иями
существуют  всевозможные  промежуточные  ступени  условного  отклонения  или
принятия того, что представляет себе один или другой, когда он  слышит слово
"Тайноведение". -  Не  оспаривается, что  для некоторых слово "Тайноведение"
имеет некое чарующее звучание, потому что кажется способным удовлетворить их
приверженную  страсть,  по  естественному  пути  не  достигнутого  знания  о
"неизвестном",  полном тайны, даже  непонятном.  Ибо многие люди глубочайшее
желание своих  Душ желают  удовлетворить не через то, что может быть познано
ясно.  Их убежденность  исходит  из  того,  что вне того, что человек мог бы
познать  в  мире,  должно  бы  существовать нечто  еще,  что  ускользает  от
познания.  С  некоторым  особенным  абсурдом,  который  они не замечают, они
отклоняют  ради глубочайших  желаний познания  все,  что "есть  известно"  и
желают зато позволить только то сделать действенным, о чем человек не мог бы
сказать,  что  это  станет  известно  через  естественное  исследование. Кто
говорит о "Тайноведении" сделает хорошо, чтобы держать перед глазами то, что
ему напротив стоят  недоразумения, которые были вызваны от таких  защитников
некоторого вида  науки; от защитников, которые  стремятся  собственно  не  к
знанию, но к его противоположности.

     Эти  высказывания направляются  читателям, которые не  позволяют  своей
непредвзятости допустить,  что слово вызывает предосуждения через  различные
обстоятельства.  О неком знании,  которое  в  каком-нибудь отношении  должно
считаться  как  "тайное",   доступное  только  для  некоторых  через  особую
благосклонность  судьбы,   здесь  не   будет  речи.  Будут  правы  в   здесь
подразумеваемом  употреблении слова,  если  подумают о  том, что  имел  Гете
(Goethe) в этом смысле, когда  он говорит о  "проявленных тайнах" в явлениях
мира.  То,  что  в  этих явлениях  остается  "тайным",  непроявленным,  если
схватывают их только через чувства и  интеллект, завязанный на чувствах, это
будет рассматриваться как содержание сверх-чувственного способа познания. (*
Происходило так, что  выражение  "Тайноведение"  - как оно составителем этой
книги  употреблялось  уже  в  прежних издания  этой книги  -  прямо  на  том
основании отвергалось,  потому что наука, однако, ни для кого  "тайной" быть
не может.  Были  бы правы,  если бы дело так подразумевалось. Только это  не
есть  такой  случай.  Так же  мало  естественная  наука  может  быть названа
"естественной"  наукой  в  том   смысле,   что  она   каждому   "от  природы
естественна", так же мало мыслит  себе составитель под "Тайноведением" некую
"тайную"  науку, но  такую, которая  соотносит себя на,  в явлениях мира для
обыкновенного рода познания, непроявленное, "тайное", некую науку "тайного",
"проявленной тайны". Тайной, однако, такая  наука не должна  ни  для  никого
быть, кто свои познания ищет соответствующими ей способами.) - Тот, кто  как
"науке" позволяет  быть  действенным  только  то,  что  через  чувства и  им
служащий  интеллект  становится   явным,   для  того  само-разумеется,   что
подразумеваемое здесь  как  "Тайноведение"  не будет  никакой  наукой. Такой
некто должен был бы, однако, если он сам желал бы понять себя, признать, что
он  отвергает "Тайноведение" не из некого обоснованного  воззрения, но через
некое,  из  своего  чисто личного  ощущения происходящего, безапелляционного
решения  (Machtspruch).  Чтобы  это  увидеть,  необходимо только  произвести
размышления над  тем, как наука устанавливается и какое значение она имеет в
жизни человека.  Становление науки,  по  существу, узнают  не  по  предметам
которые наука охватывает;  это узнают  в  выступающем  в  научном стремлении
образе  действия  человеческой  Души.  Как Душа  ведет  себя,  тем  что  она
разрабатывает  себе  науку, на это должен быть обращен  взор. Усваивают себе
привычку,  устанавливать этот образ деятельности  только  тогда в  действие,
когда откровения  чувств  входят  в рассмотрение,  тогда  легко  приходят  к
мнению, что эти откровения  чувств есть сущностное.  И  тогда  не направляют
взор  на  то,  что  именно  определенное поведение  человеческой  Души  было
применено  только  для  откровений  чувств.  Однако  можно  выйти  за  такое
произвольное  само-ограничение и, не  взирая  на  особые случаи  применения,
охватить взором характер научного действия. Это пред-основополагается, когда
здесь  о   познании  не-чувственного  Миро-содержания   (Weltinhalte)  будет
говориться  как  о  неком  "научном"  содержании.  В  таком  Миро-содержании
человеческий образ представления  желает задействовать  себя так  же, как он
задействует  себя  в  других  случаях  естественно-научных Миро-содержаниях.
Тайноведение  желает естественно-научный  способ  исследования и  разумность
(Gesinnung)  исследования,  которые  в  своей  области  удерживают  себя  на
совместной связи и ходе чувственных фактов, освободить себя от этого особого
применения,  однако  твердо  удерживать себя  в  их  мыслительных  и  прочих
характерных особенностях. Оно желает говорить о не-чувственном тем же  самым
образом,  как естественная наука  говорит  о  чувственном.  В  то время  как
естественная наука  с таким образом исследования и образом мышления остается
стоять  в  чувственном,  желает  Тайноведение  Душевную  работу  на  природу
рассматривать как  некий образ само-воспитания Души  и воспитанное применить
на не-чувственную область. Оно желает  так действовать, что оно говорит хотя
не о чувственных  явлениях, как таковых, но о не-чувственном Миро-содержании
так  же,  как  природо-исследователь  говорит  о   чувственном.  Оно  твердо
удерживает естественно-научным образом действия Душевный настрой в  пределах
этого действия,  итак как раз такой, только  через который естество-познание
становится наукой. Тайноведение позволено поэтому обозначить как науку.

     Кто   производит  размышления  над  значением   естественной  науки   в
человеческой  жизни,  тот  найдет,  что  такое  значение не будет  исчерпано
приобретением  познаний природы.  Ибо  такие познания не  смогут  никогда  и
никогда более привести к чему-то другому  как к  переживанию  того, чем Душа
человека сама не  является. Не в  том живет Душевное,  что  человек узнает о
природе,  но  в  процессе познавания. В своей  деятельности на природу  Душа
переживает  себя. То,  что она в такой деятельности полно-живо разрабатывает
себе,  это  есть  еще нечто другое, чем знание  о  самой  природе. Это есть,
испытанное  при  познании  природы,  само-развитие.  Выигрыш  (Gewinn) этого
само-развития Тайноведение  желает задействовать  в  областях, которые лежат
над голой природой.  Тайно-вед  желает  не  непризнать ценность естественной
науки,  но  признать ее  еще лучше, чем  сам природо-вед. Он  знает, что без
строгости образа представления, который правит в естественной науке, никакая
наука  не может  быть основана.  Он  знает, однако  также,  что  если  такая
строгость через истинное  проникновение в  Дух естественно-научного мышления
приобретена, она  может  быть твердо  удержана  через силу Души  для  других
областей.

     Нечто,  что может  заставить задуматься,  выступает правда при этом.  В
наблюдении природы Душа  будет  управляемой  через рассматриваемый предмет в
гораздо более сильной мере, чем в не-чувственном  Миро-содержании. В таковом
должна  она  в  более  высокой  мере из  чисто  внутренних  импульсов  иметь
способность, чтобы твердо удерживать сущность научного образа представления.
Потому  что  очень многие  люди  -  бессознательно  - верят,  что только при
путеводной  нити  явлений природы  такая сущность  может быть  удержана, они
склоняются, чтобы через некое  безаппеляционное решение решиться на это: как
только такая путеводная нить будет оставлена, Душа вступает со своим научным
методом  в пустоту. Такие люди не  донесли  себе особенность этого метода до
осознания; они образовывают свое  суждение главным  образом из  заблуждений,
которые должны возникнуть, когда научная разумность не достаточно закреплена
на  явлениях  природы и  несмотря на это Душа  желает предаться рассмотрению
не-чувственных  областей  мира.  Здесь  возникает,  само-разумеется,   много
ненаучных речей о не-чувственном Миро-содержании. Однако не из-за того,  что
такая  речь  по своей  сущности  не  может быть научной,  но потому что она,
особенно  в  этом  случае, позволила быть  лишенной научного само-воспитания
через наблюдение природы.

     Кто желает говорить  о Тайноведении, должен  все-таки,  со вниманием на
только  что  сказанное,  иметь  бдительное  чувство  для  всего  блуждающего
(Irrlichtelerende), которое возникает, когда делается некоторое заключение о
проявленных тайнах мира без научной разумности.  Все-же это не привело  бы к
чему-либо   полезному,  если   бы  здесь,  сразу   в  начале  тайноведческих
высказываний,  не говорилось  бы обо всех возможных заблуждениях, которые  в
Душах   личностей,  полных   предосуждений,   каждое   исследование  в  этом
направлении  приводят  к   игнорированию,  потому  что  такие   личности  из
наличности   истинно   многочисленных   заблуждений  делают   заключение   о
неправомерности всего стремления. Так как здесь,  однако, главным образом  у
осуждающих научных или научно ориентированных лиц,  отвержение Тайноведения,
однако,  основывается  только  на  уже  выше  обозначенном  безапелляционном
решении и  апелляция на заблуждения есть только  -  часто бессознательная  -
отговорка,  то  дискуссия  с такими  противниками  будет  прежде  всего мало
плодотворной. Ничто не препятствует им ведь, чтобы сделать конечно полностью
правомерное возражение, которое с самого начала ни через ничто не может быть
установлено, существует ли  действительно  у  того, кто  верит,  что  другой
захвачен   заблуждением,   выше  обозначенное  прочное  основание.   Отсюда,
стремящийся к Тайноведению может только просто продемонстрировать то, что он
верит позволительно сказать. Суждение о его правомерности могут образовывать
себе  только  другие, но  также только такие личности, которые при избежании
всех безапелляционных решений,  могут  вникнуть  в  образ  его  сообщений  о
проявленных  тайнах  событий   мира.  Ему  надлежит  правда,  показать,  как
соотносит  себя им продемонстрированное к другим достижениям знания и жизни,
какие   противопоказания  возможны  и  насколько   непосредственная  внешняя
чувственная   действительность   жизни  приносит   подтверждения   для   его
наблюдений. Однако он не должен  никогда стремиться к тому, чтобы удерживать
свой  изложение так,  что  оно  вместо  того,  чтобы  действовать через свое
содержание, воздействовало бы через его искусство убеждать.

     Можно напротив тайноведческим  высказываниям  часто слышать возражение:
таковые  не  доказывают то, что  они преподносят; они выставляют  там только
одно или другое и говорят: Тайноведение устанавливает это твердо.  Следующие
высказывания  недооценивают,  если  полагают,  что  только  что-либо  в  них
преподнесено  в  этом  смысле.  Что   здесь   добиваются,   есть  то,  чтобы
разворачивающемуся  в  Душе  при  естественном  знании позволить  так  далее
развиваться, как  это  может развиваться по своему собственному  существу  и
затем  обратить внимание на то, что при таком развитии Душа наталкивается на
сверх-чувственные  факты.  При  этом  предполагается, что  каждый  читатель,
которому   удается   вникнуть   в   высказываемое,   совершенно   необходимо
наталкивается    на   такие   факты.   Некое    различие    напротив   чисто
естественно-научному   рассмотрению  предрасполагает   себя   правда  в   то
мгновение,  в  которое  вступают  в Духовно-научную область. В  естественной
науке   факты  располагаются  в   поле   мира  чувств;  научный   излагающий
(Darsteller)  рассматривает  деятельность   Души  как  нечто,  что  напротив
совместной связи и течению  чувство-фактов отступает  назад. Духовно-научный
излагающий должен  установить эту  деятельность Души на передний  план;  ибо
читатель  достигает  только  к  фактам,  когда  он  эту   деятельность  Души
правомерным образом  делает  своей  собственной.  Эти факты есть  не  как  в
естественной науке - все-таки не понятые - также без деятельности Души перед
человеческим восприятием;  они выступают много более в  таковом только через
деятельность  Души. Духовно-научный  излагающий предполагает  также наперед,
что читатель ищет факты совместно  с  ним. Его изложение будет выдерживаться
таким образом, что он  рассказывает об обнаружении  этих фактов  и что в том
образе, как он рассказывает, господствует не личный произвол, но воспитанный
в естественной науке научный смысл. Он будет поэтому также вынужден говорить
о средствах, через которые достигают к некому рассмотрению не-чувственного -
сверх-чувственного. Кто  пускается в  тайноведческое  изложение,  тот  скоро
заметит, что через  него приобретаются представления  и идеи, которых прежде
не  имели. Так приходят  к новым мыслям также о том, что прежде полагали под
сущностью  "доказательства".  Учатся познавать, что для естественно-научного
изложения "доказательство" есть нечто, что для такового привнесено известным
образом извне. В Духовно-научном мышлении располагается однако деятельность,
которую Душа при естественно-научном мышлении прилагает к доказательству уже
при поиске  фактов.  Их можно  не  найти, если  путь к  ним не  является уже
доказуемым.  Тот кто действительно проходит через этот путь, уже  переживает
доказуемое; ничто не может быть достигнуто через извне вставленный аргумент.
То,  что  этим  в   характере  Тайноведения  пренебрегают,  вызывает  многие
недоразумения.

     Все Тайноведение должно произрастать из двух мыслей,  которые в  каждом
человеке  могут  пустить  корни.  Для  Тайно-исследователя,   как  он  здесь
подразумевается, обе такие мысли выражают факты,  которые  можно переживать,
если обслуживают себя для этого правильными средствами. Для многих людей эти
мысли   уже  означают  весьма   оспариваемые   утверждения,   над   которыми
позволительно  много спорить, если не вообще нечто,  чью невозможность можно
"доказать".

     Эти обе мысли  есть таковы, что позади видимого  мира, прежде всего для
чувств и  завязанном на  эти чувства мышлении, существует скрытый мир и  что
человеку,  через  развитие  способностей, которые  в  нем дремлют,  возможно
проникнуть в такой скрытый мир.

     Такой скрытый мир  не существует,  говорят  одни. Мир, который  человек
воспринимает через свои  чувства, является  единственным. Его  загадки можно
разрешить из него самого. Когда также человек в настоящее  время  еще далеко
удален от того, чтобы мочь ответить на все вопросы бытия,  еще придет время,
когда чувственный опыт и на нем основывающаяся наука смогут дать ответы.

     Нельзя утверждать,  что  за  видимым  миром  не существует  невидимого,
говорят другие; однако человеческие силы познания не могут проникнуть в этот
мир. Они  имеют  границы,  которые  они  не могут переступить. Возможно, что
потребность  "веры" может  найти в  таком мире свое убежище: истинная наука,
которая опирает себя на надежные факты, не может заниматься таким миром.

     Некой третьей  партией являются те, которые смотрят на это как на некий
род  соразмерности, если человек  через свою  познавательскую  работу желает
проникать в некую  область,  в  отношении которой он  должен  отказаться  от
"знания"   и  довольствоваться  "верой".  Как  неправомерность  воспринимают
признающие это мнение, когда слабый человек желает проникнуть в мир, который
может принадлежать единственно религиозной жизни.

     Также будет преподноситься то, что для  всех людей возможно  совместное
познание фактов чувственного мира,  что однако в отношении сверх-чувственных
вещей  единственно  личное мнение отдельного  человека  могло  бы стать  под
вопросом  и что об общей  действующей  достоверности в таких вещах  не может
говориться.

     Другие утверждают многое другое.

     Можно  сделать себе ясным,  что рассмотрение  видимого  мира предлагает
человеку загадки, которые никогда из фактов  этого  мира не  могут быть сами
разрешены. Они будут в таком виде неразрешимы также тогда, когда наука таких
фактов будет продвинутой  так  далеко,  насколько это  только возможно.  Ибо
видимые факты указывают отчетливо через свою собственную внутреннюю сущность
на скрытый  мир. Кто этого не  видит, тот замыкает для себя загадки, которые
везде  отчетливо  проистекают из фактов  чувственного  мира.  Он  не  желает
известные  вопросы  и  загадки  вообще видеть; поэтому он  полагает, что все
вопросы  могут быть отвечены через чувственные факты. Те вопросы, которые он
желает ставить, есть действительно также все, должные быть отвеченными через
факты,  о  которых ручаются, что  они в течение будущего будут открыты.  Это
можно признать без  дальнейшего.  Но  почему должен также  ожидать  ответы в
известных вещах тот, кто вообще никаких вопросов не ставит?  Кто стремится к
Тайноведению, говорит ничто другое,  как что  для  него  такие вопросы  есть
само-очевидны  и  что  их  должно  признать   как   полноправное   выражение
человеческой Души. Наука,  все-же,  не  может  быть  через  это  втиснута  в
границы, что запрещают человеку непредвзятые вопросы.

     На мнение, что человек имеет границы своего познания, которые он не мог
бы переступить и которые  заставляют его останавиться перед невидимым миром,
должно  быть, все-же, сказано: не может иметь место вообще никакое сомнение,
что через  такой  род познания, какой здесь  подразумевается, нельзя было бы
проникать в  невидимый  мир.  Кто  такой  род  познания  считает единственно
возможный,  тот не может прийти ни к какому другому воззрению, как к такому,
что  отказывало  бы человеку проникнуть  в некий якобы имеющийся высший мир.
Однако  можно все-же  также  сказать следующее: если  возможно развить некий
другой род  познания, то может таковой все-же привести  в  сверх-чувственный
мир. Считают такой вид познания за невозможный, тогда приходят к некой точке
зрения, глядя из которой всякая речь о неком сверх-чувственном мире является
как  чистая бессмыслица.  Напротив  такому непредвзятому суждению  не  может
однако  для  такого  мнения  быть  никакое  другое  основание  как  то,  что
приверженецу  такового,  любой  другой род  познания неизвестнен.  Как можно
однако  вообще  судить  о  том,  о  чем  утверждают,  что  этого  не  знают?
Непредвзятое  мышление  должно  признать  утверждение,  что  должно говорить
только о том, что знают, и что ничто не должно быть утверждаемо  о том, чего
не знают. Такое мышление может только говорить вправе то, что некто сообщает
о деле,  которое  он испытал, однако  не  вправе  то, что некто объявляет за
невозможное  то,  чего   он   не  знает  или  не  желает  знать.  Никому  не
позволительно оспаривать  право,  чтобы  не  заботиться о сверх-чувственном;
однако никогда не может истинное основание высказываться за то, что некто не
только объявляет себя соразмерным для того, что он может знать, но также для
всего того, что "человек" может не знать.

     Напротив  тем, кто объявляет  как соразмерность  то, чтобы проникнуть в
сверх-чувственную область, должно быть дано  тайноведческое рассмотрение для
того, чтобы обдумать, что это возможно и что это было бы прегрешением против
данных  человеку способностей, если он  им позволяет  увядать,  вместо того,
чтобы их развивать и себя ими обслуживать.

     Кто  однако полагает,  что  воззрения  на сверх-чувственный мир  должны
принадлежать  всецело личному мнению и ощущению, тот  отрицает общее во всех
человеческих существах. Это конечно верно, что прозрение в такие вещи каждый
должен  найти  через  самого себя,  это  есть также факт, что  все  те люди,
которые только достаточно далеко идут, приходят не к различному, но к одному
и тому  же воззрению об этих  ве