ь позади, потеряв герцога из виду. Впереди вставала стена темного леса. Ричард, не замедляя бега коня, влетел под его своды. Тьма здесь стояла кромешная, но Ричард слишком хорошо акал эту дорогу, чтобы опасаться сбиться с пути. Он проломился через заросли ясеня, дуба и калины, а за ними светлеющая меловая дорога вела на вересковые холмы.
     Его конь был разгорячен до предела. Животное задыхалось, пена клочьями летела с его боков. Конюшни Ричарда славились на все королевство, и сегодня ему оседлали превосходного неаполитанского жеребца. Ричард любил эту лошадь, но сейчас ему было не до того, чтобы ее беречь. Он хотел как можно скорее встретиться с Эдуардом и с его соизволения взяться за выполнение своего плана. Если письмо попадет к Фокенбергу, пока Анна в Уорвик-Кастл, лорд-бастард поднимет восстание в Англии.
     Какой-то голос в тумане души Ричарда твердил: ?Ты же хотел, чтобы в стране вспыхнул мятеж! Твои люди для того и ловят Майсгрейва, чтобы при помощи письма Эдуарда поднять бунт?. И вот - мгновение, и все изменилось из-за этой девки, этой дикарки Анны.
     При одном воспоминании о том, как девушка разделалась с ним в монастыре бенедиктинок, Ричард заскрипел зубами и так вонзил шпоры, что кровь струями хлынула по бокам коня. ?Если Анна будет со мной, уж я сумею ее усмирить, и тогда пусть хоть вся Англия поднимется, - плевать. Добыть девчонку, а там Фокенберг пусть играет в свою игру - мне же на руку. Главное - успеть обвенчаться с Анной. Она станет Моим щитом от Уорвика, цепью, что прикует ко мне ее отца, лестницей, которая приведет меня к трону?.
     Моросил дождь. Местами среди пологих холмов, как сумрачные великаны, темнели огромные друидические монотаты, частью стоявшие стоймя, словно опоры некогда возвышавшегося здесь гигантского города духов, частью лежавшие плашмя на склонах.
     Ричард хорошо знал эти места. Еще ребенком он любил играть среди этих камней то в Вилунда, то в Максима Великого, то в мага Мерлина .
     Замок Шериф-Хаттон, где он провел большую часть своего детства, был уже совсем рядом, и герцог вновь пришпорил храпящего коня. Дорога описывала дугу вокруг гигантского рухнувшего монолита. Ричард хлестнул коня, желая сократить путь, но жеребец внезапно замедлил бег и встал возле самого камня. У него пресеклось дыхание, он покачнулся и стал валиться на бок.
     - Чрево Господне! - возопил горбун, бессильно рванув повод. - Вставай, бестия!
     Но несчастный конь только хрипел. Ричард огляделся. Спутники безнадежно отстали еще до леса. Вокруг царила непроглядная тьма, и лишь местами проступали очертания гребней холмов или высокие валуны. Откуда-то издали доносился одинокий волчий вой.
     Ричард выругался и, приволакивая ногу, двинулся в сторону Шериф-Хаттона. Под ногами хлюпала вода, мокрый плащ цеплялся за колючки у дороги. Порой герцог оглядывался, высматривая свою свиту, а затем продолжал путь. ?Крест честной, никогда еще я так не усердствовал ради Эдуарда! Воистину я сам загнал себя в эту ловушку и теперь попал в зависимость от моего венценосного брата не менее, чем наш изменчивый Кларенс от Делателя королей?.
     Спустя полчаса герцога нагнала его свита, и вскоре он уже трубил в рог у ворот замка Шериф-Хаттон.
     К королю он проник не сразу. Придворные и слуги Эдуарда были размещены как попало, из чего герцог сделал вывод, что встреча короля с матерью отнюдь не выявила теплых родственных чувств. Что ж, Ричард этого ожидал. Надменная внучка Джона Гонта  вовсе не собиралась сменить гнев на милость, и всему виною - неравный брак сына. Прием был холодным. Королю и королеве отвели наиболее древние и неуютные покои замка, где от голых гранитных стен веяло холодом, а камины изрядно дымили.
     От дворецкого Ричард узнал, что венценосная чета расположилась на ночь в угловой башенке, где было теплее, и направился прямо туда, переступая через спавших на полу пажей и придворных. Перед самым входом в покой двое ратников преградили ему путь, скрестив копья.
     - Их величества изволят почивать.
     Но продрогший, усталый Ричард был уже слишком раздражен, чтобы его остановила такая преграда. Он немедленно схватился за меч, и, если бы стражники не решили, что лучше не связываться с горбатым братом короля, незамедлительно пролилась бы кровь.
     Ричард с шумом распахнул двери. В покое было тепло от расставленных по углам жаровен с углями. Король с супругой спали под большой медвежьей шкурой, накрытые до пояса. Эдуард лежал, властно прижимая к себе свое сокровище - свою королеву. Его большая сильная рука расслабленно покоилась на обнаженной груди супруги. Когда тяжело стукнула дверь, Эдуард открыл глаза и сонно взглянул на брата.
     Потом стремительно сел.
     - Как ты посмел!..
     Ричард неспешно вложил в ножны меч. Он видел, как проснулась королева и, приподнявшись на локтях, натянула до подбородка мех. Эдуард сидел на кровати, слабый свет жаровен тускло высвечивал его сильное волосатое тело.
     - Ты с ума сошел, Ричард!
     Голос Эдуарда дрожал от едва сдерживаемого гнева. Глостер низко поклонился.
     - Прошу прощения, государь...
     - Оставь нас, Дик!
     - Ваше величество, дело, о котором я пришел поговорить, не терпит ни минуты отлагательства.
     - Ко всем чертям!..
     Глостер смотрел на брата. В башне повисла напряженная тишина. Однако постепенно на лице Эдуарда стали проступать недоумение и тревога. Он сообразил, что если Ричард примчался среди ночи из Йорка, если с него струями стекает вода и весь он забрызган грязью, а камзол пропитался лошадиным потом...
     Ричард сказал всего одно слово:
     - Письмо.
     Эдуард весь как-то сжался, поник.
     - Что? - едва слышно выдохнул он. Ричард бросил выразительный взгляд на Элизабет. Король тут же повернулся к супруге:
     - Простите нас, любовь моя.
     Он вскочил и закутался в бархатный, подбитый мехом халат. Кивнув Ричарду, он повел его в одно из соседних помещений. Там перед дымящим камином, прямо на циновках, дремали дамы и камеристки королевы; Обычно галантный, Эдуард сейчас был резок и немедленно отослал всех вон.
     - Что? - снова спросил он.
     Ричард сбросил мокрый плащ и стянул сапоги, затем, устроившись поближе к огню, заговорил. Он выложил все и о своем неудачном сватовстве, и об исчезновении Анны Невиль, рассказал о нелепом предательстве Ингильрама и об отъезде девушки в мужской одежде с отрядом Майсгрейва из Йорка. Когда же он сообщил о том, что Анна уже под защитой Фокенберга, а Майсгрейв - узник в Уорвик-Кастл, король слабо застонал. Ричард подытожил:
     - О письме пока ничего не известно, но в любой момент может разразиться катастрофа.
     Эдуард сидел, уронив голову на руки. Ричард склонился к нему.
     - Надо что-то делать, Нэд.
     Эдуард вдруг сполз с кресла и молитвенно сложил руки.
     - Все святые, молитесь за меня, грешного (лат.).. Обещаю поставить святому Эдуарду в Минстерском соборе десять подсвечников из литого золота...
     - Сейчас не время давать обеты, - прервал его брат. - Надо действовать. И как можно скорее. Эдуард зло прищурился.
     - Действовать? Ну-ка, что ты теперь посоветуешь мне, мой сладкоречивый Дик? Благодаря твоим советам, я оказался на краю пропасти. Еще день, другой - и я погиб. Не послушай я тебя тогда, сейчас был бы спокоен, как скала. Я дождался бы своего наследника, и никто тогда не упрекнул бы Йорков ни в чем. Даже моя надменная матушка вынуждена была бы смириться...
     - Сделать бабе младенца - не велик подвиг, и ты был бы, как и прежде, под дамокловым мечом, который в любой миг мог бы сорваться и отсечь тебе голову, едва Уорвик и Маргарита Анжуйская с войсками пересекли бы Британский канал.
     Ричард опустился в кресло и провел рукой по лицу.
     - Надо успокоиться и действовать, брат... Сейчас следует написать...
     - Ничего я больше не стану писать! Не вводи во искушение. Изыди, сатана!
     - Аmen, - Ричард утомленно улыбнулся. - Что ж, тогда сиди под юбкой Элизабет и ожидай, пока твоя бывшая невеста с верхушки донжона в Уорвик-Кастл на всю Англию огласит написанное твоей рукой послание, в котором ты предлагаешь поступить с ней бесчестно.
     - О, если бы я тогда тебя не послушался! - застонал Эдуард, закрывая лицо руками.
     Ричард смотрел на него с презрением. Внезапно король выпрямился.
     - Я сегодня же велю собрать войско и выступить в Уорвикшир. Довольно терпеть эту занозу в теле моего королевстве. Клянусь святым Эдуардом, моим покровителем, я сотру это графство в порошок вместе с проклятым письмом, Анной Невиль, Фокенбергом и Майсгрейвом в придачу.
     Ричард улыбнулся:
     - Ну, наконец-то вы воспряли духом, государь. Однако смею советовать не обращаться к столь крайним мерам. Послушай-ка лучше другое.
     Он подсел поближе.
     - Мы не можем сейчас снимать войска с побережья, так как не знаем, где и когда могут появиться корабли Уорвика. А война с Уорвикширом потребует значительного сосредоточения сил. К тому же, не начиная открытых военных действий, мы сдерживаем готовую в любой момент разгореться войну, которая была бы весьма на руку нашим врагам. Однако мы можем, не вступая в открытый конфликт, запереть это графство, взять в кольцо, расставить на всех дорогах наши посты так, чтобы и муха не могла вылететь из Уорвикшира.
     - Но что это даст?
     Ричард поднялся и, шагнув к пылающему камину, подбросил в огонь несколько поленьев. И опять, как когда-то в зале Йоркского замка, его горбатая тень выросла до чудовищных размеров, заполоскалась над королем.
     - Дело в том, Нэд, что в самом Уорвик-Кастл есть мой человек. - Он повернулся к королю, подтянул колено к подбородку. - Это некий сквайр Хьюго Деббич. Долгое время он верой и правдой служил Делателю королей. Но там, во Франции, надменный Невиль чем-то глубоко оскорбил Деббича, и тогда тот покинул своего сеньора и, возвратившись в Англию, предложил мне свою службу. Поначалу мне и дела не было до этого мелкопоместного дворянина, но потом я решил, что неплохо было бы иметь кого-нибудь в Уорвик-Кастл. Ведь Деббичи испокон веку служили Невилям, и никто не усомнится в его преданности.
     С тех пор я начал ему платить. От него ничего не требовалось - так, мелочишка, изредка кое-какие сведения о действиях Фокенберга. Так было прежде. Но теперь... Теперь я хочу заставить его сделать невозможное... Я хочу, чтобы он похитил Анну Невиль из ее родового гнезда!
     - Но письмо, Дик, письмо! Ведь письмо сейчас куда важнее дочери Уорвика!
     Ричард разбил кочергой угли в камине. Нет, он так не считал. Куда важнее для него было заполучить Анну Невиль.
     У горбуна вздулись желваки на скулах при одной мысли, что эта взбалмошная девчонка на свободе и ей известна его тайна.
     - Второе поручение, которое я дам Деббичу, - уничтожить Майсгрейва или добыть у него письмо. Я знаю, что это очень непросто, но мы должны сделать так, чтобы сквайр Хьюго сумел справиться с делом.
     Он вскинул глаза на Эдуарда:
     - Мы заплатим ему две тысячи. Может, даже и больше.
     - Две тысячи! Да где их взять, подумай!
     - Предоставь это мне. И учти; в таком деле, чем выше цена, тем скорее все совершается. К тому же следует пообещать, что если он справится с поручением, то получит рыцарские шпоры, а возможно, и баронский титул.
     Эдуард угрюмо молчал. Его красивое лицо оставалось напряженным.
     - Веne , - произнес он наконец. - Но уверен ли ты в успехе, Дик?
     - Я сделаю все, что в силах сделать смертный. Не забывай, что и я замешан в этом деле. Разве я не Йорк? Я сам отправляюсь в те края, чтобы проследить за всем. Не исключено, что Деббичу понадобится помощь. Хотя, я думаю, что, стремясь к награде, и сам он не станет сидеть сложа руки.
     - Да, но тем временем письмо может попасть к Фокенбергу. Это волк, который никогда не упустит своего. Ричард задумчиво потер переносицу.
     - Правду говоря, меня удивляет, что до сих пор оно не попало ему в руки. Возможно, ему неизвестно, что Маисгрейв - ваш посланец, а его либо задержали ради выкупа как состоятельного человека, либо схватили как сторонника Йорков. Странно, конечно, что дочь Уорвика не проговорилась дядюшке. Поверьте, она не так глупа, чтобы не уяснить, что Майсгрейв - тайный гонец. Впрочем, она может молчать, считая, что если письмо предназначено отцу, то это не должно касаться Фокенберга. Так или иначе, надо спешить, ибо Время никого не ждет.
     Он поклонился. Эдуард встал. Казалось, разговор с братом вернул ему уверенность.
     - Благослови тебя Бог, Дик, за твое усердие ради блага своего короля.
     Ричард склонил голову.
     - Что и говорить, Над, я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать. Я сделаю все, чтобы ваше имя, мой государь, осталось незапятнанным. Однако вы и сами понимаете - все меняется ежеминутно, и, возможно, действуя, придется менять планы на ходу. Поэтому я прошу указа вашего величества, где говорилось бы, что я действую от вашего имени, а следовательно, располагаю неограниченными полномочиями.
     - Ну разумеется, Ричард! Ты можешь делать все, что потребуется.
     За последующий час Ричард Глостер успел собраться в дорогу, написать и отправить в Йорк письма с распоряжениями. Он быстро и точно отдавал множество приказаний.
     Вскоре спящий замок был окончательно разбужен. Замелькали огни, загремели доспехами лучники, конюхи начали выводить из стойл оседланных лошадей.
     Этот шум разбудил и герцогиню Йоркскую. Ричард нанес ей краткий визит. Отношения между матерью и сыном были довольно прохладными. Сесилия Невиль, прозванная в молодости за красоту Рейбийской Розой, всегда недоумевала, каким образом среди стольких прекрасных детей ей удалось произвести на свет и этого ни на что не похожего калеку. Поговаривали, что, когда маленький горбун еще лежал в колыбельке, к герцогине приходила какая-то ведунья и предрекла ей такое, что леди Сесилия стала избегать это злосчастное дитя.
     И позднее она всегда оставалась сухой и осторожной с Ричардом, который, с младенчества затаив обиду на мать, так никогда и не стал хорошим сыном.
     Все оставалось по-прежнему. Мать и сын обменялись всего лишь несколькими словами. Затем Ричард учтиво простился и, получив от короля необходимые бумаги и королевскую печать, спустился во двор.
     Дождь уже кончился, и было видно, как вереница огненных факелов исчезает в сыром сумраке ночи. Стоя у окна, Эдуард Йорк наблюдал за ними. Потом он перекрестился.
     - Господи Иисусе! Разреши узы виновным, дай свет слепым...

20.

     Утро в Уорвик-Кастл начиналось с пения петухов. Следом раздавался протяжный звук рога на одной из башен, возвещавший приход нового дня. Замок оживал: хлопали двери, гремели засовы, скрипя петлями, опускались подъемные мосты, чтобы впустить в замок торговок зеленью и молоком. Во дворе слышались перебранка челяди, ржание коней, выводимых из конюшен на водопой. На раскатах стен менялась стража.
     Но людей Майсгрейва вся эта суматоха не касалась. Им - узникам одной из башен - некуда было спешить. Накрывшись меховыми одеялами, они продолжали спать; лишь порой кто-нибудь из них приподнимал голову, прислушивался и вновь засыпал. Вряд ли этим не знающим устали воинам когда-либо приходилось так высыпаться, как в эти две недели, что они провели взаперти в стенах Уорвик-Кастл.
     Филип, однако, не спал. Закинув руки за голову, он вглядывался в изображение каменного карлика, высеченное в центре свода. Каждое утро повторялось одно и то же. Люди томились от безделья. Их держали под замком, не позволяя и Шагу ступить за дверь, но у них была сытная еда и роскошная постель. Раны и ссадины, полученные в пути, зажили, они набрались сил. От обильной пищи щеки их округлились.
     - Я бы так всю жизнь прожил, - толковал Гарри, - если бы мне еще дозволили повалять на сеновале красотку да прокатиться порой на добром жеребце хотя бы вон до той мельницы.
     Гарри, как было заведено, шутил. Однако, несмотря ни на что, беседуя с ним, он грозил, пытался задобрить, убедить - и все тщетно. Майсгрейв хранил непоколебимую верность королю.
     И вновь выстраивались чередой однообразные дни. Большую часть времени Филип проводил в нише узкого, словно бойница, окна. Оно находилось на самом верху старинной башни так высоко, что, сколько ни прижимайся лбом к прутьям решетки, внизу можно было разглядеть лишь каску лучника, меряющего шагами крепостную стену. Вдали голубел среди лугов зеркальный Эйвон, зеленели полоски возделанных полей.
     Облокотясь о каменную плиту подоконника, Филип часами наблюдал за скользившими в небе ласточками. Над головой рыцаря были слышны мерные шаги стражи, сменявшейся каждые несколько часов. Рыцарь не мог видеть того, что происходило во внутреннем дворе замка, однако он был достаточно опытным воином, чтобы определить, что в замке тревожно.
     Все чаще отправлялись куда-то вооруженные отряды, был удвоен караул на стенах, откуда-то порой плыли завитки густого черного дыма - следовательно, поблизости кипела смола, что означало угрозу нападения. Он видел, как Фокенберг во главе полусотни латников покидал замок, однако никогда надолго не отлучался, и вечером у ворот гремел его рог.
     Филип не понимал, что происходит, и эта неизвестность томила и тревожила его. Однако для узников все оставалось по-прежнему. Филип нередко помышлял о побеге, но, сколько ни ломал он голову, не видел ни малейшей возможности выбраться из крепости. Оставалась лишь слабая надежда на Анну Невиль. Но где она, что с ней и насколько крепка над нею власть Фокенберга, Филип также не ведал. Стражники были молчаливы, замкнуты и на вопросы не отвечали.
     Филип поражался тому, как с самого начала не догадался, что Анна из рода Невилей. Не зря же так хлопотал епископ. И потом - глаза... Яркие зеленые глаза Невилей. Филип неотрывно думал об Анне, вспоминая каждый жест, каждый взгляд с того момента, как девушка, заразительно хохоча, вошла в покои епископа, вплоть до горькой минут?, когда она исчезла на галерее зала в Уорвик-Кастл, унося с собой послание короля Эдуарда.
     Как часто бывает, воспоминания оказали на него гораздо более сильное действие, чем сама действительность. Перед ним чередой проходили картины их совместного пути, насыщенные тем, что он счел за простое преклонение подростка перед прославленным рыцарем. И эта ночь у костра... Он обнимал тонкое девичье тело, но ничто, никакое чувство не подсказало ему, какое сокровище он сжимает в своих руках... И разве Анна не злилась, когда он увлекся уличной плясуньей?.. А однажды на его вопрос, что означает ее улыбка, она ответила: ?Мне хорошо с вами, сэр Филип!?
     Душа Филипа Майсгрейва была полна сладкой горечью, хотя порой он пытался отрезвить себя, внушая, что все это лишь пустые домыслы.
     ?Я становлюсь тщеславен и забываю, что она дочь великого Делателя королей?, - урезонивал он себя. В то же время он не испытывал и тени тщеславия от того, что ему признавалась в любви сама королева Англии. Наоборот, ее слезы и объятия только разбередили уже начавшую зарубцовываться рану. Именно поэтому Филип, с головой уйдя в дорожные перипетии, избегал даже думать об Элизабет.
     Из задумчивости его вывел лязг отодвигаемого засова. Тяжелая дверь с визгом повернулась в петлях. Вошли слуги, принесшие ужин. Молча накрыв на стол, они удалились.
     Гарри весело потер руки:
     - Клянусь чревом Господним, я на всю жизнь запомню достоинства здешней кухни! - И подцепил ломтем теплого хлеба кусок паштета из оленины.
     Пленники ели молча. В окно порывами задувал ветер. Низкие тучи затягивали небо, предвещая дождь. Где-то далеко звонили к вечерне, а над головой слышались тяжелые шаги закованного в броню лучника. Он беспрестанно ходил по площадке башни, останавливался у парапета, плевал вниз.
     Неожиданно Оливер привстал.
     - Вы слышали? Все притихли.
     - Что там такое, Нол ? - облизывая пальцы, прошепелявил Джек.
     Юноша напряженно замер.
     - Клянусь обедней, я только что явственно слышал мелодию нашего ?Пьяного монаха?. Вот опять!
     Действительно, среди шумов засыпающей крепости негромко звучала знакомая