ету.
   Над миром царила весна. Пришел суматошный и  яркий  месяц  апрель,  когда
жизнь пробуждается в самом чахлом теле, даже у  древних  старцев  чуть  ярче
блестят глаза, когда в природе царит любовь.
   И только Харальд, идущий по пустынной дороге, не ощущал себя живым.  Тело
полнилось силой, ни малейшего недомогания не  было  в  нем,  а  вот  чувства
умерли, смерзлись под коркой вечного льда.
   Он шел на восток, опираясь на посох с раздвоенной вершиной. Одежда на нем
была старой и поношенной, котомка за спиной. Но он не  обращал  внимания  на
такие мелочи, спал, когда уставал, ел, когда был голоден, а остальное  время
шагал, размеренно и неторопливо, и взгляд его был словно намертво прикован к
желтой ленте тракта.
   Последнее, что сохранила его  память,  -  жуткая  боль,  возникшая  из-за
движения пальца божества, и мертвое тело давнего друга,  лежащее  на  свежей
зеленой траве.
   Где он провел зиму, вспомнить не получалось Словно вдруг  стал  медведем,
проспал холода, а проснулся идущим по дороге, тянущейся на восход солнца.
   И еще был голос, голос изнутри. Мягкий и спокойный, он приказывал,  и  не
повиноваться значило подвергнуть себя пытке, худшей, чем могли бы  причинить
все палачи земли. Ведь кто  как  не  тот,  кто  исцеляет,  может  знать  все
болезненные точки тела?
   Пока приказы были простыми и четкими: идти на восток, в город Бабиль И он
шел, отмеряя версту за верстой старыми, стоптанными сапогами
   Безумие больше не мучило его. Исчезла жажда убийства, ненависть к магам -
как и предсказывал Свенельд. Да и зачем они теперь, если слуга Больного Бога
нужен ему в новом качестве?
   В каком именно - Харальд мог только гадать. Он знал, что сможет  вылечить
болезнь, почти любую, догадывался, что может  наслать  хворь.  Припомнилось,
как, спасаясь от погони, вызвал у охраны Владетеля приступ поноса.
   Меча больше не было у пояса, и Харальд об этом, к собственному удивлению,
не  жалел.  Понимание  того,  что  более  убивать  не   придется,   вызывало
мучительное, тяжелое облегчение.
   Дорога  раздвоилась.  Один  путь  уводил  чуть  на  север   от   искомого
направления, другой - на юг.  Харальд  на  миг  замер,  прикрыл  глаза.  Под
веками, из темноты выплыл черно-зеленый круг, и тихий голос прошептал словно
в самое ухо: "Налево!"
   Открыв глаза, Харальд свернул на северную дорогу.
   Слуга Больного Бога шел к Бабилю. Самым коротким путем.
 
*** 
 
   Бьерн, атаман Оружейной дружины, проснулся  оттого,  что  рядом  с  домом
заржала лошадь. Несколько  мгновений  он  полежал,  наслаждаясь  покоем,  но
солнечный свет вовсю лился из окна, говоря, что время  не  раннее,  и  Бьерн
решил, что пора вставать.
   Неспешно облачился, дернул за  шнурок,  давая  слугам  знать,  что  можно
подавать завтрак. В  глубине  дома  мягко  звякнул  колокольчик,  и  атаман,
прозванный Золотым за умение зарабатывать и страсть к роскоши, величественно
направился в трапезную.
   Он занял дом на Оружейной улице три дня назад, после того как  предыдущий
атаман погиб в дурацкой уличной сваре. К новому положению  Бьерн  привыкнуть
не успел, и полученные привилегии, вроде хорошего дома, слуг  и  возможности
распоряжаться, доставляли ему удовольствие большее, нежели  ранее  сражения,
пиво и женщины.
   Он спустился в трапезную и уселся за стол,  вдыхая  аппетитные  запахи  -
жареного мяса, свежего хлеба и  приготовленной  на  сале  яичницы.  К  столу
атамана также подавали вино.
   Завтракал он в одиночестве. Трапеза настроила мысли на благодушный лад, и
распорядок дел на день сам собой выстроился в голове атамана. Первым из  них
несомненно  будет  месть  наглецам,  поднявшим  руку  на  предыдущего  главу
дружины. А для этого надо...
   Возникший рядом юноша - один из посыльных - отвлек Бьерна от размышлений.
   - Что такое? - спросил атаман, и в его басе послышались нотки гнева.
   Посыльный спокойно ответил:
   - Встречи с вами просит один из  членов  дружины,  Харальд  по  прозванию
Младший.
   - Не знаю такого, - зло буркнул атаман, но из-за  стола  поднялся.  Любой
воин из дружины может требовать встречи с атаманом в любое  время  ночи  или
дня, и отказа в такой просьбе быть не может.
   - Проводи его в комнату  для  бесед,  -  приказал  Бьерн,  чувствуя,  как
набитое брюхо тянет к  земле.  Беседовать  с  приблудой,  который  точно  не
голосовал на состоявшихся три дня назад выборах, не хотелось.
   Тяжко вздохнув, атаман проследовал к  лестнице.  Обычные  дощатые  стены,
тесанные и лаженные на совесть, вызывали  у  него  недовольство.  Разве  это
достойное жилище для атамана, под чьей  рукой  несколько  сотен  воинов?  Он
как-то забыл, что приказывать, точно родовитый, не имеет права, и в комнату,
где ждал его посетитель, прибыл в весьма дурном состоянии духа.
   Харальд  Младший  оказался  действительно  молод,  не  старше   тридцати.
Стройная фигура, светлые волосы,  свободно  падающие  на  плечи,  щетина  на
подбородке, особенно выделяющаяся на фоне загоревшей кожи.
   Обтрепанная одежда (Бьерн про себя скривился) и... И атаман  поначалу  не
поверил себе и еще раз осмотрел гостя: и никакого меча!  Даже  кинжала  нет.
Вот это действительно необычно. Наемник, даже оставшись без  штанов,  ни  за
что не придет к атаману безоружным. Это знак его ремесла, и бросить оружие -
все равно что сапожнику бросить молоток, а портному - ножницы...
   - Что угодно Харальду по прозвищу Младший? - пробасил Бьерн,  усаживаясь.
Теперь он заметил рядом с гостем  странный  посох  с  раздвоенной  вершиной.
Причем одна веточка была зеленой, на ней было несколько живых листков.
   - Я пришел забрать свои деньги, - проговорил гость, и голос его  оказался
резким и неприятным. Глаза, смотревшие прямо в лицо атаману, показались тому
темными, и лишь потом он разглядел, что глаза зелены, как болотная ряска.
   - Какие деньги? - спросил Бьерн, делая вид, что не понимает, о  чем  идет
речь.
   - Отданные на хранение, - столь же спокойно ответил  Харальд  Младший.  -
Соответствующая запись была сделана, как полагается по обычаям дружины.
   Наемники  обычно  оставляли  деньги,  если  им  удавалось  очень   хорошо
заработать (не важно, честно или при помощи грабежа и мародерства),  в  доме
на Оружейной улице. Глядишь, потом пригодятся, да и не таскать же их с собой
по кабакам и дорогам? А дело атамана - эти деньги сохранить и приумножить.
   Бьерн простер руку в сторону  и  почти  сразу  ощутил  касание  шершавого
переплета. Подбежавший  бесшумно  слуга  вложил  в  руку  книгу,  в  которой
делаются записи о денежных операциях дружины.
   - Последний взнос - осень прошлого года, - подсказал посетитель  атаману,
и тот неожиданно испытал приступ острой неприязни.  Слишком  уж  молод  этот
Харальд, чтобы зарабатывать много! Да еще и "последний взнос", а это значит,
что их было много.
   Запись тем не менее отыскалась, а с ней и другие, и когда Бьерн посмотрел
на общую сумму, положенную на имя Харальда Младшего, то глаза  его  едва  не
выскочили из орбит.
   За такие деньги можно самому нанять войско!
   Жадность зашевелилась в груди атамана холодным мерзким слизнем,  а  вслед
за ней явились мысли, как молокососа облапошить и обратить сохраненную сумму
на благо дружины, а если точнее, то на благо Золотого Бьерна.
   Но все записи были сделаны верно. Придраться не к чему.
   - Что-то не так? - спросил Харальд,  прерывая  затянувшуюся  паузу,  и  в
голосе его атаману послышалась насмешка.
   - Все так, - поднял Бьерн голову. -  Только  тот  ли  ты,  за  кого  себя
выдаешь? Татуировку можно  подделать,  а  о  деньгах  узнать  от  настоящего
Харальда, выбив правду пытками...
   - Атаман сомневается  в  моих  словах?  -  Гость  усмехнулся,  и  Бьерна,
бывалого наемника, который за пятьдесят лет жизни многое  повидал,  от  этой
усмешки продрало морозом.
   Но он все же нашел в себе силы ответить так, как хотел.
   - Да!
   - Зря. - Харальд улыбнулся, и Бьерн отдал бы  голову  на  отсечение,  что
зеленые глаза потемнели, став черными, точно сажа. - Я думаю, что  следующий
атаман будет сговорчивее.
   - Ты что, угрожаешь мне? - Гнев Бьерна был самым настоящим. Поднять  руку
на  своего  атамана  -  худшего  преступления  для  наемника   просто   нет.
Свершившего такое отыщут и убьют, где бы он ни спрятался.
   - Нет. - Странный  посетитель  улыбнулся  вновь,  и  вновь  Бьерну  стало
холодно. - Я не безумец и не нападу. Но ведь у почтенного не все  в  порядке
со здоровьем.  Сердце  пошаливает,  печень  болит  после  жирной  пищи.  Вот
болезни-то и возьмутся за почтенного, если он не отдаст мне деньги, и я буду
здесь ни при чем. А следующий атаман будет куда сговорчивее.
   Бьерн судорожно сглотнул. Сердце у него действительно болело, и в  правом
боку кололо после еды
   - Ты маг? - прошептал он, глядя на гостя с ужасом и ненавистью.
   - Нет, - ответил тот, нахмурившись. - Но лучше отдай деньги.
   Бьерн отвел глаза и хлопнул в ладоши.
   Вошедший воин выслушал приказ, коротко кивнул и исчез.
   Атаман чувствовал себя неуютно под взглядом зеленых, как  малахит,  глаз.
Он чувствовал этот взгляд, словно горячее прикосновение, - еще мгновение,  и
тело начнет тлеть, не выдержав силы  странного  наемника  по  имени  Харальд
Младший.
   Воин вернулся с большой шкатулкой темного дерева.
   - Забирай, - сказал Бьерн, поднимаясь. - Записи в книге я сделаю сам.
   Харальд  молча  взял  шкатулку,  вежливо  (как   показалось   атаману   -
издевательски) поклонился и вышел.  Скрипнула  дверь,  долго  не  стихали  в
коридоре удаляющиеся шаги. Или так показалось атаману?
   Бьерн нахмурился и покачал головой.
   Чутье настойчиво подсказывало ему, что с этим молодым человеком  придется
встретиться еще не раз и что эти встречи вряд ли будут приятными.
 
*** 
 
   В доме обосновался настойчивый запах пыли. За  те  дни,  которые  Харальд
прожил здесь, он мог бы извести его, но это было  не  нужно,  и  он  терпел,
ожидая прихода помощников.
   И сегодня они пришли.
   Они стояли перед ним в  самой  большой  комнате  дома  на  улице  Дырявых
Горшков, одинаковые,  словно  горошины  из  одного  стручка.  В  пропыленных
одеждах, с отрешенными лицами, усталые и загорелые. В руке у каждого - посох
с раздвоенной вершиной.
   Слуги Больного Бога. Бродячие целители.
   С сегодняшнего дня им предстоит стать строителями.
   Каждый из них, входя в  дом,  приветствовал  Харальда  поклоном.  Как  же
иначе, ведь устами этого человека говорит сам бог!
   Всем целителям был один и тот же  сон  -  идти  в  Бабиль  и  подчиняться
Харальду. Ни один не осмелился ослушаться.  Все  пришли  -  десять  человек.
Небольшая армия, но с ней надлежит завоевать мир.
   Не для себя. Для бога.
   - Вы пришли, - сказал он, разрушая тишину, плотную, словно  мешковина.  -
Сегодня отдохните, а с завтрашнего дня мы приступим к работе.
   - Что мы будем делать? - спросил один из целителей, плотный смуглый юноша
с живыми черными глазами.
   - Создавать из этого дома храм, - ответил Харальд. - Жилище Бога.
   Он ожидал ропота, возражений. Ведь вряд ли кто из целителей ранее  держал
в руках мастерок или топор. Но все промолчали, сохранив на лицах  спокойное,
покорное выражение.
   Больной Бог внутри Харальда довольно рассмеялся. "Хорошо я  их  вышколил,
правда?" - прошептал он.
   - Располагайтесь, как вам удобно. Кухня и кладовая - вон  там,  -  сказал
Харальд, а про себя подумал: "Твоя правда, бог. Их ты вышколил, но не меня!"
   Целители разбрелись по дому. Отовсюду слышались смех и веселые голоса.
   Харальд вздохнул и отправился на кухню -  помогать  готовить  обед.  День
обещал быть хлопотным.
 
*** 
 
   - А ты слышала о новом строительстве? - Вопрос был до  того  неожиданным,
что Ара вздрогнула, едва не выронив иголку.
   - А я тебе расскажу! - Светлые глаза Турид сияли от удовольствия. Как  же
- первой узнать новость, а  потом  пересказать  ее  всем  подругам  -  какое
наслаждение! Ведь у обитательниц "Зеленой розы" так мало удовольствий!
   Ара отложила шитье и приготовилась  слушать.  По  опыту  она  знала,  что
рассказы Турид длятся долго.
   - Рассказывай, - сказала она, устраиваясь поудобнее.  Время  подходило  к
полудню, заведение было закрыто, и девушки расположились в общем  зале,  где
по вечерам встречали посетителей. Аромат  благовоний,  обычно  назойливый  и
вызывающий тошноту, сейчас едва чувствовался, сидеть в  мягком  кресле  было
приятно.
   Турид не заставила себя упрашивать.
   Отчаянно жестикулируя, так что светлые косы разметались  по  плечам,  она
поведала о том,  что  неведомо  откуда  взявшиеся  люди  перестраивают  один
большой дом в центре города, превращая его в  нечто  несусветное.  Депутация
городских  властей,  подзуженная  гильдиями  мастеровых-строителей,  явилась
карать за нарушение закона и тут же ушла, нагруженная взяткой ошеломительных
размеров.
   О точной сумме  можно  было  только  догадываться.  Но  уж  если  гильдии
каменщиков и кровельщиков не смогли вместе дать больше, то...
   - А где именно стройка идет? - поинтересовалась Ара,  продолжая  смеяться
над незадачливыми городскими мастерами.
   - Да на улице Дырявых Горшков, - сказала Турид, и с  Ары  тотчас  слетело
все веселье. Это название было ей хорошо знакомо.
   - Погоди, - остановила она подругу,  которая  собралась  уже  поведать  о
чем-то еще. - А что говорят о предводителе тех, кто перестраивает дом?
   - Ходят слухи, что  он  бывший  наемник,  -  пожала  плечиками  Турид,  -
сошедший с ума и оставивший ремесло.
   Ара почувствовала, что ей хочется вскочить и немедленно  бежать  куда-то.
Она не видела Харальда давно и  ничего  о  нем  не  знала,  но  кто  еще  из
наемников владеет домом на улице Дырявых Горшков  и  имеет  деньги  для  его
перестройки?
   Но неразумно выдавать свой интерес.
   -  Что-то  мне  нездоровится,   -   сказала   Ара,   напуская   на   лицо
томно-болезненное выражение. - Пойду к себе, полежу.
   И она поднялась с кресла.
   - Ах какая жалость! - искреннее огорчение появилось на смазливой мордашке
Турид. - Пойдем, провожу!
   Однако Ара от помощи отказалась. Она поднялась  по  лестнице,  но  вместо
того, чтобы идти к себе, скорым шагом преодолела  коридор  и  спустилась  по
узкой лестнице к черному ходу.
 
*** 
 
   На  улицах  припекало,  и  на  каждом  шагу  слышались   звонкие   голоса
разносчиков, предлагающих питьевую воду. Тополиный пух  носился  в  воздухе,
точно огромные пушистые снежинки, невесть как дожившие до начала июня.
   Ара шла не торопясь, привычно отмечая похотливые мужские взгляды. Ничего,
не патока, к коже не липнут и платье не пачкают...
   Когда она вступила на улицу Дырявых Горшков, сердце  неожиданно  замерло,
чтобы потом застучать с удвоенной силой. Вспомнился  Харальд,  такой,  каким
она увидела его в первый раз,  -  худощавый  юноша  с  удивительно  светлыми
волосами, неопытный и очень симпатичный...
   Вспомнилось, как он привел ее в дом на этой улице, как предложил стать  в
нем хозяйкой. Как она отказалась и сбежала. Уже не раз Ара  корила  себя  за
то, что поддалась тогда эмоциям. Сейчас она только тихонько вздохнула.
   Дома, который она помнила, больше не было.
   Заставленное  лесами  строение  имело  совсем  другую  форму.  Двускатная
черепичная крыша без всяких башенок, скучная симметрия правой и левой сторон
и не правдоподобно огромный дверной проем. Ара удивилась - зачем такой?
   По лесам и вокруг здания сновали люди. Слышались  ругательства  и  взрывы
хохота, в воздухе висело облако  каменной  крошки  и  сильно  пахло  крепким
мужским потом.
   Как в этом столпотворении отыскать Харальда?
   Но  ей  повезло.  Невысокий  мужчина  вышел  из  дома  и  пошел  направо,
намереваясь завернуть за угол. Светлые волосы блестели на солнце, а двигался
он со знакомой стремительностью.
   - Харальд! - воскликнула она.
   Он обернулся  очень  медленно,  и  она  увидела  его  глаза.  Большие  от
удивления. Зеленые. Полные страха и боли.
   - Ара? - спросил он и сделал  несколько  шагов  ей  навстречу,  но  потом
остановился, словно вспомнив о чем-то важном.
   - Да, это я, - проговорила она, чувствуя, как дрожит голос.
   Лицо Харальда исказилось.
   - Уходи, - сказал он, и Аре послышалось отчаяние в  его  голосе.  -  Тебе
нельзя находиться рядом со мной. Ты просто  не  подозреваешь,  что  со  мной
случилось...
   Он замолчал.
   - Почему я должна уйти? - мягко спросила Ара. - Что с тобой произошло?
   На лице  Харальда  отразилась  какая-то  мучительная  борьба,  словно  он
пытался что-то сдержать, не выпустить на поверхность. Рот  скривился,  глаза
закрылись, затем вновь распахнулись, и на Ару смотрел совсем другой человек.
   Надменный, властный взор, брезгливая складка у рта.
   -  Уйди,  женщина,  -  сказал  этот  новый  Харальд   голосом   сухим   и
надтреснутым. - Не отвлекай меня от Великого Дела.
   - От какого дела? - она почти кричала.
   - От строительства Храма! - величественно изрек он, развернулся и пошел.
   - Харальд! - она позвала тихонечко. Затем громче:
   - Харальд!
   Но спина идущего осталась прямой, шаг - четким и размеренным.  Так  и  не
обернувшись, он скрылся за поворотом.
   Обратной дороги Ара не  запомнила.  Просто  вдруг  оказалась  в  "Зеленой
розе", у себя в комнате. Несмотря на жару, по телу пробегали волны дрожи,  и
теплое дуновение от окна казалось ледяным.
 
*** 
 
   Небо затянулось тучами с самого утра. Тучи  приползли  откуда-то  с  юга,
словно рой громадных тлей, и плотно заняли пространство над  Бабилем,  будто
город был громадным местом кормежки.
   Вообще-то так оно и было. Только кормятся здесь отнюдь не  тли,  а  боги,
которые  питаются  людской  верой  и  преданностью,  оставляя  сок  растений
мягкотелым насекомым.
   С вечера  ощущал  Харальд  внутри  себя  сладостную  дрожь,  предвкушение
близкого наслаждения. Он знал, что эти чувства  не  его  собственные,  и  от
этого становилось так противно, словно нахлебался воды из болота.
   Больной Бог предвкушал кормежку. Сегодня  будет  открыт  его  храм,  туда
потянутся больные, калечные и увечные, будет  принесена  жертва,  и  вкусная
струя веры потечет туда, куда и должно, - в раззявленную пасть божества...
   Харальд вздохнул,  бросил  последний  взгляд  на  небо  -  из  небольшого
слухового оконца - и направился к лестнице. Главному служителю надлежит быть
внизу, готовиться к проведению службы.
   Ступени  новой  лестницы  скрипели  под  ногами,  и  этот  звук   казался
погребальным плачем по когда-то стоявшему здесь дому.
   В новоотстроенном храме все было готово. Алтарь сверкал белизной мрамора,
за ним, у стены, благостно улыбалась статуя старца  в  ниспадающих  одеждах:
скульптор  постарался   на   славу.   Стены   задрапировали   темно-зелеными
полотнищами, а слабое освещение идет от тусклых масляных ламп.
   Запах благовоний, сжигаемых в  больших  курильницах  по  обе  стороны  от
алтаря, казался Харальду противнее, чем "аромат" отхожего места.
   - Наденьте вот это. - Из полутьмы  возник  один  из  младших  служителей,
держа в руках бледно-зеленое одеяние с  вышитым  у  подола  кругом  из  двух
спиралей - черной и зеленой. Жизнь и смерть, здоровье и болезнь  -  все  это
подвластно хозяину этого места...
   Харальд смолчал, хотя ему очень хотелось  облегчить  душу  ругательством.
Священное одеяние оказалось чуть тесноватым,  чудилось,  что  от  него  идет
сильный жар, обжигающий кожу.
   - Открывайте двери, - проговорил Харальд, просовывая  руки  в  рукава.  -
Пусть люди войдут.
   Раздался чудовищно громкий скрип.
   Во тьме появилась светлая щель,  которая  быстро  увеличивалась.  Из  нее
хлынул свежий ветер, несущий городские  запахи,  и  Харальд  с  наслаждением
втянул его полной грудью.
   Краем глаза  заметил  выстроившихся  вдоль  стены  младших  служителей  -
вчерашних строителей, позавчерашних  бродячих  целителей,  и  перед  глазами
начало мер