овно пересекая некий рубеж.
     - Это древнее капище, - раздвигая перед собой гигантские папоротники, пояснила Эмма. - В старину предки приносили здесь жертвы богам, моля о милосердии и удаче. Здесь вокруг стоят еще несколько таких истуканов, рядом с одним из них бьет родник, и жители лесных деревень и даже кое-кто из Гилария приносят к нему пищу, чтобы задобрить духов леса. Но поспешим. Ты еще не видел самого интересного.
     Голос Эммы звучал уверенно, словно, перешагнув тень старого бога, она считала себя в полной безопасности. Ги зачарованно осматривался. Таких гигантских дубов он еще никогда не видывал. Похоже, они еще помнили, как по земле Галлии маршировали когорты римлян. Невысокие, корявые, в три-четыре обхвата каждый. Казалось, наименьший из них мог послужить жилищем либо лесному духу, либо, в крайнем случае, нищему бродяге.
     - Что это? - воскликнул юноша, увидев на голых ветвях слепленные из глины или воска изображения домашних животных, людей или отдельных частей человеческого тела.
     Проследив за его взглядом, Эмма ответила:
     - Разве вокруг Тура, где ты рос, не сохранилось ни одной из священных рощ? Что ж, знай, Ги Анжуйский, что люди с молитвами и заклинаниями вешают в местах древних святилищ изображения того, что у них болит, или заболевшей скотины, и, говорят, это очень и очень помогает. Я никогда ничего подобного не делала, ибо матушка считает, что это грех... Однако кто знает, в какое отчаяние впадают люди, когда заболевают их близкие или живность. Что же касается диких углежогов или собирателей лесного меда, то они глубоко верят, что сила священных дубов помогает вернее, нежели молитва в храме, построенном руками смертных.
     - Глупцы! - возмущенно вскричал Ги. - Ваш аббат обязан растолковать этим несчастным, что на место, где воздвигаются храмы с крестом, нисходит особая благодать! Что же касается болезней... тут все мы в руке Божьей. Хворь часто является ниспосланным с небес наказанием за грехи, и ежели люди желают излечиться, то должны вести праведную жизнь и с молитвой обращаться к Богу и святым.
     Эмма не ответила, да и Ги спустя минуту уже забыл, о чем шла речь. Древние дубы расступились словно по волшебству, и посредине почти совершенно круглой поляны он увидел старинный жертвенник, алтарь забытых богов, вернее его руины, - ушедшие в землю каменные опоры, накрытые покосившейся, потрескавшейся от времени известковой плитой. Ги смотрел на него с каким-то благоговейным страхом. Ранее ему не раз приходилось видеть эти древние дольмены, казалось созданные руками великанов, но они не занимали его мыслей. Сейчас же, то ли из-за волшебства лунной ночи, то ли из-за таинственности незнакомого леса, то ли из-за того полугипнотического, очарованного состояния, в котором он находился с тех пор, как увидел Эмму, - этот алтарь вдруг показался ему исполненным таинственного смысла.
     Лунный свет падал отвесно вниз. Пронзительно, будто голодный демон, расхохоталась прямо над головой сова. Ги почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке.
     - Господи помилуй! Зачем ты меня сюда привела?
     Эмма же обошла вокруг алтаря, сосредоточенно рассматривая венки живых цветов на каменной плите.
     - Надо же, как быстро увяли... Камень еще теплый от солнечных лучей. Тут много и тех, что я принесла...
     Поймав устремленный на нее растерянный взгляд Ги, она засмеялась.
     - Не сердись, милый. Это обычай. В мае, в утро после Вальпургиевой ночи, мы приносим сюда цветы и ведем вокруг алтаря хоровод. Это хорошее место, - она огляделась, явно не разделяя настроения Ги. - Наверно, старые боги все еще охраняют его от сил зла. Я люблю бывать здесь, греться на солнце, лежа на камне, или даже поплясать здесь в ночь на святого Иоанна .
     Ее ровный голос умиротворяюще подействовал на Ги. К тому же обращение ?милый? повергло его в состояние, близкое к опьянению. Как он ни старался, но не мог сдержать глупую и счастливую улыбку.
     - Но зачем мы здесь?
     Она поглядела на дольмен и лукаво улыбнулась. Ее волосы казались потоками солнечного тепла среди белесых лучей луны, а глаза скрывали все тайны ночи. И Ги снова подумал, что перед ним - воплощение феи, владычицы священной рощи в глуши лесов.
     Эмма положила ладони на плиту. Ги машинально последовал ее примеру. Теперь они стояли по обе стороны старинного алтаря, и юноша тоже почувствовал кожей оставленное солнцем тепло.
     - Мы не собирали вместе цветы на заре, не прыгали через костер. Это нехорошо, но давай же вместо этого по обычаю предков вложим руки в руки и поклянемся над алтарем в вечной любви.
     Ги был в восторге. Страхи покинули его, он был рад, что все происходит именно так. Они протянули друг другу руки через плоский камень, но он оказался так широк, что им пришлось почти улечься на него, и это развеселило их. Они, смеясь, тянулись друг к другу, пока пальцы их не переплелись.
     - Что нужно говорить? - все еще улыбаясь, спросил Ги.
     Лицо девушки стало задумчивым. Она прищурилась, подняв к небу лицо. Видимо, слов обряда она не знала, но рассоединить руки в молчании считала недобрым знаком.
     Совсем рядом в ветвях старого дуба ударил соловей. В траве пискнула мышь.
     Эмма улыбнулась Ги.
     - Повторяй за мной.
     Она заговорила медленно, и он повторял следом:
     - Клянусь, что не покину тебя, пока ты сохраняешь мне верность. Если же согрешу против тебя, то беги прочь, исполнись ненависти и убей меня, как волка.
     Он запнулся, произнеся последнее слово. Их руки разжались, и Эмма, подперев подбородок, с улыбкой стала смотреть на него.
     - Что это за клятва? - спросил Ги.
     - Я вспомнила, что так клялись друг другу Дафнис и Хлоя. И любовь их выдержала все бедствия и испытания.
     Ги поморщился.
     - Не знал я, что ты придаешь такое значение сказкам.
     - Но разве ты не рад?
     Он перестал улыбаться. Голос его прерывался, когда он произнес:
     - Я, наверное, и в раю не был так счастлив, как сейчас с тобою.
     Он попытался обойти вокруг дольмена, но Эмма, обрадованная его признанием, взвизгнула, захлопав в ладоши, и вмиг оказалась на плите алтаря.
     Ги испугался.
     - Побойся Бога, Птичка! Никому не ведомо, что таит в себе эта древняя глыба.
     Но Эмма уже кружилась, подхватив подол платья, обнажив едва не до колен стройные ноги, округлые и изящные. Ги застыл, как завороженный, а девушка вдруг во весь голос запела:

     Средь лесов и среди вод
     Леса дух меня зовет:
     Ночью тихой, ночью лунной
     Выйди к эльфам в хоровод!

     Ги вздрогнул.
     - Все святые! Что ты поешь? Это опасная песня. Разве тебе не известно, как хитры эльфы и как они опасны. Не поминай их, да еще в таком месте, молю тебя!
     Эмма кружилась, смеясь:
     - Скажи-ка, монашек, разве не ты говорил, что капитулярии Каролингов запрещают верить в подобное? Впрочем, монахи из Гилария-в-лесу столько раз окропили здесь все святой водой, что прогнали лесных духов куда дальше, чем хотелось бы. Святые угодники! Да ведь и у тебя, и у меня на груди крест, а он всемогущ, и ни одна из древних сил не коснется нас, пока животворящий символ Спасителя оберегает своих детей.
     Она вскинула руки над головой и тряхнула распустившейся косой.

     Как щебечет соловей
     Ночью майской средь ветвей!
     Я хочу, чтоб танец эльфов
     Закружил меня скорей...

     - Эмма! - воскликнул не на шутку обеспокоенный Ги. - Это не игра. Смертный, попавший в сети духов, может пропасть!
     Все еще тяжело дыша, она остановилась на камне, глядя сверху вниз на Ги.
     - Ты сама как эльф, как королева эльфов! - в невольном восхищении воскликнул юноша. - Поэтому ты, видно, и не боишься их.
     - О, нет, - горько вздохнула девушка. - Если бы ты знал, Ги, как мне хотелось бы хоть однажды увидеть этих дивных существ. Женщины, сидя за прялкой, порой рассказывают, что замечали следы на росистой траве после их танцев. Говорят, тому, кто в полночь войдет в такой крут, дано их увидеть. И знал бы ты, сколько я бегала по лесам в самые глухие и темные ночи ради того, чтобы встретиться с ними. Увы, все напрасно. Эльфы или ушли из этих лесов, или боятся людей.
     - Как можно стремиться к встрече с нечистой силой?
     Эмма обиженно выпятила губку.
     - Когда у моей подруги Сизенанды заболела любимая телка, она прибежала в лес, положила нательный крестик на эльфийский алтарь и сказала только: ?Господи, помилуй!? И ее телочка вскоре избавилась от лихорадки.
     - Суеверие, - хмыкнул Ги. - Ты что же, веришь во все эти фигурки животных, подвешенные на деревьях? Ты ведь христианка, Эмма, ты образованна и умна!
     Эмма ответила не сразу. Она села, опустив с алтаря ноги в сандалиях, а Ги встал рядом, облокотясь на камень.
     - Что ты имел в виду, когда сказал, что с эльфами человек может пропасть? Это же добрые духи.
     И тогда юноша рассказал ей известную историю о том, как жених, ехавший на свою свадьбу, увидел в лесу хоровод эльфов и, очарованный их плясками, немного покружился с ними. Совсем немного, и получаса не прошло. А оказалось, что минуло около тридцати лет, его родные уже умерли, а невеста превратилась в беззубую старуху.
     Эмма слушала его, как ребенок, затаив дыхание. Губы ее были чуть полуоткрыты от изумления, тяжелые волосы теперь снова окутывали ее, как накидка, струясь на камень. Когда он умолк, Эмма еще какое-то время молчала, а затем спросила:
     - Ты увезешь меня с собою?
     И, не дожидаясь ответа, заговорила:
     - Ты столько знаешь, столько видел. Я же мечтала только об одном - поскорее покинуть Гиларий-в-лесу. О, Бог свидетель, как я всегда хотела путешествовать, видеть мир! Я никогда не выбиралась из этого леса, но так хотела видеть другие аббатства, богатые поместья, большие города и, может быть, побывать при дворе короля Карла...
     Ги лишь улыбнулся. Он уже не мыслил без Эммы своего существования. Как миновавший день, исчезли его сомнения, его отвращение к мирской жизни. Он кивнул, но потом нахмурился:
     - Но ведь мир так жесток! Ты жила, как в раю, Птичка, среди этих лесов. Тебя и в самом деле, видно, охраняли здешние духи, даже если ты и не знала об этом.
     Она пожала плечами и добавила:
     - В любом случае - мы обручены и должны пожениться.
     В то же мгновение, словно по волшебству, на соседнем дереве, совсем близко, залился трелью соловей. Вдали отозвался еще один. Кроме этих звуков, мир казался погруженным в колдовскую тишину. Да и был ли еще в этом мире кто-либо помимо них двоих?
     Эмма ласково улыбнулась юноше. Ги невольно приблизился, ощутив локтем тепло ее бедра. Знакомое томление вновь охватило его.
     - Я не хочу, чтобы ты танцевала с эльфами, - почему-то шепотом проговорил Ги. - Я не хочу состариться и умереть без тебя.
     Он сел рядом с нею на камень, обняв ее за плечи. Ее глаза блестели совсем близко и медленно закрылись, когда он поцеловал ее, - нежно, как прежде, у ручья. Но теперь губы раскрылись ему навстречу, словно цветок, и Ги почувствовал, что больше не владеет собой. Он ощутил ее внутренний жар, так схожий с его собственным, и сильнее приник к ней. Голова девушки бессильно запрокинулась, будто ее оттягивала назад масса волос, и увлекаемые этим рыжим потоком, они медленно, не разжимая уст, опустились на древний алтарь.
     Ги не знал, кого он держит в объятиях, - живую ли женщину или волшебную фею. Все это было так ново и так необычайно прекрасно для него. Совсем рядом - он чувствовал - в унисон его сердцу бьется сердце Эммы. Словно не веря себе, он приподнялся на локте и взглянул на нее. Ресницы девушки медленно приподнялись, сверкнули лунным блеском глаза. Влажные губы улыбались.
     - Я люблю тебя, - прошептал Ги. - Я всегда буду тебя любить.
     Она все так же улыбалась - ласковой, чуть дразнящей улыбкой. ?Она и в самом деле фея?, - подумал он, но тепло ее тела, запах ее волос и аромат смятых ландышей свидетельствовали, что вся она из плоти и крови, и Ги, словно желая удостовериться в этом, нежно коснулся ее груди, такой круглой, теплой, мягкой и упругой одновременно, и сжал ее.
     - Не надо, - тихо попросила Эмма.
     Но рука уже сама двигалась дальше - коснулась живота, скользнула по гибко поднимающемуся бедру.
     - Нет!
     Она резко оттолкнула его руку и села. Ги, все еще тяжело дыша, остался лежать на камне, опираясь на локоть. Им вдруг овладела досада. Эта девушка раз за разом дразнит, а потом отталкивает его. Почему она говорит, что ей хорошо в его объятиях, но затем наотрез отказывает ему?
     Эмма сидела, не поворачивая головы. По тому, как вздохнул Ги, легко было понять его чувства. Девушка сказала:
     - Ты не должен так вести себя со мной, пока нас не обвенчали в церкви. Это грех, Ги!
     До него медленно стал доходить смысл сказанного. И хотя обида все еще жила в нем, он обрел власть над собой.
     - Ты права. Но, по-моему, ты все-таки боишься меня.
     - Я? - В ее голосе мелькнули насмешливые нотки. - Да я и Вульфрада не испугалась бы. Кроме того...
     Она осеклась, поняв, что говорит лишнее. Поспешила повернуться, взяла юношу за руки.
     - Не сердись, о жених мой!
     - Значит, у тебя все-таки что-то было с ним? - сухо спросил Ги.
     Было ли? Эмма знала, что Вульфрад рядом с нею начинает дрожать, как крупное животное, и это смешило ее. Но однажды, когда она дразнила его, он вдруг схватил ее и, прижав к дереву, стал целовать, как безумный. Она едва не задохнулась в его могучих объятиях и, пока не попала ему коленом в пах, не могла вырваться. Потом почти полгода они не разговаривали, хотя кузнец и ходил кругами возле нее и гнал прочь от нее всех мужчин - от поселян до молодых монахов. Они и помирились-то только совсем недавно. Однако Ги вовсе незачем это знать.
     - Ничего подобного, - сказала она и, выпятив губку, добавила: - Он, словно Даркон, груб. и неприятен. А Хлоя...
     Тут она улыбнулась.
     - Хлое всегда нравился Дафнис.
     На этот раз Ги не стал возражать против сравнения с языческими героями.
     - Тебя бы я никогда не смог оскорбить, моя Птичка. И ты никогда не прольешь слез по моей вине. В этом клянусь тебе.
     Увидев, что девушка поежилась от ночной сырости, он снял с себя хламиду и укутал ее. Так уж получилось, что они остались лежать на старом дольмене, болтая, смеясь, вспоминая свое, детское еще, обручение. Потом по замедлившемуся, чуть охрипшему голосу Эммы Ги понял, что ее клонит в сон. Она ведь почти не спала и предшествующей ночью. Отец тоже поднял его чуть свет. Но когда Эмма прижалась лбом к его плечу и уснула, он еще долго лежал, глядя, как луна опускается за верхушки деревьев. Это место, этот языческий алтарь, где когда-то приносили жертвы и который стал их первым брачным ложем, больше не пугало его. Наоборот - старые дубы священной рощи и прячущиеся в их тени деревянные идолы казались ему друзьями, что охраняют их. Он не заметил, когда сон овладел его существом.
     Возможно, Ги был и не совсем неправ, полагая, что они находятся под охраной древнего святилища. Эврар Меченый так и не смог переступить границу кольца, обозначенного строем деревянных истуканов. Он умел двигаться по лесу бесшумно, как рысь, и долго шел за молодыми людьми на звуки их голосов. Когда же древний идол предстал перед ним, Эврар замер, будто громом пораженный, и холодный пот прошиб его. Ги напугала только неожиданность встречи с образом древнего галльского бога, в темной же душе мелита все еще гнездилось немало старых верований, царила религиозная неразбериха, в которой он и сам путался. Древний идол, возникший перед ним, показался ему едва ли не самим Эсусом или грозным владыкой неба Таранисом. Ноги его подломились, и Эврар медленно осел на колени. Из глубины памяти всплыло видение детства: каменный идол, сидящий со скрещенными ногами, безобразный и огромный, а перед ним дымящийся алтарь и женщина-жрица с седыми косами, вспарывающая серповидным ножом грудь жертвы, чтобы протянуть изображению бога трепещущее, облитое дымящейся кровью сердце. Это впечатление оставило неизгладимый след в его душе, след, который не смогли смыть ни кровь множества убитых им людей, ни поверженные монахами древние изваяния. Поэтому сейчас, ночью, в лесу, перед пустыми глазницами деревянного истукана, он ощутил леденящий страх и медленно сделал старинный жест, оберегающий от сил зла, а затем, словно опомнившись, попытался прочесть молитву, но, как на грех, слова не шли ему на ум, он сбивался, а темный идол стоял перед ним весь в бликах лунного света и, казалось, злорадно ухмылялся.
     Эврару стало совсем не по себе, он резко вскочил и двинулся прочь, но через несколько шагов набрел на новое изображение божества, затем еще и еще. Вскоре он понял, что идолы стоят по кругу, словно ограждая собой пространство, в котором находились преследуемые им юноша и девушка. Эврар невольно почувствовал раздражение, а с этим несколько поубавился и его нервный страх, но не настолько, чтобы мелит мог позволить себе вступить в очерченный идолами круг. Он пошарил на поясе, где был зашит костяной амулет-хранитель, и пожалел, что с ним нет его меча, где в рукоять вправлены святые мощи. До него долетел смех молодых людей, песня Эммы Птички. Он не был в силах понять, как эти щенки могут веселиться в столь жутком и таинственном месте. Но покидать его они, кажется, не собирались - он понял это, в очередной раз обойдя вокруг капища. Порой голоса их стихали, но затем он вновь слышал их, пока, наконец, не наступила тишина. Эврар, стараясь держаться в стороне от древних изваяний, долго вслушивался в безмолвие ночи. Стояла поразительная тишина, умолкли даже птицы в лесу, и только монотонно трещали сверчки да перекликались вдали соловьи.
     - Заснули они там, что ли? - пробормотал мелит и вздрогнул от звука собственного голоса, скосив глаза на тень стоявшего за ближними деревьями идола. Все оставалось неподвижным. Эврар не знал, сколько времени он так простоял, прислушиваясь. Час, полчаса, может быть, больше? Напряжение его постепенно уходило. Ни шороха трав, ни треска сучков под ногой, ни голосов. Эврар бесшумно вернулся на то место, где впервые перед ним предстало изображение идола с кошачьими ушами. Здесь они вошли, отсюда могут и выйти, чтобы попасть на известную одной Эмме дорогу к аббатству. Собственные шаги казались Эврару громоподобными. Он не хотел привлекать к себе внимание и поэтому, отойдя за деревья, опустился на покрытый мхом ствол поваленного дерева, скрестил руки на рукояти секиры и, упершись в них подбородком, стал ждать.
     Тишина действовала угнетающе. Тени от опускавшейся за деревья луны медленно ползли по земле. Трава покрылась седой росой, поднялся легкий туман. Эврар из последних сил боролся со сном...
     ...Внезапно он вздрогнул. Сон как рукой сняло. До него донесся какой-то гул, вызывающий щемящее чувство тревоги. Мелит встал, сжимая топорище, и замер, прислушиваясь. Не приснилось ли ему это? Неужели слух обманывал его? Нет, тихо. Ни единый лист не шелохнется. Эврар огляделся, встряхнул головой, прогоняя остатки сна. Все же, видимо, он проспал довольно долго. Лунный свет поблек, небо над головой стало зеленоватым, и крупная звезда, мерцая, одиноко висела над лесом. Рассвет занимался туманный и серый. Стволы дубов обвивала легкая белесая дымка. Смолкли цикады, и даже запахи леса, казалось, впали в предутреннюю дремоту. И тем не менее Эврар был совершенно уверен, что его что-то разбудило. Чутье никогда еще его не подводило.
     Лес светлел с каждой минутой. Все плотнее клубился туман. Где-то пискнула пташка. Наконец Эврар решился. Поудобнее перехватил секиру и, словно согреваясь ее гладкой рукоятью и черпая в верном оружии силы, двинулся вперед.
     В предрассветном сумраке древний идол почти не пугал его. Эврар теперь смог различить, как он стар - весь в прозелени и потеках, оставшихся после дождей, изрезанный трещинами. Пустые глазницы глядели мимо него, и он осмелился переступить заколдованный круг.
     Эмму и Ги он нашел спящими на древнем алтаре. Девушка была закутана в темную накидку графского сына. От сырости утра они приж