вшего работу брадобрея. Еще раз полюбовавшись сиянием рубинов, он негромко бросил:
     - Посмотрим, устоит ли против них малютка Анна Невиль.
     Дайтон, подававший Глостеру сапоги для верховой езды, невольно выронил один из них.
     - Что вы сказали, милорд? Анна Невиль?
     Ричард расхохотался.
     - Ага, даже тебя, мой невозмутимый Джон, проняло это известие? Мой венценосный братец - видел бы ты, как у него отвисла челюсть, когда я сообщил, что собираюсь просить ее руки. Но, крест честной, что вас так удивило? Ей пятнадцать, она богата, знатна. Ведь никто не разевал рот, когда Кларенс женился на Изабелле Невиль.
     - Да, но в ту пору Уорвик не был врагом короля Эдуарда, - хмуро буркнул Дайтон.
     - А уж это, милейший, не твоего куцего ума дело. С помощью Дайтона Ричард облачился в дорогу. Он не любил, когда вокруг суетилось много слуг, считая, что это отнимает бездну времени, к тому же он не желал, чтобы кто-то разглядывал его увечное тело.
     Когда все было готово, герцог оглядел себя с ног до головы.
     - Ну как, гожусь я на роль жениха? - И негромко зло рассмеялся.
     Во всем, даже в одежде, Глостер продумывал до мелочей каждую деталь. Его длинный камзол из пурпурного, расшитого золотом атласа, был скроен так, чтобы хоть отчасти скрыть недостатки фигуры. Пышные буфы рукавов укорачивали руки, тяжелая золотая цепь на груди отвлекала внимание от горба. Каблуки сапог были различной высоты, чтобы скрадывать хромоту. Голову герцога венчала небольшая, усыпанная самоцветами шляпа, а на плечи ему Дайтон накинул черный бархатный плащ с пышным меховым воротником.
     - Теперь пора. Via ! - бросил Глостер, на ходу натягивая перчатки.
     Во дворе, в сыром предрассветном тумане, позевывая и кутаясь в плащи, толпилась немногочисленная свита герцога. Ричард стремительным рывком вскочил на белоснежного красавца скакуна в золоченой наборной сбруе и с места пустил его в карьер.
     Небольшая кавалькада прогрохотала по улицам Йорка и покинула его пределы. Был тот час, когда колокола окрестных монастырей созывают верующих к ранней мессе.
     Аббатство Киркхейм, в стенах которого пребывала младшая дочь графа Уорвика, располагалось в пятнадцати милях от города, и герцог, щадя коня, перешел на мерную рысь.
     Дорогой он размышлял. В последний раз он видел Анну Невиль семь лет назад. Это была худенькая нескладная дурнушка с веснушчатой кожей, узкими невыразительными глазами и крупным ртом. Она все время улыбалась, и было заметно, что в верхнем ряду у нее недостает зуба.
     Манеры девчонки были ужасны. Сидя за столом, она чавкала, несла жуткую чушь, причем, выросшая среди солдат отца, не стеснялась пускать в ход любое крепкое словцо, какое приходило на ум. Насколько Ричард помнил, она не ходила, а носилась вприпрыжку, по-мальчишески насвистывая, и, если начинала болтать, никто не мог вставить ни слова.
     Когда одна знатная дама попыталась угомонить ее, Анна по-площадному обложила ее, посулив вдобавок, что, как только станет королевой, первым делом велит четвертовать ее. Придворных шокировало поведение девочки, но все молчали, так как за ней стояла тень ее грозного отца.
     Уорвик же словно не замечал взбалмошных выходок Анны. Он с обожанием поглядывал на нее, и удивительно, сколько нежности выражало тогда его обычно скептическое и недоброе лицо.
     Любопытно, смирила ли святая обитель хоть отчасти эту дикарку? Впрочем, Глостер был уверен, что в любых обстоятельствах сумеет справиться с дюжиной таких, как взбалмошная дикарка.
     Оторвавшись от своих мыслей, Ричард вдруг обнаружил, что впервые за все эти дни тучи разошлись и день занимается по-весеннему свежий и ясный. Доброе предзнаменование, решил он и дал коню шпоры.
     Кавалькада вынеслась на холм, и герцог и его свита увидели расположенное в долине аббатство Киркхейм. Обитель располагалась среди округлых йоркширских холмов, поросших лесами прекрасных медных буков.
     Основанный в XII веке монастырь августинцев значительно расширил свои владения за последние столетия. Старый арочный мост, помнивший еще тамплиеров, вел к древним стенам. Послеполуденное солнце мягко озаряло многочисленные шпили и колоколенки, обширные внутренние дворы, окруженные крытыми галереями, высокие выбеленные стены с бойницами. Воздух в долине гудел и колебался от колокольного звона. У ворот аббатства толпились нищие и калеки.
     Спустились с холма, и, наконец, копыта коней загрохотали по деревянному настилу моста. Монастырский двор был вымощен плоскими плитами и чисто выметен. Облаченные в черные рясы монахи склонились в поклоне перед герцогом, а по широкой деревянной лестнице уже спускался сам настоятель - отец Ингильрам.
     - Ваше высочество! Ваше высочество! Benadico, Benadico !
     Герцог легко соскочил с седла. Великолепный наездник, на земле из-за хромоты он казался неуклюжим. Приземистый и тучный аббат, и горбатый герцог были почти одного роста.
     - Пойдемте к вам, святой отец! - воскликнул Глостер; по-приятельски подхватывая аббата под руку - И распорядитесь подать обед. Не люблю поститься, а ваша кухня, если мне не изменяет память, пользуется доброй славой
     Пока аббат отдавал распоряжения, Глостер ожидал его в жарко натопленной комнате.
     Опустившись в широкое, обитое штофом кресло, он огляделся и присвистнул. Эта комната скорее напоминала покои хорошенькой женщины, нежели духовного лица. Повсюду ковры, бахрома, легкая резная мебель, вдоль стен - лари, на которых разбросаны шелковые подушки, а на низенькой кушетке перед камином, по восточной моде, - великолепная шкура барса. Аромат жасминовой эссенции был так силен, что голова шла кругом.
     Глостер усмехнулся. Нет, его преподобие не в состоянии отказаться от своих мирских привычек. Несколько лет назад это стоило ему епископского посоха.
     Речь тогда шла о том, кому возглавить Йоркскую епархию. Ингильрам, принадлежавший к одному из знатных семейств северной Англии, был среди основных претендентов, однако многие священнослужители высказывались против него, обличая аббата в сластолюбии, чревоугодии и иных грехах, которые не совместимы со столь высоким саном.
     Аббат поклялся всеми святыми, что одолеет дьявольские искушения, однако это не помогло. В дело вмешался Уорвик, и епископом Йоркским был избран его родной брат Джордж Невиль, имевший духовное звание.
     Глостер знал: отец Ингильрам люто ненавидит нынешнего епископа и, поскольку между Уорвиком и королем Эдуардом воспылала вражда, лелеет надежду на его смещение. Между тем Эдуард ничего не имел против Джорджа Невиля, который доказал ему свою верность, обвенчав с Элизабет Грэй. К тому же Джордж Невиль состоял в переписке с его святейшеством папой Павлом II, и это послужило доводом в пользу того, чтобы брат злейшего врага короля остался в епископской должности.
     Достопочтенному Ингильраму ничего не оставалось, как вновь окунуться в бездну порока, но, и греша, он не терял надежды на то, что когда-нибудь обстоятельства изменятся.
     Аббат Ингильрам был человеком крайне изнеженным. Его объемистый живот скрывала шелковая сутана, отороченная драгоценным мехом и вышитая мелкими жемчужинами, а толстые, волосатые, беспрерывно шевелящиеся пальцы были унизаны перстнями, стоимость которых составляла половину графства.
     Монашеский капюшон, закрепленный под жирным подбородком застежками из чистого золота, был откинут, и открывал круглую, как костяной шар, голову с венчиком черных, зачесанных на лоб волос и свежевыбритой тонзурой. Мягкое, чересчур мягкое на первый взгляд лицо, казалось простоватым и исполненным добродушия, но, приглядевшись по внимательнее, можно было заметить, что заплывшие жиром, по-медвежьи зеленоватые глазки аббата проницательны и лукавы.
     Сейчас они напряженно пытались прочесть на лице могущественного брата короля, с чем он пожаловал в аббатство, ибо сей молодой горбатый герцог никогда ничего не предпринимал без дальней цели.
     Тем временем подали обед. Ингильрам постарался угодить гостю, и теперь перед проголодавшимся Ричардом возвышался большой румяный пирог с олениной, компанию которому составили тушеные фазаны, рябчики в миндальном молоке, всевозможные паштеты и мягкие белые сыры с тмином. В высоких графинах плескалось превосходное вино.
     Герцог пригласил аббата разделить трапезу и, энергично жуя, повел разговор издалека. Об установившейся наконец-то погоде, о здоровье короля Эдуарда, о делах аббатства, о голоде, угрожавшем провинции.
     Ингильрам сначала ел понемногу и помалкивал, следя за важным гостем. Он знал, что за напускной оживленностью герцога кроется нечто, заставившее его покинуть Йорк и явиться в аббатство. Однако отец Ингильрам был слаб: еда и питье кружили ему голову, и в конце концов он распустил пояс и принялся уплетать за обе щеки, вытирая руки о скатерть и болтая с герцогом о делах.
     - Вы говорили о голоде? Клянусь Господом нашим, это так. Толпы оборванцев отираются вокруг монастыря, клянча подаяние. Из благочестивых побуждений я творю милостыню, но вовсе не обязан кормить и поить всех бездельников, которые не сумели позаботиться о себе с осени.
     Аббатство? Наши амбары полны. Мои монахи не бездельничают: солонина, вино, мука - всего в изобилии. Обновлена церковь, починены крыши, построен новый подъемный мост. Ах, ваша милость! При таком опыте под моей рукой мог бы процветать не только монастырь, но и целая епархия.
     Глостер деликатно ушел от обсуждения этого вопроса, однако аббат снова и снова гнул свое.
     - Как могло случиться, что родной брат злейшего врага государя значится его духовным наставником и епископом Йорка?! Поистине, люди порой не ведают, что творят. За что ни возьмется Невиль, все идет прахом. Расходы, - Господи, какие расходы! Ехеmpi gratia  куда девались средства, предназначенные на приюты для сирот? Я скажу вам. На пополнение епископской библиотеки. А пожертвования на больницы для бедных?
     - Ваше преподобие, - мягко перебил Глостер. - Но ведь и вы доброхотные даяния прихожан не всегда расходуете по назначению.
     Ричард сделал жест, как бы обводящий покои. Аббат отложил крылышко фазана и с оскорбленным видом выпрямился в кресле.
     - Клянусь Крестом, в который верю, эти траты необходимы для поддержания престижа аббатства. Paryo сопtonus  - вот мой девиз. Церкви же нужно процветание, дабы чернь, чувствуя свое ничтожество, склонялась пред нею.
     - Не думаю, что черни случалось толпиться в этом покое, - с улыбкой заметил Глостер. - Однако, святой отец, я привез с собой бумагу, в которой записаны мои пожертвования в пользу монастыря. Взгляните на нее и скажите, заслужил ли я этими ничтожными подношениями милость нашей святой матери-церкви и вправе ли именоваться ее смиренным сыном?
     Ингильрам пробежал глазами перечень пожертвований, и лицо его расплылось.
     - И я, и мои монахи готовы до скончания веков поминать вас в своих молитвах, ваша милость.
     Тем не менее, он ждал. Пришло время, и герцог готовился сообщить, чего ради он явился в аббатство.
     Ричард встал и, прихрамывая, прошелся по комнате. Аббат последовал за ним. Сквозь мутноватые стекла полукруглого окна было видно, что солнце уже высоко поднялось над лесом. Не оборачиваясь, Ричард спросил:
     - Как вы думаете, досточтимый отец, что привело меня в Киркхейм?
     Настоятель пожал плечами.
     - Человек несовершенен. Как узнать, что творится в душе другого, пока тот не разомкнет свои уста?
     - Аминь. Великолепно сказано, отец Ингильрам. Однако от вас у меня секретов нет. Я прибыл сюда ради малютки Невиль.
     Он обернулся. Аббат какое-то время растерянно смотрел. на него, затем судорожно сглотнул.
     - Я бы мог догадаться. Ричард усмехнулся:
     - Так как она поживает? Все так же varium et mutabile?
     - Как сказать...
     Аббат замялся. Ричард ухмыльнулся и похлопал ладонью по столешнице.
     - Если судить по вашему ответу, преподобный отец, вы ничего не можете к этому добавить. Ингильрам не стал упорствовать.
     - Мой грех. Пока леди Анна была невестой короля Эдуарда, я уделял ей немало внимания. Но потом... Видите ли, у племянницы епископа Невиля ужасающий характер. Так что, когда государь - да благословит Господь священную особу его величества - на свое счастье обвенчался с леди Элизабет Грей, я прекратил посещения женской обители и более не виделся с леди Анной. Но она по-прежнему живет в аббатстве и, судя по всему, вполне готова принять постриг. По крайней мере, мать Бриджит предлагала ей отрешиться от мира и посвятить себя небесам. Однако... ваша светлость, вам, пожалуй, следует поговорить об этом с самой настоятельницей.
     - Что ж, отведите меня к ней.
     Они вышли на широкий монастырский двор. Мимо сновали монахи в капюшонах, пощелкивая четками и бормоча молитвы. Солнце светило по-весеннему, небо отражалось в глубоких лужах. Под навесами темнели аккуратно сложенные поленницы. Двое монахов-трудников в подоткнутых до колен подрясниках возились у свинарника, и ноздри Ричарда защекотал крепкий навозный дух.
     Между тем они достигли высокой белой стены, что отделяла обитель сестер-бенедиктинок от всего остального аббатства. Там виднелись постройки, палисадники, фруктовый сад. Темные дубовые ворота были наглухо закрыты, но рядом с ними находилась калитка, к которой и направился аббат Ингильрам со своим высокородным спутником.
     Однако внутрь их впустили не сразу. Лишь когда сама мать-аббатиса вышла им навстречу и настоятель объяснил ей, кто его спутник, она, не вымолвив ни слова, жестом пригласила их войти.
     Едва взглянув на нее, Ричард, кое-что понимавший в людях, ощутил, сколь велика разница между настоятелями мужской и женской обители. Если отец Ингильрам был сластолюбив и сговорчив, то мать Бриджит выглядела подлинной фанатичкой, суровой и непримиримой. К отцу Ингильраму она относилась с явным пренебрежением, была немногословна и крайне нелюбезна.
     Глядя на эту высокую изможденную женщину с мрачным болезненным лицом, Глостер ощутил, в каких жестких руках находится монастырь. Наверняка она и сама строго следует уставу во всем - спит на грубых простынях и соломе, не пропускает ни одного поста, подвергает себя бичеванию и носит на теле рубаху из грубой шерсти. И никому ни малейшей поблажки, а за пустячные прегрешения - суровая кара.
     В женском монастыре царила тишина. Продвигаясь по узким и мрачным, но идеально чистым коридорам за настоятельницей, Ричард поразился, насколько здешняя обстановка отличалась от веселого гомона мужской обители. Лишь одна монахиня с опущенной головой повстречалась на их пути, скользнув тихо, как тень, и едва ответив на благословение отца Ингильрама. На Глостера она даже не посмотрела. Герцог оглянулся, желая узнать, не проявит ли она обычное для монахини любопытство, но нет - та даже не повернула головы.
     Уорвик знал, что делал. Только такой нрав мог укротить необузданный характер Анны.
     Между тем они вошли в небольшую полутемную комнату, и мать Бриджит предложила им присесть. Ричард невольно сравнил суровую простоту этого покоя с роскошью апартаментов Ингильрама и вновь подумал о неприязни, которая неизбежно должна была существовать между настоятелями этих двух монастырей.
     Усадив гостей, настоятельница сухо осведомилась, чему обязана столь высокой чести. Так же, как и аббату Ингильраму, Глостер передал ей список пожертвований и даров, желая расположить к себе аббатису, а уж затем разузнать у нее то, чего не смог выяснить у аббата. Но настоятельница, пробежав глазами пергамент, лишь легким кивком выразила свою благодарность.
     Все в ней раздражало Ричарда, и он решил перейти прямо к сути дела.
     - Насколько мне известно, в вашей обители уже несколько лет пребывает дочь графа Уорвика.
     Говоря это, он глядел ей прямо в глаза. Лицо аббатисы казалось бесстрастным, однако при упоминании о леди Анне по нему мелькнула легкая тень. Лишь мгновение, но Ричард заметил все и был поражен. Словно застывший лик изваяния осиялся светом нежности. Потеплели глаза, дрогнула складка тонких губ.
     - Отец девицы долгое время находится на континенте, но я как его родственник и кузен считаю своим долгом поинтересоваться, как поживает моя двоюродная племянница.
     Аббатиса коротко взглянула на него, но, ничего не ответив, продолжала молча перебирать четки. Ее молчание пугало и злило Ричарда.
     - Вы не поняли вопроса, матушка? - мягко осведомился он, но в его тоне звучало нетерпение.
     - Мы, посвятившие себя Христу, мало знаем о мирских делах. Однако кое-что становится известно и в нашей тихой обители. Это-то и вынуждает меня ответить столь высокому гостю, что сведения об Анне Невиль получит лишь ее отец или человек, который явится с полномочиями от него. Ричард покачал головой.
     - Я не совсем понимаю вас, преподобная мать. Но хочу заметить, что я прибыл издалека отнюдь не из праздного любопытства. И я желаю знать, как все это время жила леди Анна, изменился ли ее нрав, и если изменился, то как отнеслась она к тому, что была расторгнута ее помолвка с нашим царственным братом?
     Аббатиса глядела прямо в лицо Глостеру.
     - Я уже сообщила вам, ваша светлость, что ответ за леди Анну я буду держать только перед ее отцом. Ричард тонко улыбнулся.
     - Сущий вздор, матушка. И то, что вы не хотите отвечать, так же глупо, как и небезопасно для вас. В вашем упрямстве я усматриваю неповиновение королю. Негоже, чтобы одним из лучших монастырей королевства управляла женщина, неприязненно относящаяся к дому Белой Розы. Я прибыл сюда по воле Эдуарда, и, окажись Анна Невиль хоть в самой неприступной крепости королевства, я бы добился встречи с ней. Это касается и вашей обители.
     Аббатиса побледнела, но твердо ответила:
     - С чего бы это Йоркам угрожать церкви? Хотя, видит Бог, английские государи всегда спорили с ней и всегда оставались внакладе. Достаточно вспомнить Генриха Плантагенета .
     - Эта девушка отдана на попечение церкви, и, что бы мне ни грозило, я не позволю причинить ей вред.
     Глостер развел руками.
     - Призываю Господа Бога в свидетели, что никто не имеет против Анны malice ргореnse . Однако, насколько мне известно, ваш устав не воспрещает воспитанницам монастыря свиданий с близкими. Мне необходимо увидеться с дочерью графа Уорвика.
     Аббатиса задумалась. Глостер не остановится ни перед чем, чтобы привести свою угрозу в исполнение. В то же время она не могла запретить свидание воспитанницы обители с близкими.
     - Ваше родство не столь очевидно, чтобы я могла разрешить...
     Она колебалась. Глостер понял это. По опыту он знал, что, стоит одной из сторон дрогнуть, другая должна удвоить усилия. К тому же ему опротивело играть роль смиренного сына церкви, и теперь он повел себя как один из сильных мира сего - решительно и твердо.
     Приблизившись к настоятельнице, он властным жестом протянул ей футляр с украшениями для дочери Уорвика.
     - Передайте это леди Анне и подготовьте ее к свиданию со мной. Через час я снова буду здесь.
     Не сказав более ни слова, он вместе с Ингильрамом покинул покой, оставив растерянную настоятельницу наедине с драгоценностями.
     Ричард рассчитал верно. Девушка, выросшая вдали от двора, среди глухих стен отдаленного монастыря, поневоле будет очарована, и столь ослепительный подарок расположит ее к гостю. Герцог, конечно, не льстил себя надеждой, что Анна не помнит горбатого брата своего бывшего жениха, - в свое время она дразнила его за увечья, - но монастырь должен был смягчить ее нрав. К тому же - Ричард был в этом уверен - он владел искусством льстивыми речами привлекать к себе женщин.
     Однако через час, когда он, уже без аббата, предстал перед настоятельницей, его ждало разочарование. Вернув ему футляр с драгоценностями, аббатиса Бриджит сухо заявила, что Анна Невиль возвращает рубины и категорически отказывается встретиться с Ричардом Глостером.
     Герцог опустил голову, желая скрыть досаду и злость. Девчонка, оказывается, до сих пор не угомонилась из-за истории с несостоявшимся замужеством.
     - Матушка Бриджит, - вкрадчив