завернулся в плащ и ушел со стены. И
когда Берегонд и Пиппин вышли из домов  излечения,  они  увидели  у  входа
стоявшего в задумчивости Гэндальфа.
     Они посмотрели на него. Некоторое время он молчал, потом заговорил.
     - Друзья мои  и  все  люди  этого  города  и  всех  западных  земель!
Совершено  печальное   и  славное   деяние.  Должны  ли  мы   плакать  или
радоваться... Произошло то, на что  мы  не  надеялись:  уничтожен  капитан
наших противников, и вы слышали это его последнего и отчаянного крика.  Но
он ушел не без борьбы и принес нам горькие утраты. Я мог бы  предотвратить
это, если бы не безумие Денетора. Как далеко протянулись руки врага!  Увы!
Но теперь я вижу, как смогла его воля проникнуть в самое сердце города.
     Хотя наместники считали, что эта тайна  известна  лишь  им,  я  давно
догадывался, что в белой башне хранится один из семи видящих камней. В дни
своей мудрости Денетор не использовал его, не желая бросать вызов  Саурону
и зная ограниченность своей силы. Но мудрость его слабела:  и  боюсь,  что
когда возросла опасность для его королевства, он посмотрел в камень и  был
обманут: слишком часто обманывали его со времени ухода  Боромира.  Он  был
слишком велик, чтобы подчиниться воле темной силы, но тем не  менее  видел
лишь то, что эта сила позволяла  ему  видеть.  Знания,  которые  он  таким
образом получал, несомненно, были часто ему полезны; но вид  великой  мощи
Мордора, которую ему показывали, сеял отчаяние в его сердце,  пока  он  не
сошел с ума.
     - Теперь я понимаю то, что казалось мне странным,  -  сказал  Пиппин,
вздрагивая от воспоминания. - Повелитель  уходил  из  комнаты,  где  лежал
Фарамир; и когда он вернулся, я заметил в нем перемену: он казался  старым
и разбитым.
     - В тот самый час, когда Фарамира принесли в  башню,  многие  из  нас
видели странный свет в верхнем кабинете, - сказал Берегонд. - Но мы видели
этот свет и раньше, и в  городе  давно  говорили,  что  иногда  повелитель
мысленно борется с врагом.
     - Увы! Значит, я догадался верно,  -  сказал  Гэндальф.  -  Так  воля
Саурона проникла в Минас Тирит; и это меня задержало здесь. И  я  вынужден
буду еще некоторое время оставаться здесь,  потому  что,  кроме  Фарамира,
здесь скоро будут и другие больные.
     А сейчас я должен спуститься, чтобы  встретить  тех,  кто  придет.  Я
видел на поле зрелище, опечалившее мое сердце, а может прийти еще  большая
печаль. Иди со мной, Пиппин!  А  вы,  берегонд,  вернитесь  в  цитадель  и
расскажите командиру гвардии о происшедшем. Его обязанностью будет, как  я
думаю, отстранить вас от службы в гвардии; и скажите ему,  что  я  советую
послать вас в дома излечения, чтобы вы охраняли своего капитана и  служили
ему, чтобы вы были рядом, когда он очнется  -  если  он  очнется.  Ибо  вы
спасли его от огня. Идите же! Я скоро вернусь.
     С этими словами Гэндальф повернулся и направился вместе с Пиппиным  в
нижний город. И когда они спускались, ветер  принес  серый  дождь,  пожары
погасли и на их месте поднялись столбы дыма.



                             8. ДОМА ИЗЛЕЧЕНИЯ

     Глаза  Мерри  застилало  туманом  от  слез  и  усталости,  когда  они
подходили к разрушенным воротам Минас Тирита. Он обращал мало внимания  на
обломки и разрушения вокруг. Огонь, дым  и  зловоние  заполняли  воздух  -
множество машин  было  подожжено  и  брошено  в  огненные  ямы  вместе  со
множеством  убитых;  тут  и  там  лежали  тела  огромных   чудовищ   южан,
полусгоревшие, убитые  камнями  из  катапульт  или  застреленные  в  глаза
доблестными лучниками. Дождь на время прекратился, показалось  солнце,  но
весь нижний город по-прежнему был окутан удушливым дымом.
     Люди уже расчищали путь через обломки и другие следы битвы; от  ворот
принесли носилки. Эовин осторожно уложили на мягкие подушки;  тело  короля
накрыли драгоценным золотым покрывалом, перед  ними  несли  факелы,  и  их
пламя, бледное в солнечных лучах, раздувалось ветром.
     Так прибыли в столицу Гондора Теоден и Эовин, и все,  кто  видел  их,
обнажили головы и поклонились; они прошли через пепел и копоть  сожженного
круга и начали подниматься  по  каменным  улицам.  Мерри  же  этот  подъем
показался вечным, каким-то бессмысленным путешествием в  ненавистном  сне,
все длящемся и длящемся, движущемуся к какому-то концу.
     Факелы перед ним медленно потускнели, он шел во тьме  и  думал:  "Это
туннель, ведущий к могиле, здесь мы останемся навсегда".
     Но неожиданно в его грезы ворвался голос:
     - Мерри! Слава богу, я нашел тебя!
     Мерри поднял голову, и туман в его глазах немного рассеялся.  Пиппин!
Они лицом к лицу столкнулись на узкой улочке; она была пуста. Мерри протер
глаза.
     - Где король? - спросил он. - И Эовин?
     Потом повернулся, сел на какой-то порог и снова начал плакать.
     - Они прошли в цитадель, - сказал Пиппин. - Ты,  вероятно,  уснул  на
ходу и свернул не в ту сторону. Когда обнаружилось, что тебя с  ними  нет,
Гэндальф послал меня на поиски. Бедный старина  Мерри!  Как  я  рад  снова
видеть тебя! Но ты устал, и я не стану беспокоить тебя разговорами. Скажи,
ты ранен?
     - Нет, - ответил Мерри. - Я думаю, что нет. Но у  меня  не  действует
правая рука, Пиппин, с тех пор, как я ударил его. И мой  меч  сгорел,  как
кусок дерева.
     Пиппин встревожился.
     - Лучше пойдем побыстрее, - сказал он. - Я хотел бы отнести тебя.  Ты
не можешь больше идти. Тебе вообще нельзя было позволять идти,  но  прости
их.  Так  много  ужасного  произошло  в  городе,  Мерри,  что  легко  было
просмотреть одного бедного хоббита, возвращающегося с битвы.
     - Не всегда плохо, когда тебя не замечают, - сказал Мерри. - Меня  не
заметил... Нет, нет, я не хочу говорить об этом. Помоги мне,  Пиппин!  Все
темнеет перед глазами, а рука у меня такая холодная.
     - Обопрись на меня, Мерри! - сказал Пиппин. - Идем! Шаг за шагом. Это
близко.
     - Вы меня сожжете? - спросил Мерри.
     - Конечно нет, - ответил Пиппин, стараясь, чтобы голос у него  звучал
весело, хотя сердце его разрывалось от страха и жалости. - Нет, мы идем  в
дома излечения.
     Они свернули с узкой улочки, шедшей между высокими  домами  и  стеной
четвертого круга, и вышли на главную улицу, поднимающуюся к цитадели.  Шаг
за шагом шли они, пока Мерри не зашатался и  не  начал  бормотать,  как  в
бреду.
     "Я не доведу его, - подумал Пиппин. - Неужели никто не поможет мне? Я
не могу оставить его здесь..."
     И как раз в этот момент сзади к нему подбежал мальчик, и Пиппин узнал
в нем Бергила, сына Берегонда.
     - Привет, Бергил! - сказал он. - Куда ты идешь? Рад снова видеть тебя
и видеть живым.
     -  У  меня  поручение  к  лекарям,  -  ответил  Бергил.  -  Не   могу
задерживаться.
     - И не нужно! - сказал Пиппин. - Но скажи им, что у меня тут  больной
хоббит, пришедший с битвы. Не думаю, чтобы он смог сам  дойти  туда.  Если
Митрандир там, он будет рад этому сообщению.
     Бергил убежал.
     "Лучше я подожду здесь, - подумал Пиппин. Он осторожно опустил  Мерри
на мостовую и сел рядом с ним, положив голову Мерри себе на колени.  Потом
взял в свои руки руки друга. Правая рука была холодна, как лед.
     Вскоре появился сам Гэндальф. Он склонился к Мерри и тронул его  лоб,
потом осторожно поднял его.
     - Он заслужил честь быть почетным гостем  в  этом  городе,  -  сказал
колдун. - Он оправдал мое доверие, ибо если бы Элронд не послушался  меня,
ни ты, ни Мерри не выступили бы с нами; и тогда печальные дела  этого  дня
были бы гораздо печальнее. - Он вздохнул. - Вот и еще один больной на моем
попечении, а сражение достигло равновесия.
     Фарамира, Эовин и Мериадока уложили на  постели  в  домах  излечения;
здесь за ними хорошо ухаживали. Хотя знания древних в эти  дни  во  многом
были забыты, в Гондоре сохранилось умение лечить раны и болезни. Не  умели
только  лечить  старость...  И  действительно,   продолжительность   жизни
Гондорцев теперь  не  намного  превышала  продолжительность  жизни  других
людей, и мало кто из них доживал до ста лет, за исключением семей с чистой
кровью. Искусство лечения болезней еще больше ухудшилось в последние годы:
появилась  болезнь,  которую  называли  черной  тенью,   потому   что   ее
распространяли назгулы. Пораженные этой болезнью впадали в  глубокий  сон,
тело их  становилось  холодным,  и  они  умирали.  И  лекари  решили,  что
невысоклик и леди Рохана тяжело больны этой болезнью. Утром  они  начинали
говорить, бормоча в бреду какие-то слова, и лекари внимательно слушали их,
надеясь узнать что-нибудь такое, что  может  облегчить  их  положение.  Но
скоро они вновь впадали в тьму, и по мере того, как  солнце  склонялось  к
западу, лица их все более покрывала тень. А  Фарамир  горел  в  лихорадке,
которую ничем нельзя было успокоить.
     Гэндальф переходил от одного больного к другому, и ему говорили  все,
что они сказали в бреду. Так тянулся  день,  а  битва  за  стенами  города
продолжалась, и все новые странные известия приходили к  Гэндальфу.  А  он
по-прежнему ждал и наблюдал за больными. Наконец  красный  закат  заполнил
небо, и свет через  окна  упал  на  серые  лица  больных.  Стоявшим  рядом
показалось в этом свете, что на лица вернулось здоровье, но это  был  лишь
обман зрения.
     Старуха по имени Иорет, самая старшая из женщин, обслуживающих  дома,
глядя на прекрасное лицо Фарамира, заплакала, так как все  любили  его.  И
она сказал:
     - Увы! Он умрет. Если бы здесь были  короли  Гондора,  как  в  старые
времена. Ибо сказано в старину: руки короля -  руки  целителя.  Так  можно
узнать законного короля.
     И Гэндальф, стоявший рядом, сказал:
     - Люди должны долго вспоминать ваши слова, Иорет! В них наша надежда.
Может быть, король действительно вернулся в  Гондор;  или  вы  не  слышали
странных новостей, достигших города?
     - Я была слишком занята этими, чтобы обращать внимание на крики.
     Гэндальф торопливо вышел, и в это время небесный пожар  погас,  холмы
померкли, и серый, как пепел, вечер пополз по полям.
     На закате солнца Арагорн, Эомер и  Имрахил  со  своими  капитанами  и
рыцарями подошли к воротам, и здесь Арагорн сказал:
     - Смотрите на солнце, сидящее  в  большом  огне!  Это  знак  конца  и
падения многих дел и существ, знак перемены в течении мира. Но этот  город
и королевство долгие годы управлялось наместниками, и боюсь,  что  если  я
войду непрошенным, возникнут сомнения и раздоры, а их не должно быть  пока
не кончена война. Я не войду и не буду ничего  заявлять,  пока  не  станет
ясно, кто побеждает: мы или Мордор. Мою палатку установят в поле, и  здесь
я буду ждать приглашения повелителя города.
     Но Эомер сказал.
     - Вы уже подняли знамя королей и показали  знаки  дома  Элендила.  Вы
хотите скрыть их?
     - Нет, - ответил Арагорн, - но я считаю, что время еще не  пришло.  Я
не хочу бороться ни с кем, кроме нашего врага и его слуг.
     И принц Имрахил сказал:
     - Ваши слова мудры, если их может  оценивать  родственник  повелителя
Денетора. Он горд и обладает сильной волей, но он стар... К тому же  после
смерти сына он очень изменился. Но я  не  позволил  бы  вам  оставаться  у
дверей, как просителю.
     - Не как просителю, - сказал Арагорн,  -  а  допустим,  как  капитану
следопытов, которые не привыкли к городам и к каменным домам.
     И он приказал свернуть свое знамя; сняв звезду северного королевства,
он отдал ее на сохранение сыновьям Элронда.
     Тогда принц Имрахил и Эомер  Роханский  оставили  его,  прошли  через
город, через толпы людей и поднялись в цитадель; они пришли в  зал  башни,
разыскивая наместника. Но кресло его было пусто, а  перед  помостом  лежал
король Марки  Теоден;  около  него  горело  двенадцать  факелов  и  стояло
двенадцать часовых - рыцарей Гондора и Рохана. Его постель  была  завешана
зелеными и белыми тканями, но сам король по грудь  был  укрыт  драгоценной
парчой, поверх которой лежал его обнаженный меч,  а  у  ног  -  щит.  Свет
факелов отражался в его белоснежных волосах, как солнце в брызгах фонтана,
но лицо у него было прекрасное и юное; только  мирное  выражение  лица  не
было свойственно юности; казалось он спит.
     Когда они молча постояли возле короля, Имрахил сказал:
     - Где наместник? И где Митрандир?
     А Эомер добавил:
     - Где леди Эовин, моя сестра? Она должна лежать рядом с королем. Куда
ее положили?
     Но Имрахил на это возразил:
     - Но леди Эовин была жива, когда ее несли сюда. Разве вы не знаете?
     Надежда так неожиданно вспыхнула в сердце Эомера, а  с  ней  страх  и
забота, что он больше ничего не сказал, но повернулся и  быстро  вышел  из
зала. Принц последовал за ним. Когда они вышли,  уже  опустился  вечер,  и
много звезд зажглось в небе. Подошел Гэндальф и с ним человек,  закутанный
в серое. Они встретились  у  входа  в  дома  излечения.  Поздоровавшись  с
Гэндальфом они сказали:
     - Мы ищем наместника. Люди говорят, что он здесь.  Неужели  он  ранен
или заболел? И где леди Эовин?
     И Гэндальф ответил:
     - Она лежит там; она не мертва, но близка к смерти. А  Фарамир  ранен
злой стрелой, как вы, наверное, слышали,  и  он  теперь  новый  наместник:
Денетор ушел, и дом его превратился в пепел.
     И они преисполнились горя и удивления от его рассказа.
     - Итак, победа лишает радости, какое горькое совпадение, что Гондор и
Рохан в один день лишились своих повелителей. Но рохиррим правит Эомер.  А
кто будет пока править городом? Не нужно ли послать за Арагорном?
     И закутанный в плащ человек сказал:
     - Он пришел.
     И они увидели, когда он сделал шаг к лампе, что это Арагорн, одетый в
серый плащ из лориена  поверх  кольчуги  и  не  имеющий  на  себе  никаких
отличительных знаков, кроме зеленого камня Галадриэль.
     - Я пришел по просьбе Гэндальфа, - сказал он. - Но пока я всего  лишь
капитан дунаданцев из Арнора; принц Дол Амрота будет править городом, пока
не придет в себя Фарамир. И мой совет: пусть Гэндальф правит всеми нами во
все последующие дни и во всех делах, связанных с Врагом.
     И они согласились с ним.
     Тогда Гэндальф сказал:
     - Не будем стоять у дверей: время  дорого.  Войдем!  Лишь  в  приходе
Арагорна остается надежда для  тех,  кто  лежит  в  домах  излечения.  Так
сказала Иорет, мудрая женщина Гондора: "Руки короля - руки целителя, и так
можно узнать короля".
     Арагорн вошел первым, остальные последовали за ним.  У  входа  стояли
два стражника в  мундирах  цитадели:  одни  высокий,  а  другой  ростом  с
мальчика. Маленький, увидев Арагорна, громко  воскликнул  от  удивления  и
радости.
     - Бродяжник!  Как  хорошо!  Я  догадывался,  что  это  вы  на  черных
кораблях. Но все кричали "пираты" и не слушали меня. Как вы это проделали?
     Арагорн рассмеялся и взял хоббита за руку.
     - Приятная встреча! - сказал он. - Но не время сейчас для рассказов.
     Но Имрахил сказал, обращаясь к Эомеру:
     - Разве так зовут нашего короля? Может, он примет другое имя?
     Арагорн, услышав его, обернулся и ответил:
     - Вероятно, так как на высоком языке древности я Элессар,  Эльфийский
Камень и Энвиньяр, Обновитель, - и он снял с груди зеленый  камень.  -  Но
если будет основан мой дом, имя ему будет Бродяжник.  На  высоком  древнем
языке  это  будет  звучать  не  так  прозаично  -  Телекентар.  Так  будут
называться и все мои потомки.
     С этими словами они вошли в дома, и пока они  шли  по  комнатам,  где
лежали больные, Гэндальф рассказывал о деяниях Эовин и Мериадока.
     - Я долго стоял над ними, - сказал он, -  и  они  многое  говорили  в
бреду, прежде чем впасть в смертельную тьму. К тому  же  мне  дано  видеть
многое.
     Арагорн вначале подошел к Фарамиру, потом к леди Эовин  и  наконец  к
Мерри. Посмотрев на лица больных, он вздохнул:
     - Мне придется применить всю мою силу и все искусство. Лучше  бы  тут
оказался  Элронд:  он  старейший  в  нашей  расе  и  обладает   наибольшим
могуществом.
     А Эомер, видя, что Арагорн печален и устал, сказал:
     - Может, вы вначале отдохнете хотя бы немного?
     Но Арагорн ответил:
     - Нет, для этих троих, и особенно для Фарамира, время не ждет.  Нужно
спешить.
     Потом он подозвал Иорет и спросил:
     - Есть ли в этом доме запас лечебных трав?
     - Да, повелитель, - ответила она, - но я думаю, что их  недостаточно,
они не помогут. Не знаю,  где  найти  другие  травы:  все  сгорело  в  эти
несчастливые дни, и все дороги закрыты. Уже много дней никто не приезжал с
травами из Лоссарнаха. Но попробуем получше использовать  то,  что  у  нас
есть, если вы знаете, что нужно делать.
     - Посмотрим, - ответил Арагорн. - Но прежде  всего:  если  ли  у  вас
ателас?
     - Не знаю, повелитель, - сказала она, - во всяком случае не под таким
названием... пойду спрошу знатока трав: он знает все старые названия.
     - Ее называют также королевский узор, - сказал Арагорн,  -  и,  может
быть, вы знаете ее под таким названием, потому что в поздние  дни  так  ее
называли крестьяне.
     - Ах, это! - сказала Иорет. - Ну если бы ваша  милость  так  сразу  и
сказали, я бы ответила вам. Я уверена,  что  здесь  это  травы  нет.  И  я
никогда не слыхала, чтобы она обладала  каким-нибудь  достоинством.  Часто
говорила  я  своим  сестрам,  когда  мы  встречали  эту  траву   в   лесу:
"Королевский  узор.  Что  странное  название.  Интересно,  почему  ее  так
называют?  Если  бы  я  была  королем,  в  моем  саду  росли  бы  растения
прекрасней". Когда ее разотрешь, она приятно пахнет, верно? Приятно не  то
слово; может, правильнее сказать - полезно.
     - Очень полезно, - сказал Арагорн.  -  Теперь,  моя  милая,  если  вы
любите повелителя Фарамира, бегите так же быстро, как быстр  ваш  язык,  и
принесите мне "королевский узор", если в городе найдется хотя бы листок.
     - А если нет, - сказал Гэндальф, -  я  поскачу  в  лес  Лоссарнаха  с
Иорет, Обгоняющий Тень покажет, что такое скорость.
     Когда Иорет ушла, Арагорн попросил других женщин приготовить  горячей
воды. Потом он взял руку Фарамира в свою, а другую руку  положил  больному
на лоб. Фарамир не двигался и, казалось, не дышал.
     - Он почти погиб, - сказал Арагорн, поворачиваясь к Гэндальфу.  -  Но
не от раны. Смотрите: она излечена. Если бы его  ударила  стрела  назгула,
как вы думали, он бы уже умер. Он ранен стрелой южанина. Кто ее  выдернул?
Сохранилась ли она?
     - Я вынул стрелу и остановил кровотечение, - сказал Имрахил. -  Но  я
не сохранил стрелу: у меня и так было много дел.  Она  была  точно  такой,
какие используют южане. Но я думал, она вылетела из тени: иначе  непонятно
его состояние. Ведь рана сама по себе не глубока. Как вы это объясните?
     - Усталость, горе из-за отца, рана и... Больше всего черное  дыхание,
- сказал Арагорн. - Он человек сильной воли, потому и был  близок  к  тени
еще перед битвой. И Тьма медленно захватывала  его.  Если  бы  я  оказался
здесь раньше!
     Тем временем появился знаток трав.
     - Ваша  милость  спрашивает  о  растении,  которое  на  низком  языке
называется "королевский узор", а на высоком -  "ателас"  -  сказал  он.  -
Ателасом называют его те, кто знает кое-что о великореансах...
     - Я знаю, - перебил его Арагорн, - и мне все равно,  назовете  ли  вы
его "королевским узором" или "абса аралион".
     - Прошу прощения, ваша милость. Я вижу, вы не только военачальник, но
и настоящий знаток трав. Но увы, сэр, мы  не  держим  эту  траву  в  домах
излечения: здесь ведь излечиваются только серьезные  больные  и  серьезные
раны. А лечебные свойства этой травы нам неизвестны. Ее можно использовать
только чтобы был приятный запах  в  воздухе  или  чтобы  разогнать  легкую
усталость.  Впрочем,  может  быть,  вы  обратили  внимание   на   странное
стихотворение, которое женщины, такие как наша добрая Иорет и ее  подруги,
повторяет, не понимая его