стему вместе с тремя звездными колониями. Гневным движением  он  потянул
штурвал ручного пилотажа и корабль накренился.


     Они опустились на краю  гигантского  космопорта  в  Кундалоа-Сити,  и
ангарные роботы немедленно принялись укутывать машину в  защитный  силовой
кокон.
     - Что теперь?  -  шепотом  спросил  Тордин.  Его  охватил  внезапный,
необъяснимый страх, неясное предчувствие, что то, что он  увидит,  ему  не
понравится.
     - Прогуляемся по столице,  -  сказал  Скорроган,  -  и,  может  быть,
сделаем пару поездок по планете.  Я  хочу  появиться  здесь  неофициально,
инкогнито. Это единственный  способ  увидеть  действительную  повседневную
жизнь, которая куда показательнее, чем любая  статистика  и  экономические
данные. Я хочу показать тебе, от чего я спас Сконтар. Тордин! - воскликнул
он с болезненной улыбкой. - Я всю жизнь отдал  своей  планете.  Во  всяком
случае, пятьдесят лет жизни... Пятьдесят лет бесчестья и одиночества.
     Они миновали ворота и углубились в закоулки из бетона и стали.  Всюду
царило безудержное движение, лихорадочный пульс солярианской  цивилизации.
В толпе значительную часть составляли люди, прибывшие на Аваики  по  делам
или же развлечения ради. Впрочем, кундалоанцев не всегда можно было от них
отличить: две расы очень похожи, а кроме того, и те и  другие  были  одеты
по-соляриански...
     Тордин с недоумением покачал головой, прислушиваясь к разговорам.
     - Не понимаю! - прокричал он  Скоррогану,  пытаясь  пробиться  сквозь
звуковой фон. - Я же знаю кундалоанские языки. Лауи, муара, но...
     - Ничего странного, - ответил Скорроган.  -  Тут  почти  все  говорят
по-соляриански. Местные языки быстро вымирают.
     Толстый  солярианин  в  ярком  спортивном  костюме  кричал   местному
торговцу, стоящему у двери в магазинчик:
     - Эй, бой! Дать тут на память, хоп-хоп...
     - "Сто слов по-кундалоански", - скривился Скорроган.  -  Правда,  это
скоро кончится, местная молодежь с детства учится языку по-настоящему.  Но
туристы неисправимы.
     Он содрогнулся и невольно потянулся за пистолетом.
     Но времена переменились.  Теперь  не  разрезали  напополам  кого-либо
только за то, что он вызывал антипатию. Даже  на  Сконтаре  это  вышло  из
моды.
     Турист повернулся и наткнулся на них.
     - Простите! - выкрикнул он, демонстрируя вежливость. - Я
     был так невнимателен.
     - Ничего, - пожал плечами Скорроган.
     Солярианин перешел теперь на твердо выговариваемый наараймский:
     - Мне и в самом деле очень жаль. Могу  я  предложить  вам  что-нибудь
выпить?
     - Нет, к сожалению, - ответил Скорроган и слегка скривился.
     - Ну и планета! Отсталая, как... как Плутон. Еду отсюда  на  Сконтар.
Надеюсь, мне там удастся провернуть пару  делишек...  вы,  сконтариане,  в
этом понимаете.
     Скорроган фыркнул с отвращением и отшатнулся, таща Тордина на  собой.
Они отошли уже далеко, когда Валтам спросил:
     - Куда подевались твои хорошие манеры? Ведь он хотел проявить  к  нам
приязнь. Ты разве питаешь к людям ненависть?
     - Мне нравятся люди, - ответил Скорроган, - но не  нравятся  туристы.
Возблагодарим судьбу, что этот сорт людей редко показывается на  Сконтаре.
Их предприниматели, инженеры, ученые - очень милы.  Я  искренне  рад,  что
благодаря улучшению отношений, люди станут чаще у  нас  появляться.  Но  -
долой туристов!
     - Почему?
     Скорроган резким движением указал на пылающие неоновые надписи:

                ПОСЕЩАЙТЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ КУНДАЛОА!
        ОРИГИНАЛЬНЫЕ ДРЕВНИЕ ОБРЯДЫ ПЕРВОБЫТНЫХ КУЛЬТОВ МАУИРОА!
             НЕВООБРАЗИМАЯ ЖИВОПИСНАЯ МАГИЯ ДРЕВНИХ ОБЫЧАЕВ!
                 НАВЕСТИТЕ СВЯТЫНЮ НАИВЫСШЕГО БОЖЕСТВА!
                         ЦЕНА ЗА БИЛЕТ СНИЖЕНА!
                          ДЛЯ ЭКСКУРСИЙ ЛЬГОТЫ!

     - Религия Мауироа раньше была Религией, - тихо заговорил Скорроган. -
Это была изящная  и  утонченная  вера.  Хоть  она  и  содержала  ненаучные
элементы, это-то можно  было  изменить.  Теперь  уже  поздно.  Большинство
местных  жителей  -  или  неопантеисты  или  атеисты,  а  древние   обряды
отправляются  ради  выгоды.  Из  них  разыгрываются  представления.  -  Он
скривился.  -  Кундалоа  сохранила  старые  красочные  обряды,   фольклор,
народные песни... Но она осознала их зрелищность, и  это  куда  хуже,  чем
если бы она их просто предала забвению.
     - Я не совсем понимаю, чем  ты  так  возмущен,  -  сказал  Тордин.  -
Времена изменились. И на Сконтаре тоже.
     - Да, но - иначе. Ты только оглянись! В Солнечной Системе ты не  был,
но снимки должен был  видеть.  Так  что  можешь  полюбоваться  -  типичный
солярианский город. Немного провинциальный, возможно, но  типичный.  И  во
всей системе Аваики ты не найдешь города, который по духу  своему  не  был
бы... человеческим.
     - Ты не найдешь, - продолжал он, -  некогда  процветавших  искусства,
литературы, музыки. Лишь точное копирование солярианских образцов  или  же
бездарные подделки под традиционные каноны - фальшивая романтика прошлого.
Ты не найдешь науки, которая не была бы слепком солярианской;  других,  не
солярианских,  машин;  все  меньше  становится  домов,   отличающихся   от
стандартного человеческого жилья. Распались  семейные  связи,  на  которые
опиралась местная культура, а супружеские отношения столь же  мимолетны  и
случайны, как и на самой Земле.  Исчезла  древняя  привычка  к  оседлости,
почти нет племенных хозяйств. Молодежь тянется в город,  чтобы  заработать
миллион абстрактных кредиток. Ведь даже пища теперь солярианского образца,
а местные блюда можно получить только в немногих дорогих ресторанах.
     - Нет более, - продолжал он, - вылепленной вручную посуды, нет тканей
ручного производства. Все носят фабричное. Нет  давних  поэтов  и  бардов,
впрочем, никто бы их и не  слушал.  Все  торчат  перед  телевизорами.  Нет
больше философов араклейской или вранамаумской школы, есть только в разной
степени способные комментаторы Рассела и Корибского...
     Скорроган замолчал. Тордин долго  не  отзывался,  а  потом  задумчиво
проговорил:
     - Я понимаю, что ты хочешь сказать.  Кундалоа  сделала  себя  слепком
Земли.
     - Да. И это стало неизбежным с  того  мгновения,  когда  они  приняли
помощь соляриан.  Они  оказались  вынуждены  принять  солярианскую  науку,
солярианскую экономику, и наконец, - всю солярианскую  культуру.  Это  был
единственный образец, понятный землянам,  а  именно  они  заправляли  всей
реконструкцией. Да, их  культура  давала  весьма  ощутимые  результаты,  и
кундалоанцы приняли ее с радостью, но теперь слишком  поздно.  Им  уже  не
избавиться от этого. Да они и не захотят избавляться.
     - Знаешь, - добавил он, - однажды так уже было. Я знаком  с  историей
Солнечной Системы и с историей Земли. Когда-то,  еще  до  того,  как  люди
достигли планет своей собственной системы, на Земле существовали различные
культуры, очень непохожие. Но, в конце концов, одна из них добилась такого
технологического  могущества,  что  никто  не  смог  с  ней  не  то,   что
соперничать, но и просто сосуществовать. Нужно было догонять, а для  этого
нужна  была  помощь,   а  помощь  давалась  лишь  при  условии  следования
образцу... И в результате исчезло  все,  что  слегка  даже  отличалось  от
образца.
     - И от этого ты хотел уберечь нас? - спросил Тордин. - Я понимаю твою
точку зрения. Однако, подумай, стоила ли духовная привязанность к  древним
традициям миллиона погибших и более чем десятилетия нищеты и бедствий.
     - Это не только духовная привязанность, - убежденно заявил Скорроган.
- Разве ты не видишь этого? Будущее - в науке. А разве солярианская  наука
является единственным возможным путем? Стоило ли для того,  чтобы  выжить,
становится чем-то вроде второсортных людей? Или же возможно было  отыскать
свой путь? Я считал, что возможно. Я считал, что это необходимо.
     - Ни одна внеземная  раса,  -  продолжал  он,  -  никогда  не  станет
настоящими  людьми.  Слишком  различны  основы  психики,  обмен   веществ,
инстинкты, формы мышления - все. Одна раса способна размышлять категориями
другой, но в совершенстве - никогда. Ты же знаешь, как  труден  перевод  с
чужого языка. А любая мысль передается речью.  Язык  и  речь  -  отражения
основных форм мышления. Наиболее отработанная, верная и точная философия и
наука одной расы никогда не будет в той же степени понятна другой. Потому,
что каждая делает на основе одной,  пусть  даже  безусловной,  реальности,
хотя бы чуть-чуть, но разные обобщения.
     - Я хотел, - тут голос его задрожал, - уберечь нас от  превращения  в
духовный  придаток  соляриан.  Сконтар  был  отсталой  планетой,  мы  были
вынуждены изменить свой образ жизни. Но зачем  менять  его  на  совершенно
чуждую нам форму? Почему не пойти по своему пути, такому,  какой  наиболее
согласуется с естественным путем нашего развития?
     Он пожал плечами.
     - Я сделал это, - спокойно закончил  он.  -  Риск  был  страшным.  Но
удалось. Дирин  развил  семантику,  мы  построили  четырехмерный  корабль,
создали психосимвологию... Обрати внимание: всем этим солярианские  ученые
пренебрегали. Но зато теперь мы преодолеваем всю Галактику за то же время,
за которое их допотопные звездолетики успевают доползти от Солнца до Альфы
Центавра. Да, за полстолетия соляриане реконструировали Кундалоа.  Сконтар
реконструировал себя сам.  А  ведь  это  огромная  разница!  Мы  сохранили
неуловимое: искусство, ремесла, обычаи, музыку, язык, литературу, религию.
То, что мы переживаем сегодня, достойно определения Золотого Века. Но лишь
потому, что мы остались сами собой.
     Он погрузился в молчание. Какое-то время Тордин тоже не произносил ни
слова.
     Они свернули на тихую боковую улочку старой части города. Большинство
домов здесь строились в досолярианскую эпоху.  Часто  встречались  люди  в
традиционных  местных  одеяниях.  Группа  земных  туристов  столпилась   у
гончарного круга. Их сопровождал гид.
     - Так что? - спросил Скорроган.
     - Сам не знаю, - Тордин задумчиво покачал  головой.  -  Все  это  так
неожиданно. Может, ты и прав. Может - нет. Мне надо подумать.
     -  Я  думал  пятьдесят  лет,  -  сухо  ответил  Скорроган.  -   Могу,
разумеется, подождать еще.
     Они подошли к станку. Старый  кундалоанец  сидел  перед  ним  посреди
горок товара:  цветасто  раскрашенных  кувшинов,  чашек,  мисок.  Туземное
производство.
     - Присмотрись-ка, - попросил Тордина  Скорроган.  -  Ты  когда-нибудь
видел старинные изделия? Это -  ширпотреб,  тысячами  изготавливаемый  для
продажи туристам. Рисунок нарушен, выполнение безобразное.  А  ведь  любая
линия, любая черточка этих узоров некогда что-то обозначала.
     Их взгляд упал на кувшин, стоящий рядом с гончарным кругом. И даже не
склонный к восторгам Валтам вздрогнул от изумления. Кувшин  словно  пылал,
он казался живым существом. В скупой совершенной простоте чистых линий,  в
удлиненных плавных изгибах гончар как будто заключил  всю  свою  любовь  и
тоску. Этот кувшин, почему-то подумал Тордин, будет жить, когда  меня  уже
не станет.
     Скорроган свистнул:
     - Настоящая старина! Древняя вещь! - сказал он. - Ему побольше  сотни
лет! Музейный предмет! Как он попал на эту барахолку?
     Столпившиеся    земляне    стояли    несколько    в    стороне     от
гигантов-сконтариан, и Скорроган следил за выражением их лиц  с  невеселой
радостью:  научились  нас  уважать.  Соляриане  уже  перестали  ненавидеть
Сконтар, считаются с ним. Присылают свою молодежь,  чтобы  изучала  науку,
языки и культуру. Кундалоа для них уже не в счет.
     Тем  временем,  какая-то  женщина,  перехватив  его  взгляд,  увидела
кувшин.
     - Сколько? - потребовала она.
     - Не продавать, - ответил кундалоанец. Он говорил напряженным шепотом
и вытирал о себя разом вспотевшие ладони.
     - Продавать, - женщина  деланно  улыбнулась  старику.  -  Дать  много
деньги. Дать десять кредиток.
     - Не продавать.
     - Я дать сто кредиток. Продавать!
     - Это моя. Семья иметь много лет. Не продавать.
     - Продавать! - женщина размахивала перед ним пачкой банкнот.
     Старик прижал кувшин к впалой груди и смотрел  черными  повлажневшими
глазами, в которых выступили недолгие слезы седого возраста.
     - Не продавать. Иди. Не продавать самауи.
     - Пойдем, - буркнул Тордин. Он схватил Скоррогана за плечо  и  сильно
потянул за собой. - Пойдем отсюда. Возвращаемся на Сконтар.
     - Уже?
     - Да. Да. Ты был прав, Скорроган. Ты  был  прав  и  я  хочу  публично
извиниться пред тобой. Ты - наш спаситель. Но - вернемся домой.
     Они заспешили в сторону космопорта. Тордину хотелось поскорее  забыть
глаза старого кундалоанца. Но он не был уверен, что это  когда-нибудь  ему
удастся.





                            КОРОЛИ НА ЗАКЛАНИЕ


     Диасу повезло: во-первых, он находился далеко от взрыва, а  во-вторых
- смотрел в другую сторону. Только поэтому  он  не  ослеп  навсегда,  хотя
пораженную сетчатку теперь придется поберечь несколько недель.
     Заметив вспышку в обзорном зеркале,  он  бросился  ничком,  повинуясь
выработанному уже солдатскому рефлексу. Но не было здесь  ни  убежища,  ни
верха, ни низа, а лишь обломок космического корабля, который влекло вокруг
Марса по высокой орбите.
     Целились, конечно, не в него, к тому же взрыв был ядерный... Было  бы
нелепо... Он даже не попал в опасную зону. На таком расстоянии доза  любых
частиц и гамма-лучей не очень велика, а кроме того, его  надежно  защищает
содержащийся в крови антирадиационный компонент.
     Он был жив. Он дышал. Правда,  за  такой  частый  пульс  наставник  в
Академии вряд ли бы похвалил... ("Если ты нервничаешь, кадет, осознай, что
ты жив, и успокойся"). Как совет - пригодится, остальное к чертям.
     Диас медленно  сгибал  ноги,  пока  магниты  ботинок  не  прилипли  к
металлу. Затем он поднялся и огляделся.
     - Слава богу, - пробормотал он. Голос глухо  прозвучал  в  шлеме.  На
мгновение вспомнилось лицо матери. Он обернулся.
     На фоне черной бездны и миллиона звезд расползалось  газовое  облако.
Оно полыхало множеством оттенков, ярко светился центр,  к  краям  свечение
слабело. Облако не сферическое, подумал Диас, похоже,  взорвался  корабль.
Большой корабль. Но чей?
     Однажды  несколько  лет  назад  ему  вздумалось  провести  отпуск   в
Антарктической Берлоге.  С  девушкой  на  снегоходе  он  выбрался  наружу,
собираясь полюбоваться полярным сиянием,  рассчитывая,  что  оно  окажется
экзотическим фоном для остального. Но когда они увидели небо,  то  надолго
забыли друг о друге. Было только сияние.
     И сейчас он застыл в точно таком же благоговении, наблюдая как тает в
пространстве небесный костер - все, что осталось от корабля с экипажем.
     Взорвался, пожалуй, "Вашингтон", у него как раз подходящая масса... И
если так, то Мартин Диас, капитан военно-космического корпуса  Соединенных
Штатов, мог считать себя мертвецом.  Другие  корабли  слишком  далеко,  их
разведботам не обнаружить его никогда.
     С другой стороны, Диас почти ничего не знал о  дислокации  вражеского
флота. Перед катастрофой голова  его  была  забита  лишь  инструкциями  по
запуску торпед. Но ведь можно же  предположить,  что  взорвался  вражеский
дредноут, и значит, атаковали его с  "Вашингтона",  и  скоро  здесь  будут
шлюпки...
     Есть!
     Диас всмотрелся пристальнее и на какое-то время оцепенел. Разгоняемый
полосой огня, черный штрих перечеркнул тающее облако. Крылья и  обтекаемая
форма напомнили ему марлина, сияющего под солнцем голубым блеском марлина,
которого он поймал когда-то во Флориде... Сигнальная ракета сама оказалась
в руках, он нажал воспламенитель. И стал свет.
     Всего-то  и  надо  было  -  внимательно  осмотреться,  подумал  он  и
рассмеялся нервно. Так они пересмеивались с Берни Стернталом  на  занятиях
по психологии, к которой относились с традиционной для слушателей Академии
непочтительностью. Три года назад Берни не вернулся с Ганимеда;  а  сейчас
сам Диас задыхался от волнения и ноздри ему забил запах собственного пота.
     Освещаемый жестким светом ракеты, он склонился к передатчику. Пальцы,
неловкие в грубых перчатках скафандра, отрегулировали  уровень,  поставили
переключатель на "SOS". Если  бы  он  заранее  приготовился,  и  будь  это
физически возможно - изменить несущую частоту,  -  шлюпка  смогла  бы  его
запеленговать. Корпус бы его не бросил.
     Ракета потухла.
     Поверхность плота заслоняла от Диаса солнце, но  толпящиеся  со  всех
сторон звезды давали вполне достаточно рассеянного света. По горлу  словно
прошли наждаком, и он позволил себе сделать глоток из  своей  единственной
фляжки с водой.  С  остальным  было  лучше:  несколько  баллонов  воздуха,
кислородный регенератор и до смешного большой пакет  НЗ.  Обломок  корабля
представлял собой секцию внутренней переборки, которую, когда в  "Аргонну"
попал снаряд, выломало и вышвырнуло  наружу.  "Аргонна"  была  всего  лишь
разведывательным крейсером со слабой защитой; при  относительной  скорости
тридцать километров в секунду снаряды - небольшие стальные шары, оставляли
за собой лишь обломки и трупы. С "Аргонны" никто не спасся, кроме Диаса, и
теперь он благодарил бога,  что  оказался  в  счастливом  месте  в  нужный
момент, и  взрыв  отбросил  его  от  солнечной  радиации.  Он  вполне  мог
спастись.
     Если только вражеская шлюпка не разыщет его раньше.
     От этой мысли волосы у него встали дыбом. Невольно зачесалась  правая
рука, в которую был вживлен некий предмет - специально на случай пленения,
- и о котором он старался не думать.
     Нет, сказал себе Диас, не будь глупее, чем  положено  по  инструкции.
Это  безусловно  американская  шлюпка.  Вероятность  того,  что  вражеский
корабль - черт бы его побрал - находится в радиусе действия его  сигналов,
настолько приближается к нулю, что ею вполне можно пренебречь.
     - Не раздавить ли нам бутылочку на обломках кораблекрушения, -  вслух
произнес он. Он обращался к Карлу Бейли, который помог ему, когда  флот  в
Шепард-Филде готовился к отправке,  пронести  на  борт  несколько  бутылок
шотландского виски. Стальные шары разодрали Карла в клочья и  Диасу  вдруг
показалось, что некоторые из них он видит. - Нет, лучше я не  буду  к  ней
прикасаться. Ради нас обоих.
     Его голос уходил в эфир.
     - Может быть, через миллионы лет в другой планетной системе  чудовища
с совиными глазами выловят бесформенные останки - эх, Карл! - и снесут  их
в музей.
     Он понял, что делает и мгновенно замолчал. Но  мысли  не  оборвались:
никогда эти чудища не узнают - кто такой Карл Бейли,  не  узнают,  как  он
коллекционировал старинные джазовые пластинки, азартно играл в покер, имел
степень доктора медицины,  а  однажды  спас  жизнь  трем  парням,  которые
грохнулись на Венеру во время патрульного полета.. Ходил в город вместе  с
Мартином Диасом, а не так давно... Что же случилось в тот вечер?
     Он увидел сон...


     Это был квартал мексиканского района Сан-Диего, который,  как  помнил
Диас, пользовался веселой славой. Напротив отеля Кеннеди, в котором обычно
останавливались космонавты, они  взяли  гиро  -  надо  же  в  кои-то  веки
шикануть - и отправились  туда,  где  собирались  угостить  своих  девушек
обедом. Диас ткнул пальцем в название кабачка.  Автопилот  отыскал  его  в
справочнике и вывел экипаж на воздушный рельс Эмбаркадеро-Бальбоа.
     Шарон вздыхала и нежилась, положив голову ему на плечо.
     - Как чудесно, - сказала она, - как мило, что ты для меня делаешь...
     Он чувствовал,  что  она  вкладывала  в  слова  не  только  банальную
вежливость.
     Сквозь  прозрачный  колпак  кабины  вид  на  город  и   вправду   был
великолепным.  Город  мерцал  и  полыхал  -  словно   бесчисленные   божьи
драгоценности - от горизонта до  горизонта.  Только  в  одном  направл