ог понять, что за причудливая мысль пришла девушке в голову там, на склоне, когда Пипина Анжуйская пришла, чтобы позвать ее в башню.
     - Матушка, повремени немного. Ги все еще не дарил мне ландышей в майскую ночь. Как же молодые могут быть счастливы, если в праздник мая не прыгнут, взявшись за руки, через костер, а главное, если жених не поднесет суженой ландышей?
     В тот миг Ги хотел только одного - подольше оставаться с Эммой. Поскольку Пипина согласилась с нею, он с радостью последовал за Эммой в лес. Но когда глухая чаща поглотила их и со всех сторон обступил прохладный, колышущийся сумрак леса, Ги невольно пожалел, что они ушли так далеко от дымных костров у стен лесного аббатства.
     - Здесь, наверное, множество зверья? - спросил он, когда трубный призыв самца-оленя сменился близким тявканьем лисицы и жалобным писком еще какой-то твари, погибающей в когтях совы.
     Силуэт девушки отчетливо виделся в серебристом пространстве между дубов. Она оглянулась, и в сиянии луны он увидел ее огромные глаза, мягкий изгиб щеки, улыбку.
     - Это в самом деле так. Здесь хорошая охота. Но не стоит беспокоиться, волки летом не подходят к жилью. К тому же я с тобой, а у тебя есть кинжал.
     Юноша смутился. В самом деле - кинжал! Он как-то забыл о нем. Впрочем, Ги не был уверен, что умеет достаточно хорошо обращаться с ним. Его отец так и не научил сына владеть оружием. Ги считал, что в этом виновата его мачеха, графиня Росцила, которая родила Фульку двоих сыновей и редко отпускала графа к Ги, видя в нем лишь препятствие для своих детей на пути к графской короне. Фульк предпочитал уступать этой шумной, пышной и красивой женщине и редко проводил время с сыном. Ги почувствовал злость, забыв, однако, что, помимо Росцилы, он и сам полностью пренебрегал обучением воинским искусствам, решив посвятить себя жизни в монастыре. Однако ни за что он не признался бы в этом сейчас девушке. Эмма видела в нем защитника, и он молчал, стараясь скрыть от нее свое волнение, и упрямо шел следом за нею, не глядя по сторонам.
     Эмма, шурша папоротником, легко вскочила на огромный ствол поваленного дерева и спрыгнула с другой стороны. Ги проделал то же, и девушка, найдя его руку, сказала:
     - Не удивляйся, что я не боюсь заблудиться. Я знаю здесь каждую пядь. Еще ребенком ходила с бортниками за диким медом, с сестрами-монахинями собирала мох и лишайники с поваленных стволов для красильни, а когда мы искали грибы с детьми поселян, то добирались даже до стоянок углежогов в Дикой лощине за капищем прежних богов. С матушкой мы обследовали здесь каждую кочку в поисках целебных трав. Кроме того, я часто охотилась здесь с монахами. Взгляни - у того большого вяза этой зимой я сама сразила стрелой оленя. Я неплохо владею луком, меня учили и брат Серваций, и дядюшка Фульк. Хо, потому-то граф и смеялся, когда никто не смог сбить гривну с майского шеста... Он-то знал, что я сама могла с этим справиться. И это не похвальба. Когда мы с Вульфрадом отправлялись охотиться, я добывала куда больше дичи, чем он. Это кузнец нашел тот олений водопой, к которому я сейчас тебя веду. Вот уж дивились в Гиларии, когда мы всякий раз возвращались с добычей. Но, клянусь верой, стреляла чаще всего я, а Вульфрад только нес за мною тушу. Он очень сильный, этот парень. Возьми меня покрепче за руку, мы почти на месте, и сейчас будет крутой спуск... О!..
     Возглас девушки был вызван тем, что ее жених, как ни старалась она его удержать, все же зацепился за изогнутый корень, упал и кубарем, ломая подлесок, покатился вниз. Эмма не на шутку испугалась. В темноте здесь можно было легко получить увечье, а то и вовсе отдать Богу душу. Цепляясь за склоненные стволы молодых берез и кустарник, она стала спускаться вниз, пока не остановилась на песчаном пляже у заводи лесного ручья, отражавшей диск луны. Обломок скалы с искривленным деревцем на вершине затенял тот клочок берега, куда скатился Ги. Девушка кинулась было туда, но вздохнула с облегчением, увидев Ги поднимающимся на ноги.
     - Пресвятая Богородица! Ты жив? С тобой все в порядке?
     Ги тряс головой и выплевывал песок. Его крест сбился на спину. Он изрядно ушибся, кости у него ныли, и он сердито взглянул на Эмму. Она же, поняв, что с юношей все обошлось, кусала губы, едва сдерживая смех.
     - Вульфрад, вечно этот Вульфрад! - вдруг вскричал Ги. - Скажи, что было между тобой и этим воняющим потом кузнецом?
     У Эммы на миг округлились глаза, длинные ресницы взлетели, и она залилась звонким смехом. Даже когда Ги схватил ее за руки и довольно грубо встряхнул, она не могла остановиться.
     - Вот оно что, ты ревнуешь, монашек! А еще говорил, что намерен променять меня на бич для умерщвления плоти. Ну вот, теперь я точно знаю: ты мой!
     И, переведя дыхание, она серьезно взглянула в насупленное лицо юноши и миролюбиво проговорила:
     - Мы выросли с ним вместе, и это он познакомил меня с лесом.
     Лукаво заглянув ему в глаза, Эмма тихонько пропела несколько строк из старой-старой песенки про тополь и березу.
     Ги невольно улыбнулся.
     - Прости меня, Птичка. И спой что-нибудь для меня.
     Она забавно оттопырила нижнюю губу и отрицательно покачала головой.
     - Вот там, - Эмма указала на склон у скалы, - там ты найдешь достаточно ландышей. Ступай и собери их для меня.
     Ги чувствовал себя виноватым после вспышки ревности и подчинился беспрекословно. В темноте он не сразу нашел их, определив только по запаху - свежему и сладковатому. Так же пах венок Эммы, когда она поцеловала его перед ступенями церкви и в долине.
     Он вернулся к ней с целой охапкой. Девушка засмеялась и приняла цветы. Потом опустилась на колени у самой воды, рассыпала ландыши на влажном песке, отобрала с десяток-другой и, собрав в букет, прикрепила его к груди шнурками платья. Остальные бросила в воду. Светлые стебли на черной колеблющейся поверхности казались совершенно белыми. Они медленно плыли, исчезая в тени склоненных к воде кустов противоположного берега.
     - Это колдовской ручей, - серьезно проговорила Эмма. - В древности тут, видимо, обитали духи здешних вод. Однажды, когда клубился туман, я, кажется, сама видела их образы над водой.
     - Тяжкий грех верить в это. Даже капитулярии Каролингов утверждают, что всякое ведовство и ворожба - ложны.
     Эмма пожала плечами.
     - Я и не верю. Я верую в Господа нашего Иисуса Христа, в его Пречистую Матерь и ангелов небесных.
     - Аминь, - тихо сказал Ги, и оба они перекрестились.
     Эмма вдруг уселась на песок, обхватив руками колени. Ги робко опустился на корточки неподалеку от нее.
     - Ты ведь ученый, Ги, - вдруг сказала Эмма. - Не растолкуешь ли ты мне, куда девались прежние боги? Те, что властвовали в этих лесах до того, как люди стали почитать Христа?
     - Умерли, - уверенно отвечал Ги. - Умерли либо же превратились в демонов, верить в которых так же грешно, как и в колдовство, ворожбу и чародейство. Эмма со знанием дела кивнула.
     - Так говорит и блаженный Августин . Но ведь чародейство существует. Разве в Ветхом Завете не говорится, что своим волшебством колдунья из Аэндора вызывала тень пророка Самуила? К тому же чародейство и заговоры могут принести явную пользу. Я сама знаю, какие слова надо говорить, чтобы остановить кровь или избавиться от бородавок. Или с какими речами следует собирать травы, дабы они сохранили лучшие целебные свойства. А моя матушка - вот уж кто поистине сосуд благочестия, - но и она порой с помощью трав и заклинаний поднимала больных с ложа. Разве грех помочь ближнему? Ведь блаженный Августин писал...
     Она чуть помедлила, припоминая:
     - ?И мы испытываем побуждение делать добро, после того, как сердце наше зачало от Духа Твоего мысль об этом?. Воистину это прекрасно, Ги, не правда ли?.. О, почему ты так смотришь на меня?
     Ги и в самом деле был поражен. Эта лесная девочка, голова которой была полна языческих напевов, обучена грамоте и так непринужденно проявляет свои способности к экзегетике! А ведь обучение наукам - высшая привилегия, достояние круга избранных.
     - Откуда... - спросил он хрипло и помедлил, ожидая, пока рассосется ком в горле. - Откуда тебе это ведомо?.. Кто тебя научил?
     Улыбка девушки сверкнула жемчужным блеском в свете луны.
     - Матушка и отец Тилпин. Добрый Тилпин, когда бежал из Сомюра, прихватил с собой столько книг, сколько мог унести. И это истинное сокровище, ибо настоятель Ирминон говорит, что за одну только Псалтырь в переплете из слоновой кости с золотыми застежками можно выменять боевую лошадь, а дядя Фульк утверждает, что хороший скакун может стоить до ста солидов!
     - А какие это книги?
     Перечень оказался довольно обширным. Библия, труды блаженного Августина, Псалтырь, небольшой Часослов, а кроме того - Ги поразился - возмутительно языческая литература: Тацит, греческий Гомер, трагедии Софокла, грубые пьесы Плавта, любовный роман Лонга, который особенно восхищал юную воспитанницу монастыря. Его невеста перечитала всю эту языческую чушь! Он не смог сдержать негодования, но тут же получил решительный отпор. Разве достойный Алкуин, глава академии, устроенной Карлом Великим, не писал:
     ?Пусть прочитает меня, кто мысли древних хочет постигнуть, Тот, кто поймет меня, грубость отбросит навек?.
     Ги пришлось уступить. Его наставник Одон Музыкант весьма почитал Алкуина - знаменитого просветителя времен императора Карла, Ги же буквально преклонялся перед зрелой мудростью этого молодого монаха. Эмма сейчас же заинтересовалась - почему Одона прозвали Музыкантом. Глаза юноши вспыхнули, и он с увлечением принялся повествовать о любимом учителе.
     Так они сидели у воды, болтая, юные и прекрасные, как духи леса. Высоко в небе плыла огромная луна. В прозрачном воздухе неподвижно стыли черные листья. Здесь, на открытом берегу, было светло почти как днем, и легкая рябь, волновавшая гладкие воды заводи, отбрасывала лучистые блики на лица молодых людей. Деревья стояли, словно вслушиваясь в тайну ночи. К завораживающему пению цикад и сверчков примешивалась божественная трель соловья. Где-то одиноко прокричала сова, плеснула рыба. От заводи пахло свежей водой, в воздухе, кружа голову, витали ароматы мяты, ландышем и цветущего шиповника. Им было хорошо и легко вдвоем.
     На противоположном берегу, в тени деревьев, неподвижно застыла тень Эврара Меченого. Затаившись, как зверь в засаде, он не сводил с них глаз. Эврар недоумевал. Он-то решил, что они пришли сюда валяться в траве, а вместо этого... Алкуин, Боэций, Андромаха и Гектор, Одон Музыкант и его коллекция инструментов... Ну, ладно, Ги - простофиля, монаший выкормыш. Но девка-то... Потащила парня в кусты, чтобы болтать с ним о вещах, о которых надлежит вести разговоры лишь в базиликах да скрипториях монастырей. Того и гляди после венчания оба дадут обет безбрачия. Эврар усмехнулся в усы. Окажись он на месте Ги в лесу, один на один с обрученной невестой, уж он бы расстарался первым протоптать тропинку к ее лону. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что там не побывал до него другой. Впрочем, Эврар был убежден, что Эмма Птичка - девственна. Девственниц он мог отличить с первого взгляда, научился распознавать их, еще когда врывался в мирные селения в годы бурной молодости и сам выбирал себе пленниц. Эта Птичка, несмотря на все ее легкомыслие и вольное обращение с парнями, вела себя не как женщина, познавшая мужчину, а скорей, как молодой хищник, который только пробует свои силы в охоте. Тронет лапой - отпрянет.
     Голос Эммы далеко разносился над водой:
     - Дафнис и Хлоя простыми сервами-пастухами бродили со стадами коз и овец среди пастбищ и в лесах, а любили друг друга куда благородней, чем иные вельможи в палатах. Сами боги помогали им.
     - Ты не должна так восхищаться языческими сказками, - негромко, но упрямо повторил Ги. - Отцы церкви почитают это вредной чепухой.
     - Ты говоришь, как отец Тилпин. Знай на память ?Отче наш?, умей прочесть страницу Библии - и это все. Отец Тилпин чуть не поколотил меня, когда застал за чтением книги Лонга, даже грозился больше не пускать в книгохранилище. Но зачем он обучил меня читать, если не дает книг?
     Она добавила еще что-то по латыни, и юноша ответил ей на том же языке. Эврар, знавший лишь вульгарную латынь, почти не понимал их. К тому же их болтовня его раздражала. Сейчас он обдумывал, каким образом увезти девушку. Теперь он опять стал склоняться к мысли, что лучшего случая, чем этой ночью, может и не представиться. Выйти из кустов, ударом секиры уложить Ги, а Эмму связать и унести к конюшням. Его конь достаточно силен, чтобы поднять обоих. Одно плохо - таскаясь за парочкой по ночному лесу, он не приметил дорогу обратно. А эта Птичка бог весть как далеко увела их от аббатства. Эврар же не любил полагаться на случай, и перспектива проблуждать до утра в лесу его не больно-то прельщала. Что ж, видимо, надо таиться, пока эти дети, жених и невеста, не отправятся назад, в Гиларий. Лишь тогда он сможет сориентироваться и сделать свое дело. Да, видимо, так и следует поступить.
     Голос девушки прервал его размышления. С изумлением он понял, что Эмма уговаривает Ги спеть. Тот сначала отказывался, потом негромко, не повышая голоса, повел:

     В Андегавах  есть аббат прославленный,
     Имя носит средь людей он первое.
     Говорят, он славен винопитием
     Всех превыше акдегавских жителей.
     Эйа, эйа, эйа, славу,
     Эйа, славу поем мы Бахусу!

     Голос у Ги был не блестящий, но Эмму, видимо, больше интересовало содержание песни. Она какое-то время, онемев, глядела на своего щепетильного жениха и вдруг расхохоталась. Ги тоже засмеялся, но Эмма, сквозь смех, настаивала, и он продолжал:

     Пить любил он, не смущаясь временем:
     Дня и ночи ни одной не минется,
     Чтоб, упившись влагой, не качался он,
     Яко дерево, ветрами колеблемо.
     Эйа, эйа, эйа, славу,
     Эйа, славу поем мы Бахусу!

     Эмма повалилась на песок, не в силах остановиться. Наблюдавший за ними Эврар хмыкнул. Всего несколько минут назад этот парень уличал девушку в пристрастии к языческой литературе, а теперь сам поет одну из самых похабных песенок вавассоров своего отца. Святоша! Истинно сказано - эта девка согнет его, куда пожелает, если, разумеется, графский сынок переживет эту ночь. Эврар почесал висок древком секиры.
     У ручья захлебывалась смехом Эмма. Ги негромко напевал:

     Он и кубками не брезгует, и чашами,
     Но чтоб выпить с полным удовольствием,
     Он горшками цедит и кувшинами,
     А из оных - наивеличайшими...

     Юноша умолк. Смех оставил его. Эмма лежала на песке, раскинув руки, и все еще вздрагивала от хохота. Он видел ее лицо в лунном сиянии, светлую, как цветы жимолости, кожу горла, трепещущую грудь, прикрытую белой холстиной, крохотные ножки в ременных сандалиях. У Ги перехватило дыхание. Эта ночь, он сам, будто полоумный, распевающий полные скверны куплеты, тело девушки, доверчиво простершейся на песке... Внезапно острое смущение охватило его, и Ги почел за лучшее, чтобы избежать соблазна, встать и отойти прочь. Но не смог. Все, что было сказано наставниками о греховности плотской любви, казалось неуместным в древнем лесу галльских богов. К тому же эта смеющаяся нимфа, эта чарующая его волшебница принадлежит ему по христианскому закону. Она его невеста... Он придвинулся ближе и склонился над Эммой. Лицо его стало мучительно серьезным, и под пристальным взглядом Ги Эмма застыла, все еще тяжело дыша.
     - Эмма...
     Теперь она тоже смотрела на него. Ее руки были вольно раскинуты, холмики грудей поднимались и опускались в такт дыханию, разметавшиеся волосы напоминали золотисто-розовые водоросли, мерцающие в свете луны. В темных, широко открытых глазах отражались лунные блики. Ги почувствовал ее дыхание на своем лице, и уже не понимая, что делает, коснулся губами ее губ. Его никто не учил этому, но сама природа влекла его к девушке. И ее губы... Они были нежными, сухими и сладкими. Он коснулся их слегка, как если бы целовал хрупкий цветок или приникал к святыне.
     Мелит Эврар медленно поднялся, поудобнее перехватывая секиру.
     Эмма вдруг мягко выскользнула из рук Ги, встала и подошла к самой воде.
     - Эмма! - недоуменно и жалобно окликнул Ги.
     Она встряхнула головой, избавляясь от песка в волосах, а затем перебросила тяжелую массу через плечо и принялась торопливо заплетать косу.
     Эврар вновь почесал древком секиры висок и погрузился в тень.
     Девушка стояла, не оглядываясь. Ги, ничего не понимая, поднялся во весь рост, машинально оправляя одежду.
     - Ты обиделась? - осторожно спросил он, чувствуя себя совершенно несчастным и, странное дело, - оскорбленным.
     Эмма отрицательно покачала головой.
     - Ты боишься меня? - теряясь в догадках, воскликнул юноша.
     Она чуть повернулась к нему, и Ги с облегчением увидел знакомые очертания ямочки от улыбки на ее щеке.
     - Нет!
     Он ничего не понимал. Сердце его все еще билось сильными, торопливыми толчками.
     Эмма вдруг приблизилась к нему.
     - Если ты хочешь, мы пойдем к древнему камню и, как делали в старину франкские юноши и девы в этих краях, принесем обет верности и любви.
     Пожалуй, и это было грешно, но Ги уже было все безразлично. В глубине души он все еще опасался, что Эмма сердится на него, и стремился загладить свою вину. Поэтому, когда девушка углубилась в чащу, он беспрекословно последовал за ней.
     Эврар шепотом выругался, поняв, что опять предстоит нелепое кружение в чаще следом за молодой парой. Бог весть накис демоны путают мысли молодых, а заодно и его планы. Он бесшумно обогнул заводь, но когда стал вброд переходить ручей, вспугнул семью диких уток, и они, вопя и с шумом взбаламучивая воду, поднялись на крыло, на миг заставив съежиться от неожиданности суеверного мелита. Нелепые мысли начали лезть ему в голову, когда он стал подниматься по склону. Эта рыжая девка не боится леса и его духов, и кто знает, может, она сама, как фея, водит с ними дружбу. Он опять непроизвольно повторил жест, охраняющий от лесных духов.
     Ги остановил Эмму на самом верху склона.
     - Силы небесные! Слышишь?
     На миг они замерли.
     - Там кто-то есть.
     Эмма стояла, прислушиваясь. В темноте Ги едва мог различить ее силуэт.
     - Никого, - наконец сказала она. - Видимо, лиса дождалась нашего ухода и начала охоту, вспугнув водяных птиц. Или олень мутит воду, явившись на водопои.
     Она спокойно двинулась вперед, и Ги снова последовал за нею. Какая разница, что там в лесу, если с ним его невеста, его будущая супруга... Он улыбнулся, коснувшись пальцем своих губ, еще помнящих пьяную сладость ее рта, и сейчас же едва не налетел на Эмму.
     - Молчи! - приказала она.
     Сколько Ги ни прислушивался, он ничего не мог уловить, кроме обычных шорохов леса да отдаленных соловьиных трелей.
     - Пожалуй, показалось, - выдохнула Эмма. - Будто кто-то шел следом.
     - Возможно, это тот же олень... - неуверенно начал было Ги, невольно кладя руку на костяную рукоять кинжала. Почувствовав оружие в руке, он немного успокоился.
     - Идем, - сказала Эмма полушепотом. - Идем быстрее. Скоро мы будем там, где никто не сможет причинить нам зла.
     Она почти побежала, увлекая за собою Ги. Ее волнение передалось и ему. Видимо, поэтому он и не смог удержать восклицания, когда вдруг прямо перед собой, в просвете деревьев, увидел огромного демона - деревянного идола с треснувшей головой и безобразными кошачьими ушами.
     - С нами сила Креста Господня!
     Он принялся истово креститься, не в силах отвести глаз от чудовищного образа.
     Мягкая ручка Эммы успокаивающе легла ему на плечо.
     - Это же всего-навсего деревянный чурбан, Ги. Их много в этих лесах. Одного мы даже притащили в Гиларий и сожгли как святочное полено.
     И в доказательство она постучала по деревянному туловищу идола и засмеялась.
     - Негоже доброму христианину так бояться мертвых богов.
     Ги, пробормотав про себя молитву, вслед за Эммой перешагнул через черную тень идола - сл