ыло назвать красивым - узколицый, с растущими лучами волосами, темными, как у самого Глостера, с мутноватыми глазами. Хорош был только рот - яркий, как спелая ягода.
     Порой Анна не могла сдержать слез, глядя на сына. Ребенок был так слаб, что не имел сил громко кричать.
     - Выправится, - успокаивала герцогиню кормилица, беря маленького принца на руки. Эдуард тотчас переставал хныкать, клал ей на плечо головку, и Анна чувствовала укол ревности, когда видела, что ребенок куда больше любви испытывает к кормилице, чем к ней. Даже отцу куда чаще удавалось добиться от него улыбки. Может, и в самом деле она недостаточно любила Эдуарда, и погибший сын Дэвид занимал его место в ее сердце. Ибо, хотя время и шло, Анну все еще продолжали мучить кошмары, и она все искала в кровавом прошлом тельце погибшего сына.
     Вместе с Ричардом они посетили Йорк. Как члены гильдии Тела Христова они приняли участие в процессии, которая с факелами, крестами и святыми мощами проследовала от аббатства Святой Троицы до Минстера, а затем в городе были устроены в их честь торжественные мистерии, в которых участвовало до полутысячи актеров. Порой Анне не верилось, что именно она окружена всеобщим почитанием. Она была здесь любима, Ричард же приручил Йорк, как это делают талантливые правители, влюбленные во власть как таковую.
     Он был наделен могучей интуицией, умел подбирать людей, готовых отдать жизнь за него, но чем ближе становилась Анна к его делам, тем чаще видела оборотную сторону власти герцога. Мрачное чудовище, что жило в нем, не брезговало ничем. Темницы в Понтефракте и других замках редко пустовали, казни стали обязательной частью празднеств в Йорке, и Ричард никогда их не пропускал.
     - Это политика, - нередко говорил он Анне. - А политика - это кровь, грязь и смрад. Вам, дочери такого человека, каким был Уорвик, никогда не следует этого забывать. Вот уж кто не брезговал ради своих целей никакими средствами, вплоть до того, что готов был пойти на поклон к своему заклятому врагу, убийце его отца Маргарите Анжуйской.
     Анна сидела в кровати с распущенными по плечам волосами, а Ричард, прихрамывая, кружил по роскошной опочивальне их йоркского особняка.
     - Это не совсем так, Ричард Глостер, - негромко произнесла Анна. Она старалась не перечить Ричарду и научилась говорить, избегая глядеть ему в глаза. - Тогда было другое время, и менять цвета Роз было почти модным. К тому же отец был смертельно оскорблен Эдуардом Йорком. Что же касается того, что он не брезговал никакими средствами, - это ложь, и вы сами знаете это. Уорвик мог быть жесток, но бывал и великодушным. Однако всегда оставался благородным рыцарем. Поэтому, несмотря на то, что он был побежден, его помнит вся Англия и слава его бросает свой отблеск и на вас, ибо вы женаты на его дочери.
     Она давно знала, что герцог люто завидует популярности поверженного врага. Порой Ричард даже пытался подражать Уорвику - становился доступен, выказывал отеческую заботу о простых латниках. Но сейчас, слыша вызов в голосе жены, он лишь хищно оскалился.
     - Чушь! Он был просто-напросто чертовски обаятелен. Я же - горбат. Горбат, однако, клянусь Белым вепрем, все еще могу положиться на твердость своей руки!
     Последние слова он произносил, глядя в темную пустоту опочивальни, словно бросая вызов кому-то невидимому. Затем внезапно поворачивался к Анне и принимался твердить, что у них должен быть еще ребенок. Слова его были холодны, словно он говорил в парламенте, без малейшего намека на страсть или нежность.
     - На все Божья воля, - отвечала Анна и, видя, как Ричард гасит ночник, покорно прикрывала глаза.
     Ричарду на этот счет не в чем было упрекнуть супругу. Она никогда не сказывалась усталой или нездоровой. Ему нравились ее блестящие длинные волосы, атласная кожа, хрупкое, нежное тело, которое, как казалось, он может смять и переломить, сожми чуть покрепче. Его возбуждало это ощущение, и порой он не отказывал себе в удовольствии причинить ей боль. Но никогда больше она не выходила за пределы супружеской благопристойности, не проявляла той страсти, того бесстыдства, как в их первую брачную ночь.
     Порой, когда Анна засыпала и он слышал ее ровное дыхание, он зажигал свечу и смотрел на нее. Эта женщина была одной из его многочисленных побед. А побеждать было его главной целью. Побеждать любой ценой. Прирученная, выдрессированная дикая кошка, которая так и не догадалась, как попала в расставленные силки. Об этом знал только он сам и еще трое - Дайтон, Тирелл и Майлс Форест. И, кажется, догадывался Перси. Но Перси будет молчать. Зачем ему портить отношения с герцогом Глостером, да он и не уверен вполне. Правда, Дайтон как-то говорил о неприятной встрече с Оливером Симмелом, когда тот повел себя весьма странно. Этот парень, комендант Нейуорта, весьма умен. Возможно, что-то он и пронюхал, но тоже молчит. Кроме того, он слишком хороший воин, чтобы избавиться от него сейчас, когда на границе вот-вот рухнет шаткое равновесие. Главное, что Анна больше не рвется в Нейуорт, причем потому, что тот же Симмел отговорил ее от этого.
     Ричарда никогда не терзали ни угрызения совести, ни страхи. Его душа оставалась спокойной, если преступления совершались ради намеченной цели. Их было слишком много, они слипались в гигантский ком греха, который - Ричард верил в это - он сумеет искупить постом, воздержанием и дарами церкви. Когда-нибудь... Но пока у него иные задачи. А то, что он женат на женщине, мужа которой погубил... Ричард отворачивался и поправлял подушку. Что ж, он уже давно считал убийство надежным выходом из многих ситуаций. Более того, он понял, что тайное убийство окружает того, кто за ним стоит, ореолом мистической силы. Противники Ричарда стали бояться его не тогда, когда он вершил казни (многочисленность казней изобличает в правителе тирана, и народ не любит его), а когда он стал кумиром толпы, и лишь какие-то не подтвержденные кровавые слухи заставляли сжиматься сердца.
     Когда же ко двору Ричарда прибыл граф Ховард, то Ричард не мешал старому пирату пожирать глазами супругу. Он нередко использовал в своих целях обаяние Анны, ее дар располагать к себе людей. Его давний соперник граф Нортумберленд и несговорчивый, подозрительный епископ Ротерхэм теперь были частыми гостями четы Глостер. А сегодня ему был нужен знаменитый Джон Ховард.
     На Анну же этот титулованный воин произвел двоякое впечатление. Ховард имел благородный облик, но в глазах не было доброты, и она так и не осмелилась поинтересоваться у него судьбой его младшей сестры Джудит Ховард, которая некогда оставила семью ради брака с неким Саймоном Селденом.
     ?В этом человеке, несмотря на его достоинство, есть нечто жесткое, как и в Ричарде. Не нужно долго гадать, чтобы понять, что они придутся по вкусу один другому?.
     И в самом деле, Ховард стал все чаще наезжать в маноры Глостера и даже подолгу гостить у него. Оба вельможи обменивались подарками, устраивали охоты, а в разговорах о политике высказывали сходные мнения.
     Анна старалась теперь как можно реже видеться со старым графом, чьи откровенно алчные взгляды выводили ее из равновесия. Его сын, воспитывавшийся при дворе герцога Глостера, казался ей куда приятнее отца, но, как она заметила, юный Томас Ховард не обладал и сотой долей его решительности.
     Дабы избежать встреч с графом Суррей, Анна отправилась в Шериф-Хаттон, близ которого шли воинские учения и куда стекались новобранцы. Почти каждое утро ее видели наблюдающей с седла, как солдаты с разбегу вскакивают на деревянного коня, сражаются с вращающимся чучелом или часами упражняются во владении мечом или стрельбой из лука и арбалета. Ратники недоумевали, а их командиры ho-глядывали на нее растерянно, когда эта затянутая в шелка герцогиня вдруг давала новобранцам дельные советы. Однако постепенно к ее присутствию привыкли, и солдаты даже начали с улыбками окликать ее, когда из утреннего тумана появлялась всадница на белом легконогом коне. В конце концов, она была дочерью знаменитого воина, да и ее бывшая свекровь полжизни провела в походах. Когда она наблюдала за лучниками, ей было особенно трудно сдержаться.
     - Силы небесные! Да кто же так дергает тетиву! Да и ветер, ветер надо учитывать. Неужто не осталось под небом старой Англии тех прославленных метателей стрел, что решили исход битв под Креси и Пуатье? Клянусь святым Георгием, шотландские горцы засмеют вас, когда вы явите перед ними свое мастерство!
     Кто-то из лучников задорно крикнул, что вольно ей советовать, мол, кто не умеет плавать, тот учит других. На шутника прикрикнули, но Анна уже соскочила с коня и, отбросив за плечи подбитые мехом рукава, взяла у первого же воина его тяжелый лук.
     Вокруг вмиг собралась толпа. Однако дочь Уорвика не ударила в грязь лицом. Она стремительно выпустила одну за другой дюжину стрел так, что они, дрожа оперением, выстроились в прямую линию на мишени. В те дни, несмотря на то, что большинство солдат пользовались арбалетами, в войсках уже появлялись ручные кулеврины и аркебузы - последнее слово военной техники, немало новобранцев просили вооружить их добрым шестифутовым луком.
     Ричарду доложили, что Анна ищет популярности среди ратников, и он остался недоволен этим. При встрече он обошелся с ней крайне сухо и категорически запретил посещать учения войск, аргументировав это свое решение тем, что недоволен ее поведением.
     - Вы, Анна, должны поступать как женщина своего круга. Я хочу, чтобы герцогиня Глостер была достойна своего высокого сана, а не добивалась дешевой славы. Держитесь с простолюдинами благожелательно, если вам угодно, но они должны чувствовать, что вы неизмеримо выше их. Довольно и того, что ради вашей прихоти я терплю эту толстую дуреху-кормилицу.
     Между тем столкновения на шотландской границе стали перерастать в открытую войну. Летом 1481 года шотландский граф Ангус вторгся в Нортумберленд и сжег крепость Бамборо. Осенью того же года Ричард и Перси совершили ответный рейд, однако несколько побед, что одержали англичане на границе, не разрядили обстановки. Теперь только и было разговоров, что о войне; англичане рвались в бой, а Ричард воодушевлял их своими полными яда речами, обращенными против шотландцев. У него поистине был дар внушать своим подданным едва ли не сверхчеловеческую отвагу. Когда Анна наблюдала за супругом в такие минуты, она испытывала чувство странной гадливости. Ей ли было не знать, как циничен на самом деле этот человек. Его способность перевоплощаться казалась ей почти демонической. Но разве сама она не ощутила на себе действие его магического обаяния?
     Почти всю эту зиму Анна провела в Йорке. Ричард разъезжал по манорам, наблюдая за ремонтом пограничной крепости Карлейль, укрепляя гарнизоны пограничных крепостей. А когда началась дождливая, словно поздняя осень, весна, отбыл в Лондон. Вернулся он лишь в начале лета, утомленный и желчный.
     - Лучше бы я не ездил туда, - говорил он Анне, грея у огня озябшие руки. - Этот одышливый боров, мой венценосный братец, позволил вспомнить свои былые военные свершения и решил сам повести войска на шотландцев. Гром и молния! У него едва хватает сил, чтобы передвигаться, и паж постоянно таскает за ним скамеечку, так как Эдуард не в состоянии и десяти минут провести на ногах. К тому же он и на Юге Англии не может удовлетворительно справиться с делами. Подданные ропщут, он требует все новых и новых доброхотных подаяний, якобы на нужды войны с Шотландией, а сам тратит золото на утехи двора. Нэд всегда не мог обойтись без того, чтобы не пускать пыль в глаза. Однако теперь наш красавчик стал столь безобразен, что придворные воротят нос и смеются у него за спиной, когда он по старой привычке начинает отпускать любезности молоденьким леди. Его фаворитка Джейн Шор (Бог весть, чем они теперь занимаются, когда вдвоем запираются в спальне) без конца требует все новых украшений и нарядов. Поистине, она дура, ибо другая уже сколотила бы себе изрядное состояние, а эта живет одним днем, как мотылек. Элизабет, та гораздо умнее. Она добилась невероятных привилегий для себя и своей родни - граф Риверс, только потому, что занят воспитанием наследника, получил титул правителя Уэльса, старший сын Элизабет, Дорсет, стал комендантом Тауэра; Эдуард Вудвиль теперь командует английским флотом. Даже Лайонел Вудвиль, не так давно ставший епископом Солсбери, ведет себя с главою английской церкви Томасом Буршье, словно тот у него на сворке - и старик безропотно выполняет любые его фантазии. Бог мой! А сам Эдуард тянет руки к моему Северу, и это в то время, когда в его доме правят бабы да выскочки. Полоумный сластолюбец, трухлявый пень, возомнивший себя Карлом Великим! Анна отложила в сторону вышивание.
     - Ответьте мне на один вопрос, Ричард. Отчего вы так ненавидите брата?
     Ричард слегка повернул голову. Пламя камина слепило его, и он не сразу заметил, что Анна поднялась с кресла и теперь стоит по другую сторону от него. Какое-то мгновение она словно созерцала герцога без маски, видела того, кто обитал в глубине его души. Никакого намека на человечность. Изувеченное яростью чудовище, зверь во всей его сущности. Она догадывалась о его существовании, но мучительно стремилась убедить себя в обратном. Как жить, зная, что и она, и ее дети в полной власти у этого дракона. И она отшатнулась, торопливо схватившись за наперсный крест.
     В тот же миг Глостер это заметил и сейчас же укрылся в себе. Он белозубо улыбнулся и манерно застонал.
     - Господи, твоя воля, какой упрек! Осмелюсь, однако, напомнить, что между сестрами Невиль также не водилось особой любви.
     Анна все еще дрожала, поэтому ответ ее прозвучал неубедительно.
     Мне трудно судить о чувствах Изабель. Я же никогда не испытывала вражды к сестре.
     - Я тоже не ненавижу брата, - спокойно вымолвил герцог, переворачивая каминными щипцами прогоревшее полено. - Просто я перестал уважать его.
     Молчание Анны было полно недоверия. Ричард стремительно обернулся.
     - Когда-то вы обвинили меня в недостаточной скорби после смерти человека, предавшего вашего отца, - Джорджа Кларенса. Теперь ставите мне в вину, что я недостаточно люблю своего венценосного братца. Меня тошнит от этого лицемерия, Анна. Вам-то уж по крайней мере доподлинно известно, как намеревался поступить с вами Нэд, когда вы были его заложницей. Или вы запамятовали, какое послание вез от Эдуарда во Францию Филип Майсгрейв?
     Анна вздрогнула, услышав имя, которое герцог никогда при ней не произносил. И вдруг стала совершенно спокойна, словно одно это имя могло послужить ей защитой против сатанинской силы, которой был наделен Ричард Глостер.
     Она неспешно опустилась в кресло, утвердив ноги в узких башмачках на резной скамеечке.
     - Я прекрасно помню содержание этого письма, а равно и подпись под ним. Но мой отец глубоко сомневался, что Эдуард Йорк, которого он хорошо знал, мог написать это письмо без чьей-либо подсказки. Мой покойный супруг Филип Майсгрейв сообщил мне однажды, что король Англии, который нередко бывал откровенен с ?разбойником из Пограничья?, как вы иной раз его называете, - написал это письмо под диктовку.
     Больше она не произнесла ни слова. Теперь она наблюдала за Ричардом из-под опущенных ресниц. Давнишнее подозрение, почти забытое. Во время бегства во Францию за ними охотились люди Глостера. Стражники с Белым вепрем на табарах гнались за ними до самого Грэйс-Таррока, где они с Филипом в последний миг успели взойти на борт ?Летучего?. И среди их гонителей был загадочный рыцаре с закрытым лицом, который преследовал их от самого Йорка. Это было очень давно, но порой Анна в деталях вспоминала те события.
     Она смотрела на Ричарда, и ей казалось, что даже в полумраке покоя она различает, как тот напрягся. Но и она тоже замерла, так что, когда в камине с треском обрушились прогоревшие поленья, взметнув столп искр, оба невольно вздрогнули.
     Ричард, прихрамывая, приблизился к ней.
     - Вы, Анна, говорите это так, словно уверены, что именно я пытался шантажировать Уорвика, угрожая вашей жизни.
     Анна растерянно молчала. Ей всегда было трудно предугадать, что предпримет супруг в следующую минуту. Так и теперь, вместо того чтобы уличить его и пролить свет на давнишнюю тайну, она внезапно оказалась в роли обвиняемой. Она не могла опираться только на смутное подозрение.
     Ричард молча удалился. Выглядел он так, словно ему нанесено смертельное оскорбление. Прежде Анна, пожалуй, испытала бы даже чувство вины, но сейчас она слишком хорошо знала, что Ричард невероятно толстокож и слишком многого добился в жизни, чтобы беспокоиться по пустяками. Анна принялась вспоминать его брата. Она с трудом могла представить Эдуарда таким, каким описывал его Ричард. Последний раз она видела его в ту роковую весну, когда решался исход войны Роз. Счастливый Эдуард и Эдуард, выражающий ей соболезнования над телом ее отца. Оказалось, что она помнит его весьма смутно. Куда отчетливее были детские воспоминания, когда она считалась невестой молодого короля. Тогда он казался ей прекрасным, как сам Роланд или все рыцари Круглого Стола вместе взятые. Но ее он уже тогда не воспринимал всерьез, дразнил и подшучивал над ней, но в его шутках не было язвительности, скорее некое ленивое добродушие. Даже когда она бранилась во время торжественных церемоний, прятала под крышкой блюда в центре пиршественного стола дохлую кошку, а во время процессий прыгала и толкалась, он никогда не пенял ей, а просто делал вид, что ничего не замечает. Возможно, что она даже была по-детски влюблена в него, но вскоре забыла об этом, когда в ее сердце поселилась обида против него. Он начисто забыл о ней, едва за нею захлопнулись двери аббатства. По крайней мере, когда она узнала, что он женился на другой, она не слишком страдала, лишь вздохнула при мысли, что так и не бывать ей королевой. А затем - это письмо и, и образ красавца-жениха превратился для нее в олицетворение всего подлого и бесчестного. И она долго не понимала, на что опирается преданность Филипа Майсгрейва своему королю, пока тот однажды не рассказал ей, какой разговор был у него с Эдуардом, когда их вместе содержали в узилище по приказу ее отца, графа Уорвика. Наверное, Филип передал ей это чувство, и поэтому она не доверяла словам герцога Глостера о брате.
     Правда, ее уверенность несколько поколебалась, когда, как и предвидел Ричард, Эдуард погубил кампанию против шотландцев. Это было особенно прискорбно, если учесть, что летом Джон Ховард разбил на море шотландский флот и сжег прекрасно укрепленную крепость Блэкнес. Теперь вся Англия ждала победы на суше, но по вине короля, пожелавшего быть главнокомандующим, наступления не последовало. Король остался на Юге, сославшись на дурное самочувствие и очередную ссору меж Вудвилями и Гастингсом. Поэтому, когда он наконец прибыл в Ноттингем, чтобы встретиться с Ричардом, толпы народа довольно вяло приветствовали короля, но срывали шапки и неистово вопили, когда появлялся герцог Глостер, дававший всем понять, что вскоре он заставит шотландцев сыграть на их волынках коронах.
     Король Эдуард IV прибыл с многочисленной свитой, кортеж его растянулся едва не на милю, и все же английский монарх представлял собой прискорбное зрелище. Его внесли в зал Ноттингемского замка в паланкине, ибо он так ожирел, что передвигаться самому ему было тяжело. Лицо его расплылось, прямой некогда нос казался крошечным на широком желтом лице, лучистые глаза спрятались среди складок жира. Одетый в златотканый долгополый камзол-пелерину, он напоминал какого-то языческого идола, а сквозь облако ароматов духов и притираний явственно пробивался кислый душок пота, свойственный всем чрезмерно полным людям.
     И все же, когда Эдуард улыбнулся, обнажив превосходно сохранившиеся ровные зубы, словно на миг промелькнуло в нем что-то от былой красоты. Анна наблюдала встречу братьев, и ее поразило, что улыбка Эдуарда была светлой и открытой, Ричард же, изящно опирающийся на трость, элегантный, несмотря на увечья, улыбался скупо и желчно. Он вполне мог позволить себе так держа