ому  что для  нашей точки  зрения  не существует
внешнего и  внутреннего  в  том смысле,  как  это  принимает  вышеупомянутое
противоположное  нашему   научное   направление.  Для   нас   интуиция  есть
непосредственное пребывание внутри истины, проникновение в нее, которое дает
нам  все, что  вообще  имеет какое-либо значение  по отношению к ней. Истина
всецело содержится  в том, что дано нам  в нашей интуитивном суждении. Здесь
совершенно  нет того,  что  характерно для веры, в  которой  нам  дается уже
готовая  истина,  а не  основания  ее,  и  при  которой  у  нас  отсутствует
исчерпывающее  понимание  самой  вещи.   Добытое  путем  интуиции  понимание
совершенно так же научно, как доказанное.
     Каждый  отдельный  организм есть  особая  форма  выражения типа.  Он  -
индивидуальность,   которая   из   некого  центра  сама  себя  регулирует  и
определяет. Он -  замкнутое в  себе целое,  каковым в неорганической природе
является лишь Космос.
     Идеал  неорганической  науки:  понять  совокупность  всех  явлений  как
целостную  систему так, чтобы мы сознанием нашим в каждом отдельном  явлении
узнавали звено Космоса. В органической науке, напротив, идеалом будет: иметь
перед собою  в типе и в формах его  явлений  в наивозможном совершенстве то,
что  мы видим развивающимся в ряде  отдельных существ. Проведение типа через
все явления -- вот что имеет здесь решающее значение. В неорганической науке
-- система, в органической -- сравнение (каждой отдельной формы с типом).
     Спектральный  анализ и усовершенствование астрономии простирают истины,
добытые   в   ограниченной  области  земного,  на  всю  Вселенную.  Так  они
приближаются  к  первому  идеалу.  Второй  будет  осуществлен,  когда  будет
признано все значение примененного Гете сравни тельного метода.


Е. Науки о духе

17. Введение: дух и природа
     Мы исчерпали область познания природы. Органика есть высшая форма науки
о  природе.  Лежащее выше ее  принадлежит  к  наукам  о  духе.  Оно  требует
существенно  иного  отношения  человеческого  духа  к объекту, чем  науки  о
природе. В последних  дух играл универсальную роль.  Его  задачей было,  так
сказать, довести  до законченности самый мировой процесс. Существовавшее без
духа  было лишь  половиной действительности, чем-то незаконченным,  в каждой
точке своей лишь частичным. Дух должен был вызвать к выявленному бытию самые
сокровенные пружины  действительности, которые,  правда, сохраняли  бы  свое
значение  и  без его субъективного вмешательства. Если бы человек был только
существом  чувственным,  лишенным  духовного  понимания,  то  неорганическая
природа, конечно, в не меньшей степени зависела бы от естественных  законов,
но они никогда не выявлялись бы как таковые. Тогда были бы существа, которые
воспринимали  бы обусловленное  (чувственный  мир),  но  не  обусловливающее
(внутреннюю  закономерность).  Тот  образ  природы,  который  выявляется   в
человеческом духе, есть  действительно подлинный и самый  истинный образ ее,
между тем как  для чувственного  существа  доступна лишь внешняя сторона ее.
Науке принадлежит здесь великая мировая роль. Она является завершением  акта
творения.  Она   есть  как   бы  беседа  природы  с  самой   собой,  которая
разыгрывается в сознании человека.
     Мышление  есть  последнее  звено  в  последовательном  ряду  образующих
природу процессов.
     Не то в науках о духе. Здесь наше  сознание имеет дело с самим духовным
содержанием: с духом отдельного человека, с созданиями культуры, литературы,
со  сменяющими  друг  друга научными  воззрениями,  с  созданиями искусства.
Духовное  постигается  духом.  Здесь  действительность  уже содержит  в себе
идейное начало, ту закономерность,  которая  иначе выступает лишь в духовном
восприятии. Что в науках о природе  является лишь продуктом размышления  над
предметами,  то  здесь  является  врожденным  им.  Наука играет другую роль.
Сущность содержится в объекте уже и без ее работы. Мы имеем дело с деяниями,
творениями, идеями  человека. Это беседа человека с  самим  собою и со своим
родом.  Науке  надлежит  здесь  выполнение  иной миссии, чем по отношению  к
природе.
     И миссия эта выступает опять-таки сначала как человеческая потребность.
Подобно   тому,  как  необходимость  найти  для  природной  действительности
природную идею выступает  сначала как потребность нашего духа, так и  задача
наук  о духе появляется сначала  как человеческое стремление. Опять-таки это
только объективный факт, который сказывается как субъективная потребность.
     Человек не должен, подобно существу неорганической природы, действовать
на  другое существо согласно  внешним нормам, какой-либо  господствующей над
ним  закономерности, он не  должен также  быть лишь отдельной  формой общего
типа,  но он  должен  сам себе  ставить задачу  и  цель своего бытия и своей
деятельности. Если поступки его суть результаты известных законов, то законы
эти  должны быть такие, которые он сам  себе дает. Что он такое сам по себе,
или  что  -- между равными  себе, что  -- в государстве и в истории, -- всем
этим он не должен быть по каким-либо определениям извне. Он должен быть этим
благодаря самому себе. Какое место он занимает в составе мира -- это зависит
от него самого. Он сам должен найти точку своего участия в мировом процессе.
Здесь получают свою задачу науки  о духе. Человек должен знать духовный мир,
чтобы согласно этому знанию определить свое участие в нем. Отсюда происходит
миссия,  которую  надлежит  выполнить  психологии,   народоведению  и  науке
истории.
     Сущность  природы  в  том,  что  закон  и деятельность  распадаются,  и
последняя является управляемой первым. Между тем как сущность свободы в том,
что  они  совпадают,  так  что действующее  непосредственно изживает  себя в
действии и содеянное само регулирует себя.
     Науки  о духе поэтому суть в самом  подлинном  смысле науки  о свободе.
Идея свободы должна  быть их  средоточием,  господствующей  над  ними идеей.
Эстетические  письма  Шиллера потому  и  стоят  на  такой  высоте,  что  они
стремятся  найти  сущность  красоты  в  идее  свободы,  что  они  проникнуты
принципом свободы.
     Дух занимает во всеобщности, в мировом целом, лишь то место, которое он
как  индивидуальный дух дает себе сам. Между тем как  в органике всегда надо
иметь в виду всеобщее, идею типа, в науках о  духе необходимо держаться идеи
личности. Дело не в идее, как она изживается во всеобщности (в типе), но как
она  проявляется  в  отдельном  существе  (в индивиде).  Конечно,  важна  не
случайная отдельная,  та или  иная,  личность,  а личность  вообще;  но  эта
последняя --  не как  развивающаяся из себя самой  в отдельные формы и  лишь
таким  образом достигающая чувственного  бытия, но как самодовлеющая, в себе
самой законченная, в себе самой находящая свое назначение.
     Назначение типа -- реализовать себя  в особи. Лицо  же должно найти это
назначение уже  как  идейное, действительно в себе самом обоснованное бытие.
Это  две совсем разных вещи,  когда говорят о всеобщем  человечестве  или  о
всеобщей  закономерности природы. В последнем случае частное обусловливается
всеобщим; в  идее же  человечества всеобщность обусловливается частным. Если
нам  удается  подслушать в  истории общие  законы, то они являются таковыми,
лишь  поскольку  исторические личности выставили их как цели или как идеалы.
Это  и есть  внутренняя противоположность между  природою  и  духом.  Первая
требует   науки,   которая   восходит   от   непосредственно   данного   как
обусловленного  к постигаемому в  духе  как  обусловливающему; последний  же
требует такой  науки,  которая  от данного  как обусловливающего переходит к
обусловленному.  Для наук о духе характерно то, что частное является в то же
время законодательным, а для наук о природе -- то, что эта роль переходит ко
всеобщему.
     Частное, ценное для  нас  в науках о  природе лишь как переходный этап,
составляет в науках о духе единственный наш интерес. Всеобщее же, которое мы
ищем в первых,  здесь  обращает на  себя наше внимание, лишь  поскольку  оно
освещает нам частное.
     Было бы  противным духу науки,, если бы мы в природе останавливались на
непосредственности частного. Но, с другой стороны, было бы духоубийственным,
если  бы  мы,  например,  пожелали  охватить  историю  Греции  одной   общей
логической темой,  одним  понятием.  В  первом  случае прикованное к явлению
понимание никогда не доработалось бы до науки;  а во втором --действующий по
общему шаблону дух лишился бы всякого понимания индивидуального.

18. Психологическое познание
     Первая наука,  в которой дух имеет дело с самим собою, есть психология.
Дух стоит здесь, рассматривая себя, перед самим собою.
     Фихте приписывал человеку существование, лишь поскольку он сам полагает
его  в себя.  Другими  словами:  человеческая  личность  обладает лишь  теми
признаками,  свойствами,  способностями и  т. п.,  которые  она  посредством
проникновения   в  свою  сущность   приписывает  себе   сама.   Человеческой
способности, о которой человек ничего не знал  бы, он не признал бы своей, а
отнес бы  ее  к  кому-нибудь  чуждому  ему.  Когда  Фихте  считал  возможным
обосновать на  этой истине всю науку о Вселенной, то  это было заблуждением.
Но она предназначена  стать высшим принципом  психологии.  Она определяет ее
метод.
     Если  дух обладает  каким-либо  качеством,  лишь  поскольку он  его сам
приписывает  себе,  то  психологический  метод  есть углубление  духа в свою
собственную деятельность. Поэтому здесь метод есть самопостижение.
     Само собою понятно, что мы этим не хотим принизить психологию  до науки
о  случайных качествах какой-нибудь (той или другой)  человеческой личности.
Мы отделяем  единичный дух  от его случайных  ограничений и от его  побочных
признаков и стремимся подняться к изучению человеческого индивида вообще.
     Дело  не  в  том,  что  мы  будем  рассматривать  совершенно  случайную
единичную индивидуальность,  а в  том, чтобы мы получили ясное представление
об определяющем самого себя индивиде вообще. Если нам скажут, что мы и здесь
имеем дело  не с чем  иным, как с типом человечества, то это будет смешением
типа  с  обобщенным  понятием.  Для  типа  существенно,  что  он  как  общее
противостоит  своим единичным  формам.  Иное  дело --  понятие человеческого
индивида. Здесь общее непосредственно деятельно в единичном существе, только
деятельность эта  различно проявляется, смотря по предметам, на  которые она
направлена.  Тип  изживается  в  единичных  формах  и   в  них  вступает  во
взаимодействие с внешним миром. Человеческий дух имеет только одну форму. Но
здесь известные предметы затрагивают его чувства, там идеал воодушевляет его
к поступкам и т. д. Мы  имеем дело не с отдельной формой человеческого духа,
а всегда  со всем цельным человеком. Необходимо только выделить его  из  его
окружения,  если мы  хотим постичь его. Чтобы достигнуть типа, необходимо от
отдельной формы  подняться  к первичной; чтобы  достигнуть духа,  необходимо
отрешитъся от внешних проявлений, которыми он дает о себе знать,  от частных
совершаемых  им  поступков   и  рассматривать  его   самого  по  себе.  Надо
подслушать, как он поступает вообще, а не то, как он поступил в том или ином
положении.  В типе необходимо высвободить посредством  сравнения общую форму
из единичных, в психологии же необходимо единичную форму высвободить лишь из
ее окружения.
     Здесь дело  обстоит уже не  так, как  в  органике, где мы  в  отдельном
существе  узнаем  образ  всеобщего, первичной  формы; здесь мы  воспринимаем
отдельное как саму  ату первичную форму. Человеческое  духовное  существо не
есть одно какое-нибудь развитие  ее  идеи, но  есть само  ее  развитие. Если
Якоби полагает, что мы одновременно  с восприятием нашего  внутреннего  мира
убеждаемся в том,  что в основе его  лежит  целостное существо  (интуитивное
самопостижение), то мысль  эта  неудачна, ибо  мы  ведь само  это  целостное
существо и  воспринимаем.  Что обычно является  интуицией,  здесь становится
саморассмотрением. Относительно  высшей  формы бытия это  и действительно не
может быть иначе. То, что дух может извлечь из явлений, есть наивысшая форма
содержания, какую  он  вообще  может добыть. Когда он затем  размышляет  над
самим собою, он принужден познать себя  как непосредственное проявление этой
наивысшей   формы,  как  ее  носителя,   Что  дух  находит  в  многообразной
действительности  как единство, то он  в  своей отдельности должен найти как
непосредственное бытие. Что он  противопоставляет частности как всеобщее, то
он должен признать за своим индивидом как самою его сущность.
     Из всего этого видно,  что истинная психология может  быть добыта, лишь
когда предметом исследования станет природа деятельного  духа.  В наше время
этот метод  хотели  заменить другим,  где  предметом  психологии  становятся
явления, в которых дух изживается, а не он сам. Психологи считают  возможным
приводить во  внешнюю связь отдельные проявления его в том  же роде, как это
делается с фактами неорганической природы. Так они хотят обосновать  "учение
о душе  без  души".  Наше рассмотрение  показывает,  что  при  таком  методе
упускают  из  виду  именно  самое  существенное.  Надо выделить  дух из  его
проявлений  и  заняться  им  самим  как  производящим  их.  А  вместо  этого
ограничиваются проявлениями и забывают о духе. Здесь опять увлекаются ложной
точкой зрения, которая пытается применить методы механики, физики и т. д. ко
всем наукам вообще.
     Целостная  душа дана  нам  также в опыте,  как и отдельные поступки ее.
Каждый сознает, что его мышление, чувствование и воление исходит из его "я".
Всякая деятельность нашей личности соединена с этим центром нашего существа.
Если в каком-нибудь поступке мы оставим в стороне эту его связь с личностью,
то  он вообще  перестанет быть душевным явлением.  Он  подпадет под  понятие
неорганической или  органической природы. Если на  столе лежат  два шара и я
ударяю их  один о  другой,  то  все разрешается  --  оставляя  в стороне мое
намерение  и  желание  -- физическим или физиологическим процессом. При всех
обнаружениях духа: мышлении, чувствовании, волении -- все дело в  том, чтобы
познать их  в  их  сущности как  проявление личности. На  этом  основывается
психология.
     Человек,  однако, принадлежит  не одному  себе, но  и обществу. То, что
изживается  в  нем,  не  есть   только  его  индивидуальность,  но  также  и
индивидуальность  народности,  к  которой он  принадлежит.  Все  его  деяния
исходят не только из  его собственной силы, но также  и из полноты силы  его
народности.  В  своем  призвании  он  выполняет  и  часть  призвания  своего
народного сообщества. Его  место среди  его народа -- и  в этом все дело  --
должно   быть   таким,   чтобы   он  полностью   мог  проявить   мощь  своей
индивидуальности. Это  возможно, только когда народный организм  таков,  что
отдельный  человек может найти в нем место, где приложить свой рычаг. Это не
должно быть предоставлено случайности, найдет ли он это место или нет.
     Исследование образа жизни индивидуальности  среди  народной общины есть
дело  народоведения  и науки о  государстве. Народная индивидуальность  есть
предмет  этой  науки.  Задача  ее -- показать, какую  форму  должен  принять
государственный   организм,   чтобы  в   нем   могла   выразиться   народная
индивидуальность. Устройство, которое дает себе  народ, должно быть  развито
из  его  внутренней  сущности.  И   в   этом   отношении  существует  немало
заблуждений.  Науку  о  государстве  не  считают  опытной  наукой.  Полагают
возможным сложить устройство всех народов по одному определенному шаблону*.
     Но устройство  всякого народа есть не что иное, как  его индивидуальный
характер, введенный в формы строго  определенных законов. Кто хочет наметить
направление, которое должна принять какая-нибудь деятельность народа, тот не
должен  навязывать  ничего внешнего;  он  должен  просто высказать  то,  что
бессознательно лежит уже в
     характере   народа.   "Управляет  не  рассудительный,  а  рассудок,  не
разумный, а разум", -- говорит Гете.
     Понять  народную  индивидуальность  как  разумную сущность  --  в  этом
состоит метод народоведения. Человек принадлежит  к целому, природа которого
есть разумная  организация.  Здесь  мы опять  можем привести  знаменательные
слова  Гете:  "Разумный  мир  надо  рассматривать  как  великий  бессмертный
индивид,  который  безостановочно  создает  необходимое  и  благодаря  этому
становится   даже  господином  над  случайным".  --  Как  психология  должна
исследовать  сущность  отдельного индивида,  так  народоведение  (психология
народов)  предметом своих изысканий должна сделать  упомянутый  "бессмертный
индивид".

19. Человеческая свобода
     Наш взгляд на источники нашего познания не может оставаться без влияния
и на взгляд на  наши практические поступки. Человек  поступает ведь согласно
мысленным определениям, лежащим в нем самом. Все, что он делает, согласуется
с  намерениями и целями, которые он себе ставит. Но  само собою понятно, что
эти цели, намерения, идеалы и т. д. должны иметь такой же характер, как весь
прочий мысленный  мир человека. Таким  образом у догматической науки  должна
существовать практическая истина совершенно иного характера, чем та, которая
вытекает  как следствие  из нашей теории познания. Если  истины,  добываемые
человеком  в  науке,  обусловлены фактической необходимостью,  имеющей  свой
источник вне мышления,  то  такими же будут  и идеалы, лежащие в основе  его
поступков. Человек поступает тогда по законам, для которых у него не хватает
действительного    обоснования:    он   представляет   себе   норму,   извне
предписывающую ему его  поступки.  Таков характер заповеди, которую  человек
обязан соблюдать. Догмат как практическая истина есть нравственная заповедь.
Совсем  иное  дело,  тли  принять  за  основу  нашу теорию  познания. Она не
признает другой основы  истин, кроме лежащего в  них мысленного  содержания.
Поэтому если возникает нравственный  идеал,  то нашими поступками  руководит
лежащая  в  содержании его  внутренняя сила. Мы поступаем согласно идеалу не
потому,  что он  дан нам  как  закон, но  потому,  что  идеал  силою  своего
содержания действует  внутри нас и  нами  руководит.  Побуждение к поступкам
находится  не  вовне,  но  внутри  наг.  Велению  долга  мы  чувствуем  себя
подчиненными: мы должны поступать известным образом, ибо оно так повелевает.
Здесь  сначала выступает  долженствование,  и потом  к  нему  присоединяется
воление, которое должно  подчиниться первому. Наша теория этого  не требует.
Воление  самодержавно.  Оно  выполняет  лишь  то, что лежит  в  человеческой
личности как мысленное содержание.  Человек  не  позволяет  какой-то внешней
власти предписывать ему законы, он сам себе законодатель.
     Да  и кто, согласно нашему  мировоззрению, мог бы  их давать  человеку?
Мировая основа совершенно излилась в мир; она  не отделилась от  мира, чтобы
управлять им  извне, она движет им  изнутри; она от него не укрылась. Высшая
форма,  в которой она выступает  внутри действительности обычной жизни, есть
мышление и  вместе с ним человеческая личность.  Если поэтому мировая основа
имеет цели, то они тождественны с целями, которые, изживая себя, ставит себе
человек.  Он действует  согласно  намерениям  мирового Водителя не  тем, что
разведывает  какие-то  его заповеди,  а  тем, что  действует согласно своему
собственному  разумению.  Потому  что в этом разумении  изживает  себя  этот
Водитель мира. Он не живет в виде воли где-то  вне человека; он отрешился от
всякой собственной воли, чтобы поставить все в зависимость от воли человека.
Для  того,   чтобы  человек  мог  стать  собственным  своим   законодателем,
необходим