ает или как в дыму и копоти помогает бороться с огнем?
     ?Она удивительна?, - подумал он.
     Анна обратила к нему лицо. Ее чудесные глаза словно соперничали с блеском изумрудов на шее и длинных алмазных подвесок, вспыхивающих светлыми огнями.
     ?Она прекрасна?, - решил он, вспоминая, как, обняв ее, засыпал при угасающем свете костра. Его сердце было переполнено нежностью.
     В камине догорали угли, и лорд Фокенберг распорядился добавить дров. Все это время он держался в стороне, не мешая племяннице веселиться со своими спасителями.
     Разумеется, он считал поведение Анны предосудительным, совершенно немыслимым для девицы столь высокого положения, но делал скидку на то, что коль скоро она вынуждена была пойти на все эти уловки, чтобы спастись от Йорков, то пусть уж в последний раз потешится со своими попутчиками.
     Лорд Фокенберг пошел ей навстречу почти во всем, зная, как баловал и любил ее сам Уорвик.
     Но в голове его уже зрел план. Из беседы с племянницей он уяснил, что Майсгрейв везет тайное послание короля к графу во Францию. Что же это за послание, если Эдуард не решился отправить его с королевским курьером, окружил такой таинственностью и, кроме того, вверил рыцарю, который слывет лучшим бойцом в королевстве?
     Поначалу все это вызвало у Фокенберга лишь недоумение и жгучий интерес, но затем у него зародилось дерзкое намерение: заполучить письмо, узнать его содержание и самому решить, как поступить дальше. Как знать, не сможет ли он с помощью этого послания влиять на обоих могущественнейших людей Англии, глав враждующих партий - Делателя королей и самого короля?
     Ну, а если ничего подобного в письме не обнаружится, то он всегда сможет представить это как стремление оградить высокородного кузена от праздных хлопот. В глубине души Фокенберг даже пытался убедить себя, что тем самым исполнит свой долг.
     Он приблизился. Все невольно притихли, словно лишь сейчас заметив, что лорд-бастард все это время пребывал в зале.
     - Час поздний, племянница, и, я полагаю, пришла пора вспомнить свое звание. Ступай к себе. Нам же с гостями предстоит еще беседа.
     Первым побуждением Анны было подчиниться. Фокенберг исполнил все, о чем она его просила, и, хоть ей вовсе не хотелось спать, она была готова уступить. Она поднялась и уже хотела удалиться, как вдруг заметила взгляды, какими обменялись лорд Фокенберг и Майсгрейв.
     Взгляд дяди был пристальным и сосредоточенным, а Майсгрейв весь напрягся, и взгляд его стал настороженным и острым, как клинок.
     ?У Филипа всегда такое лицо перед схваткой, - подумала девушка. Она покосилась на дядю. - Сегодня, когда я рассказывала ему о нашем нелегком пути, он страшно заинтересовался письмом, которое везет Фил. Я ничего не сумела толком объяснить, а он все выпытывал и выпытывал... Но что ему до этого письма? Ведь оно предназначено отцу. Неужели дядя что-то затевает? Нет, не может быть! Он же поклялся, что не причинит им ни малейшего вреда, наоборот - щедро вознаградит и обласкает?.
     Она колебалась.
     - Я не собираюсь уходить, - наконец решилась девушка. Фокенберг укоризненно покачал головой:
     - Ты поступаешь как неразумное дитя, Нэнси. Нам предстоит чисто мужская беседа.
     - Ничего. Я еще не совсем отвыкла чувствовать себя Аланом Деббичем и желаю остаться.
     Фокенберг возвел очи горе и вздохнул. В его планы вовсе не входило посвящать в свои планы эту взбалмошную девчонку. Однако ни на какие его увещевания Анна больше не реагировала. Она упрямо мотала головой, вцепившись в подлокотники кресла, словно желая показать, что ее не так-то просто отсюда выпроводить.
     - Хорошо! - сердито отрезал Фокенберг. - В таком случае я попрошу вас, сэр Майсгрейв, уединиться со мной в дальнем конце зала, ибо некоторые юные леди не желают понимать, что бывают разговоры, не предназначенные для их ушей.
     Филип молча поднялся и последовал за лордом в глубь зала, в сумрак, где они опустились в оконной нише в удобные покойные кресла. Фокенберг начал:
     - Из слов моей милой племянницы я заключил, что вы являетесь тайным посланцем Эдуарда Йоркского и вам вверено письмо от него во Францию к моему кузену.
     Признаюсь, меня поразила такая секретность. Поразила и смутила. Что такого в этом письме, если оно препоручено вам, а не обычному гонцу? Я должен это узнать, ибо являюсь наместником графа и творю его волю, пока он за морем. Посему я настаиваю, чтобы вы вручили мне это письмо, а я уж решу, как с ним поступить. Что вы на это скажете?
     Филип лишь скупо улыбнулся.
     - Милорд, это говорите не вы. Вы ведь разумнее ваших слов, и я уверен, что как дворянин и человек благородной крови вы сознаете, насколько немыслима ваша просьба. Я исполню повеление Эдуарда IV, и ничто не может принудить меня нарушить данное королю слово.
     Фокенберг нахмурился.
     - Король Эдуард лишь узурпатор, силой захвативший трон. Долг каждого честного дворянина - помочь вернуть корону законному государю, томящемуся ныне в неволе Генриху VI Ланкастеру, чем и занят сейчас мой кузен, великий граф Уорвик. А вы, сэр рыцарь, успели неплохо ему послужить, умыкнув из-под самого носа Йорков и доставив сюда леди Анну.
     Уж они-то не простят вам этого, и вам придется дорого заплатить за свой проступок. Так не лучше ли продолжить цепь славных дел под стягом Алой Розы, содействовать делу которой вы вольно или невольно уже начали?
     Отдайте мне это послание, и, если оно не содержит ничего, что потребовало бы срочных действий здесь, в Англии, вы продолжите свой путь к графу Уорвику, причем письмо передадите ему с припиской моей рукой о том, что я настоял на передаче мне его. К тому же я дам вам надежный эскорт и прослежу, чтобы ваш дальнейший путь протекал как можно более гладко.
     Фокенберг говорил еще и еще. Он приводил множество доводов в пользу того, что письмо должно быть вскрыто. Однако рыцарь оставался непреклонен. У Фокенберга начала нервно подергиваться щека. Он исчерпал почти все аргументы. Наконец, подавшись вперед, он негромко сказал:
     - Не столь давно в подарок графу Уорвику некто прислал роскошную Библию, достойно изукрашенную знаменитыми лимбургами. К счастью, еще до того, как мой брат коснулся ее, книгу стал листать какой-то любопытный паж.
     Через несколько минут мальчишка начал задыхаться, лицо его пошло пятнами, и он умер в мучениях. Оказалось, что страницы Священной книги были пропитаны страшным ядом. В ином случае к столу подали фрукты, и граф лишь чудом не притронулся к ним.
     Зато один из находившихся в это время у него с визитом французских вельмож съел персик и к ночи скончался, причем тело его тут же почернело и распухло, как бывает при отравлении. Почем мне знать, не содержит ли и это послание в себе нечто подобное? Я знаю, что Йорки способны на все.
     Филип усмехнулся.
     - В таком случае, милорд, искренне заботясь о вашем здоровье, я бы не советовал вам так жаждать его распечатать. Фокенберг побледнел, щека его запрыгала..
     - Сэр Филип Майсгрейв, видит Бог, я хотел избежать крайних мер. И я в последний раз требую, чтобы вы добровольно вручили мне письмо.
     Майсгрейв поднялся.
     - Милорд, я дал слово моему королю, что вручу это послание в собственные руки Ричарда Невиля, графа Уорвика, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы оно не попало ни к кому другому. Вам ничего не добиться от меня иначе, как средствами, недостойными благородного рыцаря и мужчины.
     Какое-то время они неотрывно глядели друг на друга. Затем Фокенберг трижды хлопнул в ладоши. Тотчас дверь с шумом распахнулась, и целый отряд вооруженных стражников, громыхая доспехами, ворвался в зал.
     Фокенберг поднялся.
     - Клянусь святым именем Господним, я сделал все, чтобы избежать крови. Вы же пренебрегли моими усилиями. Он повернулся к своим людям:
     - Этот человек подослан Йорками. Схватить его! Но едва воины сделали первый шаг, как Филип прыгнул в сторону, рывком опрокинув стол, за которым они только что вкушали трапезу.
     Зазвенела посуда, стол опрокинулся, загородив на миг дорогу воинам Фокенберга. Тем временем Майсгрейв и его люди успели обнажить мечи и занять удобную позицию между камином и стеной, обеспечив себе тем самым тыл.
     - Это безумие, сэр Майсгрейв! - выкрикнул Фокенберг. - Мои люди сомнут вас, как былинку. Филип сжимал в руках меч.
     - Мы сумеем умереть, если на то будет воля Господня, но никто не скажет, что мы плохо служили своему королю и покрыли себя бесчестьем. - Взять их!
     Но едва воины сделали шаг, как перед ними, словно снежное видение, возникла дочь Уорвика.
     - Остановитесь! - вскричала она, поднимая руку. - Эти люди - мои гости, и никто не имеет права причинять им зло.
     Воины замерли. Анна повернулась к Фокенбергу:
     - Что это означает, милорд? Так-то вы чтите закон гостеприимства, что так свят под этим кровом? Так-то вы желаете отплатить добром этим людям за то, что они спасли от беды и доставили сюда дочь вашего сеньора и родича?
     Фокенберг смотрел на нее с закипающей яростью.
     - Эти люди - шпионы Эдуарда Йорка! - прошипел он. - К тому же они везут письмо, которое ради продолжения дела вашего отца я просто обязан заполучить.
     - Эти люди такие же шпионы, как и я. А что касается письма, то вас, милый дядюшка, вовсе не должно интересовать то, о чем Эдуард Йорк пишет моему отцу.
     Юное существо бесстрашно глядело в глаза лорду-бастарду. У того дергалась щека, глаза бешено сверкали. Но Анна не боялась его.
     - Именем Пресвятой Девы заклинаю вас, милорд, не злоупотребляйте вашей властью и дайте им уйти. Они мои гости, и я многим обязана им.
     - Ты всего лишь несмышленое дитя, Нэнси. И поступаешь так, словно и не кровь Невилей течет в твоих жилах.
     - Я поступаю так, как поступил бы в этом случае и мой отец. А вот вы, лорд Фокенберг, наоборот позорите честное имя Невилей! Видно, и впрямь сказывается нечистая кровь!
     Фокенберг задохнулся от ярости.
     - Увести ее! - рявкнул он, но никто не тронулся с места. Всем было известно, что Анна - любимая дочь графа и, будь она постарше, не Фокенберг, а она стала бы законной властительницей в Уорвик-Кастл.
     - Увести ее! - вновь взревел лорд н, видя, что никто не рискует сделать это, сам ринулся к Анне.
     - Не сметь прикасаться ко мне! - взвизгнула девушка, но дядя, заломив ей руку, потащил к выходу. Анна упиралась изо всех сил, царапалась и кусалась, но лорд Фокенберг был куда сильнее ее. Он легко справился с девушкой и мигом втащил ее по ступеням на возвышение.
     Здесь Анна внезапно вырвалась, и сама бросилась прочь из зала, захлопнув дверь перед самым его носом. Лорд Фокенберг, тяжело дыша, обернулся и кивнул в сторону Майсгрейва:
     - Начинайте!
     Закованные в броню солдаты бросились на пятерых вооруженных одними мечами воинов. Клинки с лязгом скрестились. Позиция людей Майсгрейва была более выгодной - к ним нельзя было подступиться ни с тылу, ни с флангов.
     Слева в камине пылало пламя, и Филип твердо решил при первой же возможности предать огню письмо короля. Он понимал, что так или иначе долго им не выстоять против закованных в сталь латников Фокенберга, но Филип так часто встречался лицом к лицу со смертью, что сейчас не испытывал страха.
     Только грусть, что все кончилось так скоро и странно, ощущал он в сердце, да еще ярость оттого, что с ним обошлись столь бесчестно.
     ?Если мне сегодня и суждено погибнуть, то я уйду из этой жизни не один?, решил он, и его длинный меч засвистел подобно мечу архангела Гавриила.
     В этот миг где-то высоко вверху распахнулась дверь, и на хорах, которые тянулись вокруг всего зала выше оконных арок, появилась Анна. В ее руках был арбалет.
     - Лорд Фокенберг, остановите схватку!
     Она прицелилась в него. Но вельможный бастард, державшийся все время в стороне, взглянув на нее, даже бровью не повел. Тогда Анна блестящим выстрелом сбила с него шляпу.
     Он и тогда не пошевелился. Зато его люди невольно замерли, не зная, что и подумать. Этой минуты было достаточно, чтобы Анна, метнувшись по балкону, склонилась над своими попутчиками и, протянув руку, воскликнула:
     - Сэр Филип, письмо!
     Майсгрейв не колебался ни минуты. Он верил Алану Деббичу. Выхватив из-за пояса послание, он перекинул его через перила к ногам девушки.
     - Прекрасно задумано, Нэнси, - заметил Фокенберг - Теперь письмо у нас.
     Анна подняла письмо и, выпрямившись, с невозмутимым видом положила на плечо арбалет.
     - Разумеется, дядюшка. Послание Эдуарда Йорка у меня, а значит, вам незачем убивать этих людей. Она ослепительно улыбнулась. - Но иной вопрос, захочу ли я передать его вам.
     - Захочешь. Тебе ведь не понравится, если их казнят по моему приказу, и голова этого рыцаря будет вывешена на ворогах Уорвик-Кастл? Я предлагаю - письмо в обмен на их жизнь и свободу.
     - О нет, милорд! Пока письмо находилось у них, вы еще могли оправдать свои разбойничьи действия желанием заполучить послание Эдуарда Йорка и их отказом. Но теперь, когда письмо у меня, я хочу лично передать его отцу, не впутывая вас в эту историю... Вот и выходит, что вы напали на людей, спасших меня и к тому же пользовавшихся гостеприимством Уорвик-Кастл. Итак, вы дважды погрешили против рыцарской чести. Добрая же слава пойдет отныне о Томасе Фокенберге!
     Не знаю даже, пожелает ли мой отец и далее оставлять вас наместником в своем графстве.
     Она саркастически улыбнулась.
     - Что ж, любезный дядюшка, вот вам мое условие. Эти люди неприкосновенны. Только в этом случае я не стану говорить о случившемся с отцом. Как знать, может, и письмо со временем я решу отдать вам. А пока что я скрою его в одном из своих тайников, ибо отныне не верю ни единому вашему слову, лорд Фокенберг.
     И, склонившись в грациозном поклоне, она исчезла с балкона.
     Фокенберга била крупная дрожь. Он глядел на опустевшие хоры, скрипя от ярости зубами. Больше всего на свете ему хотелось сейчас отдать приказ уничтожить этого проклятого Майсгрейва и тем самым отомстить племяннице. Но теперь, когда у рыцаря не было письма короля, он и в самом деле неизбежно опозорил бы себя подобным приказом.
     Он резко обернулся и встретился взглядом с Майсгрейвом. Лицо того было совершенно спокойным. Выдержка ни разу не покинула его, и это спокойствие еще сильнее разъярило Фокенберга, Он опустил голову, он не мог его видеть. - В башню их! - рыкнул он. - И глаз с них не спускать!

19.

     Английский королевский двор не вел подолгу оседлого образа жизни. Бремя содержания многочисленной свиты венценосных особ было непосильно для населения одной только провинции, а отсутствие сносных дорог делало своевременный подвоз провианта из других графств невозможным. Исключение, пожалуй, составлял только большой торговый Лондон - чрево Англии. Вот и выходило, что Эдуард со свитой вынужден был кочевать из города в город, из манора в манор, а за ними, скрипя колесами, двигались вереницы повозок с мебелью, нарядами, коврами, канделябрами, охотничьим снаряжением.
     Вот и теперь, едва дороги подсохли, Эдуард собрался покинуть Йорк и отправиться в Шериф-Хаттон, где уже два года безвыездно проживала его мать, герцогиня Йоркская, порвавшая с сыном после его скоропалительной женитьбы на неровне. Герцогиня на все его обращения к ней отвечала глухим молчанием, но, когда Эдуард узнал, что Элизабет второй раз в тягости, он все же решился отправиться с супругой к матери в надежде, что хоть теперь Сесилия Йоркская, урожденная Невиль, смилостивится и признает Элизабет подлинной королевой.
     При дворе шли спешные сборы. Однако когда все уже было готово, королю стало известно желание Ричарда Глостера не покидать Йорка.
     - В чем дело, Дикон? Разве ты не соскучился по матушке?
     Манор - феодальная наследственная вотчина в средневековой Англии.
     - О государь! Есть ли человек, который столь же сильно, как я, желал бы преклонить колени перед герцогиней Йоркской, однако дела заставляют меня остаться здесь.
     Эдуард поглядел на брата и понимающе кивнул.
     - Ну-ну. Я понимаю. Анна Невиль. Отчего, любезный брат, ты до сих пор не съездил за ней? Я думаю, уж если мы пошли на такой шаг, как письмо к Уорвику, то теперь следует поспешить с браком.
     Ричард, не дрогнув, солгал:
     - Я был слишком занят, ваше величество. Однако, клянусь гербом моих предков, как только вы отъедете, я немедленно займусь этим.
     Он простился с Эдуардом и поднялся к себе в кабинет. Отсюда через узкое, в частых свинцовых переплетах оконце он мог наблюдать за отъезжающими.
     Король стоял возле богато изукрашенного дормеза , помогая устроиться там королеве и придворным дамам. Неподалеку герцог заметил обоих братьев Невилей - епископа Йоркского и Монтегю. С тех пор как пошли толки об обручении сына Монтегю и принцессы Элизабет, младший Невиль неотступно держался подле его величества. Епископ же явился, дабы благословить в дорогу отъезжающих. Ричард видел, как король опустился на колено и поцеловал перстень епископа.
     ?А ведь ежели бы этих Невилей вздернуть на дыбе, уж они-то наверняка могли бы поведать о своей племяннице. Но это невозможно, дьявол им в глотку! Чтобы их схватить, надо прежде добиться соизволения на это короля, а значит, волей-неволей придется сообщить Эдуарду о бегстве проклятой девчонки. Чтоб им всем околеть от чумы! Представляю, что тогда сделает со мной славный Над. Нет, сообщать ему об исчезновении Анны Невиль следует лишь в крайнем случае?.
     Ричард мерил шагами покой, нервно теребя шнуры на одежде. Крест честной! Чего стоила ему эта невозмутимость, в то время как в душе он горел в аду! Дьявол и преисподняя! Все летело к чертям, и его великолепный план трещал по всем швам. Ричард не находил себе места со дня исчезновения этой проклятой девчонки. В довершение всего затягивалось дело с похищением письма у Майсгрейва.
     Джон Дайтон, всегда такой исполнительный и опытный, потерпел полный провал, дважды упустив Майсгрейва, а теперь этот Бурый Орел исчез, словно сквозь землю провалился. Ежедневно с почтовыми голубями герцог получал от Дайтона послания, но утешительных известий все не было и не было.
     Ричард Глостер, впрочем, успокаивал себя тем, что не останется внакладе, даже если письмо и попадет к Уорвику, но в таком случае ему следует приложить все усилия, чтобы поскорей разыскать дочь Невиля. Ведь дни летели, а об Анне не было никаких известий. Глостер с ума сходил от бессилия. Его люди вдоль и поперек обшарили Йоркшир, взяли под наблюдение все места, где могла объявиться девчонка, но все тщетно.
     Со двора долетел шум отъезжающей кавалькады. Ричард Приблизился к окну. Под глубокой аркой ворот уже скрылась большая часть крытых возков и верховой свиты короля. Сверху герцог видел покрытые шелковыми попонами крупы коней, роскошные шляпы придворных, стальные каски эскорта. Все было пестро, как на новом гобелене. Внезапно внимание герцога привлекла фигура монаха на муле. Тот жался к стене, и его темный силуэт поневоле выделялся среди ярких одежд придворных и королевской стражи.
     ?А ведь я видел этого монаха в аббатстве Киркхейм. О небо! Уж не привез ли он мне вестей об Анне Невиль??
     Через какое-то время монах предстал перед его светлостью, протягивая послание. Ричард сорвал печать. Руки его дрожали, пока он читал. Письмо гласило:
     ?Светлейшему герцогу Глостерскому от скромного служителя церкви отца Иигильрама, настоятеля аббатства Киркхейм.
     Ваши люди, милорд, подняли шум на всю округу, разыскивая Анну Невиль. Ради всего святого, отзовите их и верните мир и покой нашей обители. Дочери Уорвика здесь нет. Но преданность свою Вашей светлости я хотел бы засвидетельствовать иным образом.
     Сообщаю Вам, что среди челяди епископа Невиля находится переодетая пажом девица, скрывающаяся под именем Алана Деббича, которая, судя по всему, и является разыскиваемой вами дочерью Делателя королей.
     Надобны ли иные доказательства того, что должность главы Йоркской епархии вверена человеку бесчестному, идущему наперекор воле своих государей!