е расчеты по местам! Рапорт!
     Дисциплина восстановилась. Все-таки эти люди были опытными солдатами.
Локаторы  нацелились  в  пространство,  заработали  уцелевшие  компьютеры,
артиллеристы вернулись на свои посты.
     Эскадра сбилась с курса, и командиры кораблей ничего  пока  не  могли
предпринять.  Эльва  слушала,  как  аналитики  обмениваются   информацией,
пытаясь разобраться в происшедшем, и наконец  мнения  сошлись  на  версии:
весь флот оказался пойманным в гравитационную ловушку, центром которой был
тот самый массивный  объект,  обнаруженный  на  орбите.  И  пока  четверть
эскадры гибла в космическом вихре, вайнамоанские  шлюпки  прошли,  добавив
врагу потерь, и уцелевшим кораблям армады осталось лишь наблюдать, как они
исчезают вдали.
     А сейчас - по гигантской спирали - их влекло к центру...
     -  Но  это  невозможно!   -   выкрикнул   шеф-инженер   "Асколя".   -
Гравитационный луч такой мощности... Адмирал, этого не может быть! Силовой
выброс такой мощности сожжет генератор в микросекунду!
     - Так было, - резко сказал Голье. - Может быть, они  рассчитали  иной
способ  энергоснабжения  при  искривлении  пространства.  А   мы   явились
своеобразными концентраторами... Ладно. Приказываю открыть огонь  по  этой
штуке из всего наличного оружия.
     - Но, сэр... В зоне поражения окажутся многие наши корабли.
     - Плевать. Наводчики, открыть огонь, как только приготовитесь.
     И сразу же, шепотом, хотя по этой частной линии никто на  корабле  не
мог их услышать:
     - Эльва! С тобой все в порядке, Эльва?!
     Дрожь в руках успокоилась, и она смогла  закурить.  Отвечать  она  не
стала. Пусть понервничает. Может, это его ослабит.
     Ее экран не позволял видеть источник космоворота,  но  даже  если  бы
позволял, она все равно не смогла бы наблюдать картину  уничтожения.  Даже
на поверхности Вайнамо люди вынуждены были зажмурить ослепленные  глаза  и
отвернуться от вспыхнувшего в небе бриллианта, яркостью соперничающего  со
звездным ядром. В радиусе тысячи километров  от  эпицентра  сотен  взрывов
погибло все. Никакая  броня  и  силовые  поля  не  смогли  спасти  экипажи
двадцати с лишним кораблей; люди умерли мгновенно - от лучевого удара, или
просто испарились, превратившись в облака радиоактивного газа.  Но  и  сам
спутник исчез.  Вайнамо  могла  считать  себя  побежденной.  Черткоианские
корабли вырвались на свободу.
     - "Асколь" - всем кораблям! - раздался львиный рык Голье. - Адмирал -
всем капитанам. Соблюдать тишину в эфире. Я хочу, чтобы весь состав  флота
слушал меня. Встать смирно!
     А теперь слушайте! Говорит Верховный Командор Борс Голье.  Мы  только
что выдержали неплохой удар, парни. Враг применил секретное оружие и нанес
нам некоторые потери. Но мы уничтожили их главную установку. Повторяю,  мы
разгромили их в космосе. И хорошо разгромили, скажу я  вам!  Скажу  также,
что мы уже много раз  сталкивались  с  врагом  и  всегда  обращали  его  в
бегство. А теперь...
     -  Тревога!  Красная  опасность!   Вражеские   шлюпки   возвращаются.
Радикальная скорость около 50 КПС, ускорение порядка 100 "g".
     - Что?!..
     Эльва и сама могла видеть вайнамоанские корабли, внезапными  звездами
возникающие на экране.
     Голье с трудом прекратил панику среди своих  подчиненных.  Могут  они
перестать суетиться, словно  старухи?!  Ничего  не  случилось  особенного,
просто враг изобрел способ  быстрого  торможения  и  ускорения  в  сильных
гравитационных полях. Может быть, компенсатор инерции, основанный  на  том
же принципе, что  и  генератор  космоворота,  а  может,  нечто  совершенно
оригинальное... Но нечего ломать голову - не колдовство же это!
     - Вы! Кретины! Убивайте этих шакалов!
     Но эскадра металась в смятении. Показания приборов менялись  с  такой
быстротой, что на них не успевали реагировать,  людей  лихорадило.  И  тут
вражеский флот оказался среди черткоиан. Он погасил огромную относительную
скорость  почти  мгновенно,  к  чему  артиллеристы  оказались  не  готовы.
Вайнамоанские же стрелки оказались на высоте.
     Армада гибла в тысячах огненных вспышек.
     Но не вся. Безоружные транспортники щадились при условии капитуляции,
вайнамоанские боевые  отряды  поднимались  на  борт  и  освобождали  своих
соплеменников.
     Флагман "Асколь" держался в стороне от схватки,  упорно  двигаясь  от
планеты в зону, где  он  мог  бы  использовать  для  бегства  агорационный
двигатель.
     Но Голье не успел. "Асколь" взяли на абордаж.
     Черткоианские солдаты не сдавались. Большая их часть погибла от  пуль
и гранат, газа и огнеметов. Кое-кто уцелел, успев заблокироваться в  своих
секциях. Секции заваривали  снаружи,  обрекая  людей  на  капитуляцию  или
голодную смерть: кто что выберет.  "Асколь"  был  настолько  огромен,  что
прошло  несколько  часов,  прежде  чем   десантники   полностью   подавили
сопротивление.
     Люк распахнулся. Эльва вскочила.
     В  первое  мгновение  вошедшие  показались  ей  чужаками.  Но   через
мгновение она ясно поняла, кто они. На всех  -  голубые  куртки  и  брюки,
форма. Раньше ей никогда не приходилось видеть двух  вайнамоанцев,  одетых
совершенно одинаково. Ну конечно, так и должно быть, решила она отрешенно.
Мы же создали флот, так?
     Да, это были люди одной с ней  расы.  Светлая  кожа,  прямые  волосы,
высокие скулы, сияющие раскосые  глаза,  кажущиеся  еще  более  яркими  на
закопченных  в  битве  лицах.  И   конечно,   они   выглядели   настоящими
вайнамоанцами - исполненная достоинства осанка свободных граждан и  высоко
поднятая голова, а этого она не видела... сколько же лет? Вот что важно, а
не их обмундирование, и даже не оружие в их руках.
     В  ушах  зазвенело,  она  с  трудом  осознавала,   что   грохот   боя
прекратился. Какой-то молодой человек сделал шаг в ее сторону.
     - Госпожа моя... - начал он.
     - Ты уверен, что это она? - прервал его другой, менее вежливый. -  Не
изменница?
     Из задних рядов пробился еще один человек.  Он  был  сед,  бледен  от
недостатка света, одет в неряшливый комбинезон пленника. Но улыбка тронула
его губы, и он низко поклонился Эльве.
     - Это в самом деле она - Владетельница Тервола, - проговорил  он.  И,
обращаясь к ней: - Когда эти люди освободили меня из четырнадцатой секции,
я им сказал, где вас можно найти. Я так рад.
     Эльве потребовалось время, чтобы узнать его.
     - О да. - Голова у нее кружилась. Все, что она  смогла  сделать,  это
кивнуть. - Капитан Ивало. Я рада, что с вами все в порядке.
     - Благодаря вам, госпожа моя. Вскоре мы точно узнаем,  сколько  наших
людей остались живы и вернулись! - благодаря вам.
     Командир  десантников  сделал  вперед  второй  шаг,  сунул  в  кобуру
автоматический пистолет и протянул к ней обе руки. Это был  светловолосый,
хорошо сложенный молодой человек, на вид чуть старше  ее  -  лет  двадцати
пяти, наверное. Он попытался что-то сказать,  но  не  смог  выговорить  ни
слова. Ивало приостановил его.
     - Минутку. Давайте сперва покончим  с  неприятными  обязанностями.  -
Командир кивнул,  и  двое  солдат  втолкнули  в  кабину  Борса  Голье.  Из
нескольких ран Адмирала сочилась  кровь,  его  шатало  от  усталости.  Но,
увидев Эльву, Борс постарался мобилизоваться.
     - Ты не ранена? - выдохнул он. - Я так боялся...
     Голос Ивало зазвенел сталью:
     -  Я  уверен,  что  вы  присоединитесь   к   нам   в   стремлении   к
справедливости, госпожа моя. Я считаю, что процесс в уголовном суде дал бы
ненужную огласку тому, что лучше забыть, и подверг бы этого человека  лишь
ограниченному наказанию. И потому мы, здесь и сейчас,  исходя  из  законов
военного времени и учитывая ваше высокое положение...
     Ноздри командира отряда побелели. Он вмешался:
     - Все, что вы прикажете, моя леди. Приговор выносить вам. Мы исполним
его немедленно.
     - Эльва... - прошептал Голье.
     Она пристально посмотрела  на  него,  вспоминая  огонь,  порабощение,
горстку людей, умирающих на баррикаде. Все казалось таким  далеким,  почти
нереальным.
     - Столько страданий, - выговорила она.
     Несколько секунд она размышляла.
     - Уведите его и расстреляйте.
     Офицер облегченно вздохнул и пошел  к  выходу  впереди  своих  людей.
Голье попытался что-то сказать, но его уже выволокли прочь. Ивало  остался
в кабине.
     - Госпожа мо... - начал он медленно и неловко.
     - Да? - Сломленная  усталостью,  Эльва  вновь  опустилась  на  койку,
нашарила сигареты. Эмоций никаких не  осталось,  ею  владело  одно  только
желание - спать.
     - Я поражаюсь вам... Не отвечайте, если вам неприятно. Но у вас  было
столько возможностей...
     - Все верно. - Она отвечала  почти  механически.  -  Но  теперь  грех
искуплен, правда?  Я  полагаю,  мы  не  должны  позволять,  чтобы  прошлое
диктовало нам.
     -  Конечно.  Они  мне  сказали,  что  Вайнамо  почти  не  изменилась.
Оборонительная кампания отразилась на обществе, но они старались свести  к
минимуму эти изменения и добились своего. Наша культура очень устойчива...
Насчет вас  я  спрашивал  очень  осторожно,  это  в  ваших  интересах,  вы
понимаете. Тервола осталась за вашей семьей. И земля, и люди.
     Она закрыла глаза, ощущая первую оттепель в душе.
     - Теперь можно и поспать, - сказала  ему.  И  тут  же,  припомнив,  с
некоторым усилием открыла их снова.
     - Но вы хотели о чем-то спросить меня, Ивало?
     - Да. Как вы могли оставаться с врагом? Вы же могли убежать.  Или  вы
все время знали, какую огромную услугу вы сможете оказать?
     Она сама удивилась своей улыбке.
     - Да. Я знала, что не смогу быть  ничем  полезной  на  Вайнамо.  Ведь
правда? Был шанс, что мне удастся  помочь  на  Черткои.  Нет-нет,  это  не
храбрость. Просто худшее со мной  уже  произошло.  Мне  оставалось  только
ждать, надеяться... выдержать несколько месяцев по моему времени... и  все
плохое кончится. Если бы я сбежала во Вторую экспедицию, то большую  часть
жизни провела бы в ожидании Третьей. Так что на самом деле я была  ужасной
трусихой.
     Он изумленно смотрел на нее.
     - Вы хотите сказать, что все время были уверены в  нашей  победе?  Но
это невозможно! Мы добились своего совершенно неожиданным способом.
     Кошмар отступал быстрее, чем она  даже  отваживалась  надеяться.  Она
покачала головой,  все  еще  улыбаясь,  и  радостно,  но  не  триумфально,
поделилась знанием, которое наполняло ее жизнь.
     - Вы не справедливы к своему же народу. Несправедливы так же,  как  и
черткоиане. Они полагали, что если мы избрали  социальную  стабильность  и
контроль над деторождением, то нам свойственна косность и  ограниченность.
На самом деле у нас мощнейшие наука и техника. Но они направлены на  жизнь
и красоту, а не на порабощение природы. У  них  не  хватило  мудрости  это
понять.
     - Но у нас нет той индустрии, о которой вы говорите. Нет даже сейчас.
     - Я говорю не о фабриках, а о  науке.  Когда  вы  рассказали  мне  об
ужасном вирусном оружии, которое было запрещено, вы лишь  подтвердили  мои
надежды. Мы не ангелы. Наше правительство не отказалось бы так  быстро  от
бактериологической войны -  в  конце  концов  запрет  мог  оказаться  лишь
фикцией, если бы не имело в наметках кое-что получше. Разве не так  вышло?
Я даже не пыталась вообразить, что наши ученые  придумают,  имея  в  своем
распоряжении два поколения. Но я предполагала, что они прибегнут скорее  к
физике, чем к биологии. А почему нет? У нас не  было  бы  развитой  химии,
медицины,  генетики,  экологической   инженерии   без   отменного   знания
физических законов. Как же иначе? Квантовая теория объяснила  мутации.  Но
она же объяснила ядерные реакции, и, наверное, она же лежала в основе того
оружия, которое сегодня использовал наш флот... Да, Ивало, я была  уверена
в нашей победе. Все, что оставалось делать нам, пленникам,  особенно  мне,
если уж быть откровенной, - это дожидаться.
     Он глядел на нее с благоговением и состраданием:  ведь  то,  что  она
говорила, напоминало ей о собственном горе.
     Вот и  конец,  думала  Эльва.  Шестьдесят  два  года  спустя  Тервола
дождалась. Но кто там помнит обо мне? Я слишком долго отсутствовала.
     Зазвенели ботинки по металлу. Молодой командир отряда снова  выступил
вперед.
     - Все, - сказал он. Его мрачность исчезла, теперь он присматривался к
Эльве - незаметно, осторожно, почти робко.
     - Я надеюсь, - сказал Ивало, голос его наполнился удовлетворением,  -
что моя госпожа позволит мне навещать ее время от времени?
     - Буду рада вас видеть, - пробормотала Эльва.
     - Мы с вами жертвы путешествия во времени...  Поначалу  нам  придется
трудно, непривычно, - продолжал Ивало, - и я считаю,  мы  должны  помогать
друг другу. Мир изменился. - Ивало улыбнулся. - Ваш сын Хауки - Фрихольдер
Тервола - теперь энергичный пожилой человек...
     - Хауки! - Эльва вскочила. Кабина качалась вокруг.
     - ...а у наследника его - Карлави, стоящего сейчас перед вами... -  И
сильные руки внука обняли ее, а Ивало продолжал: - ...тоже недавно родился
здоровый сынишка, названный Хауки. И вся семья ждет, чтобы поздравить  вас
с возвращением!


     Пол Андерсон.
     Певец


     Три женщины - первая  мертва,  вторая  жива,  третья  жива  и  мертва
одновременно. Она никогда  не  оживет  и  никогда  не  умрет,  ибо  обрела
бессмертие в УИС*.

 ________________________________________________________________________
     * УИС - универсальная интеллектуальная система
 ________________________________________________________________________
     На холме над долиной, по которой бежит дорога, я ожидаю  Ее  прихода.
Заморозки в нынешнем году выдались  ранние,  трава  уже  побурела.  Склоны
холма поросли кустами ежевики, которой лакомились и люди и птицы;  кое-где
попадаются заросли шиповника и редкие яблони. Этим деревьям, в  беспорядке
разбросанным по склонам, согнувшимся под бременем  возраста,  очень  много
лет; их сажали те, кого теперь помнит лишь УИС. Я  вижу  среди  кустарника
остатки каменной стены... Прохладный  ветерок  ласкает  мою  кожу;  яблоня
роняет плод. Я слышу глухой стук, с каким он ударяется о землю,  -  словно
бьют вселенские часы. Ветер шелестит листвой.
     Леса, что окружают долину, отливают бронзой, позолотой  и  багрянцем.
Небо чистое, на западе тускло сверкает заходящее солнце.  Долину  медленно
заполняет голубая дымка; слегка  горьковатый  запах  щекочет  мне  ноздри.
Бабье лето, погребальный костер минувшему еще не до конца году.
     Были и будут другие времена года. Были и будут другие люди, не только
мы с ней; в былые дни люди находили  слова  и  пели  песни.  А  сегодня...
Впрочем, музыка сохранилась; я трачу много  времени,  подбирая  мелодии  к
заново обнаруженным словам. "В зеленых майских рощах..." Я снимаю с  плеча
арфу, настраиваю - и начинаю петь. Мою  песню  слышат  осень  и  умирающий
день.

                - Любовь моя! Везде, везде
                Есть след, оставленный тобой.
                Твои лучи - в любой звезде,
                Стыдливость - в лилии любой."*

 ________________________________________________________________________
     * Строки из стихотворения ирландского поэта Т. Мура (1779-1852) "Будь
ты землей среди зыбей..." (пер. З. Морозкиной)
 ________________________________________________________________________

     У меня за спиной раздается шорох.
     - Спасибо, - произносит с намеком на иронию женский голос.
     Помнится, как-то вечером (вскоре после смерти моей любимой - я  тогда
еще не успел отойти) я стоял посреди квартиры, что еще недавно была нашей,
на сто первом этаже самого престижного небоскреба в городе. Город пламенел
красками: над ним словно развевались громадные полотнища света.  Управлять
движением миллиона аэрокаров, которые парили над зданиями будто  мотыльки,
было не под силу никому кроме УИС; если уж на то пошло,  никто  другой  не
справился бы с  городской  системой  жизнеобеспечения:  ядерными  силовыми
установками, автоматизированными производствами, системами  распределения,
очистными  сооружениями,  ремонтными  службами,  а  также  образованием  и
культурой,  -  иными  словами,  гигантским,  бессмертным  организмом.   Мы
радовались, что принадлежим не только друг другу, но и ему.
     Но в тот вечер я велел кухне отправить в мусоропровод  ужин,  который
она приготовила для меня, раздавил каблуками лекарства,  предложенные  мне
аптечкой, пнул автомат-уборщик, когда тот  подкатился  слишком  быстро,  и
приказал не зажигать ни в одной из комнат свет. Я стоял у смотровой стены,
глядя на бессовестно яркие огни мегаполиса.  В  руках  я  вертел  глиняную
статуэтку, которую сделала моя любимая..
     К несчастью, я запамятовал сказать  двери,  что  впускать  никого  не
надо, и она открылась перед женщиной, которую узнала. Эта женщина  пришла,
чтобы  расшевелить  меня,  вывести  из   состояния,   которое   лично   ей
представлялось неестественным. Услышав шаги, я обернулся. Тракия - так  ее
звали - была примерно одного роста с моей любимой, прическа тоже оказалась
похожей. Я выронил статуэтку и пошатнулся: на какой-то миг мне почудилось,
что я вижу... Но наваждение миновало; с тех пор я с трудом подавлял в себе
ненависть к Тракии.
     Однако сегодня, даже в сумерках, я не повторил ошибки. И потом,  лишь
серебряный браслет на  левом  запястье  Тракии  напоминал  о  нашем  общем
прошлом. На ней был охотничий костюм: юбка из  настоящего  меха,  пояс  из
настоящей кожи, башмаки; на бедре нож, на  плече  винтовка.  Загорелую  до
черноты  кожу  украшали  разноцветные  ломаные  линии  боевой   раскраски.
Растрепанные волосы падают на плечи, на шее - ожерелье из птичьих черепов.
     Та, что умерла, любила деревья и  бескрайние  просторы  куда  больше,
нежели спутницы Тракии. На природе она чувствовала себя,  что  называется,
как дома, поэтому, когда мы уставали от города и покидали его пределы,  ей
не было необходимости сбрасывать одежду, чтобы  слиться  с  дикой  жизнью,
обрести радость и умиротворение. Вот почему я называл ее лесной пташкой  и
трепетной ланью, а еще дриадой и эльфиянкой  (эти  имена  я  почерпнул  из
древних книг; любимой нравились мои прозвища, а я придумывал все  новые  -
ибо всякий раз она открывалась передо мной с неожиданной стороны).
     Я опускаю арфу, поворачиваюсь и говорю Тракии:
     - Я пел не для тебя. Ни для кого вообще. Оставь меня в покое.
     Она вздыхает. Ветерок треплет ей волосы. Я ловлю запах страха. Тракия
стискивает кулаки.
     - Чокнутый!
     - Где ты раскопала это слово? -  интересуюсь  я  с  насмешкой  (  мои
собственные  боль  и,  не  буду  лукавить,  страх,  ищут  выхода,  который
напрашивается   сам   собой).    -    Раньше    ты    выражалась    иначе:
"неуравновешенный", "человек настроения".
     - Научилась у тебя, - огрызается она. -  Наслушалась  твоих  песенок.
Кстати, в них встречается еще одно словечко, которое  удивительно  к  тебе
подходит - "проклятый". Может, хватит валять дурака?
     - Предлагаешь обратиться к психиатру? А куда мне торопиться, дорогая?
- Последнее слово я произношу не подумав, но  она,  похоже,  не  замечает,
сколько в нем печали и презрения. А ведь когда-то я обращался так  к  моей
любимой! Благодаря  электронной  фиксации  и  нейрообучению  грамматика  и
фонетика  нашего  языка,  как  и  цивилизация  в  целом,  утратили  всякую
гибкость, однако семантика упорно ускользает  на  свободу,  значения  слов
постоянно  меняются  -  извиваются,  точно  диковинные  змеи.  (О   аспид,
ужаливший мой цветок!) Я пожимаю плечами и  прибавляю  -  насколько  могу,
сухо: - Вообще-то дурака никто не валяет.  Мной  владеет  трезвый  расчет.
Вместо того, чтобы убегать от эмоций, с помощью наркотиков, психиатра  или
псевдореальности, как, к примеру, поступаешь ты, я составил план  действий
и собираюсь вернуть ту, с которой познал счастье.