о же делать мне, леди,  -  спросил  Фарамир.  -  Я  тоже  пленник
лекарей.
     Он взглянул на нее, и ее красота и печаль глубоко тронули его сердце.
А она посмотрела на него и увидели серьезную нежность в его глазах, и  так
как она выросла среди людей войны, она поняла, что перед нею стоит тот,  с
кем ни один всадник рохана не сможет соперничать в битве.
     - Чего же вы хотите? - снова спросил  Фарамир.  -  Если  это  в  моей
власти, я выполню ваше желание.
     - Я хочу, чтобы вы приказали главе выпустить меня, - сказала она;  но
хотя слова ее  оставались  гордыми,  сердце  ее  дрогнуло  и  впервые  она
почувствовала  сомнение.  Она  подумала,   что   этот   высокий   человек,
одновременно строгий и мягкий, решит, что  она  просто  капризничает,  как
ребенок у которого не хватает твердости, чтобы закончить скучную работу.
     - Я сам сейчас подчиняюсь главе, - ответил Фарамир. - Я еще не принял
власть над городом. Но даже если бы я сделал это, я все равно  прислушался
бы к его советам и не противоречил бы ему в вопросах его мастерства, разве
лишь в случае крайней необходимости.
     - Но я не хочу лечиться, - сказала  она.  -  Я  хочу  отправиться  на
войну, как мой брат Эомер или как король Теоден, который погиб и  лежит  в
чести и мире.
     - Слишком поздно, леди, следовать за капитанами, даже если бы  у  вас
хватило для этого сил, - сказал Фарамир. - Но смерть в битве может ко всем
нам прийти, хотим мы этого или нет. Вам  лучше  подготовиться  к  этому  и
исполнять советы лекарей. Вы  и  я,  мы  должны  терпеливо  выносить  часы
ожидания.
     Она не ответила, но когда он взглянул на  нее,  ему  показалось,  что
что-то ней смягчилось, как будто суровый мороз  уступил  первым  признакам
весны. Слезы блеснули на ее глазах и  поползли  по  щеке,  как  сверкающая
дождевая капля. Ее  гордая  голова  немного  опустилась.  Потом  спокойно,
скорее разговаривая с собой, чем с ним, она сказала:
     - Но лекари заставят меня семь дней лежать  в  постели.  А  мое  окно
выходит не на восток...
     Теперь у нее был голос юной и печальной девушки.
     Фарамир улыбнулся, хотя сердце его было полно жалости.
     - Ваше окно не выходит на восток?  Это  легко  исправить.  Я  прикажу
главе. Если вы останетесь в этом доме, леди,  и  будете  отдыхать,  то  вы
сможете гулять в саду на солнце,  если  захотите;  и  будете  смотреть  на
восток, туда, где находятся все наши надежды. И здесь вы найдете  меня.  Я
тоже буду ходить, ждать и смотреть на восток. Мне  будет  лучше,  если  вы
будете гулять и разговаривать со мной.
     Она подняла голову и снова посмотрела в его глаза; на ее бледном лице
появился и цвет.
     - Чем я облегчу ваше положение, повелитель? - спросила она.  -  Я  не
хочу ни с кем разговаривать.
     - Вы хотите получить ясный ответ?
     - Да.
     - Тогда, Эовин роханская, я скажу, что вы прекрасны. В долинах  среди
наших холмов растут прекрасные и яркие цветы, а девушки наши еще краше, но
я не видел в Гондоре ни цветка, ни девушки, столь прекрасных и  печальных.
Может быть, лишь несколько дней осталось миру до наступления тьмы; и когда
она придет, я надеюсь мужественно встретить ее. Но у меня будет  легче  на
сердце, если, пока светит солнце я смогу видеть вас. Мы с вами оба  прошли
под крыльями тени, и одна и та же рука вывела нас оттуда.
     - Увы, не меня! - возразила она. - Тень все  еще  лежит  на  мне.  Не
ищите лекарей. Я привыкла к мечу, и рука у меня тяжелая. Благодарю вас  за
то, что мне не  нужно  возвращаться  в  мою  комнату.  Я  буду  гулять,  с
позволения наместника города.
     И, вежливо поклонившись, она ушла. А  Фарамир  долго  ходил  один  по
саду, и теперь его взгляд чаще устремлялся на дом, чем на восток.
     Вернувшись в свою комнату, он вызвал главу и выслушал то, что тот мог
сказать о леди роханской.
     - Не сомневаюсь, повелитель, - сказал глава, - что вы больше  узнаете
от невысоклика, который с нею; он ехал с королем и был с нею до конца.
     Так Мерри был послан к  Фарамиру,  и  пока  длился  день,  они  долго
разговаривали, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем было выражено в
словах. И он подумал, что понимает  теперь  печаль  и  беспокойство  Эовин
роханской. И прекрасным вечером Фарамир и Мерри прогуливались в  саду,  но
она не пришла.
     Но на утро, выйдя из дома, Фарамир увидел ее. Она  стояла  на  стене.
Одетая в белое, она сверкала на солнце. Он позвал ее и она  спустилась,  и
они гуляли по траве и сидели под зелеными деревьями, иногда молча,  иногда
разговаривая. И каждый последующий день они  поступали  так  же.  И  глава
домов, глядя на них из окна, радовался: он  был  целитель,  и  задача  его
облегчалась. И хотя дни были тяжелы от страха и дурных  предчувствий,  эти
двое с каждым днем становились сильнее.
     Так наступил пятый день  с  тех  пор,  как  Эовин  впервые  пришла  к
Фарамиру; они вместе стояли на стене города и смотрели наружу. Все еще  не
приходило никаких новостей, и сердца всех были омрачены. Погода тоже стала
хуже. Было  холодно.  Дул  резкий  северный  ветер,  земля  вокруг  города
выглядела серой и унылой.
     Они были одеты в теплую одежду и теплые плащи, а поверх всего на леди
Эовин была большая накидка цвета летней ночи,  вся  усаженная  серебряными
звездами. Фарамир послал за этой накидкой,  укутал  в  нее  Эовин;  и  она
стояла рядом с ним, была прекрасна и горда, как королева. Накидка эта была
изготовлена для матери Фарамира, Финдуилас Амротской, безвременно умершей;
и для него она была лишь смутным  воспоминанием  о  чем-то  ласковом  и  о
первом большом горе; и ее одежда казалась ему  соответствующей  красоте  и
печали Эовин.
     Она вздрогнула под звездной накидкой и посмотрела на север.
     - Куда вы смотрите, Эовин? - спросил Фарамир.
     - Разве не в той стороне черные ворота? И разве  он  теперь  не  там?
Прошло семь дней, как он уехал.
     - Семь дней, - сказал Фарамир. - Не думайте обо мне плохо, но я скажу
вам: эти семь дней принесли мне  радость  и  печаль,  которых  я  не  знал
раньше. Радость видеть вас, и боль, потому что теперь  страхи  и  сомнения
этого злого времени удвоились. Я  не  хочу  конца  мира,  Эовин,  не  хочу
утратить так скоро то, что нашел.
     - Утратить то, что вы нашли? - повторила она, серьезно глядя на него.
- Я не знаю, о чем вы говорите. Но не будем, друг мой, говорить об этом. Я
стою на самом краю, мрачная пропасть открывается у моих  ног,  и  есть  ли
какой-нибудь свет за мной, я не могу сказать. Потому что  я  еще  не  могу
повернуться. Я жду знака судьбы.
     - Да, мы ждем знака судьбы, - согласился Фарамир. Больше  они  ничего
не сказали. Им показалось, что ветер стих, свет померк, солнце потемнело и
все звуки города прекратились. Не слышно было  ни  ветра,  ни  голоса,  ни
крика птицы, ни шелеста листвы и ни их собственного дыхания.  Даже  биение
сердец не было ощутимо. Время остановилось.
     Руки их встретились и сжались, хотя они и не знали этого. Они  ждали,
сами не зная чего. И вот им показалось, что над  хребтами  отдаленных  гор
поднимается еще одна огромная гора тьмы, поднимается, как  волна,  готовая
поглотить весь мир; в ней сверкали молнии. Дрожь пробежала по земле, и они
почувствовали, как затряслись стены города. Земля испустила звук,  похожий
на вздох. Сердца их вновь забились.
     - Это напомнило мне Нуменор, - сказал Фарамир и  сам  удивился  звуку
собственного голоса.
     - Нуменор?
     - Да, потонувшую землю запада, и черную  волну,  поглотившую  зеленые
земли и холмы. Мне это часто снилось.
     - Значит, вы думаете,  что  идет  тьма?  -  спросила  Эовин.  -  Тьма
неизбежна? - И она вдруг прижалась к нему.
     - Нет, - ответил Фарамир, глядя ей в лицо. - это просто видение. Я не
знаю, что происходит. Разум говорит мне, что приближается большое зло и мы
стоим у конца дней. Но сердце говорит - нет. Тело у меня легкое, и надежда
и радость пришли ко мне, хотя я сам  не  понимаю,  почему,  Эовин.  Эовин,
белая леди рохана, не верьте в этот час, что тьма победит! - Он наклонился
и поцеловал ее в лоб.
     Так стояли они на стене города,  дул  сильный  ветер,  и  их  волосы,
черные и золотые, смешивались при порывах ветра. И  тень  ушла,  и  солнце
горячо ударило  лучами,  и  всюду  стало  светло.  Воды  Андуина  сверкали
серебром, и во всех домах города запели от радости, овладевшей их сердцами
неизвестно почему.
     И прежде чем солнце стало склоняться к закату, прилетел большой орел.
Он выкрикивал новости от капитанов запада:

              Пойте, люди башни Анора:
              Королевство Саурона кончилось навсегда,
              И Башня Тьмы разрушена.
              Пойте и радуйтесь, люди Башни Стражи
              Ваша вахта была не напрасной, черные ворота разбиты
              Ваш король в них, он непобедим.

              Пойте и радуйтесь, дети запада: ваш король вернулся,
              Он будет жить среди вас все дни вашей жизни.

              И увядшее дерево зацветет вновь,
              И король вырастит его в высоких местах,
              И город будет благословенен.

              Пойте все, вы, люди!

     И люди во всем городе пели.
     Следующие дни были золотыми, весна и лето соединились и  пировали  на
полях Гондора. Быстрые всадники привезли от Каир Андроса сообщения о  всем
случившемся, и город готовился к прибытию короля. Мерри был вызван и уехал
с телегами, которые везли припасы в Осгилиат и  оттуда  кораблями  к  Каир
андросу; но Фарамир остался - вылечившись, он  принял  на  себя  власть  и
наместничество, хотя и ненадолго. Его обязанностью  было  подготовить  все
для того, кто его сменит.
     И Эовин не уехала, хотя брат просил ее  прибыть  на  поле  Кормаллен.
Фарамир дивился этому, но  он  редко  видел  ее,  будучи  занятым  многими
делами; она продолжала жить в домах излечения и одна  ходила  по  саду,  и
лицо ее снова побледнело, и казалось, что во всем  городе  она  одна  была
нездорова и печальна. Глава домов забеспокоился и поговорил с Фарамиром.
     Тогда Фарамир пришел и увидел ее, и они снова вместе стояли на стене.
И он сказал ей:
     - Эовин, почему вы задержались здесь и не отправились в Кормаллен  за
Ктаир Андросом, где вас ждет ваш брат?
     И она сказала:
     - Разве вы не знаете?
     Но он ответил:
     - Могут быть две причины, но которая из них истинная, я не знаю.
     И она сказала:
     - Я не хочу играть в прятки. Говорите яснее.
     - Если хотите, леди, - согласился он, - вы не пошли, потому  что  вас
звал только ваш брат, и  вид  лорда  Арагорна,  потомка  Элендила,  в  его
торжестве теперь не принесет вам радости. Или же потому, что я не пошел, а
вы хотите оставаться рядом со мной. А может, верны обе причины, и вы  сами
не можете выбрать. Эовин, любите ли вы меня, полюбите ли когда-нибудь?
     - Я желала быть любимой другим, - ответила она. -  Но  мне  не  нужна
ничья жалость.
     - Это я знаю, - сказал он. - Вы желали любви лорда Арагорна. Он велик
и могуществен, а вы хотели славы, хотели  быть  поднятой  над  всеми,  кто
ползает по земле. Он казался вам восхитительным, как великий капитан юному
солдату. И он действительно величайший из людей. Но когда он  ответил  вам
лишь пониманием и жалостью, вы не захотели ничего,  вы  искали  доблестной
смерти в битве. Посмотрите на меня, Эовин.
     И Эовин долго смотрела на Фарамира, и Фарамир сказал:
     - Не называйте жалостью дар верного сердца, Эовин! Я не предлагаю вам
жалость. Вы высокая и доблестная леди и сами заслужили славу,  которая  не
будет забыта. И вы прекрасны, даже в языке Эльфов  не  найдется  слов  для
описания вашей красоты, и я люблю вас. Раньше я жалел вас. Но теперь, даже
если бы у вас не было никаких печалей, если бы не было у вас страхов, если
бы вы были благословенной королевой Гондора, я все  равно  любил  бы  вас,
Эовин, любите ли вы меня?
     И тогда сердце Эовин смягчилось, или она сама поняла его.  Неожиданно
зима прошла и солнце улыбнулось ей.
     - Я осталась в  минас  аноре,  башне  солнца,  -  сказала  она,  -  и
смотрите! Тень исчезла! Я  больше  не  буду  девушкой  с  мечом,  не  буду
соперничать с великими всадниками, не буду наслаждаться  лишь  песнями  об
убийствах. Я  буду  целителем,  полюблю  все,  что  растет.  -  она  снова
посмотрела на Фарамира и сказала. - Я больше не хочу быть королевой.
     И Фарамир весело рассмеялся.
     - Это хорошо, - сказал он, - потому что я не король. Но я  женюсь  на
белой леди рохана,  если  она  того  пожелает.  И  если  она  захочет,  мы
пересечем реку и в счастливые дни будем жить в прекрасном Итилиене  и  там
разобьем сад. Все будет расти там с радостью, если придет белая леди.
     - Значит, я должна буду оставить своих людей,  гондорец?  -  спросила
она. - И ваш гордый народ  будет  говорить  о  вас:  "Вот  идет  тот,  кто
приручил дикую девушку с севера! Разве не было для  него  женщин  из  расы
Нуменора?"
     И Фарамир обнял ее, и поцеловал под солнечным небом, и не заботился о
том, что они стоят высоко на стене и видны многим. И многие  действительно
видели их и исходивший от них свет, когда они сошли со стены и пошли  рука
об руку к домам излечения.
     А главе домов излечения Фарамир сказал:
     - Вот леди Эовин роханская, теперь она здорова.
     И глава ответил:
     - Тогда я отпускаю ее из под своего присмотра и прощусь с ней.  Пусть
никогда не знает она ни ран, ни болезней.  Я  передаю  ее  в  распоряжение
наместника города до возвращения ее брата.
     Но Эовин сказала:
     - Теперь, получив разрешение уйти, я остаюсь. Из  всех  домов  города
этот стал для меня самым благословенным.
     И она осталась там до возвращения короля Эомера.
     Все было готово в городе. Собралось множество людей, так как  новости
разлетелись по всем окраинам  Гондора  Мин-Риммон  и  до  далеких  морских
берегов. И все кто мог прийти в город  поторопились  прийти.  Город  снова
наполнился женщинами и прекрасными  детьми,  вернувшимися  домой.  Из  дол
амрота прибыли  искусные  арфисты,  а  из  долин  лебеннина  -  музыканты,
играющие на виолах, флейтах и серебряных рогах, и многоголосые певцы.
     Наконец пришел вечер, когда со стен увидели павильоны в поле,  и  всю
ночь горели костры и люди ждали рассвета.  Когда  же  ясным  утром  солнце
встало над восточными горами, на которых больше не лежала тень,  зазвонили
все колокола, развернулись и затрепетали на ветру знамена. И  в  последний
раз  над  Гондором  на  белой  башне  было  поднято  знамя  наместника   -
ярко-серебряное, как снег под солнцем, без всякого изображения или девиза.
     Капитаны запада повели свои войска к городу, и народ видел,  как  они
приближаются линия за линией, сверкая и  блестя  в  солнечных  лучах.  Они
подошли к дороге, ведущей к воротам, и остановились в одной  восьмой  мили
от стены. И хотя ворота были разрушены и не восстановлены,  вход  в  город
преграждал барьер: здесь стояли люди в черном и серебряном  с  обнаженными
длинными мечами. Перед барьером стоял Фарамир - наместник, и Хурин,  глава
ключей и другие капитаны  Гондора,  и  леди  Эовин  Роханская  с  маршалом
Элфхелмом, и много рыцарей Марки; и с каждой стороны ворот толпился  народ
в разноцветных одеждах и с охапками цветов.
     Перед  стенами  Минас  Тирита  образовалось  обширное   пространство,
ограниченное со всех сторон  рыцарями  и  солдатами  Гондора  и  Рохана  и
жителями города и других областей земли. Наступила тишина. И вот из войска
вышли вперед дунаданцы в серебряном и сером, а  перед  ними  медленно  шел
лорд Арагорн. Он был одет в  черную  кольчугу,  отделанную  серебром  и  в
длинный снежно-белый плащ  с  наколотым  вверху  большим  зеленым  камнем.
Голова его была обнажена, лишь на лбу горела  звезда,  привязанная  тонкой
серебряной нитью. С ним шли Эомер Роханский, принц имрахил, Гэндальф, весь
в белом и четыре маленькие фигурки, на которые дивились все люди.
     - Нет, сестра, это не мальчики, - сказала Иорет своей родственнице из
Имлот Мелуя, стоявшей  рядом  с  ней.  -  Это  перианы  из  далекой  земли
невысокликов, они принцы с великой славой, говорят. Я знаю это, потому что
лечила одного из них в домах. Они маленькие, но  доблестные.  Да,  сестра,
один из них отправился со своим оруженосцем в землю тьмы, сражался  там  с
самим повелителем тьмы и сжег его башню. Так по  крайней  мере  говорят  в
городе. Это тот, что идет  рядом  с  эльфийским  камнем.  Я  слышала,  они
большие друзья. А какое чудо лорд эльфийский камень. Речь у  него  слишком
мягкая, уверяю тебя, но сердце золотое. И  у  него  руки  целителя.  "Руки
короля - руки целителя" - сказала я; и так все и  открылось.  А  Митрандир
сказал мне: "Иорет, люди долго будут помнить твои слова", и...
     Но Иорет не  пришлось  продолжать  свой  рассказ,  пропела  труба,  и
наступила мертвая тишина. От ворот выступил вперед Фарамир и Хурин,  а  за
ними шли четыре воина в высоких шлемах  и  мундирах  цитадели,  они  несли
большую шкатулку из черного лебетрона, отделанную серебром.
     Фарамир  встретился  с  Арагорном   посреди   пустого   пространства,
поклонился и сказал:
     - Последний наместник Гондора просит разрешения сдать службу.
     Он протянул белый шест. Арагорн взял шест и вернул его, сказав:
     - Служба не кончена, она будет твоей и твоих потомков, пока живет мой
род. Исполняй свои обязанности.
     Тогда Фарамир заговорил ясным голосом:
     - Люди Гондора, слушайте наместника этого королевства! Смотрите!  Вот
тот, кто заявил свои права на  королевство.  Это  Арагорн,  сын  Арахорна,
глава дунаданцев из Арнора, капитан войска запада, носитель Звезды Севера,
владелец заново сплавленного меча, победитель в битве, чьи  руки  приносят
исцеление, эльфийский камень, Элессар из линии Баландила,  сына  Исилдура,
сына Элендила из Нуменора. Будет ли он королем, и  войдет  ли  в  город  и
будет ли жить в нем?
     И все войско и все люди единым голосом воскликнули:
     - Да!
     А Иорет сказала родственнице:
     - Такая церемония входа в город была у нас; и вот он  пришел,  как  я
говорила тебе и он сказал мне...
     И снова она вынуждена была  замолчать,  потому  что  снова  заговорил
Фарамир:
     - Люди Гондора, сказители говорят, что в  старину  по  обычаю  король
получал корону от своего отца перед его смертью; если это было невозможно,
то он получал корону на могиле отца. Но  поскольку  невозможно  и  это,  я
пользуюсь властью наместника; принес сюда из  Рат  Динона  корону  Ернура,
последнего короля,  чьи  дни  кончились  в  давно  прошедшее  время  наших
предков.
     Войны вышли вперед,  и  Фарамир  открыл  шкатулку  и  достал  древнюю
корону. Она была сделана в форме шлема гвардии цитадели,  только  выше,  и
была  вся  белая,  а  крылья  с  обеих  сторон,  жемчужные  и  серебряные,
напоминали крылья морской птицы -  это  была  эмблема  королей,  пришедших
из-за моря. На венце короны сияли  семь  алмазов,  а  в  центре  находился
большой драгоценный камень, сиявший как пламя.
     Арагорн принял корону и сказал:
     - Эт аэрелло эндоренна утилиен.  Синоме  маруван  ар  хилдиннар  тени
амбар - метта!
     Это были слова, произнесенные Элендилом, когда он пришел  из-за  моря
на крыльях ветра: "Из-за великого моря  в  Средиземье  я  пришел.  Я  буду
владеть этим местом и все мои потомки, до конца мира." Затем, к  удивлению
многих, Арагорн не надел корону, а вернул ее Фарамиру и сказал:
     - Трудом и мужеством многих возвращаюсь я к наследству своему. В знак
этого прошу я Хранителя Кольца вручить мне корону, а Митрандира надеть мне
ее на голову, ибо он был главным организатором всех нас, и это его победа.
     Вперед выступил Фродо, взял корону у Фарамира и передал ее Гэндальфу;
Арагорн склонил колени, и Гэндальф надел корону ему на голову и сказал:
     - Наступают дни короля. Да будут они благословенны, пока стоят  троны
Балара