ю кружку. - Я вот что хочу сказать, Джимми: я знал, как
ты стремишься попасть в космос, и притом не как простой  рейсовик,  а  как
первооткрыватель, пионер. Неясно было одно: сумеешь ли ты сориентироваться
в непредвиденных обстоятельствах?
     Я изумленно смотрел на него. Сердце, как колокол,  бухало  у  меня  в
груди. Бетти взяла меня за руку.
     - Ты убедил меня, что сумеешь, - продолжал Адзель. - Так  что  фримен
Снайдер мог бы и не давать тебе своей пылкой рекомендации в  Академию.  Но
дело не в этом.  Ум  и  стойкость,  проявленные  тобой  при  решении  этой
проблемы, убедили меня, Джимми, в том, что ты  относишься  к  типу  людей,
наиболее способных к выживанию.
     Опрокинув еще пол-литра,  он  развязал  усыпанный  звездами  бант  на
какой-то коробке:
     - Поскольку Лига выплачивает мне стипендию, у меня есть там кое-какие
связи. Мы переписываемся. Один  мой  знакомый  капитан  торгового  корабля
скоро прилетит на Землю, чтобы набрать новых учеников,  и  одним  из  них,
если хочешь, станешь ты. Ну, что скажешь?
     Я бросился в объятия Бетти. Она  заверила  меня,  что  найдет  способ
последовать за мной.





                            ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДОВИЩЕ


     Выражение "бремя белого человека"  всегда  несло  в  себе  социальный
заряд. Но когда имеешь дело с повзрослевшим, пусть даже и  не  помудревшим
человечеством,  покорившим  звезды,  возникает   новое   понятие:   "бремя
землянина". Оно тоже несет в себе  заряд  особого  рода,  и  в  неизмеримо
большем масштабе. Колонизация и эксплуатация могут  практически  полностью
выйти из-под контроля, и тогда их результаты замечательными не назовешь.


     Его разбудило солнце. Он беспокойно пошевелился, ощутив длинные косые
лучи света. Приглушенный птичий гомон вокруг превратился в гвалт, а легкий
ветерок настойчиво дул, пока листья не ответили ему раздраженным шелестом:
"Просыпайся, Руго, просыпайся! На холмах уже  новый  день!  Сколько  можно
спать? Просыпайся!"
     Свет  пробрался  под  веки,  взбаламутив  темноту  снов.  Он   что-то
пробормотал и поплотнее свернулся в клубок, вновь одеваясь в  сон,  как  в
плащ, погружаясь в темноту и небытие. Лицо  матери  опять  возникло  перед
ним. Всю долгую ночь она смеялась и звала, звала... Руго пытался бежать за
ней, но солнце его не пускало...
     "Мама! - простонал он. - Мама, пожалуйста, вернись! Мама..."
     Когда-то, очень давно, она  ушла  и  оставила  его.  Руго  был  тогда
маленьким, а пещера - большой, мрачной и холодной; что-то шевелилось в  ее
сумраке и наблюдало за ним, пугая. Она сказала, что  пойдет  искать  пищу,
поцеловала его и ушла вниз по крутой, залитой лунным светом долине. Должно
быть, она встретилась там с Чужаками, потому что назад уже не пришла. А он
долго плакал и звал ее.
     Это было так давно, что он не мог сосчитать годы. Но теперь, когда он
старел, мать, должно быть, вспоминала о нем  и  жалела,  что  ушла.  Иначе
почему так часто в последнее время она возвращалась к нему ночами?
     Роса холодила кожу. Он  почувствовал  окоченение  -  боль  в  мышцах,
костях, теряющих чувствительность нервах, и  заставил  себя  пошевелиться.
Если бы он двинулся всем телом, вытянулся,  не  дав  глотке  захрипеть  от
боли, он бы справился с росой, холодом, землей, мог  бы  открыть  глаза  и
взглянуть на новый день.
     День обещал быть жарким. Зрение у Руго уже ослабло:  солнце  казалось
лишь расплывшимся огненным  пятном  над  призрачным  горизонтом,  которому
струившийся в долинах туман придавал красноватый оттенок. Но он знал,  что
к полудню станет жарко.
     Руго медленно поднялся, встав  на  все  четыре  ноги,  и  выпрямился,
опершись на низкий сук. Внутри ныло от голода. Подгоняемый  этим  чувством
Руго обыскал чащу, заросли кустарника выше по склону.  Там  были  кусты  и
деревья, жесткая летняя растительность, днем больше похожая на металл. Там
порхали птицы, воспевающие солнце, но нигде не было ничего съедобного.
     "Мама, ты обещала принести что-нибудь поесть..."
     Он потряс своей большой, покрытой  чешуей  головой,  стряхивая  туман
снов. Сегодня ему придется спуститься в долину. Он съел последние ягоды на
склоне холма. Много дней Руго ждал здесь, и слабость из брюха заползала  в
кости. Теперь ему надо спуститься к Чужакам.
     Он медленно вышел из зарослей и  направился  вниз  по  склону.  Трава
шуршала под ногами, земля вздрагивала от его тяжести. Холм косо поднимался
к небу и уходил вниз к туманным долинам, чтобы остаться наедине с утром.
     Здесь росла только трава да небольшие цветы. Раньше  эти  холмы  были
покрыты высоким лесом; он припоминал прохладные тенистые чащобы, рев ветра
в вершинах деревьев, землю,  усеянную  солнечными  пятнышками,  опьяняющую
сладость запаха смолы летом и  сияние  света,  преломленного  в  миллионах
кристаллов - зимой. Но Чужаки вырубили леса, и теперь  тут  остались  лишь
гниющие пни, да его смутные воспоминания. Его одного... потому  что  люди,
вырубившие лес, умерли, а их сыновья ничего не знали. Интересно, когда  он
умрет,  кому  будет  дело  до  всего  этого?  Будет  ли  это   кого-нибудь
беспокоить?
     Руго вышел к стремительно несущемуся вниз по  склону  ручью,  который
брал начало там, выше - от родника, и впадал в Громовую  Реку.  Вода  была
холодной и чистой, и он жадно пил, вливая ее в себя обеими руками, и вилял
хвостом, ощущая ее свежесть. Он знал что источник уже иссякает,  лишившись
лесной тени. Но особого значения это не имело: ведь он сам  умрет  раньше,
чем пересохнет ручей.
     Он перешел ручей вброд.  Покалеченную  ступню  защипало  и  свело  от
холодной воды. За ручьем  Руго  нашел  старую  тропу,  по  которой  раньше
спускали лес, и направился по ней. Он шел медленно, с неохотой, и  пытался
придумать план.
     Чужаки временами кормили его - из сострадания или в уплату за работу.
Однажды Руго почти год работал на одного человека, а тот в награду выделил
ему место для сна и кормил вволю. Работать на этого Чужака него было одним
удовольствием; в нем не было суетливости, свойственной  людскому  племени;
голос землянина звучал тихо, а глаза смотрели по-доброму.  Но  потом  этот
человек привел женщину, а та боялась Руго. И ему пришлось уйти.
     И еще пару раз люди с самой Земли приходили поговорить  с  Руго.  Они
задавали ему кучу вопросов  о  его  народе.  Спрашивали  об  обычаях,  как
называлось то или иное, помнит ли он какие-нибудь  танцы  или  музыку?  Но
Руго немногое мог рассказать, потому что земляне начали  преследовать  его
народ еще до того, как он родился. Он видел, как летающая  штука  пронзила
огнем его отца, а мать ушла на поиски пищи и не вернулась.
     Получалось, что люди с Земли знали гораздо  больше,  чем  он  сам:  о
городах, книгах и богах его народа... И если бы он захотел что-то узнать у
Чужаков, они могли бы рассказать ему и это,  и  еще  многое  другое.  Люди
давали ему денег, и некоторое время он питался довольно неплохо.
     Я теперь стар, подумал Руго. Я никогда не был сильным по сравнению  с
их мощью. Любой из нас мог гнать перед собой пятьдесят  человек.  Но  один
человек, сидящий за рулем  огненно-металлической  штуки,  мог  косить  нас
тысячами. А их женщины, дети и  животные  боятся  меня.  Странно...  Найти
работу совсем непросто. И мне, возможно, придется выклянчивать хлеб;  меня
станут гнать прочь... а ведь зерно, которым меня будут кормить, выросло на
этой земле, в нем сила моего отца и плоть моей матери. Но без еды все-таки
не обойтись.
     Когда Руго спустился в долину, туман уже поднимался, зависая  рваными
клочьями в воздухе, и он почувствовал, как начинает припекать  солнце.  Он
свернул к человеческим поселениям, и пошел по пустынной дороге  на  север.
Стояла тишина. И особенно громко в ней звучали шаги -  твердость  покрытия
он ощущал ступнями. Руго оглядывался вокруг, стараясь не обращать внимания
на боль в ногах.
     Люди вырубили деревья, распахали почву и посеяли злаки Земли.  Медное
летнее солнце, и пронизывающие зимние ветры  уничтожили  лесистые  лощины,
которые помнил Руго. Деревья же, оставшиеся в аккуратных садах,  приносили
чужеземные плоды.
     Могло показаться, что Чужаки боялись темноты и так  страшились  тени,
сумерек, шуршащих зарослей, куда не проникал взгляд, что им  пришлось  все
это уничтожить. Один удар огня и грома, и затем - блестящая, непоколебимая
сталь их мира, возвышающаяся над пыльными равнинами.
     Только страх мог сделать эти существа такими злобными.  Именно  страх
заставил сородичей Руго - громадных, черных, покрытых чешуей - ринуться  с
гор, чтобы крушить дома, жечь поля, ломать  машины.  Именно  страх  принес
ответ  Чужаков,  нагромоздивший  зловонные  трупы  в  развалинах  городов,
которые Руго никогда не видел. Только Чужаки были более могущественными, и
их страхи одержали верх...
     Он внезапно услышал, что сзади с ревом  приближается  машина,  вихрем
увлекая за собой свистящий воздух, и  вспомнил,  что  ходить  по  середине
дороги запрещено. Он торопливо рванулся в сторону, но не туда -  это  была
как раз та сторона, по которой ехал грузовик. И тот, взвизгнув возле  Руго
на дымящихся шинах, остановился у его плеча.
     Чужак выбрался, почти приплясывая от ярости. Он изрыгал проклятья так
быстро, что Руго не мог их  разобрать.  Он  уловил  лишь  несколько  слов:
"Проклятое чудовище... Я мог убиться! Стрелять нужно... Под суд!"
     Руго стоял, уставясь на человека. Он был  вдвое  выше  тощей  розовой
фигуры, которая бранилась и дергалась перед ним, и раза в четыре  тяжелее.
И хотя он был стар, один  взмах  его  руки  разнес  бы  человеку  череп  и
разбросал бы мозги по горячему  твердому  бетону.  Но  за  этим  существом
стояла вся мощь Чужаков: и огонь, и разрушение, и летящая сталь. А он  был
последним из своего  народа.  Лишь  иногда  ночью  приходила  мать,  чтобы
повидаться с ним. Поэтому Руго стоял смирно, надеясь, что человеку надоест
ругаться, и он уедет.
     Но вот по его голени током пробежала боль от сильного удара ботинком.
Руго взвыл и поднял руку - так же, как он это делал будучи ребенком, когда
вокруг падали бомбы и сыпался металл.
     Человек отпрянул.
     - Не смей! - сказал он торопливо. - Не вздумай! Если ты меня тронешь,
тебя прикончат!
     - Уйди! - ответил Руго, напрягая язык  и  гортань,  чтобы  выговорить
чужие слова, которые он знал лучше, чем полузабытый язык своего народа.  -
Пожалуйста, уйди!
     - Ты жив до тех пор, пока хорошо ведешь себя. Знай свое место! Понял?
Мерзкий черт! Не зарывайся!
     Человек забрался в грузовик, мотор взревел, и колеса швырнули в  Руго
гравием.
     Он стоял, бессильно свесив руки по бокам, и провожал взглядом машину,
пока та не исчезла из вида. Тогда  он  вновь  пустился  в  путь,  стараясь
держаться на нужной стороне дороги.
     Вскоре за гребнем показалась ферма - чистенький белый дом,  аккуратно
стоящий среди деревьев, немного  в  стороне  от  шоссе.  За  домом  стояли
большие надворные постройки, а  еще  дальше  раскинулись  огромные  желтые
поля. Солнце поднялось уже высоко; туман и роса постепенно исчезли,  ветер
уснул.
     От твердой дороги в ступнях у Руго пульсировала кровь.
     Он стоял у ворот, не решаясь зайти во двор богатого дома. Он не питал
надежды, ведь у людей были машины,  и  его  труд  здесь  не  имел  смысла.
Однажды давно Руго проходил уже  здесь,  но  хозяин  просто  прогнал  его.
Оставалось только надеяться на то, что, может быть, сегодня они дадут  ему
кусок хлеба и кувшин воды, чтобы побыстрее отделаться от него, или же - из
сострадания, чтобы не дать умереть?! Руго знал, что для людей он -  что-то
вроде одной из местных достопримечательностей. Приезжие  часто  взбирались
на холм, чтобы взглянуть на него, бросить к его ногам  несколько  монет  и
сфотографировать, пока он подбирает их.
     Руго разобрал имя "Илайес Вэйтли" на почтовом ящике дома, у  которого
остановился. И решил, что попытает счастья у этого человека.
     Когда он шел по аллее,  навстречу  выскочил  пес  и  принялся  лаять;
высокий пронзительный звук резал Руго слух. Пес прыгал вокруг и кусался  с
яростью, наполовину панической: ни одно из земных животных не выносило его
вида и запаха, видно, они чувствовали, что  Руго  не  из  их  мира,  и  их
охватывал первобытный ужас. Он вновь вспомнил о боли - той, когда  собачьи
зубы впились в его ревматические  ноги.  Однажды  он  убил  укусившую  его
собаку одним непроизвольным взмахом хвоста, а хозяин  выпалил  в  него  из
дробовика. Большая часть заряда отскочила от чешуи, но несколько  дробинок
все же засели глубоко под кожей и кусали его в холодные дни.
     Его бас громыхнул в тихом теплом воздухе, и лай стал еще неистовее.
     - Пожалуйста, - сказал он псу, - пожалуйста, я не причиню  вреда,  не
кусайся!
     - О-о!
     Женщина во дворе перед домом негромко вскрикнула, метнулась вверх  по
ступенькам и  дверь  перед  Руго  захлопнулась.  Он  вздохнул,  неожиданно
почувствовав усталость. Она боялась. Они все его  боялись.  Люди  называли
его народ троллями:  это  было  что-то  злое  из  их  старых  мифов.  Руго
вспомнил,  как  его  дед,  умерший  бесприютной  зимой,  называл   Чужаков
торрогами; он говорил, что  это  бледные  костлявые  существа,  питающиеся
мертвецами. Руго криво улыбнулся, но улыбка получилась мрачноватой. Ничего
не дадут, подумалось ему. И он повернулся, чтобы уйти...
     - Эй, ты! - вдруг услышал Руго.
     Он обернулся и оказался лицом к лицу с высоким  мужчиной,  стоящим  в
дверях.  В  руках  человек  держал  винтовку,  его  вытянутое  лицо   было
напряжено.  Из-за  спины  Чужака  выглядывал  рыжеволосый   парнишка   лет
тринадцати; у детеныша были такие же узкие глаза, как и у отца.
     - Какого черта ты сюда  приперся?  -  проворчал  человек.  Голос  его
походил на скрежет железа.
     - Извините, сэр, - сказал Руго, - я голоден. Я  подумал,  что  у  вас
есть какая-нибудь работа для меня или, может, найдутся хотя бы объедки...
     - Уже взялся за попрошайничество, а? - съязвил Вэйтли. - Ты  что,  не
знаешь, что это запрещено? За это могут и в тюрьму засадить. И стоило  бы,
ей богу! Чтобы не нарушал общественный порядок.
     - Я только искал работу, - сказал Руго.
     - И поэтому ты пришел сюда и напугал мою жену? Ты  же  знаешь:  здесь
нет  работы  для  дикаря.  Ты  умеешь  водить  трактор?  Можешь   починить
генератор? Можешь, хотя бы, поесть, не расплескав все на землю?  -  Вэйтли
сплюнул. - Ты самовольно живешь на чьей-то земле, и сам хорошо это знаешь.
Если бы это была моя земля, ты  получил  бы  такого  пинка  под  зад,  что
вылетел бы вверх тормашками! Так что скажи спасибо, что жив! Как  подумаю,
что вы творили, гнусные кровожадные твари... Сорок лет! Сорок лет мы  были
набиты в вонючие космические корабли,  отрезанные  от  земли  и  от  всего
человечества, умирали, так и не увидев почвы под ногами, борясь за  каждый
фут всех этих световых лет, чтобы  добраться  до  Тау  Кита  -  и  тут  вы
говорите, что земляне не имеют права остаться здесь. А потом вы  пришли  и
спалили их дома, вырезали женщин и детей! Наконец-то  планета  очищена  от
вас, от дерьма. Удивляюсь, что никто  не  возьмет  винтовку  и  не  уберет
последние отбросы.
     Он приподнял свое оружие. "Объяснять  бесполезно!"  -  подумал  Руго.
Возможно, на самом деле имело место какое-то непонимание, как  считал  его
дед. Или же старые советники решили,  что  первые  путешественники  только
спрашивали, могут ли здесь появиться такие же существа,  как  они,  и  те,
давая разрешение, не ожидали поселенцев с Земли.  А  может,  осознав,  что
чужаки принесут зло, они решили нарушить слово и биться за обладание своей
планетой?
     "Ну а теперь-то какой в этом смысл?" - думал  Руго.  Чужаки  выиграли
войну с помощью пушек, бомб и вируса чумы, косой прошедшего по аборигенам;
за немногими, обладавшими иммунитетом, они охотились, как  за  зверями.  И
теперь, когда он остался один - последний из своего племени во всем  мире,
поздно что-либо объяснять.
     - Взять его, Шеп! - закричал мальчишка. - Взять его! Хватай!
     Пес с лаем подскочил ближе, подступая и  отпрыгивая,  пытаясь  выжать
ярость из своего страха.
     - Заткнись, Сэм! -  приказал  Вэйтли  сыну.  Потом  крикнул  Руго:  -
Проваливай!
     - Я ухожу, - сказал Руго.
     Он пытался унять дрожь, рвущий  нервы  страх  перед  тем,  что  могла
извергнуть винтовка. "Умереть не страшно", - подумал он вяло. Руго был  бы
даже рад пришедшей тьме, но жизнь  в  нем  сидела  так  глубоко,  что  ему
понадобились бы многие часы, чтобы умереть.
     - Я пойду дальше, сэр, - сказал он.
     - Нет, не пойдешь!  -  рявкнул  Вэйтли.  -  Я  не  допущу,  чтобы  ты
отправился в деревню и пугал ребятишек. Иди туда, откуда пришел!
     - Но, сэр, пожалуйста...
     - Проваливай!
     Человек прицелился. Руго взглянул на ствол,  повернулся  и  вышел  за
ворота. Вэйтли махнул ему, чтобы он поворачивал налево, назад к дороге.
     Пес бросился вперед и вонзил свои  зубы  ему  в  лодыжку,  туда,  где
отвалилась чешуя. Руго завопил от боли и  побежал  -  медленно  и  тяжело,
раскачиваясь на ходу. Мальчишка Сэм, смеясь, преследовал его.
     - Противный старикашка тролль, уползай назад в свою вонючую нору!
     Затем появились другие дети,  прибежавшие  с  соседних  ферм,  и  все
слилось в бесконечную расплывчатую массу, состоящую из  беготни,  молодых,
легких, стучащих сердец и истошных оглушительных воплей. Они  преследовали
его. Собаки лаяли, а брошенные камни со стуком отскакивали от  его  боков,
оставляя небольшие порезы.
     - Противный старикашка тролль, уползай назад в свою вонючую нору!
     - Пожалуйста! - шептал он. - Пожалуйста.
     Добравшись до старой тропы, он едва узнал ее. Жара  и  пыль  слепили;
дорога плясала перед глазами, мир вокруг раскачивался и кружился, а шум  в
ушах заглушал детские визги. Собаки  скакали  вокруг,  уверенные  в  своей
безнаказанности, словно  зная  о  боли,  слабости  и  одиночестве,  стоном
рвущихся из его горла, и кидались с воем, кусая его за хвост  и  распухшие
ноги.
     Вскоре Руго уже не мог идти дальше. Склон  был  слишком  крут;  воля,
подгонявшая его, иссякла. Он сел, подтянул колени и хвост,  закрыв  голову
руками; от навалившейся горячей, ревущей, кружащейся слепоты он  почти  не
осознавал, что дети продолжают швырять в него камни, колотят его и орут.
     Ночь, дождь, плач западного  ветра,  прохладная  и  влажная  мягкость
травы, дрожащее небольшое пламя; печальные глаза отца, дорогое  утраченное
лицо матери... Приди ко мне, мама - из  ночи,  ветра  и  дождя,  из  леса,
который они вырубили, из глубины лет и смутных  воспоминаний,  из  царства
теней и снов. Приди, возьми меня на руки и отнеси домой...
     Через некоторое время им надоело, и они ушли: кто вернулся обратно, а
кто побрел выше - в холмы за ягодами. Руго сидел, не шевелясь, ощущая, как
по капле возвращаются силы и осознание боли.
     Внутри горело  и  пульсировало:  зазубренные  стрелы  проносились  по
нервам, в горле пересохло, и глубоко  в  брюхе,  как  дикий  зверь,  засел
голод. А над головой в горячей дымке  плыло  солнце,  заливая  все  вокруг
жаром и наполняя воздух раскаленным сухим сиянием.
     Глаза он  открыл  нескоро.  Веки  казались  шершавыми,  запорошенными
песком; пейзаж вокруг колыхался, словно мозг  его  дрожал  от  жары.  Руго
заметил человека, наблюдавшего за ним.
     Он отпрянул, закрыл  лицо  рукой.  Но  человек  стоял,  не  двигаясь,
попыхивая старой поцарапанной трубкой. На нем была поношенная  одежда,  на
плечах - котомка.
     - Круто с тобой обошлись, не так ли, старина? - спросил он. Голос его
был ласковым. - Вот, держи! - долговязая фигура склонилась  над  сжавшимся
Руго. - Тебе надо попить!
     Руго поднес флягу к губам и выпил жадно, все до дна. Человек  оглядел
его.
     - Ты не так уж изувечен, - заметил он, - только  порезы  и  царапи