Пол АНДЕРСОН

                          САМОЕ ДОЛГОЕ ПЛАВАНИЕ




     О небесном корабле мы впервые услышали на  острове,  который  местные
жители называли Ярзик или как-то в этом  роде:  язык  уроженцев  Монталира
плохо приспособлен для таких варварских звуков. Это случилось почти  через
год, после того как "Золотой скакун" отплыл из порта Лавр; к тому  времени
мы обошли, по нашим подсчетам, уже полсвета. Днище нашей бедной  каравеллы
обросло таким толстым слоем водорослей и ракушек, что даже на всех парусах
она едва тащилась по морю. Питьевая вода, еще оставшаяся в бочках, зацвела
и протухла, сухари кишели червями,  у  некоторых  матросов  уже  появились
признаки цинги.
     - Нам нужно где-то пристать к берегу,  придется  рискнуть,  -  сказал
капитан Ровик. Помню, как глаза его сверкнули, как он погладил свою  рыжую
бороду и пробормотал:  -  Давно  мы  никого  не  расспрашивали  о  Золотых
городах. Может, на этот раз повезет и мы встретим  кого-нибудь,  кто  хоть
слышал о них.
     Мы  прокладывали  курс  нашей  каравеллы,  ориентируясь  по  страшной
планете, которая всходила на небе все выше, чем дальше мы  шли  на  запад.
День за днем рассекали пустынный  океан.  В  команде  зрело  недовольство,
снова начались мятежные разговоры. Говоря по совести, я  не  мог  осуждать
матросов.  Попытайтесь,  государи  мои,  представить  себе,  в  каком   мы
находились положении. Неделя за неделей перед глазами одно и то же:  синие
волны, белая пена да облака высоко в тропическом небе; в  ушах  раздавался
только свист ветра, рокот валов, треск шпангоута и  еще  по  ночам  иногда
громкое чмоканье -  это  наш  путь  пересекало  морское  чудовище,  волны,
поднятые им, перекатывались через палубу. Достаточно страшно  для  простых
матросов, неграмотных людей,  которые  все  еще  думали,  что  наш  мир  -
плоский. А тут еще Тамбур, неизменно висящий  над  бушпритом  и  все  выше
поднимающийся в небо. Всякому было ясно, что рано или поздно нам  придется
пройти прямо под этой мрачной планетой...
     - А на чем она держится? - толковали на баке. - Не сбросит ли  ее  на
нас разгневанный бог?
     Кончилось тем, что  к  капитану  Ровику  отправилась  депутация.  Эти
грубые сильные парни робко и почтительно попросили  его  повернуть  назад.
Робко и почтительно, однако остальные ждали внизу.  Мускулистые  загорелые
тела напряглись под изодранной одеждой, руки  были  готовы  схватиться  за
кинжалы и вымбовки. Правда, мы, офицеры, собравшиеся на квартердеке,  были
вооружены шпагами и  пистолетами.  Но  нас  было  всего  шестеро,  включая
испуганного мальчика, то  есть  меня,  и  старика  звездочета  Фрода.  Его
одеяние и белая борода внушали уважение, но вряд ли  могли  пригодиться  в
схватке.
     Выслушав требование матросов. Ровик долго молчал. Тишина  становилась
все напряженней; в конце концов на свете, кажется, только и осталось,  что
свист ветра в снастях да сверкание океана,  простиравшегося  без  конца  и
края. Наш командир  выглядел  необычайно  величественно,  ибо  для  приема
депутации вырядился в  ярко-красные  штаны  и  камзол  с  полами,  которые
топырились колоколом. Наряд дополняли  начищенные  до  зеркального  блеска
шлем и нагрудник. Над блистающим шлемом колыхались перья, сверкали в лучах
солнца бриллианты перстней, унизывающих его  пальцы,  и  рубины  на  эфесе
шпаги. Однако, когда он наконец открыл рот, он заговорил отнюдь не  языком
рыцаря и придворного королевы;  это  был  грубый  говор  мальчишки-рыбака,
росшего когда-то в Андее.
     - Домой захотелось, ребятки? Наплевать вам на попутный ветер и жаркое
солнце. И на то, что мы прошли полсвета, тоже плевать. Да, непохожи вы  на
своих отцов! А слыхали  предание  о  том,  как  раньше  человек  повелевал
вещами? И если теперь людям приходится работать, так виноват в  этом  один
лентяй из Андея. Мало ему было, что он приказал топору  срубить  для  него
дерево, а поленьям - идти домой, так он еще захотел, чтобы эти  дрова  его
на себе тащили. Ну, ясное дело, господь разгневался и  забрал  назад  свой
дар. Но, по правде говоря, господь не лишил нас своей милости: дал  взамен
всем мужчинам Андея счастье на море, везение при игре в кости  и  удачу  в
любви. Чего еще вам нужно, ребятки?
     Ребятки были сбиты с толку этим  ответом.  Делегат,  державший  речь,
смущенно зашевелил пальцами, покраснел  и,  уставившись  вниз  на  палубу,
забормотал, что все мы пропадем ни за грош... от голода и  от  жажды,  или
утонем, или будем раздавлены  этой  страшной  луной,  или  слетим  с  края
света... "Золотой скакун" и так зашел дальше, чем любое  судно  со  времен
Падения с небес человека, так что, если мы теперь и  повернем  назад,  все
равно наша слава будет жить вечно.
     - А ее что, есть можно, эту славу? А, Этиен? - спросил Ровик, все еще
приветливо улыбаясь. - Мы прошли  через  битвы  и  штормы  и  повеселились
немало. Но черта с два мы увидели хоть один Золотой город, а  ведь  знаем,
что они где-то здесь. Они полны сокровищ и ждут  лишь  смельчака,  который
придет и возьмет их. Что у  тебя  с  башкой,  парень?  Испугался  трудного
плавания? А что  скажут  чужеземцы?  То-то  посмеются  надменные  кавалеры
Сатейна и пронырливые  коробейники  из  Страны  лесов,  если  мы  повернем
обратно. Да не только над нами, а и над всем Монталиром!
     Так он подбодрял их. И лишь однажды коснулся шпаги,  которую,  словно
по  рассеянности,  наполовину  извлек  из  ножен.  Как  раз  тогда,  когда
припомнил ураган, трепавший нас у мыса Ксингу. А матросам, конечно, пришел
на память мятеж, поднятый ими после урагана. Они вспомнили и  смерть  трех
своих  товарищей,  с  оружием  напавших  на  капитана:  именно  эта  шпага
проткнула всех троих. Ровик нарочно говорил с ними запанибрата, чтобы  они
поняли; для него что было, то  быльем  поросло.  Разумеется,  если  и  они
забудут про старое. Он расписывал им, какие радости  ждут  их,  когда  они
разыщут наконец  языческие  племена,  рассказывал  легенды  о  сокровищах,
взывал к их гордости моряков и монталирцев. И  они  понемногу  забывали  о
своих страхах. Словом, Ровик увидел, что матросы готовы уступить.  Тут  он
отбросил свой простонародный говорок. Стоя  на  квартердеке  в  сверкающем
шлеме с развевающимися перьями и простирая руку к выцветшему от  солнца  и
морского ветра монталирскому флагу, который реял над его головой,  капитан
заговорил языком рыцарей королевы:
     - Теперь вы знаете, что я не поверну обратно до тех пор, пока  мы  не
обойдем вокруг света и не доставим ее величеству того дара, который  можем
привезти мы одни. Дар этот не золото и не  рабы.  И  не  открытие  далеких
стран,   чего   хотела   бы   она    сама    и    высокочтимая    Компания
купцов-авантюристов. Нет, в тот день,  когда  наш  корабль  ошвартуется  у
длинных причалов Лавра, мы преподнесем ей на  вытянутых  руках  величайшее
свое свершение: путешествие, на которое никто не решался до нас и  которое
мы закончили во славу королевы.
     Он закончил речь. Все кругом молчали, только море  шумело.  Затем  он
негромко отдал команду: "Вольно, разойдись!" -  сделал  поворот  кругом  и
ушел в свою каюту.


     Мы шли все вперед, вперед, матросы успокоились и даже глядели весело,
офицеры старались скрывать свои сомнения. Я забросил канцелярскую  работу,
за которую получал жалованье, почти не занимался изучением  навигационного
искусства, для чего, собственно, и был принят в состав экспедиции, - то  и
другое не имело теперь большого  значения.  Я  помогал  звездочету  Фроду.
Благодатный климат позволял ему вести работу на  палубе  корабля.  Ему,  в
сущности, было все равно, плывем мы дальше или идем ко дну: он уже  и  так
прожил  достаточно  -  больше,  чем  живут  многие  другие.  Но   изучение
незнакомых звезд - от этой радости он не  собирался  отказываться.  Ночью,
стоя на передней палубе  с  квадрантом,  астролябией  и  телескопом,  весь
залитый светом, падавшим сверху,  он  походил  на  одного  из  седобородых
святых с витражей кафедрального собора в Провиене.
     - Смотри, Жиан, - он вытянул руку в ту сторону, где над сверкавшими и
искрившимися волнами на багровом небосклоне красовался Тамбур в  окружении
немногих звезд, осмелившихся появиться в его присутствии. Теперь диск  его
был совсем круглым и ужасающе огромным - диаметр его  занимал  целых  семь
градусов. Он напоминал щит, окрашенный в светло-зеленые и голубые тона. То
тут, то там на поверхности его крутились песчаные  смерчи.  Близ  неясного
края гиганта светлячком светила  маленькая  луна,  мы  назвали  ее  Сьетт.
Балант, который в наших родных краях наблюдался редко и то лишь  у  самого
горизонта, здесь стоял высоко в небе; он имел форму  полумесяца.  Впрочем,
на затемненную часть диска падали отблески сияния Тамбура.
     - Примечай, - продолжал Фрод, - сомнения  нет,  он  вращается  вокруг
своей оси - это можно видеть. Смотри, как возникают бури в его  атмосфере.
Тамбур больше не легенда,  смутная  и  страшная,  не  чудовищное  видение,
нависшее над нами, едва мы вошли в  неведомые  воды.  Тамбур  реален.  Это
такой же мир, как и наш. Разумеется, неизмеримо больший,  но  все  же  это
круглое тело, пребывающее в пространстве. А наш мир вращается вокруг него,
всегда  обращенный  к  своему  повелителю  одним  и  тем  же   полушарием.
Предположения древних теперь полностью подтверждаются. Дело  не  только  в
том, что наш мир круглый... э, да это должно быть ясно  каждому,  но  и  в
том, что мы вращаемся вокруг более крупного небесного тела, а оно, в  свою
очередь, вращается вокруг солнца по определенной орбите. Остается  узнать,
как велико само солнце.
     - Сьетт и  Балант  -  внутренние  спутники  Тамбура,  -  повторил  я,
стараясь понять. - А Вьенг, Дароу и другие луны, видимые у нас на  родине,
ходят своими путями, независимыми от  орбиты  нашего  мира.  Так.  Но  что
удерживает их всех там?
     - Этого я не знаю. Быть может, хрустальная сфера, в которой заключены
звезды, оказывает внутреннее  давление.  То  самое  давление,  которое  во
времена Падения с неба сбросило нас, людей, в этот мир.
     Ночь стояла теплая, но при этих словах холодок  пробежал  у  меня  по
спине, как будто над нами сияли сейчас зимние звезды.
     - Но это значит, - с трудом выговорил я, - что  на  Сьетте,  Баланте,
Вьенге... и даже на Тамбуре тоже могут быть люди...
     - Трудно сказать. Прежде чем это узнается, сменится много  поколений!
Какая жизнь ждет их! Благодари доброго бога, Жиан, за то, что  родился  на
пороге новой эры.
     Фрод вернулся к своим измерениям. Другие офицеры сказали бы: "Скучное
дело!" Но я к тому времени уже настолько  продвинулся  в  математике,  что
понимал:  все  эти  нескончаемые  расчеты,  сводимые  в  таблицы,  помогут
установить подлинные размеры нашего мира. Тамбура, солнца, лун и  звезд  и
пути, по которым они перемещаются в пространстве, и,  наконец,  укажут,  в
какой стороне искать рай. Поэтому простые матросы, которые,  проходя  мимо
наших инструментов, ворчали и осеняли себя знамением  против  злого  духа,
были  ближе  к  истине,  чем  господа,   окружавшие   Ровика:   ибо   Фрод
действительно был великим ревнителем тайных наук.
     Наконец мы увидели водоросли в море, птиц в  небе  да  громоздившиеся
друг на друга облака - признаки суши. Спустя три  дня  перед  нами  возник
остров. Под этими  спокойными  небесами  он  казался  ярко-зеленым.  Волны
прибоя,  более  сильные,  чем  в  нашем  полушарии,  кидались  на   утесы,
разбивались о них, оставляя пену, и шумно откатывались назад. Мы осторожно
подходили к берегу, -  впередсмотрящие  в  вороньих  гнездах  высматривали
удобные подходы, пушкари стояли у орудий с зажженными  фитилями.  Ибо  нам
следовало опасаться не только неведомых течений и мелей - то были  обычные
опасности, а и другого - у нас уже бывали стычки с людоедами, снующими  по
морю в своих челнах. Но больше всего мы страшились  затмений.  Представьте
себе, государи мои, что  в  том  полушарии  солнце  ежедневно  заходит  за
Тамбур. На той долготе, где мы  находились,  это  явление  происходило  во
второй половине дня и продолжалось около десяти  минут.  Ужасное  зрелище:
первичная планета - так  называл  ее  теперь  Фрод,  низведя  наш  мир  до
положения  ее  спутника,  -  планета,  сходная  с  Диеллом  или   Койнтом,
превращалась  в  черный  диск,  окаймленный  красным,  а  на  небе   вдруг
появлялись бесчисленные  звезды.  Над  морем  проносился  холодный  ветер,
леденивший волны  так,  что  они  казались  присмиревшими.  Но  человек  -
существо самонадеянное, и мы продолжали свою работу, останавливаясь лишь в
минуты полного затмения, чтобы сотворить краткую молитву.  При  этом  наши
мысли занимало не столько величие  господа,  сколько  опасность  потерпеть
кораблекрушение во мраке.
     Тамбур светит так ярко, что мы смогли  и  ночью  идти  вдоль  берегов
острова. От зари  до  зари,  двенадцать  часов  подряд,  "Золотой  скакун"
медленно шел вперед. В середине второго дня упорство капитана Ровика было,
наконец,  вознаграждено.  Скалы  раздвинулись,  открылся  узкий  проход  к
длинному фьорду. Болотистые берега,  мангровые  заросли,  значит,  в  этом
фьорде вода во время прилива поднимается высоко. Выходит, он не был  одной
из тех ловушек, которых так боятся мореходы. Дул встречный ветер,  поэтому
мы убрали паруса и спустили шлюпки, которые медленно повлекли каравеллу  к
берегу. Опасное предприятие! Тем более, что в глубине фьорда  мы  заметили
селение.
     - Не лучше ли остановиться,  капитан,  -  рискнул  спросить  я,  -  и
выждать, пока они первыми явятся к нам?
     Ровик плюнул за борт.
     - Лучше никогда не выказывать своей нерешительности, - сказал он. - А
если они на челнах атакуют нас,  мы  угостим  их  порцией  картечи,  чтобы
привести в разум. Я полагаю, стоит с самого начала  показать,  что  мы  не
боимся их, так меньше шансов угодить потом в предательскую засаду.
     Он оказался прав.
     Со временем мы узнали, что подошли с востока к  большому  архипелагу.
Жители его были  искусными  мореходами,  особенно  если  учесть,  что  они
строили только лодки,  снабженные  балансирами.  Зато  длина  такой  лодки
иногда достигала ста футов. Сорок гребцов или три мачты, несущие паруса из
циновок,  давали  возможность  такому  судну  почти  сравняться  с   нашей
каравеллой в скорости хода, а маневренность была намного больше  нашей.  И
только малая емкость, не позволявшая брать  много  припасов,  ограничивала
дальность плавания.
     Туземцы жили в хижинах,  крытых  соломой,  и  знали  только  каменные
орудия. Однако при этом они все же были цивилизованным народом. Занимались
не только рыболовством, но и земледелием. Их жрецы владели  письменностью.
Высокие, сильные, с гладкой,  не  заросшей  волосами  кожей,  чуть  темнее
нашей, они были просто великолепны. Это впечатление не зависело  от  того,
ходили  ли  они  нагими,  как  обычно,  или  надевали  парадное   одеяние,
украшенное перьями и раковинами. Острова архипелага образовывали  довольно
непрочную  империю.  Жители  его  совершали  грабительские  нападения   на
острова, лежащие дальше к северу, и вели оживленную торговлю в собственных
границах. Свой народ в целом они звали хисагази, а остров, к  которому  мы
подошли, - Ярзиком.
     Все это мы узнали не сразу, а по мере того как  овладевали  понемногу
языком островитян. В этом селении мы провели несколько  недель.  Правитель
острова Гюзан радушно принял нас, предоставив пищу,  кров  и  слуг.  А  мы
одарили их изделиями из стекла, штуками уондского сукна и  тому  подобными
товарами. Впрочем, мы столкнулись с немалыми трудностями. Выше уреза  воды
берег оказался таким заболоченным, что втащить на него наше тяжелое  судно
было невозможно. Пришлось строить сухой док.  Многих  из  команды  поразил
какой-то недуг, и хотя все потом выздоровели, это  надолго  задержало  нас
здесь.
     - Я полагаю, что беды в конечном счете пойдут нам на пользу, - сказал
мне Ровик однажды ночью.
     Он убедился, что я не  болтлив,  и  иногда  делился  со  мной  своими
мыслями. Капитан всегда очень одинок. А Ровик, сын  рыбака,  потом  пират,
мореплаватель-самоучка, одержавший победу над  Великим  флотом  Сатейна  и
получивший знаки дворянского достоинства из рук самой королевы,  вероятно,
сносил эту вынужденную  обособленность  не  так  легко,  как  прирожденный
аристократ.
     Разговор происходил в тростниковой хижине, которую ему  предоставили.
Светильник из песчаника еле разгонял мрак, над нами плясали огромные тени.
В камышовой крыше что-то шуршало. А за стенами, на влажном  склоне  холма,
что полого спускался к фьорду,  сверкавшему  в  лучах  Тамбура,  шептались
листья  деревьев,  окружающие  дома  на  сваях.  Где-то   вдали   слышался
барабанный бой, доносилось пение и топот ног вокруг какого-то жертвенника.
Прохладные холмы Монталира в этой ночи казались особенно далекими.
     Ровик откинулся назад всем своим мускулистым телом. В эту жару на нем
была только матросская юбочка.  По  его  приказанию  с  корабля  в  хижину
принесли стул, чтобы он мог сидеть, как все цивилизованные люди.
     - Видишь ли, юнец, - продолжал он, - в других местах  мы  общались  с
жителями немного: расспросим  про  золото,  и  все.  А  теперь  я  пытаюсь
поточнее разведать у них путь. Поначалу мы слышали  не  больше  того,  что
слышали прежде:  "Да,  чужеземный  властитель,  есть  царство,  где  улицы
вымощены золотом, - оно лежит в сотне миль к западу". Выдумают что угодно,
лишь бы избавиться от нас. Однако я воспользовался долгой стоянкой и ловко
повыспрашивал  правителя  и  жрецов,  этих  идолопоклонников.  Я   скромно
умалчивал о том, откуда мы пришли и что нам уже известно, и они поделились
со мной кой-какими сведениями, которые иначе не выдали бы и под пыткой.
     - Золотые города? - вскричал я.
     - Тсс! Я бы не хотел, чтоб матросы заволновались и совсем отбились от
рук. Пока еще нет.
     Его жесткое лицо с ястребиным носом сейчас казалось задумчивым.
     - Я всегда считал,  что  эти  города  существуют  лишь  в  бабушкиных
сказках, - сказал он. Видимо, заметив, как  я  удивился,  он  засмеялся  и
продолжал:  -  Но  эти  сказки  не  бесполезны.  Словно  кусок  магнитного
железняка на палке, они тащат нас за собой вокруг света.
     Он опять стал серьезным. На  лице  его  появилось  выражение,  как  у
Фрода, когда тот разглядывал небо.
     - Разумеется, я тоже жажду золота. Но если мы в этом плавании  его  и
не найдем, я, право, не стану огорчаться. Когда мы вернемся в родные воды,
я просто захвачу несколько судов Эралии или Сатейна  и  без  труда  покрою
издержки. Тогда на квартердеке, Жиан, я говорил правду, как  перед  богом:
цель нашего плавания - само плавание. Я поднесу его в дар королеве  Оделе,
поцелуй которой некогда посвятил меня в рыцари. - Он покончил с грезами  и
заговорил деловым тоном: - Я заставил правителя Гюзана поверить,  что  мне
ведомо многое из его тайны, и вытянул из него  неожиданное  признание,  да
такое, о котором едва осмелишься и подумать. На  главном  острове  империи
хисагази есть корабль богов, утверждает он, а в нем - живой бог, прибывший
со звезд. Об этом может рассказать  любой  туземец.  Тайна  же,  известная
только знати, заключается в том, что это не легенда, не чепуха,  а  чистая
правда. Во всяком случае, Гюзан уверял меня в этом, а сам я не знаю, что и
подумать. Однако... он водил меня в священную пещеру и показал одну вещь с
того корабля. Это какой-то механизм, по-моему, вроде часового. Не знаю его
назначение. А изготовлен он из блестящего серебристого металла,  какого  я
никогда не видывал прежде. Жрец предложил мне сломать его. Металл  легкий,
и стенки у этой штуки тонкие. Но я затупил  о  него  свою  шпагу,  камень,
которым я бил по нему, разлетелся в куски, а бриллиант  моего  перстня  не
оставил даже царапины.
     Я осенил себя зн