Он знал, как она любит коней, и надеялся, что подарок окончательно вернет ей доброе расположение духа. Однако ошибся. Девушка никак не отреагировала на его слова и оставалась молчалива и задумчива. Даже когда они пришли к торговцу, где в стойлах находилось множество прекрасных скакунов, рассеянность ее не оставила.
     - Так как? Ты выбрала? - спросил Филип.
     Анна, словно очнувшись, указала на ближайшую лошадь.
     - Да. Вот эта.
     Перед нею стояла пегая кобыла, в белых и черных пятнах, рослая, сильная, с крепким костяком, длинной гривой и касающимся земли хвостом.
     - Что ж, неплохой выбор, - проговорил Филип. Но, Признаюсь, я не любитель коней этой коровьей масти.
     - Мне она нравится! - упрямо заявила Анна, и он почувствовал в ее словах вызов. Она злится, решил Филип, и не стоит ей перечить. Немного поторговавшись, он купил лошадь. Анна ждала его у входа и не выказала никакой радости, когда он с улыбкой протянул ей повод.
     Когда они возвратились домой, Филип попытался было ее развеселить, но Анна, сославшись на недомогание, предпочла пораньше лечь в постель.
     Сидя у окна, рыцарь смотрел на нее. Он не знал, спит ли Анна или просто затаилась, размышляя о близости расставания. Ему ли не знать, как она горда! И, разумеется, она страдает оттого, что он так настойчиво торопит с отъездом. Впереди только то, что разведет их навсегда. Но разве и его душа не разрывается от мысли, что чудо больше невозможно? Однако поступить иначе он не мог. Осознание неисполненного долга терзало его, как тяжелая болезнь.
     Филип достал со дна сундука завернутый в пожелтевший лоскут парусины плоский футляр. Открыв его, он извлек послание. Оно помялось и истерлось по краям свитка, на нем виднелись пятна от соленой воды и даже следы крови. Печать местами раскрошилась. Он присмотрелся к ней - и замер, словно пораженный громом.
     Легкий, едва различимый надрез подсекал печать, словно письмо уже вскрывали. След был так тонок, что заметить его можно было, лишь пристально вглядевшись. На лбу Филипа выступила испарина. Послание, которое вверено ему, тайному гонцу, было кем-то прочитано. Но кем? И когда? Он никогда не расставался с ним, если не считать... Он вспомнил события в большом зале Уорвик-Кастл, когда передал футляр Анне. Наместник Фокенберг так жаждал узнать, что содержится в письме... Неужели же Анна могла уступить ему? Это исключено. Тогда кто же? Она сама? Женское любопытство...
     Он растормошил Анну, взял ее за плечи и повернул лицом к себе.
     - Анна, мне необходимо это знать. Письмо короля пало к тебе в Уорвик-Кастл. Ты вскрывала его?
     - Оставь меня. Что за чушь? Я хочу спать.
     - Ответь, дитя, неужели ты осмелилась прочесть тайн послание короля Англии?
     В его голосе зазвучал металл. Такой поступок не мог быть оправдан. Филип почувствовал, как в нем закипает ярость. Эта девушка слишком легкомысленна и своенравна она готова ради каприза преступить закон и честь! Он с силой тряхнул ее за плечи.
     - Говори же!
     Анна уперлась в его грудь, пытаясь оттолкнуть, но он лишь сильнее сжал ее пальцы. Девушка вскрикнула.
     - Мне больно!
     Он сразу отпустил ее.
     - Прости, родная... Но скажи...
     - Оставь меня в покое. Ничего я не вскрывала! Слышишь, ничего!
     Он сразу поверил. Он хотел в это верить. Ведь и в самом деле - на их пути было столько передряг, и мало ли как могла образоваться эта волосяная трещинка на печати.
     - А теперь уходи, - глухо сказала Анна. Он чувствовал себя виноватым и поэтому молча покорился. Когда он ушел, Анна зарылась лицом в подушку, содрогаясь от рыданий.
     ?Он был готов убить меня из-за этого письма! А я даже не могла сказать, что в нем едва ли не его смертный приговор. Отец бы зарубил его в приступе гнева. И, вскрыв печать, я спасла его от участи, что уготовил ему тот венценосец, которому он так предан!?
     Она задыхалась от горечи, от незаслуженной обиды, от того, что он остается так слепо верен своей вассальной клятве, что даже любовь не в состоянии заставить его усомниться.
     Когда она наконец спустилась вниз, то застала Филипа сидящим на крыльце под сенью пальмы. Белый кот хозяйки спал у него на коленях. Рыцарь поднялся ей навстречу.
     - Какой красавец, не правда ли? - Он улыбался Анне и ласково почесывал кота за ухом.
     Филип счастливым взглядом посмотрел на Анну. Она только вздохнула и, задумчиво прикоснувшись к пушистой спине зверька, печально сказала:
     - Давай прогуляемся. Я хочу проститься с Бордо. Звонили к вечерне. На оранжевом полотне заката шпили собора святого Андре казались черными. Навстречу по улице поднимался водовоз с осликом, обвешанным кувшинами.
     - Купите воды, судари, всего два су! А какая вода! Легкая, сладкая. Я беру ее в источнике святого Дени, и равной ей вы не найдете во всей Гиени.
     Филип и Анна пили, улыбаясь друг другу. Воздух Бордо, чудесная вода пьянили как вино. Они позабыли свои невзгоды, отбросили мысли о скорой разлуке и в сумраке ближайшей арки обменялись таким поцелуем, что у обоих захватило дух.
     Бордосцы еще не завершили дневные дела и торопливо пробегали мимо или, стоя у порогов домов, переговаривались через улицу. По реке скользили длинные лодки, освещенные фонарями, в них восседали красавицы в шелковых платьях и кавалеры с лютнями в руках. Из таверн, расположенных вдоль набережной, доносилось дьявольское гудение рожков и бряцание тамбуринов.
     У развалин римского амфитеатра они долго слушали бродячего певца, потом, держась за руки, брели по узким затемненным улочкам. За решетками, где помещались статуи святых, горели факелы, освещая грубую мостовую, кучи рыбьих костей и мусора. Анна споткнулась. Филип бережно подхватил ее на руки и нес до самого дома.
     - Ты не устал? - улыбаясь, спросила она.
     - Я бы и не опускал тебя на землю.
     - Лжец... милый лжец...
     Она хотела еще что-то добавить, но он остановил ее долгим поцелуем. Не стоило говорить о печальном. Сегодня их Последний вечер в этом городе.
     Дома Анна долго стояла у распахнутого окна, вглядываясь в мерцающее небо над крышами домов. Она слышала, как Филип расхаживает за ее спиной. В клетке сонно пискнула птица. Анна вздохнула.
     - Я никогда не забуду Бордо. Наверное, на всей земле нет лучше места...
     Филип лег. Она слышала, как подалась под ним постель.
     И тогда наконец решилась.
     - Фил, - она села совсем близко. Глаза ее светились в темноте, как у кошки. - Давай не расставаться. Он хотел что-то сказать, но она сделала протестующий жест.
     - Я очень люблю тебя, мой Филип. Ты знаешь это, однако и ты не можешь представить всей глубины моего чувства. Когда я думаю, что впереди только разлука, мне хочется одного - умереть. Без тебя я лишусь всего, с тобой же получу целый мир. Имя, титул, честолюбие - чего они стоят без твоей любви. Отвези это письмо, Фил, если иначе не можешь, если честь требует довести начатое до конца, но потом возвращайся. Я буду ждать тебя здесь, у тетушки Клодины. Никто не знает, что я здесь.
     Наши пути могли разойтись еще в Англии, и тебя никто не упрекнет. Зато потом мы сможем быть вместе всегда. Мир так велик, Филип! Разве не найдется в нем места для нас? Зачем же в таком случае судьба сберегла нас двоих среди стольких смертей, забросила в такую даль? Нашу любовь благословило само небо. Когда мы оказались в Эрингтон-Хауз, Джудит Селден сказала мне, что наступит момент, когда мне придется сделать свой выбор. Видит Бог, время пришло. Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Поэтому, Фил, заклинаю тебя именем, доставшимся тебе от предков, давай уедем туда, где нас никто не разыщет.
     В мире достаточно королевств и княжеств, где можно поселиться, чтобы жить друг для друга. Ты воин, ты поступишь на службу к новому сюзерену, и мы не будем знать нужды, я же сменю имя и стану твоей женой, у нас будут дети. Много детей, Филип!..
     Лицо ее озарилось, словно она наяву видела картину грядущего блаженства. Майсгрейв, приподнявшись на ложе, неотрывно глядел на нее. Поначалу, когда она заговорила, он испытал легкий укол раздражения. Что за странная непонятливость и упрямство! Но, по мере того как она продолжала, в его груди закипали, смешиваясь, счастье и боль.
     Он был потрясен. Анна была безрассудна и мудра одновременно. В ней было неистовство первых людей, отвергших небесный рай ради земной любви. Он чувствовал себя несказанно гордым и счастливым, потому что его полюбила такая девушка, и вместе с тем его душило отчаяние от несбыточности того, что она предлагала. Его жизнь была полна разочарований и бед, а душа не так легко окрылялась.
     - Бедная девочка, - печально сказал он. Анна вздрогнула и взглянула на него. Ей показалось, что у Филипа в глазах блестят слезы.
     Он порывисто сел, обнял Анну и взял ее лицо в ладони.
     - Я очень люблю тебя, Энни, я буду любить тебя всегда, даже тогда, когда ты среди блеска и суеты забудешь того, кто первым ласкал тебя. То, что ты сказала сейчас, я сохраню в глубине сердца.
     - Не надо так, Фил! Все еще можно исправить...
     - Увы! Ты еще очень молода и не в состоянии всего понять. В твоих словах смешались грех и безрассудство. И все же я благословляю тебя за это. Мир держится на устоях, на которые нельзя посягать. И горе безумцу, который отважится на это.
     Не один еще раз все переменится вокруг тебя, переменишься и ты сама. Если же мы поступим так, как предлагаешь ты сейчас, ты никогда не сможешь убежать от угрызений совести, которые рано или поздно настигнут тебя и станут терзать. Со временем хмель любви пройдет, заговорит кровь, ты вспомнишь, кто ты и для какой участи рождена. Я никогда не смогу тебе этого дать, даже если посвящу тебе жизнь и отдам всю кровь. Не будет и мне покоя. Вспомни, как в церкви тебя.оттолкнул лакей... Он осекся.
     - Но я осталась спокойна.
     - Настанет миг, когда ты не сможешь сохранить хладнокровие. Я видел, как ты смотрела на нарядных дам из свиты герцога Карла. Ведь тебе хотелось оказаться среди них?
     - Нет. Я научусь смирению. Леди Джудит Селден ровня мне, но счастлива с простым рыцарем.
     - Но ты не Джудит Селден. Ты совсем иная.
     - Я буду любить тебя всегда. Тебя одного. Он вздрогнул, вспомнив Элизабет Вудвиль. Когда-то эти же слова произнесла и она. Все так и было, пока блеск славы и золота не умертвил ее любовь. Теперь Анна. И тогда он впервые заговорил с нею об Элизабет, поведав историю их любви. Ему стоило немалых усилий, обуздав гордость, говорить об этом. Молчаливый по натуре, он принудил себя быть красноречивым, порой с трудом подыскивая нужные слова. Ему было необходимо убедить Анну в том, что речь идет не только о любви, но и о долге перед отцом, перед людьми, с которыми она связана. Он взывал к ней, твердя, что чистота крови, что течет в ее жилах, важнее любых сердечных привязанностей.
     Филип не видел лица девушки. Она сидела отвернувшись от него, глядя в окно. Лицо Анны было неподвижно, словно изваянное из мрамора. Из широко распахнутых глаз медленно струились тяжелые слезы. И столько горечи было в безвольном изломе ее губ, в пустом, отрешенном взгляде, что у Филипа все оборвалось внутри.
     - У нас есть любовь. Фил. С нею мы сильны. Ему не удалось разубедить ее, но голос Анны был слаб. Она поняла, что не в ее власти изменить его решение. Едва шевеля губами, она шепнула, почти выдохнула:
     - Решайся, Фил. Умоляю тебя...
     - Нет, моя родная. Не надо. Вспомни, что ты одна из Невилей, а они никогда ни о чем не просят.
     Тень скользнула по лицу Анны. Губы плотно сжались, слезы высохли.
     - Вспомни о том, что я обязан вернуться в Нейуорт, потому что отвечаю за землю своих предков. Больше того, Я женат и не могу, не совершив смертного греха, вступить в новый брак. Я оставил Мод в тягости, и наш с нею ребенок уже должен был появиться на свет.
     Анна облизала губы и хрипло сказала:
     - Ах да... Мод Перси. Я и позабыла о ней.
     Она тряхнула головой, словно отгоняя все прочь, словно смиряясь. Но смиряясь строптиво. Отросшие волосы упали ей на глаза. Она рывком головы откинула их, затем сладко потянулась и уже в следующий миг прильнула к Филипу, ловя его губы.
     Этой ночью она была как никогда жадной до его ласк, словно ее жег изнутри огонь. Раскованная и страстная, нежная и податливая, она трепетала в его руках - то бурная, словно море, то как ослабевшая волна. Но силы вновь и вновь возвращались к Анне, она тянулась к нему, глаза ее лихорадочно блестели, по телу пробегала дрожь нетерпения, горячие руки обвивали его шею, скользили по спине.
     - Люби меня, люби! - не то молила, не то приказывала она
     Голова кружилась от этого страстного шепота. Ее ничего не пугало, не смущало, она жаждала наслаждаться и дарить наслаждение сама. Филип и сам не мог остановить рвущийся горлом стон, когда, подхваченные любовным вихрем, обессиленные счастьем, они забывали обо всем на свете. Они были не в силах оторваться Друг от друга.
     Филип заснул лишь на рассвете. Сквозь дремоту он слышал, как она что-то ласково шепчет ему, перебирая его кудри, прижимается щекой к его руке... Потом он погрузился в сон, но и во сне его руки искали ее.
     Он резко вскочил. Место рядом с ним пустовало. Подушка была холодна - видимо, Анна поднялась уже давно. Филип окликнул ее и стал торопливо одеваться. В нем нарастала тревога, но он гнал ее прочь. Сейчас он спустится вниз, увидит, как она шепчется с мадам Клодиной или играет с ее котом.
     Когда он натягивал рубаху, взгляд его упал на ларь у окна. Там лежала аккуратно сложенная стопкой женская одежда Анны. Два узких малиновых башмачка сиротливо стояли на полу.
     Это еще ничего не значит! Мало ли для чего ей понадобилось вырядиться мальчишкой!
     Он торопливо сбежал по ступеням. Хозяйка возилась у очага. Заслышав его шаги, мадам Клодина обернулась.
     - Где она? - вскричал Майсгрейв.
     Клодина Сигоне неспешно отведала из котелка.
     - Уехала еще на рассвете. Велела передать, что вынуждена взять с собой немного денег.
     - Куда?.. Куда она направилась? Ради самого неба, отвечайте!..
     Женщина глядела на него с любопытством. Сегодня утром, когда эта юная англичанка предстала перед ней в (одежде мальчишки, она было решила, что это очередная шутка. Девушка держалась удивительно непринужденно, однако была бледна. Выпила чашку бульона, натянула перчатки, прихватила хлыст. Однако постоялец, слушая мадам Клодину, менялся на глазах.
     - Что с вами, сударь? Уж не дурно ли вам? Крест честной! Не ограбила ли вас ваша подружка?
     Филип присел на ступеньку и провел ладонью по лицу. Все было кончено. Этой ночью Анна простилась с ним. Ее гордость не могла позволить, чтобы после того, что произошло накануне, все оставалось по-прежнему. В глубине души он понимал ее, однако боль, что пронзила его, была нестерпима.
     Не видеть ее, не слышать ее смеха, не касаться ее... Боль давила, росла, заполняя весь мир. Он глухо застонал. Когда он думал о том, что пути их непременно разойдутся, он полагал, что это произойдет гораздо позже и у них еще будет достаточно времени друг для друга. Перед ними расстилался путь через всю Францию. Они бы еще долго могли быть вместе, скакать рядом, ночевать в придорожных гостиницах... Но гордая душа Анны Невиль не вынесла поражения. Ей не нужны были крохи, не нужна его снисходительность. Ей нужно было все - или ничего...
     Нет, он не может позволить, чтобы в один миг развеялось словно наваждение их счастье! Как жить без Анны? Он догонит ее, он скажет... Что, впрочем, он скажет? Да не все ли равно! Главное - вновь обрести ее, прижать к сердцу, ощутить ее податливую хрупкость.
     Он вскочил, расплатился с хозяйкой и без промедления отправился в путь.
     В Бордо было шестнадцать ворот. Филип объехал половину, расспрашивая стражников, дабы выяснить, какую дорогу выбрала Анна. Разумеется, она выехала гораздо раньше, но вскоре обязательно сделает остановку. Главное - догнать. Он догадывался, какая дорога привлекала Анну больше других - в Берри, туда, где сейчас находятся Уорвик с королевой Маргаритой.
     Ему не сразу удалось напасть на след. Наконец он наткнулся на странников, которые заявили, что, действительно, паренек на пегой кобыле, едва только они отворили ворота, покинул Бордо. Не мешкая, Майсгрейв пустился в путь. Он торопился, беспрестанно подгоняя Кумира и продолжая расспросы на всех заставах и переправах. В его душе зашевелилась надежда. Зеленоглазого паренька на пегой лошади тут действительно приметили. Что ж, видимо, она на самом деле движется в сторону Ангулема и Пуату.
     Однако где-то в Сетонже след исчез. Филип заглядывал во все постоялые дворы, допытывался в замках, монастырях, обшаривал даже придорожные хижины. Казалось, что после переправы через Шаранту Анна Невиль чудесным образом испарилась. Тогда, отчаявшись, он решил направиться в Берри, куда рано или поздно она должна была прибыть.
     Теперь он вновь торопил коня, стремясь добраться туда раньше, чтобы встретиться с нею до того, как она вновь окажется недосягаемой, и тогда он утратит ее навсегда.
     Филип твердо решил: больше он не уступит. Прекрасная Элизабет исчезла из его жизни. Теперь же судьба даровала ему Анну, дала силы вновь полюбить... Отчаяние помогло ему взглянуть на все обстоятельства другими глазами.
     Он ехал до сумерек и в последующие два дня не прекращал гонку. Теперь вокруг тянулись болотистые леса Пуату. Могучие дубы и вязы окружали его, невольно напоминая об Англии. Вдобавок заморосил дождь. Местность была пустынная, и однажды Майсгрейву пришлось вступить в настоящую схватку с разбойниками. Он не находил себе места.
     Анна! Хрупкая, в мужской одежде, беззащитная, в полном одиночестве, с одним лишь кинжалом у пояса. О, хоть бы в дороге она прибилась к купеческому обозу!..
     Когда он прибыл в графство Берри, его как громом поразило известие; ни королевы Маргариты, ни Уорвика там не было. Сиятельные особы отбыли в Париж на праздник в ознаменование рождения наследника престола.
     Едва успев отдышаться, Майсгрейв снова пустился в путь по размытым дождем дорогам. Ближе к вечеру его уже качало в седле от усталости, странная слабость разливалась по телу. Было больно дышать, дорога дыбилась перед глазами. Пришлось сделать привал в захудалой придорожной харчевне. Он едва притронулся к пище и тотчас ушел в свою комнату.
     Поутру служанка отправилась будить его, но вскоре вернулась и доложила хозяйке:
     - Сударыня, господин, что приехал вчера под вечер, не может встать. Он не приходит в себя, и у него, по-моему, сильный жар.

30.

     Людовик XI Французский был необычайно скуп. Эта скупость давно вошла в поговорку. Однако даже Франциск Бретонский  и Карл Бургундский, известные тем, что разбрасывали золото направо и налево, опешили, узнав, что Людовик Валуа сразу после шумных торжеств по случаю рождения наследного принца Карла готовится пышно отпраздновать бракосочетание своей сестры Боны и герцога Бурбонского.
     Больше всего разговоров об этом было среди парижских буржуа. Мало того, что им пришлось раскошелиться на празднества по случаю рождения принца, на подарки к крестинам королевского отпрыска да на пиры, что король устроил В честь появления на свет столь долгожданного наследника, - как снег на голову свалилась эта скоропалительная свадьба.
     Поборы и налоги, без числа и без меры. Еще одно-два таких празднества, и казна опустеет. Одна лишь чернь ликует, солидные же люди знай себе развязывают кошели. Не похоже это на Людовика, того короля, что так печется о подданных и дал торговцам и ремесленным цехам особые привилегии, чтобы они беспрепятственно богатели, а с ними богатела и Франция.
     Впрочем, вся эта оргия расточительности была частью продуманного заранее плана. Всего два месяца назад король созвал в Туре Генеральные штаты, чего никогда не делал ранее, и там герцогу Бургундскому были предъявлены обвинения в нанесении ущерба короне.
     Карл Смелый был настолько взбешен политикой своего сюзерена, что стране угрожала война, и Людовик спешил к