ный шепоток:
     - Я тебя люблю... Приходи, я буду ждать. Анна улыбнулась. Несмотря на усталость и потрясение, испытанное ею при известии о Кларенсе, у нее было легко на сердце. Душа и тело ее были удивительно спокойны.
     Миновав узкий сводчатый переход со статуями святых в нишах, принцесса вошла в свою молельню, сбросила плащ и, взяв с пюпитра молитвенник, направилась в свои покои. Теперь она была дома, и никто ничего не мог заподозрить, если не обращать внимания на ее припухшие губы и сияющие глаза.
     Важная статсдама Грэйс Блаун как раз поправляла вуаль в своем громадном головном уборе, когда в зеркале позади себя узрела принцессу.
     - Ваше высочество! Святые угодники, в такой час?.. Она так растерялась, что присела в реверансе, глядя в зеркало, спиною к принцессе.
     - Разве вы не получили известие, что я осталась в Савое? А там заведено вставать к ранней мессе.
     Анна не стала пускаться в объяснения и поспешила в свои апартаменты.
     Как сумрачно и мертво было все в ее опочивальне! В полумраке мерцала позолота на вздыбленных грифонах у полога кровати; в камине, припудренные золой, слабо мерцали уголья. Анна вдруг почувствовала, что ее клонит в сон, и встряхнула головой. Нет, нет! Сначала необходимо написать в Понтефракт, отцу.
     Она взяла в руки перо и задумалась. Филип из любви к ней поведал об измене герцога Кларенса, но не может же она сказать отцу, от кого получила столь важные сведения. В то же время подобное обвинение настолько серьезно, что невозможно отделаться ссылкой на слухи. Что же придумать? Ей не хотелось сочинять какуюнибудь нелепицу, ибо отец мгновенно распознает ложь...
     - Тишина покоя баюкала, мысли путались. Прошедшие день и ночь забрали все силы. Она устало склонила голову на руки, но уже через мгновение выпрямилась, поймав себя на том, что погружается в дремоту. Писать следует нечто двусмысленное, чтобы заинтриговать и обеспокоить Уорвика, заставить его задуматься. Но что?
     Она провела кончиком пера по лицу, открыла изящную, чеканенную наподобие часовни крышку чернильницы и, обмакнув перо, вывела на листе надушенной мускусом бумаги: ?Hannibal ad portas!?
     Отец поймет, что это сигнал опасности. Но разве он и сам не знает, что Эдуард готовится к вторжению? И если отец не спешит в Лондон, а разъезжает по крепостям и гарнизонам, значит, он обо всем знает не хуже нее. Нет, ей следует предупредить его совсем о другом - о Кларенсе.
     Анна придвинула новый лист пергамента и написала: ?Lupus pilum mulat, поп mentem? .
     Однако разве для Уорвика не очевидно, что любой из его окружения может оказаться предателем? Нет, необходимо точное указание. И, придвинув третий лист, Анна начертала: ?Tu quoque. Brute!?
     Брута считали сыном Цезаря, Уорвик также часто называл Кларенса сыном, и существует ли более яркий символ предательства, чем этот взлелеянный и возвеличенный Цезарем республиканец? Пожалуй, эта фраза куда более удачна, но поймет ли Уорвик, отчего его дочь выдвигает такое обвинение против мужа сестры?
     Анна устало откинулась в кресле. Нет, видимо, придется изложить все, как есть. Но такое послание можно доверить только надежному человеку, а такового в своем окружении она не могла припомнить. Большинство их прежде служили супруге Эдуарда Йорка и наверняка так же преданно клялись ей в верности, как и нынешней принцессе Уэльской... Но кого этим теперь удивишь!
     Она поднялась и побрела к ложу. Все равно она сейчас не в состоянии сосредоточиться. Она обо всем подумает потом... Потом, когда поспит хоть пару часов... Но уже через час ее разбудила взволнованная леди Блаун. - Ваше высочество! Леди Анна! Проснитесь же. Вас требует к себе государь!
     Анна поначалу ничего не могла понять, но, когда смысл сказанного дошел до нее, она села и начала послушно одеваться.
     Генрих редко посылал за ней. И никогда - срочно.
     - Камердинер его высочества лорд Лэтимер ждет за дверью, - скороговоркой твердила статсдама, помогая принцессе, в то время как Бланш Уэд носилась вокруг с гребнями и шпильками.
     Через несколько минут, причесанная и умытая, Анна поднялась по лестнице в молельню короля.
     - Принцесса Узльская, государь, - с поклоном молвил камердинер.
     Не поднимаясь с колен, Генрих сделал знак и продолжал молитву. Лорд Лэтимер вышел, и Анна осталась наедине с королем. Она видела его склоненную перед Распятием фигуру, его поникшие хилые плечи под серым бархатом просторного упланда , темную с проседью голову.
     Анна ничего не могла понять. Король никогда не тревожил ее в такую рань. Что же случилось? В глубине души она испытывала тревогу. Король безумен, и нелегко предсказать ход его мыслей. Порой он сутки напролет не вставал с колен, а иной раз любил внезапно облачаться в дорогие одежды, призывал чтецов и велел читать ему любимый ?Рассказ мельника? , и притом хохотал до слез. За этим следовала власяница, король подвергал себя бичеванию, тратил огромные суммы на монастыри, а наутро слуги находили его забившимся в темный угол и твердящим, что из камина выглядывает нечистый, гримасничает и показывает ему срамные места.
     Король продолжал молиться. Тогда Анна опустилась позади него на колени и принялась читать ?Pater noster? .
     Неожиданно король повернулся к ней. Лицо его было темно и сурово. Анна, не поднимая глаз, продолжала молитву. Когда она закончила, Генрих приблизился к ней и подал ей руку. Анна взглянула на него и испугалась странного блеска в его глазах.
     - Ваше величество...
     - Так красива... - тихо сказал Генрих. - Похожа на статую Мадонны в церкви Марии Заречной. Но, как известно, fronti nulla fides . Эта девочка со взглядом ангела - сам нечистый!
     Последние слова он едва не выкрикнул. Губы его побелели, лицо исказилось гневом.
     - Следуйте за мной, Анна! - едва владея собой, проговорил он. - Ибо нельзя говорить о подобном там, где молятся.
     Он провел ее в небольшую светлую горницу. Здесь, на плитчатом полу, лежал пестрый смирнский ковер, но в остальном убранство покоя поражало своей неказистостью. Простая, даже грубая мебель, пюпитр с раскрытой книгой у окна, застланный овчиной ларь, в котором король хранил свои книги. Стенной росписи или гобеленов не было, зато напротив окна висела большая карта мира, составленная в 1459 году Фра Майро, - с Иерусалимом в центре и Сибирью гдето внизу.
     - Где вы были этой ночью, миледи? - сурово спросил король, не давая невестке опомниться.
     Анна замерла. Она глядела на короля во все глаза, не в силах вымолвить ни слова.
     - Я спрашиваю, где вы были после того, как покинули дворец Савой?
     Анна вдруг ощутила такой ужас, что ей стало трудно дышать. Земля уходила изпод ног. Позор, судебный процесс, расторжение брака, ссылка, заточение, а главное, презрение и гнев отца - все это так живо предстало перед ней, что она оказалась едва не на грани обморока.
     ?Я погибла, - подумала принцесса, но неимоверным усилием воли взяла себя в руки. - Нет, я погибну, если не смогу постоять за себя. Еще неизвестно, что ведомо королю?.
     - Кто вам сказал, государь? В чем вы хотите меня обвинить?
     У Генриха глаза полезли из орбит, ноздри раздулись.
     - Я обвиняю вас, миледи, в том, в чем долго не осмеливался упрекнуть королеву Маргариту. А вы такая же, если не хуже. Я был рогоносцем, сударыня! Да, да, рогоносцем, но я не позволю, чтобы и мой единственный сын страдал так же, как и я, по вашей вине.
     Анна молчала. Ожидаемое разоблачение могло последовать откуда угодно, только не от вечно погруженного в себя Генриха Ланкастера. И сейчас он яростно смотрел на нее, однако вовсе не казался безумным.
     - Все дочери Евы изначально порочны. Моя бабка прославилась своим распутством на всю Францию, мать моя вторично вышла замуж , едва успев оплакать отца, моя жена изменяла с первым, кто оказывался под рукой, и вот теперь - эта чистая девочка, которую я любил как родную дочь! Тебе уготован ад, Анна! Ты ступила на путь блудницы.
     Последнее слово далось благочестивому королю с трудом.
     - Молчишь? О, твоя сестра написала мне обо всем, на что ты оказалась способна! Благочестивая женщина не находит себе места и молит меня, чтобы я оказал влияние там, где она не смогла добиться успеха. Ее письмо лежало у меня на столе, когда еще не пробило полночь. Но вас, принцесса, не было в Вестминстере.
     О, какую ночь я провел! Я был на пядь от того, чтобы поднять весь Лондон на ноги. Но позорные дела надлежит держать в тайне. Видела бы ты себя, когда, как преступница, пробиралась во дворец. Если у меня и оставались сомнения, то они рассеялись, стоило лишь взглянуть на твою улыбку. Мессалина!  Служительница Ваала!
     - Ваше величество!.. Анна собрала все мужество.
     - Государь, выслушайте меня! Мне необходимо было встретиться с посланцем герцога Кларенса, для того чтобы...
     Она осеклась на полуслове, не в силах продолжать. Король был во гневе, но оставался простодушным, как дитя, и уже не раз бывало так, что Генрих бездумно оглашал то, что надлежало хранить в глубокой тайне. Нет! Кларенса нельзя спугнуть раньше времени! К тому же, если предатель догадается, кто его изобличил, и сообщит об этом брату, он может погубить Филипа Майсгрейва.
     Анна молчала.
     - Какой посланец герцога? Что за бредни? Король ждал, но она не обронила больше ни слова. Генрих укоризненно покачал головой.
     - Для дурных поступков всегда пытаются найти благовидные предлоги. Я оскорблен. В моих глазах вы низвергнуты с того пьедестала чистоты и величия, на который я вас возвел.
     Он хотел еще чтото добавить, но внезапно наклонился вперед, сжал ладонями виски и застонал, раскачиваясь.
     Анна невольно попятилась. Не так давно после одного из таких приступов король набросился на огромного гвардейца и попытался его задушить. Тщедушного Генриха едва оторвали от рослого детины, а когда он затих, то двое суток просидел без движения, уставившись в одну точку. Сейчас король столь же бессмысленно уставился в пространство. Анна боялась пошевелиться. Генрих смотрел на нее весело и диковато, а затем приложил палец к губам:
     - Тсс!
     Он на цыпочках обошел Анну и, подкравшись к окну, стал прислушиваться. Потом вдруг зашарил по стеклам и наконец с радостным воплем подпрыгнул, прижимая к уху кулак.
     - Мушка! Первая в этом году! - возвестил король, хихикая.
     Он поманил Анну пальцем и, когда она подошла, прижал кулак к ее уху.
     - Слышишь?
     Анна кивнула. Во рту у нее пересохло. Король отошел и, забравшись с ногами на ларь у стены, медленно разжал руку, недоуменно воззрившись на ладонь, затем стал рассматривать другую. Заглянул и за отвороты широких рукавов.
     - Где же она? - едва не плача спросил он.
     - Улетела, государь.
     Анна старалась отвечать ровно и негромко, но чувствовала, что от страха по спине бежит леденящий холодок. Она боялась припадков короля, но в то же время сознавала, что именно сейчас помутившийся рассудок может умерить гнев короля и тем самым поможет ей избежать огласки ночных событий. Присев в низком реверансе, она спросила:
     - Вы позволите мне удалиться, ваше величество? Он молча смотрел на нее, не делая никаких знаков. Через мгновение взгляд его прояснился. Он потер ладонью лоб, словно вспоминая чтото, и спустил ноги с ларя.
     - Анна Невиль, - задумчиво произнес он. Затем повторил ее имя еще несколько раз. - Так вы жена моего сына! - вдруг вспомнил Генрих.
     - Имею честь, ваше величество.
     Упоминание о сыне благотворно подействовало на короля. Однако теперь он все вспомнил, и губы его искривились презрением.
     - Вы не имеете ни малейшего понятия о чести, мадам, - неожиданно заговорил он пофранцузски с правильным парижским выговором. - О какой чести может идти речь, если принцесса проводит ночь неизвестно где? Ведомо ли вам, как во времена моего батюшки карали прелюбодеев? Их выставляли голыми к позорному столбу, бичевали и выжигали на лбу клеймо. Но вы жена моего сына, и я не хочу поднимать шум на всю Англию. Более того, я не намерен сообщать о случившемся принцу Эдуарду. Однако вас я заставлю искупить свой грех.
     Анна едва слышно перевела дыхание. Напряжение еще не спало, она с покорностью ожидала решения короля. Генрих не спеша встал с ларя и прошелся по покою. Спина его выпрямилась, взгляд ожил. Анна была так поражена произошедшей с королем переменой, что напрочь позабыла о том, что всего несколько минут назад собиралась оправдываться. И внезапно она поняла, что не может солгать этому несчастному безумцу.
     - Я сделаю все, что прикажете, государь.
     Генрих кивнул.
     - Господь сказал грешнице: ?Ступай и больше не греши!? Посему я отпускаю вас, но вы должны покаяться, мадам, ибо лишь в покаянии мы обретаем очищение.
     Он перевел дыхание.
     - Мы оба будем молчать, леди Анна, - продолжал он, перейдя на английский, - ибо я не желаю, чтобы мой сын испытал то же, что и я много лет назад. И вы понесете кару. Именно поэтому мы незамедлительно отправляемся в Кентербери, к праху святого Томаса Бекета. Я давно говорил об этом, и теперь вижу, что час настал. Ступайте, миледи. Даю вам два часа на сборы.
     Анна присела, а король властно повторил:
     - Через два часа жду вас со свитой во дворе Вестминстера. Мы выезжаем в ту же минуту. Он отпустил ее величественным жестом. Затворив за собой дверь, Анна в изнеможении прислонилась ней. Напряжение сменилось глубоким упадком сил. Как сквозь туман видела она неподвижно застывших гвардейцев с алебардами на плечах. Потом раздались шаги, и к ней подошел лорд Лэтимер.
     - Вы плохо себя чувствуете, принцесса? Она с трудом держалась на ногах.
     - Со мной все в порядке.
     Он проницательно смотрел на нее.
     - У короля снова приступ?
     Анна вгляделась в лицо этого уже немолодого человека. У него были тонкие благородные черты и внимательный взгляд строгих голубых глаз. При дворе говаривали, что лорд святой, ибо он отдавал себя без остатка на благо служения безумному монарху, словно именно в этом видел свое предназначение. Однако Латимер никогда не использовал в корыстных целях свое влияние на Генриха. С королем он всегда был корректен и предупредителен и старался всячески оберегать его, никогда не забывая, что его болезненный подопечный - помазанник Божий и воля короля Генриха свята.
     Глядя в упор на принцессу, лорд повторил:
     - Вы так бледны, ваше высочество. У короля случился припадок?
     - Он ловил муху, - тихо сказала девушка. - А еще приказал собираться в дорогу. В Кентербери, ко гробу святого Томаса Бекета.
     Лорд Лэтимер покачал головой.
     - Дада. Он проговорил об этом всю ночь. Анна изучала лицо королевского камердинера. Что ему известно? Она взяла его под руку, отвела к окну.
     - Скажите, любезный сэр, что за послание получил сегодня ночью его величество от моей сестры? Лицо придворного осталось бесстрастным.
     - Сестры? Вероятно, вы хотите сказать - от герцога Кларенса?
     Вот оно! Анна наконец поняла. Изабелла, как преданная супруга, немедленно поведала обо всем герцогу. И не только о тайне сестры, но и о том, что та видела у них во дворце Майсгрейва. А Джордж достаточно сообразителен, чтобы понять, к каким последствиям может привести вероятная встреча принцессы Уэльской с гонцом короляизгнанника. Ему ничего не оставалось, как попытаться вывести Анну из игры, сообщив обо всем тому, кто единственный имел здесь власть над Анной, - Генриху VI.
     Джордж действовал напрямик, но именно это и вселило в Анну непоколебимую решимость обыграть его. Ведь если он не смог предотвратить ее ночное свидание с Майсгрейвом, то не сможет и помешать принцессе сообщить обо всем Уорвику. Впрочем, Джорджу, повидимому, еще не ясно, что же известно принцессе, кроме того, что в его доме побывал йоркист.
     - Я буду готова через два часа, - сказала она не то себе, не то камердинеру короля и, решительно вскинув голову, направилась в свои покои.
     Свита принцессы пришла в растерянность, получив неожиданный приказ сейчас же собираться в дорогу. Поднялась суета, захлопали двери, пажи носились с поручениями камеристок и статсдам Анны, поднимались тяжелые крышки сундуков, потоком шли распоряжения. Принцесса решила взять с собой лишь самое необходимое и отдала приказ Сьюзен Беттерфилд и хорошенькой Бланш Уэд тоже собираться, дабы сопровождать ее во время паломничества.
     - И оставь свою лютню, - велела она кареглазой Бланш. - Король благочестив, и это будет настоящее паломничество, а вовсе не увеселительная прогулка. Его величество вряд ли потерпит в пути веселье и музыку.
     Она вошла в свою опочивальню и прикрыла за собой дверь. Пока ее дамы заняты подготовкой к отъезду, она должна успеть написать отцу. Теперь не до того, чтобы прикидывать, как писать. Необходимо поспешить, и она отправит разом все три листа, а уж Уорвик разберется сам.
     Анна мельком бросила взгляд на прибранную постель, подошла к столу. И... замерла. Стопкой лежали чистые листы пергамента, в чеканном сосуде стояли перья, чернильница была накрыта замысловатой крышечкой, украшенной готической часовней. Но трех листов, на которых она писала поутру, не было нигде. Эти три, казалось бы, ничего не значащие фразы на латыни исчезли.
     Какоето время Анна глядела на блистающий чистотой стол, потом схватила серебряный колокольчик и принялась бешено звонить.
     Вбежал дежурный паж, следом еще несколько слуг и фрейлин, затем, взволнованная неистовым звонком, на пороге возникла тучная леди Блаун. Анна опомнилась и, отшвырнув колокольчик, гневно уставилась на приближенных.
     - Кто побывал в моей комнате, пока я находилась у короля?
     Повисла напряженная тишина. Все недоуменно переглядывались и молчали.
     - Дьявол вас побери! Кто хозяйничал здесь после моего ухода? - взорвалась принцесса.
     Леди Блаун шумно вздохнула и сложила руки на животе.
     - Я собирала ваши платья, миледи, затем - леди Бланш, леди Сьюзен, два пажа, камеристки, горничные.
     - Что понадобилось такой толпе в моей опочивальне?
     - Обычная уборка, ваше высочество.
     - Кто прибирал на столе?
     Вперед выступила одна из горничных, уже немолодая женщина с усталым растерянным лицом.
     - Пощадите, ваше высочество. Я только стерла пыль и сложила разбросанные листы. Анна поманила ее пальцем.
     - Куда девались исписанные листы со стола? - сурово спросила она.
     Та была настолько напугана, что ничего не понимала.
     - Помилосердствуйте, моя принцесса! На столе не было никаких бумаг с записями. Да разве я посмела бы трогать чтолибо, написанное вашей рукой?! Разрази меня Господь, и пусть я не буду знать покоя ни на этом свете, ни на том, если говорю неправду!
     ?Она не лжет, - подумала Анна. - Хотя, как знать... Но если не она, то кто же, кто??
     Ее взгляд перебегал с напыщенного лица статсдамы на взволнованные лица пажей, с удивленной мордашки Бланш Уэд на растерянных камеристок у двери, на длиннолицую ?овечку? леди Баттерфилд.
     ?Кто из них? Кто соглядатай? Как я раньше могла быть столь беспечной и не догадываться, что среди интриг и предательств нельзя расслабляться ни на миг!?
     Ее взгляд скользнул по фрескам на стенах: вопящие рты, искаженные лица, воздетые к небу руки... Анне вдруг показалось, что все это ожило, движется и дышит вокруг нее. Сердце сжало предчувствие.
     Испуганная горничная продолжала лепетать невнятное. Анна безразлично махнула рукой. Сейчас пытаться выяснить чтолибо бесполезно. Надо поспешить со сборами, чтобы не разгневать короля.
     Полтора часа спустя после исповеди и благословения в аббатстве Вестминстера король и принцесса Уэльская двинулись в путь. Через Лондон Генрих решил пройти пешком, Анна шла рядом, а следом вели их коней, шагали закованные в броню гвардейцы и лучники, герольды, пажи, скрипели колесами дормезы челяди, возки с провизией, поклажей.
     Король, в сером плаще с капюшоном, легко выступал впереди, и лицо его светилось радостным умиротворенным светом. Сейчас он был весь погружен в мысли о своем благочестивом паломничеств