накрыв на стол, присела у дальней стены с Юдиком, чтобы не мешать беседе. Однако Эмма и Атли молчали. Эмма почти не прикасалась к еде, юноша же ел жадно, лицо его казалось осунувшимся и утомленным.
     - Ролло взял Шинон, - наконец сказал он, отставляя чашу с сидром. - В Сомюре слишком много пленных и добычи, поэтому большая часть завтра будет отправлена по Луаре во владения моего брата.
     Он внимательно поглядел на девушку из-под светлой челки.
     - Я завтра уеду. Ролло одному мне доверяет перевозку пленных и груза.
     Эмма безотрывно глядела на него.
     - А я? - спросила она с невольным беспокойством в голосе. - Что будет со мною?
     - Я не могу взять тебя с собой. Плаванье обещает быть опасным и трудным. Слишком много добычи, и мне придется за всем наблюдать. Со мной отправится и большая часть воинов, а такая красавица, как ты, на корабле может стать источником раздоров. Ролло приказал оставить тебя здесь.
     У Эммы все поплыло перед глазами. Она побледнела, непроизвольно рванув шнуровку у горла. Она до сих пор не могла избавиться от неприязни к Атли, однако вынуждена была признать, что уже привыкла чувствовать себя под его защитой и покровительством.
     Остаться же в лапах оборотня Ролло... От страха и отчаяния она почувствовала дурноту.
     Заметив, что ей не по себе, Атли торопливо шагнул к ней, и девушка схватила его за руку.
     - О, я прошу тебя, Атли, не оставляй меня одну!
     Юноша был тронут мольбой, звучавшей в голосе своей неукротимой красавицы. Он с осторожностью улыбнулся:
     - Но это невозможно. Ролло приказал мне.
     Рядом возникла Тетсинда, выбравшаяся из своего угла.
     - О, благородный господин Атли, не оставляйте нас без своего высокого покровительства! Что мы будем делать без вас? Кто нас защитит?
     - Ролло, - ответил молодой норманн. - Он дал слово, что будет охранять и заботиться о вас. Он не обидит вас. Надо только быть покорной, Эмма.
     И хотя его последние слова относились к девушке, при этом Атли выразительно смотрел на Тетсинду, ибо невзирая на то, что все эти дни Эмма была спокойна, он чувствовал в ней дремлющую энергию сопротивления.
     Однако сейчас девушка казалась только растерянной и испуганной.
     - Ради всех ваших богов, Атли! Возьми меня с собой.
     Она взглянула на него, и сердце юноши затопила нежность. Однако он сокрушенно покачал головой.
     - Нет, Эмма, Ролло прав, и мне не стоит отправляться в плаванье с тобой. Я скоро вернусь, и тогда ты проделаешь путь в Нормандию со всеми удобствами, как благородная дама, а не жалкая пленница.
     Эмма резко оттолкнула его руки.
     - Ролло, всегда Ролло! Как можно полагаться на слово этого кровавого оборотня, живого мертвеца? Этого чудовища?
     Атли с любопытством спросил:
     - Отчего ты называешь моего брата оборотнем и живым мертвецом?
     Девушка прищурилась.
     - Потому что мне известно, что, еще когда я была ребенком, его убили, пригвоздив мечом в разграбленном им же Байе.
     К ее изумлению, Атли расхохотался.
     - О, Один! Нет, клянусь, Ролло был бы поражен, узнав, какие ходят слухи на Луаре! Нет, Эмма, в Байе был убит не мой брат, а его отец Рольв Пешеход, на которого Ролло-младший удивительно похож. Их беспрестанно путают, а еще чаще принимают за одно лицо. Но поверь, мой брат всегда бывает крайне недоволен, когда ему приписывают деяния и славу его отца.
     - Кровавую славу, - медленно проговорила Эмма.
     Она не могла определить, что чувствует, узнав, что Ролло вовсе не оживший мертвец. Разве что суеверный страх перед ним ушел. Но облегчения она не ощутила. Какая разница, отец или сын Ролло разграбили город Байе и убили графа Беренгара и ее молочного брата, отец ли, сын ли, - оба они кровожадные хищники. Каково зерно, таков и росток...
     На другой день Эмма наблюдала за отплытием судов. Туда все еще сносили тюки с добычей, сгоняли скот, перво-наперво лошадей, которых северные язычники ценили превыше остального. Девушка видела, как Ролло долго, с наслаждением оглаживал великолепного вороного жеребца, который, если она не ошибалась, принадлежал прежде Эврару Меченому. Потом на корабли погнали людей, сначала женщин с детьми, потом мужчин. У Эммы сжималось сердце, когда она узнавала лица поселян из Гилария-в-лесу. Викинги, очевидно, отобрали главным образом мастеров. Она видела, как шли одноглазый великан кузнец Одо - отец Вульфра-да, следом шорник и гончар из Гилария и многие другие. Монахов викинги не ставили ни в грош. Эмма заметила, как насильник Рагнар грубо пнул старого брата Тилпи-на. Тот, кряхтя, поднялся на ноги и, поскольку за ним никто не следил, пошатываясь, отошел в сторону и уселся на обломок стены, упершись локтями в колени и свесив голову. Брат Тилпин был растеряй и угнетен и, очевидно, не знал, что делать. На него никто не обращал внимания. Эмма подумала, что, решись старик уйти куда глаза глядят, его бы никто не стал удерживать. Однако маленький брат-ключарь сидел, не двигаясь, потом с кряхтением поднялся и зашлепал босыми ногами в сторону, где размещались остальные пленные. У Эммы защемило в груди при виде жалкой фигуры ее ворчливого наставника.
     Когда три драккара, равномерно вздымая ряды весел, исчезли за поворотом реки, среди руин Сомюра воцарилась тишина. Оставшиеся викинги, сидя на земле, лениво бросали кости, полировали наконечники копий либо пели какие-то нескончаемые заунывные песни. Эмма замечала фигуру их предводителя в темном плаще то на стенах с часовыми, то беседующим с норманнами, следившими за приготовлением пищи в котлах. Девушку всякий раз бросало в дрожь при одной мысли, что этот язычник вознамерится подняться в башню. В какой-то момент Эмме показалось было, что он направляется в ее сторону, и она похолодела. Однако когда Эмма вновь выглянула в окно, то увидела, что Ролло сидит без рубахи на низкой скамейке я, вращая, ногами точильный камень, правит на нем лезвие длинного кинжала. Его мощные мускулы лоснились на солнце.
     Эмма невольно коснулась шрама на скуле, оставленного кулаком варвара. Она видела, как Ролло взял щит и, протерев его, стал бриться, глядя в него как в зеркало. Она отметила, что делает он это левой рукой, и нахмурилась, вспомнив, что Пипина Анжуйская всегда строго отчитывала молоденькую сестру Агату, которая тоже была левшой, добавляя, что все истинные христиане пользуются правой рукой, а левши - дьяволово семя. Но скромная и бессловесная сестра Агата (упокой, Господи, ее смиренную душу), с ее кроткими серыми глазами и ласковой улыбкой, была сущий ангел, Ролло же, обладавший неимоверной силой, подвижностью, дьявольским громким смехом и топорными ухватками, был сам сатана.
     ?Хоть бы ты перерезал себе глотку, язычник!? - пожелала Эмма, наблюдая, как он скребет кожу сверкающим свежеотточенным лезвием.
     И в самом деле - Ролло, вздрогнув, отвел от лица кинжал. С довольной улыбкой Эмма увидела, что струйка крови стекает по его подбородку и Ролло, склонившись к своему отражению, разглядывает ее. Неожиданно он повернулся и посмотрел прямо в ее сторону. Эмма в страхе спряталась за ставнем. ?Неужели он почувствовал мой взгляд? Воистину, это сам нечистый!?
     Она долго не осмеливалась взглянуть на своего врага, пока ее внимание не привлек лязг стали. Осторожно приблизившись к окну, она увидела, как Ролло, держа в каждой руке по мечу, ловко отбивался от двоих наседающих на него норманнов. Схватка их была столь яростной, что девушка не сразу поняла, что это всего лишь потешный бой. Ролло нападал, отступал, аэрировал удары. Молнии клинков сверкали сквозь поднятую сражавшимися пыль, то скрещиваясь со звоном в брызгах искр, то со свистом рассекая воздух. Несмотря на то, что на ярла наступали с двух сторон, он отбивался со спокойной уверенностью и даже порой кричал что-то шутливое своим противникам. Его литые мускулы перекатывались под смуглой блестящей кожей, сплетаясь, как змеи. Несмотря на внушительную комплекцию, викинг двигался удивительно легко, пожалуй, даже грациозно. Каждое его движение выдавало звериную гибкость и силу мышц. Несмотря на то, что бой был потешным, силы и стремительности его ударов хватило бы, в случае небрежности противников, чтобы тотчас отправить их в иной мир или, при благоприятном исходе, тяжело ранить. Но и противники Ролло не уступали ему в мастерстве. Столпившиеся вокруг викинги возбужденно шумели, подбадривая бойцов. Привлеченные схваткой дети с восторгом глазели на нее, хлопая в ладоши и смеясь. Даже возившиеся со скотиной женщины бросили работу, приблизились и застыли, не в силах отвести взгляд.
     Эмма вдруг тоже поймала себя на том, что, как завороженная, следит за поединком. Это поразило ее. Что могло быть захватывающего в опасной игре этих палачей? Она и раньше не раз видела, как бьются в селении парни на палках или упражняются, приезжая в Гиларий, вавассоры Фулька Рыжего. Ей нравилось наблюдать за ними, но ничего, кроме любопытства, она не испытывала. Сейчас же на какое-то время она даже забыла о своей ненависти к норманнам, захваченная красотой и совершенством поединка.
     ?Как грозная песня... Песня?.. - печально подумала она. - Боже, храни бедных франков от столь искусных воинов тьмы?.
     Она видела, как Ролло, не переставая улыбаться, поймал на сверкающее лезвие меча клинки своих противников, оттолкнул их и, отскочив, вновь ждал нападения, сверкая ослепительными зубами. Помимо воли Эмма испытывала смутное влечение к варвару и гневалась на себя за это. В конце концов она процедила сквозь зубы со ставшей уже привычной злостью:
     - О, чтоб вы искромсали друг друга, пожиратели падали!
     Но несмотря на то, что поединок длился довольно долго и продолжался в неослабевающем темпе, выносливость не подводила северных воинов, а ловкость и изощренность их выпадов, казалось, не имеет себе равных.
     Наконец Ролло, увернувшись от одного из противников, свалил его неожиданным ударом ноги. Аевой же рукой, отбив выпад, он задел мечом оставшегося на ногах бойца. Случись такое в настоящем бою, этот разящий удар мог бы оказаться смертельным, но Ролло успел умерить на полдороге силу клинка и отскочить в сторону. Однако на плече противника все же проступила кровавая отметина. Воины вокруг зашумели, громкими криками выражая одобрение предводителю, а тот, неудержимо смеясь, помог подняться упавшему викингу и подошел глянуть на рану другого, сделав по пути знак женщинам. Одна из них тут же приблизилась, и Эмма с негодованием узнала в ней Тетсинду.
     Больше она не смотрела на площадь. Отступив в глубь башни, Эмма опустилась на колени и стала читать молитву, ибо испытывала странное волнение и чувствовала, что сейчас ей просто необходима умиротворяющая сила Господнего слова.
     Ближе к вечеру среди норманнов началось заметное оживление. Они вновь развели костры и принялись забивать скот. По рукам снова пошли гулять бурдюки с вином. Когда же туши жарившихся животных зарумянились, норманны приказали пленникам отнести их куда-то. Следом катили бочонки с вином.
     Эмма, отойдя от окна, одиноко сидела на своем ложе, поджав ноги. Скоро небо в проеме окна окрасилось в багрово-лиловые тона заката, и в башне стало темнеть. Тетсинды все не было. Пришел Юдик, и Эмма немного отвлеклась, накормив его остатками обеда. Мальчик набегался за день и вскоре стал задремывать, сонно бормоча, что сегодня ему один воин давал подержать свой кинжал и угощал сладким.
     Когда окончательно наступили сумерки и в окошко заглянула первая звезда, появилась, наконец, и Тетсинда. Вдова была оживленна, от нее попахивало вином. Приблизившись, она разложила на меховом покрывале перед девушкой светлую ткань и стала неловко зажигать светильники.
     - Что это?
     Тетсинда высекла, наконец, огонь и подправила язычок фитиля в лампе. Эмма с удивлением увидела на ложе замечательное женское платье из прекрасно выделанной белой шерсти с мягким ворсом.
     - Это велел тебе надеть господин Ролло, - важно проговорила Тетсинда. - Он приказал мне доставить тебя к норманнам на пир.
     Эмма немедленно вскинула голову.
     - Я никуда не пойду.
     - Так я и знала, - сокрушенно кивнула Тетсинда, но затем опустилась у ложа на колени и стала ловить руки девушки, которые та в раздражении вырывала.
     - Послушай меня, Эмма. Ты ведешь себя, как неразумное дитя. Твоего защитника Атли здесь нет, и если этот норманн велел, то разумнее будет подчиниться. Они ведь все равно тебя туда притащат, но лучше все-таки не гневить их. Ведь ты же не хочешь, чтобы все повторилось? Пока этот Ролло настроен благодушно и, даст Бог, не причинит тебе вреда. Будь же умницей, Птичка. Ты ведь для них такая же рабыня, как и я.
     Эмма прикрыла глаза, пытаясь справиться с омерзительной дрожью во всем теле. Возможно, Тетсинда и права. Но как тяжело свыкнуться с мыслью, что ты всего лишь невольница!
     - Но наряжаться я не стану. Мне не нужны его подношения!
     Тетсинда ласково погладила мягкую ткань платья и покачала головой.
     - Его возмутит пренебрежение, с которым ты относишься к его дару. Он бешеный и может прибить если не тебя, так меня. За то, что не исполнила приказ.
     Она не без лукавства покосилась на девушку, но спрятала улыбку, увидев, что Эмма, покорно вздохнув, стала распускать шнуровку туники.
     Тетсинда с готовностью принялась помогать: подала платье, приняла старую одежду, суетилась, оправляя складки.
     Эмма растерянно оглядела себя. Она еще никогда не носила столь длинных одеяний, полностью закрывающих ступню. Ткань была удивительно мягкой, но чуть покалывающей, что невольно напоминало прикосновение мыльной пены. Эмму несколько смутило, что одеяние столь плотно облегает ее, однако Тетсинда с одобрением оглядывала девушку. Это светлое, словно из тумана, платье в темном покое подчеркивало изящество ее стана и безупречную красоту рук. Тетсинда схватила гребень и стала торопливо приглаживать длинные распущенные волосы Эммы, но та нетерпеливо отвела ее руку.
     - Ты меня, как товар на продажу, прихорашиваешь.
     Впервые за три недели Эмма вышла из своего добровольного заточения. Ее окружили запах дыма, навоза, сена и нагретого солнцем камня, отдающего вечерним сумеркам свое тепло. Осторожно приподнимая подол, она перебиралась через груды щебня и нечистот. Вокруг нее звучала чужая речь, глухо зарычала большая собака, мимо которой она проходила. Эмма старалась не глядеть по сторонам, однако когда они оказались на широком, мощенном еще римлянами плацу, истертые плиты которого наполовину ушли в землю, она невольно огляделась. И первое, что увидела перед собой, - полуразрушенный Сомюрский собор. Когда-то зто было внушительное здание с массивными стенами из светлого известняка, узкими арочными окнами и сводчатым главным входом, от которого к плацу вели высокие ступени. Прежде у собора, по-видимому, была величественная колокольня, теперь же в сумеречное небо врезался один почерневший остов. На светлых стенах над порталом также были видны следы копоти, ступени искрошились и поросли травой, врата были выбиты, а внутри метались красноватые отблески факелов и слышался возбужденный гул и звон металла.
     Эмма поежилась, когда они миновали массивную, черную от копоти арку, и в лицо пахнуло спертым воздухом, насыщенным запахами пота, горелого мяса и чадом факелов. Она невольно задержалась, медля в проходе, широко открытыми глазами глядя на открывшееся зрелище.
     Перед нею тянулся вдаль длинный зал крипты с рядом квадратных каменных колонн, подпиравших массивную толщу свода. Везде были заметны следы былого пожара, трещины, витал затхлый дух старой гари, смешанной с пылью и сыростью запущенного помещения. Темное облако дыма от факелов и разведенных в центре крипты на плитах пола костров стояло в воздухе, не позволяя целиком разглядеть толпу пирующих норманнов. Дым ел глаза, щипал в горле. Однако, немного привыкнув, Эмма различила длинные столы из грубо сколоченных досок, стоявшие вдоль ряда колонн и заваленные всякой снедью. Норманны сидели, развалясь на скамьях или лежали прямо на полу. Даже пируя, они не расставались с доспехами и оружием, хотя многие из них и сняли шлемы, водрузив их здесь же, на столах, среди объедков. Они пили из рогов и бурдюков пиво и вино, пожирали мясо, отхватывая его огромными кусками от едва обугленных туш быков и свиней. Черный от дыма свод со слабыми следами былой росписи гулко перекатывал эхо речей, рева, ругательств. Некоторые из пирующих пели, отбивая такт рукоятями кинжалов и рогов по столам. Испуганные пленники едва успевали подносить все новые кувшины с пивом и мехи с вином. Под столами, среди объедков и храпящих пьяных тел, возились лохматые псы, с рычанием грызя огромные кости. С викингами за столом находились несколько захваченных ими женщин, некоторые из них были совершенно пьяны, сидели с равнодушными лицами или смеялись, иные же плакали, слабо вырываясь из цепких объятий варваров. Одну из них какой-то норманн насиловал, опрокинув через скамью. Юноша-франк наигрывал на свирели, и несколько норманнов, пьяно покачиваясь и толкаясь, пытались плясать. В дальнем конце крипты, на возвышении, где ранее располагался алтарь, виднелась широкая, покрытая шкурами скамья. На вея, развалясь и хищно посмеиваясь, восседал Ролло. К его плечу бессильно припала головой абсолютно пьяная, бессмысленно озиравшаяся вокруг супруга виконта Тибо. Платье ее было разорвано, грудь обнажена. Обняв ее за шею мускулистой рукой с широким золотым наручьем, Ролл
о медленно поил несчастную виконтессу из широкой золоченой чаши вином. Женщина пыталась пить, борясь с мучительной икотой. Ролло улыбался и ласково целовал ее в висок. Все еще с улыбкой, он повернулся, взглянул в глубину крипты, и лицо его медленно застыло. Он машинально отставил чашу и небрежно оттолкнул женщину.
     Сквозь завитки дыма и колеблющиеся тени к нему медленно приближалось ослепительно прекрасное видение. Невесомо грациозная фигура девушки, феи, валькирии - он не знал, чья, - в длинной белой одежде, обворожительная и изящная, с длинными волосами, окутывающими ее подобно плащу из красно-золотистой пышной пряжи. Ролло, как зачарованный, следил за тем, как Эмма, придерживая край платья, переступала через пьяных, любовался ее походкой - прямой, со свободно развернутыми плечами, придававшей величавость ее невысокой хрупкой фигуре. Перед ним был образ светлого альва, неведомо как попавшего в это дымное, грязное, смрадное помещение. Ролло слышал также, как в зале смолкает гомон, видел, как ошарашенно расступаются пляшущие викинги. Она прошла между них, словно не заметив, гордо откинув голову и глядя прямо ему в глаза, и он увидел прекрасное лицо с широко расставленными темными звездами глаз, с нежной, гладкой, смугловато-бледной кожей и ярким, свежим, как у ребенка, ртом.
     Она оказалась совсем близко, и он поймал ее взгляд - дерзкий и испуганный одновременно. Теперь он ее узнал!
     Зажмурившись, Ролло затряс головой, словно отгоняя наваждение. Красавица, так поразившая его, эта валькирия из облака, была всего лишь той грязной и дерзкой девчонкой с опухшим от слез и побоев лицом, которую он отдал своим людям, а потом едва отобрал ради безумной страсти его брата Атли.
     - Клянусь Валгаллой! - невольно пробормотал он, приходя в себя, и, заметив красноватый рубец на ее скуле, вспомнил, как дерзка была эта злая девчонка, осмелившаяся плюнуть ему в лицо, вспомнил также, что именно она отняла жизнь у его верного старого Инголь-фа, и где-то в глубине его души шевельнулся отголосок былой ярости. Лицо его стало жестким. Ролло медленно поднялся и шагнул к ней.
     Девушка невольно отшатнулась, но сдержала себя и, сжав кулачки, осталась стоять на месте, закрыв глаза и дрожа, словно в ожидании новых побоев. Она казалась такой беззащитной, но вместе с тем, несмотря на испуг, и такой храброй, что Ролло невольно смягчился.
     Спустившись с возвышения, он обошел ее вокруг, разглядывая с явным интересом и добродушным удовольствием. Светлое мягкое платье скорее подчеркивало, чем скрывало, совершенство ее тела, но Ролло помнил его совсем обнаженным, живым и трепещущим. Он подошел к ней совсем б