ны.
Вы, тролли, всегда  были  крепкими  ребятами.  Все  же  дам  тебе  немного
аневрина.
     Он выудил из кармана тюбик с желтой мазью и  намазал  ею  раны.  Боль
ослабла, перешла в теплый зуд, и Руго вздохнул с облегчением.
     - Вы очень добры, сэр, - сказал он неуверенно.
     - Да, нет! Я и  так  хотел  с  тобой  встретиться.  Как  теперь  себя
чувствуешь? Лучше?
     Руго кивнул, медленно, пытаясь унять оставшуюся дрожь.
     - Я в порядке, сэр, - сказал он.
     - Не называй меня "сэр"! Многие умерли  бы  со  смеху,  услышав  это.
Однако, что с тобой приключилось?
     - Я... я хотел еды, сэр простите. Я х-хотел еды. Но они - он -  велел
мне убираться. Потом появились собаки и дети...
     - Детишки иногда бывают весьма жестокими маленькими  чудовищами,  это
точно! Ты можешь идти, старина? Я хотел бы поискать какую-нибудь тень.
     Руго поднялся на ноги. Это оказалось легче, чем он ожидал.
     - Пожалуйста, не будете ли так  добры,  я  знаю  местечко,  где  есть
деревья...
     Человек тихо но образно выругался.
     - Так вот, что они натворили! Мало того,  что  они  уничтожили  целый
народ, так нужно было еще и последнего оставшегося лишить мужества и воли!
Послушай, ты! Я - Мануэль Джонс, и я ставлю условие: или же ты говоришь со
мной, как один свободный бродяга с  другим,  или  же  не  говоришь  вовсе.
Теперь пойдем, поищем твои деревья!
     Они пошли вверх по тропе молча (если не  считать  того,  что  человек
насвистывал под нос непристойную  песенку),  пересекли  ручей  и  вошли  в
заросли. И когда Руго  улегся  в  тени,  испещренной  пятнами  света,  ему
показалось, что он заново родился. Руго вздохнул, дал  телу  расслабиться,
приник к земле, черпая ее древнюю силу.
     Человек разжег костер, открыл несколько  банок  из  своей  котомки  и
вывалил их содержимое в котелок. Руго голодным  взглядом  следил  за  ним,
стыдясь и злясь на себя за урчание в  желудке.  Мануэль  Джонс  присел  на
корточки под деревом, сдвинул шляпу на затылок и заново зажег трубку.
     Голубые глаза на обветренном лице  смотрели  на  Руго  спокойно,  без
ненависти и страха.
     - Я ждал встречи с тобой, - сказал Мануэль. -  Я  хотел  увидеться  с
последним из племени, которое смогло построить Храм Отейи.
     - Что это такое? - спросил Руго.
     - Ты не знаешь?
     - Нет, сэр, то есть, извините, мистер Джонс...
     - Мануэль. А может, ты забыл?
     - Нет, я родился, когда Чужаки  охотились  за  последними  из  нас...
Мануэль. Мы всегда спасались бегством. Мне  было  очень  мало  лет,  когда
убили мою мать. Я встретил последнего ганнура - так звался наш род - когда
мне было около двадцати. С тех пор прошло уже почти двести лет. И теперь я
- последний.
     - Боже! - прошептал Мануэль. - Боже, ну что мы за племя - вырвавшиеся
на свободу черти!
     - Вы были сильнее, - сказал Руго. - В любом случае, это дело далекого
прошлого. Те, кто это сделал, мертвы. Некоторые люди хорошо относились  ко
мне. Один из них спас мне жизнь: убедил других оставить меня  в  живых.  И
некоторые из них были ко мне добры.
     - Я бы сказал, странная доброта, - пожал плечами Мануэль. -  Но,  как
ты сказал, Руго, это дело прошлое.
     Он глубоко затянулся трубкой:
     - И все же у вас была великая  цивилизация.  Не  технократичная,  как
наша, не гуманоидная и не доступная во многом человеческому пониманию,  но
в ней было свое величие. О, мы свершили кровавое  преступление,  уничтожив
вас, и нам когда-нибудь придется ответить за это.
     - Я стар, - сказал Руго. - Я слишком стар для ненависти.
     - Но  недостаточно  стар  для  одиночества,  а?  -  криво  усмехнулся
Мануэль. Он замолчал, выпуская в сияющий воздух голубые кольца дыма.
     Затем он продолжал задумчиво:
     - Конечно, людей можно понять. Они были бедны,  обездолены  на  нашей
страдающей от истощения планете; сорок лет несли они  сквозь  пространство
свои надежды, отдавая жизнь кораблям, чтобы дети их смогли  долететь  -  и
тут ваш совет запретил им это. Они просто не могли  вернуться,  а  человек
никогда не был особенно разборчив в средствах, когда его вела нужда.  Люди
чувствовали себя одинокими и напуганными, а ваш громадный,  ужасный  облик
только усугубил дело. Поэтому они и дрались.  Но  им  не  следовало  этого
делать так тщательно, ибо все превращалось в чистейшей воды жестокость.
     - Не имеет значения, - сказал Руго. - Это было давно.
     Потом они сидели молча, укрытые тенью от белого пламени солнца,  пока
не поспела еда.
     -  А-а!  -  Мануэль  с  нежностью  потянулся  за   своими   кухонными
принадлежностями. - Это не так уж здорово: фасоль с какой-то дрянью, да  и
лишней тарелки нет. Бери прямо из котелка, не возражаешь?
     - Я-я.. Мне не нужно, - пробормотал Руго, вдруг снова застыдившись.
     - Черта-с-два не нужно! Ешь, старина, хватит на всех!
     Запах пищи  наполнил  ноздри  Руго;  он  почувствовал,  как  закричал
желудок. А  Чужак,  похоже,  не  шутил.  Руго  медленно  погрузил  руки  в
посудину, вытащил их уже с пищей и  принялся  есть  в  нескладной  манере,
свойственной его народу.
     Потом они вновь улеглись, растянувшись, отдуваясь,  овеваемые  легким
ветерком.
     Учитывая размеры Руго, еды было маловато. Но  опустошив  котелок,  он
чувствовал себя более сытым, чем когда-либо на своей памяти.
     - Боюсь, мы съели все твои припасы, - сказал он неуклюже.
     - Наплевать, - зевнул Мануэль. - Меня все равно уже тошнит от фасоли.
Вечером думаю стащить цыпленка.
     - Ты не из этих мест, - сказал Руго. Что-то оттаивало в  нем.  Сейчас
рядом с ним был некто, кому, похоже, не нужно было ничего,  кроме  дружбы.
Можно вот так, просто, лежать рядом с ним в тени и смотреть, как  одинокий
обрывок облака плывет по горячему небу, и расслабить каждый  нерв,  каждый
мускул.   Чувствовать   полноту   в   желудке,   развалиться   на   траве,
перебрасываться пустыми словами - и это все, больше ничего не нужно...
     - Ты необычный бродяга, - добавил он задумчиво.
     - Может быть, - сказал Мануэль. - Я преподавал в школе, очень  давно,
в Китпорте. Вляпался в одну историю и пришлось тронуться в путь. И так мне
это понравилось, что с тех  пор  я  так  нигде  и  не  осел.  Бродяжничаю,
охочусь, иду в любое место, которое мне кажется интересным  -  мир  велик:
того, что в нем есть, хватит на всю жизнь.  Я  хочу  узнать  эту  планету,
Нью-Терру, Руго. Я не собираюсь  писать  книгу,  или  какую-нибудь  другую
чушь. Я просто хочу ее узнать.
     Он приподнялся на локте.
     - Поэтому я и пришел повидаться с тобой, -  сказал  он.  -  ты  часть
древнего мира, последняя его часть, не считая пустых развалин и нескольких
рваных страниц в музеях. Но я убежден, что твой народ всегда будет незримо
присутствовать в нас. Потому что сколько бы человек здесь не  жил,  что-то
ваше проникает в него.
     На  его  лице  появилось  загадочное  выражение.  Он  был  теперь  не
пропыленным бродягой, а кем-то иным, кого Руго узнать не мог.
     - До нашего прихода планета была вашей,  -  продолжал  он,  -  и  она
формировала вас, а вы - ее. А теперь ваша земля каким-то образом  изменяет
нас - медленно и незаметно. Когда человек живет  на  Нью-Терре  один,  под
открытым небом, среди больших холмов, когда в кронах деревьев слышны звуки
ночи, мне кажется, он  всегда  что-то  чувствует.  Словно  чья-то  тень  у
костра, чьи-то голоса в шуме ветра и рек, что-то в почве, и это  проникает
в хлеб, который он ест, и  в  воду,  которую  он  пьет...  И  это  -  твой
исчезнувший народ.
     - Может и так, - сказал Руго неуверенно. - Но теперь нас больше  нет.
От нас ничего не осталось.
     - Когда-нибудь, - заметил Мануэль, - последний из людей будет так  же
одинок, как ты. Мы тоже не вечны. Рано или поздно время  наша  собственная
глупость,  наконец,  угасание  Вселенной  настигнут  нас.   Надеюсь,   что
последний человек будет держаться так же смело, как ты.
     - Я не был смелым, - сказал  Руго.  -  Я  часто  боялся.  Иногда  они
причиняли мне боль, и я убегал.
     - Смело - по большому счету, - сказал Мануэль.
     Они поговорили еще немного, затем человек поднялся.
     - Мне надо идти, Руго. Раз уж я остаюсь тут на некоторое  время,  мне
надо спуститься в деревню и найти какую-нибудь работу.  Можно  мне  завтра
снова придти к тебе?
     Руго встал рядом с ним с достоинством хозяина.
     - Я почту за честь, - сказал он серьезно.
     Он стоял, глядя вслед человеку,  пока  тот  не  скрылся  из  виду  за
поворотом тропы. Потом он тихо вздохнул, подумав о том,  что  Мануэль  был
добр. Да, он был первым за сотни лет, кто не испытывал  к  нему  ненависти
или страха, кто был  вежлив,  не  оправдывался,  а  просто  перебрасывался
словами, как одно свободное существо с другим.
     "Как он сказал? - пытался вспомнить Руго. - Один бродяга  с  другим".
Да, Мануэль был хороший бродяга. Завтра он принесет еду - Руго знал это. И
будет сказано больше; дружба станет непринужденней, а глаза  -  еще  более
искренними. Его мучило то, что  он  ничего  не  мог  предложить  со  своей
стороны.
     "Но постой, это возможно!" - его вдруг осенило.
     На дальних холмах раньше  было  много  ягод,  и  кое-что  еще  должно
остаться даже сейчас, в конце сезона. Птицы, звери и  люди  не  могли  все
собрать; а уж искать Руго умел. Конечно, он мог бы  принести  очень  много
ягод, которые украсили бы стол...
     Путь к заветному месту был долгим, и от этой мысли вначале все в  нем
запротестовало. С  ворчанием,  медленно,  Руго  тронулся  в  путь.  Солнце
катилось к горизонту, но до темноты оставалось еще несколько часов.
     Он перевалил через  гребень  холма  и  начал  спускаться  по  другому
склону. Было жарко и тихо, воздух вокруг дрожал, вяло  свисали  листья  на
одиноких деревьях. Высохшая за лето трава резко шуршала под ногами,  камни
с негромким стуком, подпрыгивая, катились вниз по длинному  склону.  Вдали
гряда холмов уходила в голубую дымку. Здесь, наверху было уныло, но Руго к
этому привык, и ему здесь даже нравилось.
     Ягоды... Да, они целыми гроздями  росли  у  Громового  водопада,  где
всегда было прохладно и сыро. Если уж быть точным,  другие  любители  ягод
знали это не хуже него, но они не могли побывать во всех укромных уголках:
крутых откосах, сырых расщелинах и густых зарослей кустарника. Руго же был
здесь хозяином и мог принести достаточно ягод, чтобы наесться вволю.
     Он наискось спустился  по  склону  и  поднялся  на  следующий.  Здесь
деревьев было больше. И, радуясь тени, Руго пошел чуть быстрее.  Возможно,
ему лучше было бы совсем покинуть эту округу и жить в  каких-нибудь  менее
населенных местах. Кто  знает,  может  быть  именно  там  ему  удалось  бы
встретить больше таких людей, как Мануэль. Все-таки люди были  ему  нужны:
Руго чувствовал себя уже слишком  старым,  чтобы  обходиться  без  них,  и
подумал, что там, на окраине, ему будет легче с ними поладить.
     Что ни говори, они - эти Чужаки - были  не  так  уж  плохи.  Да,  они
воевали со всей яростью, на какую только способны, с ненужной  жестокостью
уничтожали то, что им угрожало; они все  еще  воевали  и  друг  с  другом,
обманывая и притесняя соседей; они  были  глупы  и  безжалостны:  вырубали
леса, разрывали землю и осушали реки. Но среди них  находились  и  другие.
Руго часто задавал себе вопрос: мог бы его  собственный  народ  похвастать
большим количеством таких людей, как Мануэль?
     Наконец он вышел на склон самого большого  холма  в  округе  и  начал
взбираться к Громовому водопаду. Пока  Руго  боролся  со  своим  стареющим
телом, поднимаясь по скалистому откосу, он вслушивался  в  отдаленный  рев
низвергающегося потока, наполовину заглушаемого биением  его  собственного
сердца. В пляске солнечного света Руго остановился, чтобы перевести дух  и
утешить себя тем, что тень, туман и прохлада бегущей воды уже недалеко.  А
когда он соберется отправиться в обратный путь, придет ночь и проводит его
до дому.
     Шумящий водопад заглушал голоса детей, но Руго и не  высматривал  их,
зная, что им запрещено приходить в это опасное место без  взрослых.  Когда
он взобрался на вершину каменистого гребня и,  остановившись,  взглянул  в
узкое ущелье, он  увидел  детей  прямо  внизу.  И  сердце  его  болезненно
вздрогнуло.
     Вся компания во главе с рыжеволосым Сэмом Вэйтли  ползала  в  поисках
ягод вверх и вниз по крутым скалам и усыпанному галькой берегу. Руго стоял
на краю обрыва, вглядываясь в них сквозь мелкую холодную  водяную  пыль  и
пытаясь заставить свое трепетавшее тело повернуться и бежать - прежде, чем
они его заметят.
     Но было уже поздно: они увидели его темную фигуру  и  гурьбой  начали
подбираться ближе, карабкаясь по откосу с издевательским смехом.
     - Глянь-ка! - услышал он голос Сэма,  заглушаемый  ревом  и  грохотом
водопада. - Кого мы видим? Старикашка Черныш!
     Камень со стуком ударился в грудь. Руго уже  было  повернулся,  чтобы
уйти, смутно осознавая при этом, что ему от них не убежать.  Но  вспомнил,
что пришел за ягодами для Мануэля Джонса, который  назвал  его  смелым;  и
новая мысль пришла ему в голову.
     Он выкрикнул басом, задрожавшим среди скал:
     - Не сметь!
     - Эй, послушайте, что он говорит, ха-ха-ха!
     - Оставьте меня в покое,  -  закричал  Руго,  -  или  я  скажу  вашим
родителям, что вы здесь.
     Они  остановились  почти  вплотную;  мгновение  было  слышно   только
тявканье собак. Потом Сэм ухмыльнулся.
     - А кто тебя будет слушать, старый тролль?
     - Я думаю,  мне  поверят,  -  сказал  Руго.  -  Но  если  ты  в  этом
сомневаешься - попробуй, тогда узнаешь!
     Мгновение они  колебались,  глядя  в  неуверенности  друг  на  друга.
Наконец Сэм сказал:
     - Хорошо, старый сплетник,  о'кей!  Но  ты  позволишь  нам  остаться,
понял?
     - Ладно, - сказал Руго, и затаенное дыхание вырвалось у него  вздохом
облегчения. Он почувствовал, как болезненно затрепетало сердце, а по ногам
растеклась водянистая слабость.
     Между тем  дети  возобновили  сбор  ягод,  только  уже  без  прежнего
веселья.  Руго  же,  с  трудом  спустившись   с   обрыва,   направился   в
противоположную сторону. Собаки его не преследовали,  и  скоро  он  совсем
исчез из виду.
     Высокие и крутые стены ущелья поднимались по обеим сторонам водопада.
Быстрая зеленая река неслась в белом кипении  -  холодная  и  шумная  -  и
обрушивалась вниз в  покрывале  радужного  тумана.  Шум  наполнял  воздух,
звенел меж утесов и гудел в выдолбленных водой пещерах. Вибрация падающего
потока неустанно сотрясала землю. Здесь было прохладно  и  сыро,  а  вдоль
ущелья постоянно дул ветер. Водопад не был высок - всего  футов  двадцать,
но река грохотала, низвергаясь, с ожесточенным неистовством. Ниже водопада
она была глубокой, быстрой, изобиловала водоворотами и мелями.
     Между камнями - тут и там - росли небольшие кусты и несколько  чахлых
деревьев. Руго отыскал немного больших листьев цуги, свернул из них  кулек
приличных размеров, как учила мать, и начал собирать.
     Ягоды росли на невысоких круглолистных кустах,  что  кучками  ютились
под скалами  и  более  высокими  растениями  -  везде,  где  только  можно
укрыться, так что умение отыскивать их было своего рода искусством. Но  за
плечами Руго был багаж многолетней практики.
     Эта работа действовала на  него  умиротворяюще.  Он  чувствовал,  как
сердце и дыхание  приходят  в  норму;  удовлетворение  и  покой  незаметно
овладели им. Вот так же он часто ходил за ягодами с матерью; то время было
для него более отчетливым, чем все последующие, стершиеся в памяти годы. И
сейчас мать  будто  шла  рядом  с  ним,  показывала  ему,  где  искать,  и
улыбалась, когда он  переворачивал  куст  и  находил  голубые  шарики.  Он
собирал их для друга, и это было замечательно.
     Через некоторое время Руго заметил, что двое детей, маленькие мальчик
и девочка, отбились  от  основной  группы  и  молча  крадутся  за  ним  на
почтительном расстоянии. Он повернулся  и  пристально  посмотрел  на  них,
пытаясь понять, собираются ли они все-таки напасть на него, и те  стыдливо
отвели глаза.
     - Как много вы набрали мистер Тролль,  -  наконец  промолвил  мальчик
застенчиво.
     - Они тут растут, - проворчал Руго, конфузясь.
     - Очень жаль, что они так скверно обошлись с вами, - сказала девочка.
- Меня и Томми там не было, а то бы мы им не позволили.
     Руго не помнил, были они в компании  утром  или  нет.  Это  не  имело
значения. Он подумал, что дети проявляли дружелюбие только  в  надежде  на
то, что он покажет им ягодные места.
     Бывало, он нравился некоторым детенышам Чужаков -  в  меру  взрослым,
чтобы  не  вопить  в  исступлении  от  страха,  и  в  меру  маленьким,  не
отягощенным предубеждениями. Руго отвечал им взаимностью. Эти двое, какова
бы не была причина, тоже говорили по-доброму.
     - Мой  папа  на  днях  сказал,  что  у  него,  нашлась  бы  для  тебя
какая-нибудь работа, - сказал мальчик. - Он хорошо заплатит.
     - А кто твой отец? - спросил Руго неуверенно.
     - Мистер Джим Стакмен.
     Да, мистер Джим Стакмен всегда был добр к нему,  правда  в  несколько
натянутой и неуклюжей манере, свойственной  всем  людям.  Они  чувствовали
себя виноватыми за то, что сделали их деды, как будто это  чувство  что-то
могло изменить. Но все же... Большинство людей были весьма порядочными. Их
главная вина заключалась лишь в том,  что  они  стояли  в  стороне,  когда
другие их сородичи творили зло. Стояли в стороне, молчали и смущались.
     - Мистер Вэйтли не пропустит меня, - огорчился Руго.
     - А,  этот!  -  заметил  мальчик  с  явным  презрением.  -  Мой  отец
позаботится об этом старом ворчуне Вэйтли.
     - Я и Сэма Вэйтли  не  люблю,  -  сказала  девочка.  -  Он  такой  же
скверный, как его папаша.
     - Тогда почему вы его слушаете? - спросил Руго.
     Мальчик выглядел смущенным.
     - Сэм самый большой из нас, - пробормотал он.
     "Да, обычное дело для людей, - подумал Руго. -  Действительно  не  их
вина, что таких, как Мануэль Джонс, среди них единицы. И они сами страдают
от этого больше, чем кто-либо".
     - Вот отличный ягодный куст, - показал Руго. - Можете  обобрать  его,
если хотите.
     Он присел на мшистую кочку и стал смотреть, как они едят,  размышляя,
что, возможно, сегодня все в его жизни  изменилось.  Может,  ему  даже  не
нужно будет уходить отсюда.
     Девочка подошла и села рядом с ним.
     - Расскажите какую-нибудь историю, мистер Тролль, - попросила она.
     - Гм-м!...
     Она вывела его из задумчивости.
     - Мой папа говорит, что такой старина, как  ты,  должен  знать  очень
много всего.
     "Ну конечно, - подумал Руго. Знал он немало, но все это  были  не  те
истории, что можно рассказывать детям. Они не знали голода, одиночества  и
дрожи зимних холодов, слабости, боли и ощущения рухнувшей надежды. И  Руго
не хотелось, чтобы они когда-либо это узнали.
     Но, впрочем, он мог припомнить и еще кое-что.  Его  отец  рассказывал
ему о том, что было раньше и...
     "Твой народ будет всегда незримо присутствовать  в  нас.  Сколько  бы
человек здесь не жил, что-то  ваше  проникает  в  него...  Чья-то  тень  у
костра, чьи-то голоса в шуме ветра и рек, что-то в  почве,  проникающее  в
хлеб, который человек ест, и в воду, которую  он  пьет...  И  это  -  твой
исчезнувший народ."
     - Ну что же, - сказал он неторопливо. - Думаю, так оно и есть.
     Мальчик подошел и сел рядом  с  девочкой,  и  они  смотрели  на  него
большими глазами. Он откинулся назад и погрузился в прошлое.
     - Давным-давно, - начал он, - задолго до того,  как  люди  пришли  на
Нью-Терру, здесь жили тролли, такие же, как я. Мы строили  дома  и  фермы;
как и у вас, у нас были свои песни и легенды. И  я  вам  кое-что  об  этом
расскажу. И, может быть, однажды, когда вы вырастете, и у вас  будут  свои
дети, вы расскажете это им.