вои  челны  к  корпусу  нашего
корабля  так,  чтобы  очутиться  в  мертвом  пространстве,  вне   пределов
орудийного огня. Они взбирались на плечи друг другу, пытаясь дотянуться до
лееров. Одному отряду это удалось, противник  оказался  на  палубе,  и  мы
смогли сбросить его в море только после ожесточенной схватки. Тогда-то мне
и перебили ключицу, которая мучит меня по сей день.
     В конце концов мы все-таки выбрались из фьорда. Дул свежий  восточный
ветер. Мы подняли все паруса и скоро оставили позади наших  врагов.  Затем
пересчитали убитых, перевязали раны и улеглись спать.
     На рассвете, разбуженный болью в плече и еще более  сильной  болью  в
душе,  я  поднялся  на  квартердек.  Небо  было  покрыто  облаками.  Ветер
усилился. До самого горизонта, затянутого серыми тучами, катились холодные
зеленые волны с белыми гребнями. Корпус  корабля  стонал,  такелаж  гудел.
Целый час я простоял, глядя назад, и прохладный ветер успокаивал боль.
     Потом я услышал за собой шаги. Не  оборачиваясь,  я  понял,  что  это
Ровик. Он долго стоял рядом с непокрытой головой. Я вдруг  увидел  седину,
пробившуюся в его волосах.
     Наконец, все еще не глядя на меня и щуря глаза, слезившиеся от ветра.
Ровик заговорил:
     - В тот день я все объяснил Фроду. Он ужаснулся, но  признал,  что  я
прав. А с тобой он говорил об этом?
     - Нет, - сказал я.
     Ровик кивнул.
     - Никто из нас не станет много говорить об этом.
     Мы замолчали. Потом он заговорил вновь:
     - Я боялся не того, что Гюзан или кто другой захватит корабль,  чтобы
владычествовать над миром.  Мы,  монталирцы,  всегда  справимся  с  такими
проходимцами. Не боялся я и обитателей рая.  Этот  бедный  старик  говорил
правду. Они не нанесли бы нам вреда...  нарочно...  Привезли  бы  с  собой
ценные подарки, открыли бы нам свои тайны, дали бы возможность побывать на
всех своих звездах.
     - Тогда зачем?.. - с трудом выговорил я.
     - Когда-нибудь последователи Фрода  разгадают  загадки  Вселенной,  -
сказал он. - Когда-нибудь наши  потомки  построят  собственный  корабль  и
поведут его навстречу судьбе, которую избрали.
     Брызги обдавали нас, волосы стали влажными. На губах  я  почувствовал
вкус соли.
     - А пока что, - сказал Ровик, - сами будем  ходить  по  морям  нашего
мира, сами взбираться на  его  горы,  сами  составлять  карты  и  покорять
природу, стараясь постичь ее. Сами, понимаешь, Жиан? И всего  этого  лишил
бы нас корабль.
     Тут я, наконец, разрыдался. Он положил руку на мое здоровое  плечо  и
еще немного постоял рядом. А "Золотой  скакун"  шел  под  всеми  парусами,
держа курс на запад.



                              Пол АНДЕРСОН

                              СЕСТРА ЗЕМЛИ


                                         Вот - конец тебе; и пошлю на тебя
                                    гнев Мой, и буду судить тебя по  путям
                                    твоим, и возложу на тебя все  мерзости
                                    твои.
                                         И не пощадит тебя око Мое,  и  не
                                    помилую, и воздам тебе по путям твоим,
                                    и  мерзости  твои  с  тобою  будут,  и
                                    узнаете, что я - Господь.
                                                       Иезекииль, VII, З-i


     ...Много времени спустя в бухте  Сан-Франциско  всплыл  утопленник  в
поношенном костюме.  Полиция  пришла  к  выводу,  что  он  в  какой-нибудь
туманный день прыгнул в воду с моста Золотых ворот. Тут  слишком  чисто  и
пустынно, не совсем обычное место выбрал неведомый пьяница,  чтобы  свести
счеты с жизнью, но над этим никто не  задумался.  За  пазухой  у  мертвеца
оказалась Библия, а в ней закладка, и на  заложенной  странице  отчеркнуто
несколько строк. От нечего делать один из  полицейских  стал  разглядывать
размокшие листы и наконец разобрался: отчеркнуты были третий  и  четвертый
стихи седьмой главы книги пророка Иезекииля.


     Шквал налетел, когда  Малыш  Мак-Клелан  уже  совсем  было  пошел  на
посадку. Он рванул ручку на себя: взревели двигатели, рейсовый бот стал на
хвост и подскочил вверх. Миг - и его завертело, закружило, как сухой лист.
В иллюминаторах  почернело.  Перекрывая  вой  ветра,  забарабанил  ливень.
Сверкнула молния, прокатился гром, и Нат Хоуторн, ослепленный, оглушенный,
перестал что-либо воспринимать.
     "С приездом!" - подумал он. А может быть, он сказал это вслух?  Опять
загромыхало, словно исполинские колеса раскатились по мостовой -  или  это
просто хохот? Бот перестало швырять. Перед глазами уже не плавали огненные
пятна, и Хоуторн различил облака и спокойную  водную  гладь.  Все  окутано
синеватой дымкой, значит, время близится к закату. "К тому, что на  Венере
называется закатом", - напомнил он себе. Еще  долгие  часы  будет  светло,
ночь никогда не станет по-настоящему темной.
     - Еще бы чуть - и крышка, - сказал Малыш Мак-Клелан.
     - А я думал, эта посудина приспособлена для бурь, - сказал Хоуторн.
     - Верно. Но это же все-таки не субмарина. Мы были слишком низко, и уж
больно неожиданно это налетело. Чуть не нырнули, а тогда бы... - он  пожал
плечами.
     - Тоже не страшно, - возразил Хоуторн. - Выбрались бы в масках  через
люк и наверняка продержались бы на воде, а со Станции нас  бы  заметили  и
подобрали. А может, Оскар еще раньше нас выручил бы. Здешняя живность  нам
ничем не грозит. Мы для них так же ядовиты, как они для нас.
     - Называется "не страшно", - передразнил Мак-Клелан. - Конечно, ты за
бот не в ответе, а только ему цена пять миллионов монет.
     Фальшиво насвистывая, он описал круг и снова пошел на посадку. Он был
маленький, коренастый, веснушчатый и рыжий,  двигался  быстро,  порывисто.
Много лет Хоуторн только и знал, что Малыш - один  из  пилотов,  постоянно
перевозящий грузы с кораблей на  орбите  к  Станции  "Венера"  и  обратно:
бойкий малый, вечно сыплет к месту и не к месту непристойными стишками  да
болтает невесть что о своих похождениях по части "женской нации",  как  он
выражается. А тут они летели  вместе  с  Земли,  и  под  конец  Мак-Клелан
смущенно показал всем спутникам стереоснимки своих  детишек  и  признался,
что мечтает, когда выйдет на пенсию, открыть небольшой пансион  на  берегу
Медвежьего озера.
     "Слава тебе, господи, которого нет, что я биолог, - подумал  Хоуторн.
- В моей профессии пока еще не становишься перед этим веселеньким выбором:
в тридцать пять лет выйти в отставку либо засесть где-нибудь в канцелярии.
Надеюсь, что я и в восемьдесят буду  прослеживать  экологические  связи  и
любоваться северным сиянием над Фосфорным морем!"
     Бот  накренился,  и  внизу  стала  видна  Венера.   Казалось   просто
невероятным, что сплошной, без единого клочка суши океан, покрывающий  всю
планету, может быть так живописен. Но тут свои  климатические  зоны,  и  у
каждой - миллионы изменчивых цветов и оттенков; это зависит от  освещения,
от того, какие где существуют живые твари, а они  всюду  разные,  так  что
море на Венере не просто полоса воды, но лучезарный пояс планеты.  Да  еще
каждый час под другим углом падают солнечные лучи, и совсем  по-иному  все
светится ночью, и опять же ветерки, ветры и вихри, смена времен года, валы
прилива, что катятся по двадцать тысяч миль, не встречая на пути ни единой
преграды, и еще какой-то ритм органической жизни, людям пока не  понятный.
Нет, тут можно просидеть сто лет на  одном  месте  -  и  все  время  перед
глазами будет что-то новое. И во всем будет красота.
     Фосфорное море опоясывает планету между 55-м и 63-м градусом северной
широты. Сейчас, вечером, с высоты оно  было  густо-синим,  в  косых  белых
штрихах, но на севере, на самом горизонте, оно становилось  черным,  а  на
юге переходило в необыкновенно чистую, прозрачную зелень. Там  и  сям  под
поверхностью извивались алые прожилки. Мелькал плавучий остров -  джунгли,
разросшиеся   на    исполинских    пузырчатых    водорослях,    вздымались
огненно-рыжими языками, окутанные  своим  отдельным  облачком  тумана.  На
восток уходил шквал - иссиня-черная туча, пронизанная молниями, и оставлял
за собою полосу клокочущей вспененной воды. На западе нижний слой  облаков
нежно розовел и отсвечивал медью. Верхний, постоянный слой переливался  на
востоке жемчужно-серым  и  постепенно  светлел,  а  на  западе  еще  горел
слепящей белизной - там  пылало  за  горизонтом  только  что  закатившееся
солнце. Небосклон пересекала двойная радуга.
     Хоуторн глубоко вздохнул. Как славно вернуться!
     Маленькая ракета планировала, выпустив  крылья,  под  ними  засвистел
ветер. Потом она коснулась поплавками воды, подскочила, снова опустилась и
подрулила к Станции. Поднятая ею волна разбилась среди кессонов,  плеснула
к верхней палубе и строениям, но они  даже  не  дрогнули,  удерживаемые  в
равновесии  гироскопами.  По  обыкновению  весь  экипаж  Станции   высыпал
навстречу прибывшему боту. Корабли с Земли прилетали всего раз в месяц.
     - Конечная остановка! - объявил Мак-Клелан, отстегнул ремни, поднялся
и стал надевать кислородное снаряжение. - А знаешь, мне всегда  как-то  не
по себе в этой сбруе.
     - Почему? - Хоуторн, прилаживая за плечами баллон, удивленно поглядел
на пилота.
     Мак-Клелан натянул  маску.  Она  закрывала  нос  и  рот,  пластиковая
прокладка не давала воздуху  планеты  никакого  доступа  внутрь.  Оба  уже
надвинули на глаза  контактные  линзы,  не  пропускающие  ультрафиолетовые
лучи.
     - Никак не забуду, что тут на двадцать пять  миллионов  миль  нет  ни
глотка кислорода, кроме нашего, - признался Мак-Клелан.  Маска  приглушала
его голос, и от этого он прозвучал для Хоуторна привычно, по-домашнему.  -
В скафандре мне как-то спокойнее.
     - De guistibus non disputandum est [о вкусах  не  спорят  (лат.)],  -
сказал Хоуторн. - Что в переводе означает: всякий гусь  что  хочет,  то  и
ест. А по мне, все скафандры воняют чужой отрыжкой.
     В иллюминатор он увидел:  в  воде  изогнулась  длинная  синяя  спина,
нетерпеливо плеснула пена. Губы его тронула улыбка.
     - Бьюсь об заклад, Оскар знает, что я прилетел, - сказал он.
     - Ага. Закадычный друг, - пробурчал Мак-Клелан.
     Они вышли из люка.  В  ушах  щелкнуло:  организм  приспосабливался  к
небольшой перемене давления. Удобства ради маска задерживала часть водяных
паров, а главное, не пропускала  двуокись  углерода,  которой  здесь  было
довольно, чтобы убить человека  в  три  вдоха.  Азот,  аргон  и  небольшое
количество безвредных газов проходили в заплечный  баллон,  смешивались  с
кислородом, и этой смесью можно  было  дышать.  Существовали  и  аппараты,
которые путем электролиза добывали необходимый землянам кислород прямо  из
воды, но они пока были слишком громоздки и неудобны.
     На Венере всегда надо иметь этот аппарат под рукой  в  лодке  ли,  на
пристани ли, чтобы каждые несколько часов перезаряжать  заплечный  баллон.
Новичков с Земли эта вечная забота до черта раздражает, но, побыв подольше
на Станции "Венера", привыкаешь и становишься спокойнее.
     "И разумнее?" - не раз спрашивал себя  Хоуторн.  Последний  полет  на
Землю, кажется, окончательно убедил его в этом.
     Жара оглушала, точно удар кулака. Хоуторн уже переоделся по-здешнему:
свободная, простого покроя одежда из синтетической ткани защищала кожу  от
ультрафиолетовых  лучей  и  притом  не  впитывала  влагу.  На  минуту   он
приостановился,  напомнил  себе,  что  человек  -  млекопитающее,   вполне
способное переносить жару и  посильнее,  и  его  отпустило.  Он  стоял  на
поплавке, вода плескалась о его босые ноги. Ногам было прохладно. Он вдруг
перестал злиться на жару, попросту забыл о ней.
     Из  воды  высунулся  Оскар.  Да,  конечно,  это  был  Оскар.   Других
дельфоидов - их тут было с десяток - больше занимал бот,  они  тыкались  в
него  носами,  терлись  гладкими  боками  о  металл,  поднимали  детенышей
ластами, чтобы тем было лучше видно.
     Оскар был занят одним только Хоуторном. Он вскинул грузную  тупорылую
голову, обнюхал ноги биолога и тотчас выбил ластами на воде веселую  дробь
за двадцать футов до понтона.
     Хоуторн присел на корточки.
     - Здорово, Оскар! А ты уже думал, я больше не вернусь?
     И почесал зверя под подбородком. Да, черт возьми, у  дельфоидов  есть
самый настоящий подбородок. Оскар перевернулся вверх брюхом и фыркнул.
     - Ты, верно, решил,  что  я  там,  на  Земле,  подцепил  какую-нибудь
дамочку, а про тебя и думать забыл?  -  бормотал  Хоуторн.  -  Ошибаешься,
кот-котище, безобразный зверище, я об этом и не  мечтал.  Дудки!  Стану  я
тратить драгоценное земное время -  мечтать,  как  бы  променять  тебя  на
женщину! Я не мечтал, я дело делал. Поди-ка сюда, скотинка.
     Он почесал упругую, как резина, кожу  возле  дыхала.  Извиваясь  всем
телом, Оскар с силой ткнулся в поплавок.
     - Эй, хватит там! - вмешался Мак-Клелан. - Мне сейчас не до купания.
     Он кинул перлинь. Вим Дикстра поймал конец, обмотал вокруг  кнехта  и
стал подтягивать. Бот медленно двинулся к пристани.
     - Ну-ну, Оскар, ладно, ладно, - сказал Хоуторн. - Вот я  и  дома.  Не
будем по этому случаю распускать слюни.
     Он был рослый, сухощавый, волосы темно-русые, лицо  изрезано  ранними
морщинами.
     - Я и  подарок  тебе  привез,  как  всем  нашим,  только  дай  сперва
распаковать вещи, я тебе привез целлулоидную утку. Ну, пусти же!
     Дельфоид нырнул. Хоуторн уже хотел  подняться  по  трапу,  как  вдруг
Оскар вернулся. Тихонько, осторожно ткнулся человеку  в  щиколотки,  потом
неуклюже - у обычной, не приспособленной  к  торговле  пристани  ему  было
трудно это проделать - вытолкнул что-то изо рта прямо  к  ногам  Хоуторна.
Потом снова нырнул, а Хоуторн изумленно вполголоса выругался,  и  глаза  у
него защипало.
     Он получил сейчас  в  подарок  такой  великолепный  самоцвет-огневик,
каких, пожалуй, еще и не видывали на Станции "Венера".


     Когда стемнело, стало видно северное сияние. До солнца было близко, а
магнитное поле Венеры так слабо, что  даже  над  экватором  в  небе  порой
перекрещиваются гигантские световые полотнища. Здесь, на  Фосфорном  море,
ночь бархатно-синяя, в ней колышутся розовые завесы  и  вздрагивают  узкие
снежно-белые вымпелы. И вода тоже светится  от  каких-то  фосфоресцирующих
микроорганизмов, гребень каждой волны оторочен холодным  пламенем.  Каждая
капля, брызнув на палубу Станции,  долго  рдеет,  прежде  чем  испариться,
словно кто-то раскидал  по  всему  тускло  отсвечивающему  кольцу  золотые
угольки.
     Хоуторн смотрел на все это сквозь прозрачную стену кают-компании.
     - А славно вернуться, - сказал он.
     - Видали чудака? - отозвался Малыш Мак-Клелан. -  На  Земле  выпивка,
женщины наперебой  ухаживают  за  гордым  исследователем  космоса,  а  ему
приятно от такой роскоши вернуться сюда. Этот малый просто спятил.
     Вим Дикстра, геофизик,  серьезно  кивнул.  Это  был  высокий  смуглый
голландец - чувствовалось, что в его жилах течет и кастильская кровь. Быть
может, из-за нее-то среди его соплеменников  так  много  вечных  бродяг  и
скитальцев.
     - Кажется, я тебя понимаю, Нат, - сказал он. -  Я  получил  письма  и
кое-что прочел между строк. Значит, на Земле совсем худо?
     -  В  некоторых  отношениях...  -   прислонясь   к   стене,   Хоуторн
всматривался в ночь.
     Вокруг Станции резвились дельфоиды. Живые торпеды весело  выскакивали
из воды, все обдавая струями света, описывали в воздухе дугу  и  ныряли  в
огненные фонтаны. Потом вспенили воду и,  кувыркаясь,  подскакивая,  пошли
вокруг хороводом в милю шириной. Но и на этом расстоянии,  точно  пушечные
выстрелы, доносились гулкие хлопки о воду огромных тел и ластов.
     - Я этого боялся. Даже не знаю, поеду ли в отпуск, когда настанет мой
черед, - сказал Дикстра.
     Мак-Клелан смотрел на них во все глаза.
     - О чем это  вы,  ребята?  -  растерянно  спросил  он.  -  Что  такое
стряслось?
     Хоуторн вздохнул.
     - Не знаю, с чего и начать, - сказал он. - Понимаешь, Малыш,  беда  в
том, что ты видишь Землю постоянно. Возвращаешься из рейса  и  живешь  там
неделями, а то и месяцами, только потом опять летишь. А мы... мы не бываем
там по три, по пять лет кряду. Нам перемены заметнее.
     - Ну, понятно, - Мак-Клелан неловко поерзал в кресле. - Понятно,  вам
это не в привычку... ну, то есть шайки и патрули  и  что,  покуда  вас  не
было, в Америке ввели норму на жилье. А все-таки, ребята, жалованье у  вас
отличное и работа почетная. Вам всегда и честь и  место.  Чего  уж  вам-то
жаловаться?
     - Скажем так: воздух  не  тот,  -  ответил  Хоуторн.  Он  через  силу
улыбнулся. - Будь на свете бог (а его, слава богу, нет), я был сказал, что
он забыл Землю.
     Дикстра густо покраснел.
     - Бог ничего не забывает! Забывают люди.
     - Прости, Вим, - сказал Хоуторн. - Но я  видел...  не  только  Землю.
Земля слишком велика, это просто цифры, статистика. А я побывал на родине,
в тех местах, где я вырос. В озере, где я  мальчишкой  удил  рыбу,  теперь
разводят съедобные водоросли, а моя  мать  ютится  в  одной  комнатенке  с
полоумной  старой  каргой,  от  которой  ее  просто  тошнит.  Мало   того.
Скворцовую рощу вырубили, а на ее месте построили, с  позволения  сказать,
многоквартирные дома - самые настоящие трущобы, и шайки  бесчинствуют  уже
средь бела дня. Больше всего  народу  занято  не  в  промышленности,  а  в
вооруженных патрулях. Зайдешь в бар - ни одного веселого лица.  Уставятся,
как бараны, на экран телевизора и... - он оборвал себя на полуслове. -  Да
вы не слушайте. Я, наверное, преувеличиваю.
     - Да уж, - сказал Мак-Клелан. - На природу тебе захотелось? Могу тебя
доставить в такую глушь, туда со времен индейцев ни  одна  живая  душа  не
заглядывала. А в  Сан-Франциско  ты  когда-нибудь  бывал?  Так  вот,  могу
сводить тебя в один  кабачок  на  Норс  Бич,  тогда  узнаешь,  что  значит
повеселиться всласть.
     - Ну, ясно, - сказал Хоуторн. - Вопрос только: долго ли еще  протянут
эти остатки былого величия?
     - Есть такие, что им вовек конца не будет, - возразил  Мак-Клелан.  -
Их хозяева - корпорации. А по нынешним временам собственность корпораций -
это все равно что какие-нибудь графские угодья.
     Вим Дикстра кивнул.
     - Богачи богатеют, - сказал он, - бедняки  беднеют,  а  средние  слои
исчезают. И под конец образуется самая допотопная империя. Я когда-то учил
историю.
     Темные глаза его задумчиво смотрели на Хоуторна.
     - Средневековый феодализм и монашество развились  в  рамках  римского
владычества, и, когда империя развалилась,  они  остались.  Может  быть  и
сейчас возможно  такое  параллельное  развитие.  Самые  крупные  и  мощные
организации на Земле - феодальные, а на таких вот  межпланетных  станциях,
как наша, - монастыри.
     - Самые настоящие, с обетом безбрачия,  -  поморщился  Мак-Клелан.  -
Благодарю покорно, я предпочитаю феодализм!
     Хоуторн снова вздохнул. За все приходится платить. Пилюли, усыпляющие
секс, и воспоминания о пылких поцелуях и страстных объятиях, что  были  на
Земле, подчас мало утешают.
     - Не очень удачное сравнение, Вим, - возразил он. -  Начать  с  того,
что мы  держимся  только  торговлей  драгоценными  камнями.  Она  выгодна,
поэтому нам разрешают заниматься и научной работой, кого какая интересует;
в сущности, это тоже плата за  наш  труд.  Но  если  дельфоиды  перестанут
приносить нам самоцветы, мы и оглянуться не  успеем,  как  нас  вернут  на
Землю. Ты  и  сам  знаешь,  никто  не  станет  давать  бешеные  деньги  на
межпланетные перелеты и перевозки ради науки, дают только  ради  предметов
роскоши.
     - Ну и что из этого? - пожал плечами Дикстра. -  Экономика  к  нашему
монашескому житью никакого отношения не имеет. Может, ты  никогда  не  пил
бенедиктин