.
     - Да будет так! - сказал Фарамир.
     - Да будет так! - воскликнул Денетор. - Но не только  твоей  смертью,
Фарамир, но и смертью твоего  отца  и  всего  твоего  народа,  который  ты
теперь, после гибели Боромира обязан защищать.
     - Вы хотели бы, чтобы мы поменялись местами? - спросил Фарамир.
     - Да, я хочу этого, - сказал Денетор. - Ибо Боромир был верен  мне  и
не смотрел в глаза колдунам. Он помнил бы потребности  своего  отца  и  не
расточал бы то, что послала ему судьба. Он принес бы мне ее могучий дар.
     На мгновение сдержанность изменила Фарамиру.
     - Я прошу вспомнить, отец, почему я, а не  он  оказался  в  Итилиене.
Наши поручения были даны нам повелителем города.
     - Не добавляй горечи в мою чашу, - сказал Денетор. - разве не  пил  я
ее много ночей? Если бы можно было все изменить! Тогда бы  эта  вещь  была
моей!
     - Успокойтесь! - сказал Гэндальф. -  Боромир  ни  в  коем  случае  не
принес бы ее вам. Он умер, и умер хорошо, пусть спит в мире. Он протягивал
руки к этой вещи, но если бы он получил ее, он бы погиб. Он взял бы ее для
себя, и вы бы не узнали сына, когда он вернулся бы.
     Лицо Денетора стало жестким и холодным.
     - Боромир оказался менее послушным вам, не так ли? - Негромко спросил
он. - Но я, тот, кто был его отцом, говорю: он принес бы ее мне. Вы, может
быть, и мудры, Митрандир, однако со всеми вашими тонкостями у вас  еще  не
вся мудрость. Мудрость может найтись  и  не  в  сетях  колдунов,  и  не  в
торопливости глупцов. В этом деле у меня больше знаний и мудрости, чем  вы
считаете.
     - В чем же ваша мудрость? - спросил Гэндальф.
     - Ее достаточно, чтобы проникнуть в дело, которое два глупца пытаются
скрыть. Использовать эту вещь опасно. Но в наше время  отдать  ее  в  руки
безмозглых невысокликов и отправить в землю самого врага, как сделали  это
вы и этот мой сын, безумие.
     - А что сделал бы повелитель Денетор?
     - Ничего. Но уж во всяком случае не послал бы ее  в  глупой  надежде,
рискуя всеобщим разрушением, туда, где враг может найти то,  что  потерял.
Нет,  его  следовало  бы  спрятать,  спрятать  глубоко   и   надежно.   Не
использовать, говорю я, разве только в одном крайнем случае, но держать  в
недосягаемости для врага. Только если его победа будет  несомненна  и  то,
что последует за ней, не будет уже тревожить нас, мертвых.
     - Вы, по своей привычке, думаете  только  о  Гондоре,  повелитель,  -
сказал  Гэндальф.  -  Но  есть  другие  люди  и  другие  жизни,  и   время
продолжается. Что касается меня, то я жалею даже его рабов.
     - Где же будут другие  люди  искать  помощь,  если  Гондор  падет?  -
спросил Денетор. - Если бы эта вещь хранилась в глубоких подземельях  моей
цитадели, мы не дрожали бы  тут  от  страха  перед  этой  Тьмой.  Если  вы
думаете, что я не выдержал бы испытания, вы плохо знаете меня.
     - Тем не менее я не верю вам, - сказал Гэндальф. - Если бы я верил, я
передал бы эту вещь вам на хранение и  избавил  бы  и  себя  и  других  от
большой боли. А теперь слыша ваши слова, я верю вам еще меньше, не больше,
чем Боромиру. Нет, сдержите же свой гнев! Я даже себе самому не доверяю  в
этом, я отказался от этой вещи, даже когда ее добровольно передавали  мне.
Вы сильны и можете управлять собой, Денетор; но если бы  вы  получили  эту
вещь, она овладела бы вами. Даже если бы ее  похоронили  под  Миндолуином,
она продолжала бы жечь ваш мозг, когда  наступала  Тьма,  а  ведь  за  ней
последуют худшие вещи.
     На мгновение глаза Денетора сверкнули, когда он глядел на  Гэндальфа,
и Пиппин снова ощутил схватку их воль; теперь их  взгляды  показались  ему
лезвиями скрестившимися и брызнувшими  искрами.  Пиппин  дрожал,  опасаясь
взрыва. Но Денетор внезапно овладел собой, лицо его вновь стало  холодным.
Он пожал плечами.
     - Если бы... - Сказал он. - Сейчас такие слова напрасны. Они  ушли  в
тень, и только время покажет, какая судьба ждет ее и нас.  И  ждать  этого
недолго. А в оставшиеся дни пусть  те,  кто  борется  с  врагом,  держатся
вместе и сохраняют надежды, а если и надежды не останется, то  можно  хоть
умереть свободным. -  Он  повернулся  к  Фарамиру.  -  Что  ты  думаешь  о
гарнизоне Осгилиата?
     - Он слаб, - сказал Фарамир. - Я послал свой отряд на его укрепление,
как уже говорил.
     - Я думаю, этого мало, - сказал Денетор. - А именно туда падет первый
удар. Там нужен сильный капитан.
     - И там, и во всех других местах, - сказал Фарамир и вздохнул. - Увы,
нет моего брата, которого я так любил! - он встал. - Вы разрешите, отец? -
он покачнулся и ухватился за кресло отца.
     - Я вижу, ты устал, - сказал Денетор. - Ты скакал быстро и  издалека.
Мне говорили, что тебя преследовали злые существа с воздуха?
     - Не будем говорить об этом, - сказал Фарамир.
     - Не будем, - согласился Денетор.  -  Иди  отдыхать.  Силы  тебе  еще
понадобятся.
     С разрешения повелителя города все отправились  отдыхать,  пока  была
возможность. Когда Гэндальф и Пиппин, несший маленький факел, шли к  себе,
была беззвездная  тьма.  Они  молчали,  пока  не  оказались  за  закрытыми
дверями. Тогда наконец Пиппин взял Гэндальфа за руку.
     - Скажите мне, - попросил он, - есть ли надежда? Я имею в виду -  для
Фродо.
     Гэндальф положил руку на голову Пиппина.
     - Надежда никогда не была особенно сильной, -  сказал  он.  -  Глупая
надежда, как я говорил. А когда я услышал о Кирит Унголе, - он замолчал  и
подошел к окну, как будто стремился проникнуть в Тьму на востоке.
     - Кирит Унгол! - пробормотал он. - Почему  именно  этот  путь?  -  он
повернулся. - Мое сердце едва не изменило мне, Пиппин когда я услышал  это
название. И однако сейчас  мне  кажется,  что  в  рассказе  Фарамира  есть
какая-то надежда. Очевидно, что враг наконец начал войну и  сделал  первый
ход, пока Фродо еще на свободе. Теперь в течении многих дней внимание  его
будет устремлено сюда, то есть  отвлечено  от  его  собственной  земли.  И
однако, Пиппин, я издалека чувствую его торопливость  и  страх.  Он  начал
раньше, чем собирался. Что-то подтолкнуло его.
     Гэндальф стоял в задумчивости.
     - Может быть, - пробормотал он. -  Может  быть,  даже  твоя  глупость
помогла, сын  мой.  Посмотрим:  пять  дней  назад  он