значения:

                   Когда дует черное дыхание,
                   Когда растет тень смерти,
                   Когда гаснет любой свет,
                   Приходи, ателас! Приходи, ателас!
                   Оживи умирающих, лежа в королевских руках!

     Но, боюсь, что это всего лишь бессмыслица,  удерживающаяся  в  памяти
старух. Предоставляю вам судить о значении этой загадки, если вы  сумеете.
Но старики до сих пор используют настойку этой травы от головной боли.
     - Тогда, во  имя  короля,  идите  и  отыщите  этих  стариков,  меньше
знающих, но более мудрых, отыщите у них эту траву! - Воскликнул Гэндальф.
     Арагорн склонился к Фарамиру и положил ладонь ему на лоб.  Окружающие
видели, что идет борьба. Лицо Арагорна посерело от усталости и напряжения;
время от времени он произносил имя Фарамира, каждый раз все тише и слабее,
как будто сам Арагорн удалялся от них и  бродил  где-то  далеко  в  темной
долине, призывая того, кто потерян.
     Наконец прибежал Бергил и принес шесть листиков.
     - Это "королевский узор", сэр, - но не свежий. Его сорвали не  меньше
двух недель назад. Надеюсь он пригодится, - и, взглянув на лицо  Фарамира,
он разрыдался.
     Но Арагорн улыбнулся.
     - Пригодится, - сказал он. - Худшее позади. Успокойся!
     Положив на ладонь два листка, он подул на ни них, а потом  размял,  и
странная живительная свежесть заполнила комнату, воздух как будто зазвенел
в ушах, искрясь радостью. Затем Арагорн бросил листья в котел с  кипятком,
и все почувствовали радость в  сердцах,  ибо  доносившийся  до  них  запах
напоминал воспоминание о росистом утре,  и  о  ярком  солнце  в  мире,  не
знающем тени. Арагорн распрямился, освеженный, и в глазах его была улыбка,
он поднес котел к лицу Фарамира.
     - Ну кто бы мог поверить! - сказал Иорет другим женщинам. - Эта трава
лучше, чем я думала. Она напомнила мне о розах в Имлот Мелуй, когда я была
еще девочкой.
     Неожиданно  Фарамир  зашевелился,  открыл   глаза   и   взглянул   на
склонившегося к нему Арагорна. В глазах  его  загорелся  свет  сознания  и
любви, и он тихонько сказал:
     - Повелитель, вы звали меня. Я пришел. Что вы прикажете мне?
     - Не уходить больше в  тень,  проснуться,  -  сказал  Арагорн.  -  Вы
устали. Немного отдохните, поешьте и подготовьтесь к моему возвращению.
     - Хорошо, повелитель, - сказал Фарамир. - Кто  же  будет  лежать  без
дела, когда король вернулся?
     - Тогда расстанемся на время, - сказал Арагорн. -  Я  должен  идти  к
другим нуждающимся во мне.
     И он вышел из комнаты вместе с Гэндальфом и Имрахилом; но Берегонд  и
его сын остались, не в силах сдержать своей  радости.  Пиппин,  шедший  за
Гэндальфом, услышал восклицание Иорет:
     - Король! Вы слышали? Что я говорила?.. Руки короля - руки  целителя,
вот что сказала я.
     И вскоре по всему городу распространилась из дома излечения известие,
что вернулся король и что после войны он принесет исцеление.
     Арагорн пришел к Эовин и сказал:
     - Вот где самая серьезная рана и самый тяжелый удар.  Сломанная  рука
получила нужное лечение и скоро срастется, если у  Эовин  будут  силы  для
жизни. Поранена у нее левая рука,  но  главная  опасность  идет  от  руки,
державшей меч. Она кажется неживой, хотя она и не сломана.
     Увы! Она сражалась с врагом, превосходящим силы ее ума и  тела.  Тот,
кто поднимет оружие на такого врага, должен быть крепче стали, и все равно
шок может убить его. Злая судьба привела ее на его тропу.  Она  прекрасная
девушка, самая прекрасная из всех королев. И все же не знаю, как  говорить
с нею. Когда я впервые посмотрел на нее и понял, как  она  несчастна,  мне
показалось, что я вижу прекрасный и гордый белый цветок, похожий на лилию,
нежный и в то же время прочный, как будто он выкован из  стали.  А  может,
это мороз превратил его сок в лед, и вот он стоит все еще  прекрасный,  но
обреченный на гибель. Ее болезнь началась гораздо раньше этого дня, верно,
Эомер?
     - Я удивляюсь, что вы спрашиваете меня об этом, -  ответил  Эомер.  -
Ведь Эовин, моя сестра, не была тронута морозом, пока не увидела вас.  Она
была заботлива и неутомима и разделяла со мной все тревоги во дни Змеиного
Языка и болезни короля; и она  ухаживала  за  королем  с  растущим  в  ней
страхом. Но не это привело ее к такому состоянию.
     - Друг мой, - сказал Гэндальф, - у вас были лошади, войны, просторное
поле, а у нее, рожденной в теле девушки, дух и  храбрость  были  не  менее
мужественными, чем у  вас.  Но  она  была  осуждена  находиться  рядом  со
стариком, которого она любила  как  отца,  и  видеть,  как  он  впадает  в
бесчестное слабоумие, и ее роль казалось ей более низкой,  чем  посох,  на
который он опирался.
     Вы думаете, у Змеиного Языка был яд только для ушей Теодена?  "Старый
дурак! Что такое дом Эорла, как не крытый соломой сарай, где пирует  банда
пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками!"  Разве
вы не слышали этих слов раньше?  Их  произнес  Саруман,  учитель  Змеиного
Языка. Хотя я не сомневаюсь, что дома Змеиный Язык облекал их  значение  в
более хитрые слова. Повелитель, если бы  любовь  сестры  к  вам,  если  бы
сознание своего долга не закрыли бы ее губ, вы многое могли бы услышать. И
кто знает, что говорила она одна, во тьме, в горечи своих  ночных  бдений,
когда жизнь казалась ей конченной, а стены спальни смыкались  вокруг  нее,
как стены клетки пойманного дикого животного.
     Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново переживая прошлое.  Но
Арагорн сказал:
     - Я видел то же, что и вы, Эомер.  Мало  найдется  в  мире  горестей,
равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди  и  не  ответить  на
нее. Печаль и жалость сопровождали меня после нашей  последней  встречи  в
Дунхарроу; и не за себя боялся я, а за то, что может случиться  с  нею.  И
все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня; вас она любит
и знает; а во мне она любит лишь сове воображение и  надежду  на  славу  и
великие деяния, надежду на земли, далекие от полей Рохана.
     У меня, может быть, хватит силы  исцелить  ее  тело,  вывести  ее  из
темной долины. Но для чего она очнется: для надежды, забытья или  отчаяния
- я не знаю. И если для отчаяния, то лучше  ей  умереть,  если  только  не
придет другой исцелитель, более искусный, чем я. Увы! А ее деяния  отводят
ей место в ряду славнейших королей.
     Арагорн наклонился и посмотрел ей в лицо, белое, как лилия,  холодное
как лед, и твердое, как ровный камень. Поцеловав ее в лоб, он тихо позвал:
     - Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел!
     Она не шевельнулась, но все увидели, что она дышит глубже:  грудь  ее
под белым покрывалом поднималась и опускалась. Арагорн  растер  снова  два
листка ателаса и бросил их в кипящую воду; этой водой он смочил ей  лоб  и
правую руку, холодную и бесчувственную.
     - Проснись, Эовин, леди Рохана! - снова сказал  Арагорн  и,  взяв  ее
правую руку почувствовал, как к ней возвращается жизнь. -  Проснись!  Тень
ушла и вся Тьма рассеялась!
     Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив "позовите  ее",
молча вышел из комнаты.
     - Эовин, Эовин! -  воскликнул  Эомер,  плача.  Она  открыла  глаза  и
сказала:
     - Эомер! Какая радость! Они говорили, что ты убит. Нет, это были лишь
темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
     - Недолго, сестра, - ответил Эомер. - Но не думай больше об этом.
     - Я страшно устала, - сказала она. - Мне нужно отдохнуть.  Но  скажи,
что с повелителем Марки. Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что  это
не так. Он мертв, как и предсказывал.
     - Он мертв, - подтвердил Эомер, - и он просил перед смертью  передать
прощальный привет Эовин, более дорогой для него, чем дочь. Он лежит теперь
в цитадели Гондора.
     - Как печально! - вздохнула она. - Но это все  же  лучше  тех  темных
дней, когда я думала, что дом Эорла впадает  в  бесчестье  и  станет  хуже
шалаша пастуха. А что с королевским оруженосцем, с невысокликом? Эомер, ты
должен сделать его рыцарем Марки за храбрость.
     - Он лежит поблизости в этом  доме,  и  я  пойду  к  нему,  -  сказал
Гэндальф. - Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и  о  печали,
пока  не  поправитесь.  Великая  радость  видеть   такую   отважную   леди
возрожденной для здоровья и надежды!
     - Для здоровья! - сказал Эовин. Может быть, и так. По  крайней  мере,
пока есть пустое седло  какого-нибудь  погибшего  всадника  и  есть  дела,
которые нужно свершить. Но для надежды? Не знаю...
     Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и  застали  там  стоящего  у
постели хоббита Арагорна.
     - Бедняга  Мерри!  -  воскликнул  Пиппин,  подбегая  к  постели:  ему
показалось, что его друг выглядит хуже, лицо у него серое, и на нем  лежит
тяжесть годов печали. Неожиданно Пиппина охватил страх, что Мерри умрет.
     - Не бойтесь! - сказал Арагорн.  -  Я  пришел  вовремя.  Он  устал  и
опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке  поразить
смертоносного врага. Но все это поправимо - так силен в нем дух жизни.  Он
никогда не забудет своего горя, но оно не затмит его сердце, а лишь научит
его мудрости.
     Арагорн положил руку на голову Мерри  и,  мягко  проведя  ладонью  по
курчавым волосам коснулся глаз и позвал  его  по  имени.  И  когда  аромат
ателаса заполнил комнату, Мерри неожиданно очнулся и сказал:
     - Я хочу есть. Который час?
     - Время ужина прошло, - ответил Пиппин. - Но  я  постараюсь  принести
тебе чего-нибудь, если мне позволят.
     - Позволят, - сказал Гэндальф. -  Все,  чего  пожелает  этот  всадник
Рохана, будет дано ему в Минас Тирите, где он будет пользоваться почетом и
великим уважением.
     - Хорошо! - сказал Мерри. - Тогда я  предпочел  бы  вначале  ужин,  а
потом трубку. - И лицо его омрачилось. - Нет, не трубку. Не думаю, чтобы я
снова стал курить.
     - Почему? - удивился Пиппин.
     - Он умер, - медленно ответил Мерри. - Я все вспомнил. Он сказал, что
ему жаль, что у него не будет больше  возможности  поговорить  со  мной  о
травах. Это почти дословно, что он  сказал.  Никогда  больше  не  смогу  я
курить, не вспоминая о нем и об этом  дне,  Пиппин,  когда  он  приехал  в
Изенгард и был так добр к нам.
     - Тогда курите и думайте о нем! -  сказал  Арагорн.  -  У  него  было
щедрое сердце, он был великий король и всегда  исполнял  свои  клятвы.  Он
встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба  ему
была коротка, воспоминание об этом будет почетным  и  радостным  до  конца
ваших дней.
     Мерри улыбнулся.
     - Что ж, - сказал он, - если так считает Бродяжник, я буду  курить  и
думать. У меня в мешке было зелье из запасов Сарумана, но что стало с  ним
в битве, не знаю.
     - Мастер Мериадок, - сказал Арагорн, - уж если вы считаете, что  я  с
огнем и мечом прошел через горы  и  королевство  Гондор,  чтобы  приносить
травы  беззаботному  солдату,  растерявшему  свои  вещи,  то  вы   глубоко
ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, то пошлите за знатоком трав. И  он
скажет вам, что не знает, какие  достоинства  есть  у  травы,  которую  вы
хотите, но что она зовется семенем западных людей на низком языке, и гелон
- на благородном, и что у нее есть и другие названия, и, добавив несколько
полузабытых строф, которых никто не понимает, он с сожалением сообщит вам,
что этой травы нет в домах излечения, и оставит вас размышлять о различиях
и языках. Точно так же поступлю и я. Ибо я не  спал  в  такой  постели  со
времени отъезда из Дунхарроу, и не ел с самого рассвета.
     Мерри схватил его руку и поцеловал ее.
     - Мне страшно жаль, - сказал он, - что вы уже уходите.  С  той  самой
ночи в Пригорье мы были для вас лишь помехой. Но мой народ привык в  таких
случаях говорить меньше, чем чувствует. Мы боимся громких слов.
     - Я хорошо знаю это, иначе не имел бы с вами дела, - сказал  Арагорн.
- Пусть всегда царит благополучие в Уделе! - Поцеловав Мерри, он вышел,  и
Гэндальф вышел за ним.
     Пиппин остался.
     - Есть ли кто подобный ему? - спросил он. - Конечно, кроме Гэндальфа.
Мой дорогой осел, твой мешок лежит у постели. Когда я нашел тебя, он был у
тебя на спине. Арагорн, конечно, все время видел его. К  тому  же  у  меня
есть немного зелья. Это лонгботтомский лист. Набей трубку, пока я посмотрю
насчет еды. И давай немного отвлечемся. Мы, Туки и Брендизайки,  не  можем
все время оставаться на таких высотах.
     - Да, - сказал Мерри. - Я не  могу.  Пока  не  могу.  Но  теперь,  по
крайней мере, Пиппин, мы можем их видеть, эти высоты, и их почитать. Лучше
вначале полюбить то, что ты способен любить, я думаю: нужно  где-то  иметь
прочные корни, а почва Удела глубока. Но все же есть вещи глубже и выше; и
никакой садовник не может спокойно ухаживать за своим садом, зная о них. Я
рад, что теперь я о них знаю немного. Но не понимаю, почему я говорю  это?
Где лист? И достань мою трубку из мешка, если она цела.
     Арагорн и Гэндальф отправились к главе домов излечения и сказали, что
Фарамир и Эовин останутся здесь, и их нужно будет еще лечить много дней.
     - Леди Эовин, - сказал Арагорн, - пожелает скоро встать и уехать,  но
ей нельзя позволить этого, по крайней мере не  раньше,  чем  через  десять
дней.
     - А что касается Фарамира, - добавил Гэндальф, - то он скоро узнает о
смерти  своего  отца.  Но  всю  правду  о  безумии  Денетора  ему   нельзя
рассказывать, пока он окончательно не выздоровеет  и  не  займется  своими
обязанностями. Проследите, чтобы Берегонд и Периан, остающиеся  здесь,  не
говорили с ним об этом.
     - А что с другим Перианом, Мериадоком?
     - Вероятно, он сможет ненадолго встать уже  завтра  утром,  -  сказал
Арагорн. - Пусть  встает,  если  хочет.  Он  может  немного  погулять  под
присмотром своих друзей.
     - Замечательный народ, - сказал глава домов, качая головой.  -  Очень
крепкий по характеру.
     У дверей  домов  излечения  собрались  многие,  чтобы  посмотреть  на
Арагорна; и они ходили за  ним  следом.  Когда  Арагорн  поел,  его  стали
упрашивать, чтобы он вылечил раненых, лежавших под черной  тенью.  Арагорн
послал за сыновьями Элронда, и вместе они проработали почти всю ночь. И по
городу  прошла  весть:  король  действительно  вернулся.  И  назвали   его
эльфийским камнем из-за зеленого камня, и  так  имя,  которое  давно  было
предсказано, дано было ему его собственным народом.
     И когда он не смог больше  работать,  он  набросил  на  себя  плащ  и
выскользнул из города, добрался на рассвете до  своей  палатки  и  немного
поспал. А утром из  башни  выплыло  знамя  Дол  Амрота  -  белый  корабль,
подобный лебедю, на голубой воде, и люди глядя вверх, гадали,  не  был  ли
приход короля всего лишь сном.



                             9. ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТ

     Пришло  утро  после  битвы,  и  оно  было  прекрасно,  легкие  облака
двигались на запад. Леголас и Гимли встали  рано  и  попросили  разрешения
отправиться в город: им хотелось увидеться с Мерри и Пиппином.
     - Хорошо знать, что они живы, - сказал Гимли, - мы  очень  переживали
за них по пути через Рохан.
     Эльф и гном вместе вошли в Минас Тирит, и народ видевший  их,  бросал
удивленные взгляды на таких друзей: Леголас  был  прекрасен  лицом  и  пел
ясным голосом песню на языке эльфов, а Гимли шел с ним  рядом,  поглаживая
бороду и глядя по сторонам.
     - Хорошая работа по  камню,  -  сказал  он,  посмотрев  на  стены,  -
впрочем,  можно  было  сделать  и  получше,  да  и  улицы  не  мешало   бы
усовершенствовать. Когда Арагорн возьмет власть,  я  предложу  ему  услуги
горных мастеров, и мы сделаем город таким, что им можно будет гордиться.
     - Они больше нуждаются в садах, - сказал Леголас. -  Дома  мертвы,  и
слишком мало тут растительности. Когда Арагорн возьмет власть, народ  леса
принесет ему поющих птиц и неумирающие деревья.
     Наконец они встретили принца Имрахила, и Леголас, посмотрев на  него,
низко  поклонился:  он  увидел,  что  в  жилах  принца  наполовину   течет
эльфийская кровь.
     - Привет, повелитель! -  сказал  он.  -  Уже  давно  народ  Нимроделя
покинул леса Лориен, и однако до сих пор  видно,  что  не  все  уплыли  из
гавани Амрота на запад.
     - Так говорят в преданиях моей земли, - ответил принц, - но никого из
прекрасного народа не видели у нас на протяжении многих лет. И я  дивлюсь,
видя его представителя среди печали и войны. Что вы ищите?
     - Я один из  девяти  товарищей,  вышедших  вместе  с  Митрандиром  из
Имладриса, - сказал Леголас, - и с этим гномом, моим другом, мы прибыли  с
лордом Арагорном. А теперь мы хотим повидать  своих  друзей,  Мериадока  и
Перегрина, которые, как нам сказали, теперь в городе.
     - Вы найдете их в домах излечения, и я  отведу  вас  туда,  -  сказал
Имрахил.
     - Достаточно, если вы дадите нам  проводника,  повелитель,  -  сказал
Леголас. - Арагорн посылает вам сообщение. Он не  хочет  снова  входить  в
город. Но есть  необходимость,  чтобы  все  капитаны  посовещались,  и  он
просит, чтобы вы и Эомер роханский как можно скорее явились в его палатку.
Митрандир тоже там.
     - Мы придем, - сказал Имрахил, и они с вежливыми словами расстались.
     - Какой прекрасный и могучий повелитель людей! -  сказал  Леголас.  -
Если даже в дни упадка у Гондора есть такие  люди,  как  велика  была  его
слава в дни рассвета!
     - И, конечно, работа  по  камню  сделана  в  старину,  при  основании
города, - сказал Гимли. - Со всеми людскими начинаниями бывает  так:  либо
заморозок весной, либо молния зимой, и они отказываются от своих замыслов.
     - Но их посевы редко пропадают зря, - сказал Леголас. - Семя лежит  в
пыли и грязи и ждет своего часа. Дела людей переживут нас, Гимли.
     - И все же в конце концов, они ни к чему не придут,  мне  кажется,  -
сказал гном.
     - На это эльфы не знают ответа, - сказал Леголас.
     Подошел слуга принца и отвел их к домам излечения;  они  нашли  своих
друзей  в  саду,  и  встреча  их  была  веселой.   Некоторое   время   они
прогуливались и разговаривали, наслаждаясь коротким миром и отдыхом высоко
на верхних кругах города. Потом, когда Мерри устал, они сели у стены,  где
за их спинами была лужайка домов излечения. Перед  ними  виднелся  Андуин,
блестящий на солнце, текущий туда, где даже зоркий глаз  Леголаса  не  мог
разглядеть широкие равнины и зеленые поля Лебеннина и южного Итилиена.
     Леголас молчал, пока остальные разговаривали и смотрел  на  реку:  он
увидел белых морских птиц, летающих над рекой.
     - Смотрите! - воскликнул он. - Чайки! Они залетели  далеко  от  моря.
Как беспокоят они мое сердце! Никогда в своей жизни я не встречал их, пока
мы не прибыли в Пелагир и здесь, когда мы ехали  к  битве  за  корабли,  я
услышал их крики. Я остановился  и  стоял  неподвижно,  забыв  о  войне  в
Средиземье: их плачущие крики говорили мне о море. Море!  Увы!  Я  еще  не
видел его. Но глубоко в сердцах моего  народа  лежит  страсть  к  морю,  и
опасно затрагивать эту струну. Увы! Больше никогда не знать  мне  мира  ни
под деревом, ни под кустом.
     - Не говорите так! - сказал Мерри. - Вы не должны уходить  к  приюту,
Леголас. Всегда найдется народ, большой и малый, и даже мудрые гномы,  как
Гимли, которые нуждаются в вас. Я, по крайней мере, надеюсь на вас.  Но  я
чувствую, что худшее в этой войне еще ожидает нас. Как я хотел  бы,  чтобы
все это уже кончилось, кончилось бы навсегда!
     - Не будь таким мрачным! - воскликнул Пиппин. - Солнце  сияет,  и  мы
снова вместе, на день или два по  крайней  мере.  Я  хочу  кое-что  у  вас
расспросить. Давайте, Гимли! Вы и Леголас за это утро не менее дюжины  раз
упоминали свое  страшное  путешествие  с  Бродяжником.  Но  вы  ничего  не
рассказывали мне о нем.
     - Может, здесь и сияет солнце, - сказал Гимли, - но даже при  нем  не
хотел бы я оживлять некото