тцом,  портрет  матери,  написанный  капралом,  погибшим
позже у Солт-Лейк-Сити. Как похожа Лаура на мать!
     Тяжелые волосы, струившиеся по  подушке,  в  бликах  фонаря  отливали
золотом. Маккензи коснулся дочери со всей нежностью, на какую  только  был
способен. Она проснулась мгновенно.
     - Папа! Что-нибудь с Томом?
     - Все в порядке.
     - С ним беда, - сказала Лаура. - Я слишком хорошо тебя знаю.
     - Нет, он жив и здоров. И надеюсь, будет впредь.
     Маккензи взял себя в руки и в нескольких словах рассказал ей все,  но
пока он говорил, у него не было сил смотреть ей в лицо. Закончив, он сидел
неподвижно, слушая шум дождя.
     - Ты намерен бунтовать, - прошептала она.
     - Я намерен запросить командование района Сьерра и поступить так, как
мне прикажет мой командир, - сказал Маккензи.
     - Ты знаешь, что он  тебе  скажет.  Особенно,  если  уверен  в  твоей
поддержке.
     Маккензи передернул плечами. Начинала болеть голова. Раннее похмелье?
Чтобы заснуть, надо еще немало выпить. Впрочем, спать не придется - сейчас
не время. Завтра он соберет полк во дворе  и  обратится  к  солдатам,  как
всегда делали Маккензи перед "Бродягами".
     Лаура сидела, обдумывая услышанное, затем произнесла безучастно:
     - Тебя ведь не отговорить... - Маккензи  покачал  головой.  -  Ладно.
Тогда завтра утром я выезжаю.
     - Хорошо. Дать тебе коляску?
     - Не нужно. Я езжу верхом лучше тебя.
     - Как хочешь. Но возьми двух солдат для охраны. - Маккензи  вздохнул.
- Может быть, ты убедишь Тома...
     - Нет, не могу. Не проси меня об этом, папа.
     На прощанье он дал ей последний дар:
     - Я не хочу, чтобы ты здесь оставалась. У тебя свой долг. Скажи Тому,
что я по-прежнему думаю: ты верно выбрала его. Спокойной ночи, утенок.
     Слова вылились скороговоркой, но он не смел задерживаться. Когда  она
заплакала, он развел ее руки и вышел из комнаты.


     - Не думаю, что будет много убитых.
     - Я тоже... по крайней мере, на этом этапе. Хотя, конечно, без  жертв
не обойтись.
     - Ты говорил мне...
     - Я говорил тебе об ожиданиях, Мюир. Ты  не  хуже  меня  знаешь,  что
Великая Наука оказывается  точной  только  на  широкой  шкале  истории.  А
индивидуальные события подвержены статистическим отклонениям.
     - Не слишком ли все это просто для описания гибели в грязи  существа,
наделенного чувствами?
     - Ты новичок на этой планете. Теория - это одно, а ее  приспособление
к потребностям практики - совсем другое. Думаешь, мне  не  бывает  больно,
когда я пытаюсь реализовать наш план?
     - Верю, верю. Но жить с чувством вины от этого не легче.
     - С чувством ответственности,  ты  хочешь  сказать.  Различие  вполне
реально. Ты  читал  отчеты  и  смотрел  фильмы.  А  я  прилетел  с  первой
экспедицией. И пробыл здесь два столетия.  Их  страдания  -  для  меня  не
абстракция.
     - Но когда мы их обнаружили, все было совсем по-другому.  Последствия
междоусобной  ядерной  войны  были  тогда  ужасающе   свежи.   Тогда   эти
несчастные, погибающие от истощения и безвластия, нуждались в нас -  а  мы
ничего для них не сделали! Мы наблюдали.
     - Ты впадаешь в истерику. Могли ли мы, явившись  сюда  впервые,  мало
что  понимая,  вмешаться  и  стать  еще  одним  деструктивным   элементом?
Элементом, воздействие которого мы сами не могли предсказать? Это было  бы
преступным, как преступно хирургу приступать к операции, даже не  прочитав
историю болезни пациента. Нам приходилось скрытно изучать их, работать  не
покладая рук, раздобывать информацию. И  только  семьдесят  лет  назад  мы
почувствовали себя достаточно уверенными, чтобы ввести первый новый фактор
в это избранное нами для эксперимента  общество.  Мы  обретаем  все  новые
знания, и  наш  план  будет  соответственно  скорректирован.  Может  быть,
потребуется тысяча лет, чтобы завершить нашу миссию.
     -  А  тем  временем  они  самостоятельно  выбрались  из-под  обломков
разрушенного ими мира. Они находят собственные решения для своих  проблем.
Так какое право имеем мы...
     - Я начинаю удивляться, Мюир, какое право имеешь ты  причислять  себя
хотя бы к ученикам психодинамики. Подумай, что  такое  на  самом  деле  их
"решения". Большая часть планеты остается  в  состоянии  варварства.  Этот
континент восстанавливается быстрее, потому что до катастрофы именно здесь
были  сконцентрированы  технология,  знания,  опыт.  Но  посмотри,   какие
социальные структуры у них возрождаются?  Чересполосица  враждующих  между
собой государств, унаследовавших былую территорию.  Возродился  феодализм,
политическая, экономическая  и  военная  власть  вновь,  как  в  архаичные
времена,  принадлежит  земельной  аристократии.  Наречия   и   субкультуры
развиваются  собственными   несовместимыми   путями.   Слепое   поклонение
технологии,  унаследованное  от  прошлого,  может  в  конце  концов  вновь
привести их к машинной  цивилизации  столь  же  аморальной,  как  та,  что
рухнула три столетия назад. Неужели ты  подавлен,  потому  что  революция,
инспирированная нашими агентами, идет не так гладко, как нам хотелось  бы?
Знаешь  ведь  формулу  Великой  Науки:  либо  пять   тысячелетий   жалкого
прозябания, на которое обречена эта  раса  при  самостоятельном  развитии,
либо три мощных рывка, пусть даже они причинят им  страдания  и  мы  будем
тому виной.
     - Да, конечно, я понимаю, я поддался эмоциям. Но поначалу это  трудно
выдержать.
     - Скажи  спасибо,  что  твой  первый  опыт  реализации  нашего  плана
оказался относительно мягким. Худшее впереди.
     - Мне говорили.
     - Абстрактно. Но подумай о  том,  что  нас  окружает.  Правительство,
которое вознамерилось восстановить  страну  в  былых  границах,  неизбежно
втянется в войны с сильными соседями. В ходе этих войн  непосредственно  и
под воздействием экономических законов, которых они не понимают, земельная
аристократия и свободные землевладельцы  будут  уничтожены.  Им  на  смену
придет  уродливая  демократия,  в  которой   будет   преобладать   сначала
коррумпированный капитализм, а затем грубая сила тех, кто сумеет захватить
аппарат  управления.  В  этой  системе  не  будет  места  для  обнищавшего
пролетариата,  бывших  земельных  собственников  и  иностранцев,   ставших
гражданами страны  в  результате  завоеваний.  Подобная  публика  послужит
плодородной почвой для всякого рода  демагогов.  Империя  будет  проходить
через  бесконечный  ряд  восстаний,  гражданских   беспорядков,   периодов
деспотизма, упадка, внешних вторжений. О,  у  нас  должно  быть  множество
"решений", прежде чем мы закончим работу.
     - Скажи... Ты думаешь,  когда  мы  увидим  конечный  результат...  мы
сможем смыть с себя их кровь?
     - Нет. Как раз мы и заплатим самую высокую цену.


     Весна приходит в Сьерру холодной и  влажной.  Снег  медленно  тает  в
лесах и предгорьях, вздувшиеся реки ревут в  каньонах.  Первая  зелень  на
осине кажется несравнимо более нежной, чем у  елей  и  сосен,  рвущихся  к
ослепительному небу. Но вот  вы  поднимаетесь  выше  линии  лесов,  и  мир
открывается в мертвой беспредельности. В нем только камень, снег  и  свист
ветра. Да ворон парит низко над скалами, опасаясь жестокого ястреба.
     Томас  Даниэлис,  капитан  полевой   артиллерии   лоялистской   армии
Тихоокеанских Штатов, свел  лошадь  на  обочину.  За  его  спиной  десяток
солдат, с ног до головы покрытых грязью, пытались вытащить  из  глинистого
месива орудийный тягач. Его  мотор,  работающий  на  спирте,  едва  вращал
колеса. Пехота выглядела измученной, на такой высоте  вообще  было  трудно
дышать, особенно после ночевок на холоде и маршей с пудом грязи на  каждом
сапоге.
     Цепь людей извивалась вверх по дороге от скалы,  похожей  на  бушприт
корабля, к видневшемуся вдали перевалу. Порыв ветра донес запах пота.
     "Но они отличные солдаты", - подумал он.  Его  рота  получит  сегодня
горячий     обед,     даже     если     придется     зажарить      ротного
сержанта-квартирмейстера.
     За этой горной цепью лежали земли в основном  пустынные,  на  которые
притязали Святые. Сейчас они не были опасны, с ними велась даже  кое-какая
торговля. Поэтому никто не заботился о том, чтобы чинить горные дороги,  а
железнодорожный путь заканчивался у  Хэнгтауна.  Так  что  экспедиционному
отряду в район Тахо предстояло пробираться по необитаемым лесам  и  плато,
покрытому льдом. Да поможет им Бог!
     "И да поможет Бог тем, кто  остался  в  форте  Накамура",  -  подумал
Даниэлис. У него пересохло во рту. Натянув поводья, он  без  нужды  сильно
пришпорил лошадь. Искры брызнули  из-под  копыт,  сабля  ударила  по  ноге
Даниэлиса, и бедное животное вынесло его на гребень перевала.
     Бросив повод, он достал полевой бинокль. Отсюда ему был виден  горный
ландшафт с беспорядочным нагромождением скал и долинами внизу, по  которым
плыли тени облаков. Даниэлис все еще не мог отыскать  окулярами  крепость.
Естественно, рано еще. Он знал эти места. Хорошо знал!
     Даниэлис пытался разглядеть хоть какой-нибудь след противника.  Жутко
было продвинуться так далеко и не увидеть ни одного врага,  раз  за  разом
посылать разведку на поиски отрядов повстанцев и не  находить  их,  сидеть
напряженно в седле в ожидании снайперской стрелы - и ни  одной  стрелы  не
увидеть. Но старый Джимбо Маккензи не такой человек,  чтобы  прятаться  за
стенами, да и "Бродяги" не зря заслужили свою славу. Если Джимбо жив...
     Даниэлис закусил губу и заставил себя  сосредоточиться  на  том,  что
показывали ему линзы бинокля. Не думай о Маккензи, не вспоминай, как легко
он мог перепить тебя, перекричать, переспорить. Как он  хмурил  брови  над
шахматной доской, где попадал в десять ловушек  из  десяти  и  никогда  не
обижался, как горд и счастлив был он  на  свадьбе...  Не  думай  о  Лауре,
скрывающей от тебя частые слезы по ночам. Она  носит  под  сердцем  твоего
ребенка и просыпается в одиночестве  в  пустом  доме  в  Сан-Франциско  от
страшных снов беременности. И у каждого из  этих  пехотинцев,  бредущих  к
крепости, где нашли свой конец несколько посланных против нее армий,  есть
кто-то дома. И кто-то - на стороне повстанцев. Не  думай  об  этом.  Лучше
высматривай вражеский след.
     Вот оно! Даниэлис напрягся.  Всадник.  Нет,  свой:  в  армии  Фэллона
добавили к униформе одну голубую полоску. Вернувшийся разведчик.  Даниэлис
хотел сам выслушать доклад. Но всадник был  пока  на  расстоянии  мили,  с
трудом преодолевая заболоченное пространство, и капитан продолжал  изучать
местность.
     Появился разведывательный самолет - неуклюжий биплан. Солнце сверкало
в  круге  пропеллера.  Рокот  мотора  рождал  эхо  в   скалах.   Наверняка
корректировщик-разведчик. Бомбардировщиком он быть не мог:  форт  Накамура
неуязвим для того, что эта стрекоза могла на него сбросить.
     Сзади о камень звякнуло копыто. Даниэлис выхватил  пистолет,  однако,
увидев всадника, сразу же опустил оружие.
     - Прошу прощения. Философ.
     Человек в синей накидке дружески кивнул. Улыбка смягчила его  суровое
лицо. Ему было около  шестидесяти,  волосы  седые,  морщинистая  кожа,  но
двигался он среди этих камней с ловкостью дикого козла. Золотой символ Янь
и Инь поблескивал на груди.
     - Сын мой, твои нервы напряжены до предела без всякой нужды, - сказал
он. Слова его выдали чуть заметный техасский акцент.  Члены  Ордена  Эспер
повиновались законам тех мест, где они жили, но сами не претендовали ни на
какую территорию. Для них было своим все  человечество,  быть  может,  все
живое во Вселенной во все времена. Когда  глава  ордена  предложил,  чтобы
Философ Вудворт сопровождал экспедицию  в  качестве  наблюдателя,  это  не
вызвало возражений даже у капелланов:  все  церкви  сошлись  на  том,  что
учение Эсперов нейтрально по отношению к религии.
     Даниэлис усмехнулся:
     - Вы меня осуждаете? - Он вспомнил, как некий апостол  посетил  -  по
приглашению - его дом в Сан-Франциско, чтобы хоть немного успокоить Лауру.
Утешение оказалось предельно простым:  "Тебе  придется  мыть  только  одну
тарелку после еды", - сказал апостол.
     - Мне станет легче, если вы скажете, пользуясь данным вам даром,  что
ждет нас всех впереди.
     - Я не посвящен в эти таинства, сын мой. Боюсь, я  слишком  погряз  в
материальном  мире.  Но  кто-то  должен  заниматься  практическими  делами
Ордена.
     Вудворт задумчиво смотрел на вершины гор, как бы сливаясь  с  ними  в
одиночестве. Даниэлис не смел прервать его размышления. Он  думал  о  том,
какую практическую цель  преследовало  участие  Философа  в  этом  походе.
Написать отчет, более глубокий и точный,  чем  могли  подготовить  простые
смертные, не умеющие обуздывать свои впечатления и чувства? Может быть.  А
может, Эсперы решили принять одну  из  сторон  в  этой  войне?  С  многими
оговорками,  но  руководство  Ордена   все-таки   разрешило   использовать
ужасающие пси-взрывы там, где Ордену возникала серьезная угроза. Они  были
более расположены к судье Фэллону, чем  к  Бродскому  или  прежним  Сенату
вождей кланов и Палате народных депутатов.
     - И все же, - продолжил Вудворт, - я не думаю, что вы встретите здесь
серьезное сопротивление. Когда-то, до того как я узрел  истинный  путь,  я
служил в рейнджерах у себя дома. Эта местность выглядит совсем пустынной.
     - Если бы знать точно! - взорвался Даниэлис. -  Всю  зиму,  пока  нас
сковывал снег, они могли делать здесь все, что хотят. Разведчики сообщали,
что еще две недели назад  здесь  было  оживленно,  как  в  улье.  Что  они
готовили?
     Вудворт промолчал.
     Слова рвались из  Даниэлиса.  Он  не  мог  сдержать  себя,  он  хотел
избавиться от воспоминания о том,  как  Лаура  прощалась  с  ним  накануне
второй экспедиции против ее отца, спустя шесть  месяцев  после  того,  как
первая была разбита и только немногие вернулись домой.
     - Если бы были резервы! У нас  всего  кучка  грузовиков  и  несколько
аэропланов. Снабжение армии идет с  караванами  мулов.  Какой  мобильности
можно от нас ожидать! Но вот что действительно приводит меня в  бешенство.
Мы знаем, как делаются вещи,  которые  существовали  раньше.  У  нас  есть
старые книги, есть  информация.  Я  знаком  с  электромехаником  из  форта
Накамура, который делал транзисторные телевизоры размером с кулак. Я видел
научные журналы, исследовательские лаборатории в области биологии,  химии,
астрономии. И все напрасно!
     - Это не так, - мягко заметил Вудворт. - Как  и  мой  Орден,  научное
сообщество становится межнациональным. Печатающие  устройства,  радиофоны,
телепередачи...
     - Я говорю, что это все напрасно. Напрасно в том смысле, что  это  не
может остановить нас. Мы продолжаем  убивать  друг  друга,  и  нет  власти
достаточно сильной, чтобы положить этому конец. Мы не в  силах  переложить
руки фермера с рукоятей сохи на рычаги трактора. У нас есть знание, но  мы
не в состоянии им воспользоваться!
     -  Сын  мой,  вы  пользуетесь  им  там,  где  не  нужна  концентрация
промышленной мощи. Не забывай, что мир теперь намного беднее естественными
ресурсами, чем был до бомбы Дьявола. Я видел Черные земли  в  Техасе,  где
огненная буря прошла по разработкам нефти.
     Безмятежность Вудворта, казалось, дала  трещину.  Он  отвел  глаза  и
вновь устремил взгляд на горные пики.
     - Нефть еще есть, - настаивал Даниэлис. - Есть уголь, железо, уран  -
все, что нам нужно. Но у нашего мира нет организации, чтобы взять все это.
Вот почему мы собираем зерновые в  центральной  долине,  получаем  из  них
алкоголь, который движет немногие оставшиеся у нас моторы. Мы  импортируем
крохи того, что нам нужно, через чудовищно неэффективную цепь посредников.
И все это пожирают армии.
     Он сделал движение головой к той части неба, где  стрекотал  кустарно
собранный самолет.
     - В этом основная причина  необходимости  объединения.  Только  после
него мы сможем все восстановить.
     - А другая? - мягко спросил Вудворт.
     - Демократия - универсальный выбор.  -  Даниэлис  сглотнул.  -  Тогда
отцам и сыновьям не придется сражаться друг с другом вновь.
     - Это более серьезная цель, - сказал Вудворт. - Достаточно серьезная,
чтобы Эсперы ее поддержали. Но вот то, что ты говоришь о машинах...
     Он покачал головой:
     - Машинный мир - не для людей.
     - Возможно. Хотя если бы у моего отца были кое-какие машины в помощь,
он не надорвался бы на работе... Не знаю. Однако все  по  порядку.  Сперва
нужно победить в  войне,  а  потом  -  вести  дискуссии.  Прошу  прощения.
Философ, я должен ехать.
     Эспер поднял руку в знамении мира. Даниэлис послал лошадь в галоп.
     Пробираясь по обочине, он увидел разведчика, которого остановил майор
Якобсен, индейца из племени Клама, с луком через плечо. Многие солдаты  из
северных районов предпочитали стрелы ружьям. Луки были дешевле,  бесшумны,
дальность, конечно, меньше, но с небольших расстояний убойная  сила  почти
та Же.
     - Капитан Даниэлис, - козырнул ему Якобсен,  -  вы  прибыли  вовремя.
Лейтенант Смит как раз начал докладывать, что обнаружила его разведка.
     - И самолет, - добавил Смит невозмутимо. -  Пилот  рассказал  нам  по
радио, что он видит, а мы проверили и убедились.
     - И что же?
     - Никого вокруг.
     - Как это?
     - Форт эвакуирован. И поселок. Ни души вокруг. Мы тщательно проверили
все следы. Похоже, гражданские лица оставили форт раньше. Думаю, на  санях
и лыжах, в северном направлении, до какого-нибудь укрепленного пункта. Что
касается полка, то солдаты начали отход в то же время, но постепенно. Весь
полк, части обеспечения и полевая артиллерия покинули форт три-четыре  дня
назад.
     Якобсен прищелкнул языком.
     - И куда же они двинулись?
     Порыв ветра заставил Даниэлиса придержать дыхание и  взъерошил  гриву
лошади. За спиной он слышал медленный шаг, чавканье сапог, стон колес, вой
моторов, крики погонщиков мулов. Но все это как бы  в  отдалении.  Заменяя
реальный мир, перед глазами Даниэлиса разворачивалась карта.
     Лоялистская армия всю зиму вела тяжелые бои. Бродский сумел добраться
до Маунт-Ренье, где была достаточно мощная радиостанция в крепости,  взять
которую штурмом не удалось. Вожди кланов и племена вооружились и восстали,
полагая, что  Фэллон  угрожает  их  паршивым  маленьким  привилегиям.  Вся
деревенщина присоединилась к ним, будто не  зная  другой  верности,  кроме
преданности   хозяину.   Западная   Канада,   также   опасаясь    Фэллона,
предоставляла повстанцам помощь, которую даже трудно было назвать тайной.
     И все-таки национальная армия была сильнее.  Лучше  снабжение,  четче
организация, а главное - ее объединяла идея, видение будущего. Командующий
Макдоннелл выработал стратегию: сосредоточить  верные  силы  в  нескольких
пунктах, преодолеть сопротивление  вокруг,  создать  базы  и  восстановить
порядок  в  окрестных  районах,  а  затем  двигаться   дальше.   Стратегия
оправдалась.  Правительство  теперь  контролировало  все  побережье,  флот
наблюдал за канадцами в  Ванкувере  и  охранял  важный  торговый  путь  на
Гавайи, под контролем была северная часть бывшего штата Вашингтон почти до
Айдахо и центральная Калифорния до самого Реддинга на  севере.  Оставшиеся
непокоренными  поселки  и  городки  были  изолированы  в  горах,  лесах  и
пустынях. Клан за кланом, отрезанные  от  снабжения  и  лишенные  надежды,
прекращали  сопротивление  под  усиливающимся  напором   правительственных
войск. По-настоящему серьезным противником оставалось только  командование
Сьерры во главе с генералом Крукшанком: настоящая армия,  а  не  ополчение
горожан, достаточно  большая,  хорошо  обученная  и  под  профессиональным
командованием. Эта экспедиция против  форта  Накамура  была  только  малой
частью трудной кампании.
     Но теперь, как выяснилось, "Бродяги" ушли. Не  оказав  сопротивления.
Это означало, что должны от