г
к другу противоположных полов, которое и влечет маленькую женщину к мужчине,
в то время как тот же закон  позволяет  мальчику  упорно  держаться  матери.
Можно было бы еще прибавить, что при  этом  дети  следуют  намекам,  которые
подают им родители, предпочитая их в зависимости от пола. Но дело далеко  не
так  просто,  ведь  мы  едва  знаем,  можем  ли  мы  всерьез  верить  в   ту
таинственную, аналитически далее не разложимую силу,  о  которой  так  часто
грезят поэты. Из трудоемких исследований,  для  которых,  по  крайней  мере,
легко было получить материал, мы почерпнули сведения совсем  иного  рода.  А
именно: вы должны знать, что число женщин, которые долго остаются  в  нежной
зависимости от объекта-отца, к тому же  от  реального  отца,  очень  велико.
Такие  женщины  с  интенсивной  и   затянувшейся   привязанностью   к   отцу
предоставили нам возможность сделать поразительные  открытия.  Мы,  конечно,
знали, что была предварительная стадия привязанности  к  матери,  но  мы  не
знали, что она могла быть так содержательна, так длительна и могла дать  так
много поводов для фиксаций и предрасположений. В это  время  отец  -  только
обременительный  соперник;  в  некоторых  случаях  привязанность  к   матери
затягивается до четвертого года. Все, что мы позднее находим в  отношении  к
отцу, уже было в ней и после  того  было  перенесено  на  отца.  Короче,  мы
убеждаемся, что нельзя понять женщину, не отдав должное этой фазе доэдиповой
привязанности к матери.
   А теперь  зададимся  вопросом,  каковы  либидозные  отношения  девочки  к
матери. Ответ гласит: они очень разнообразны. Проходя  через  все  три  фазы
детской сексуальности, они принимают при этом признаки от[406]
   дельных фаз, выражаются  оральными,  садистско-анальными  и  фаллическими
желаниями.  Эти  желания  представляют  как  активные,   так   и   пассивные
побуждения; если их отнести к проявляющейся  позднее  дифференциации  полов,
чего по возможности  следует  избегать,  то  их  можно  назвать  мужскими  и
женскими. Они, кроме того, полностью амбивалентны, столь же нежной,  сколько
и  враждебно-агрессивной  природы.   Последние   часто   проявляются,   лишь
превратившись  в  страхи.  Не  всегда  легко   сформулировать   эти   ранние
сексуальные желания: отчетливее  всего  выражается  желание  сделать  матери
ребенка и соответствующее ему желание родить ей  ребенка,  оба  относятся  к
фаллическому периоду, они  достаточно  странны,  но  несомненно  установлены
аналитическим  наблюдением.  Привлекательность   этих   исследований   -   в
ошеломляющих отдельных находках, которые они нам дают. Так, например, уже  в
этот доэдипов период можно обнаружить относящийся к матери страх быть убитой
или отравленной, который  впоследствии  может  образовать  ядро  заболевания
паранойей. Или другой  случай:  вы  помните  интересный  эпизод  из  истории
аналитических исследований, который доставил много неприятных  минут.  В  то
время, когда основной интерес был направлен на раскрытие детских сексуальных
травм, почти все мои пациентки рассказывали  мне,  что  они  были  совращены
отцом. В конце концов я должен был прийти к выводу,  что  эти  признания  не
соответствуют действительности, и начал понимать, что истерические  симптомы
есть плод фантазий, а не реальных событий. Только позднее я смог  распознать
в этой фантазии о совращении отцом выражение типичного Эдипова  комплекса  у
женщины. А теперь мы снова находим в доэдиповой предыстории девочек фантазию
совращения, однако соврати[407]
   тельницей, как правило, бывает мать. Но здесь фантазия уже спускается  на
реальную почву, потому что, действительно, мать, ухаживая за телом  ребенка,
вызывает у него в гениталиях ощущения удовольствия, возможно,  даже  впервые
их пробуждая.
   Я предполагаю, что вы готовы подозревать, будто это  описание  полноты  и
силы  сексуальных  отношений  маленькой  девочки  к   своей   матери   очень
преувеличено.  Ведь  когда  наблюдаешь  за  маленькими   девочками,   ничего
подобного за ними не замечаешь. Но этот довод не годится:  можно  достаточно
многое увидеть в детях, если уметь наблюдать, а кроме  того,  не  забывайте,
как мало из своих сексуальных желаний ребенок может предсознательно выразить
или тем более сообщить. И тогда мы пользуемся нашим правом изучения остатков
и последствий этого мира чувств у лиц, у которых  данные  процессы  развития
стали особенно отчетливыми или даже чрезмерными.  Ведь  патология  благодаря
изоляции и преувеличению всегда оказывала нам услугу в  познании  отношений,
которые в норме остаются скрытыми. А так как наши  исследования  никогда  не
проводились на людях, страдающих тяжелыми отклонениями, то я полагаю, что мы
можем считать полученные результаты достоверными.
   А теперь сосредоточим свое внимание на следующем вопросе: отчего  умирает
эта сильная привязанность девочки к матери? Мы знаем,  что  это  ее  обычная
судьба; она предназначена для того, чтобы  уступить  место  привязанности  к
отцу. И вот мы сталкиваемся с фактом, который указывает нам дальнейший путь.
Этот шаг в развитии свидетельствует не о простой  смене  объекта.  Отход  от
матери происходит под знаком враждебности,  связь  с  матерью  выливается  в
ненависть. Такая ненависть может стать очень ярко выраженной
   [408]
   и сохраниться на всю жизнь, позднее она  может  подвергнуться  тщательной
сверхкомпенсации, как правило,  какая-то  ее  часть  преодолевается,  другая
остается. Конечно, сильное влияние оказывают на нее события последующих лет.
Но мы ограничимся изучением ее во время перехода  к  отцу  и  выяснением  ее
мотивов. Мы услышим длинный перечень весьма различного свойства обвинений  и
жалоб в адрес  матери,  призванных  оправдать  враждебные  чувства  ребенка,
значение  которых  нельзя  недооценивать.   Некоторые   из   них   -   явные
рационализации,  действительные   источники   враждебности   предстоит   еще
отыскать. Надеюсь, вы последуете за мной, когда на этот раз  я  проведу  вас
через все детали психоаналитического исследования.
   Упрек в адрес матери, к которому больше всего  прибегают,  заключается  в
том,  что  она  слишком   мало   отдавала   ребенку   молока,   что   должно
свидетельствовать о недостатке  любви.  Этот  упрек  имеет  в  наших  семьях
определенное оправдание. У матерей часто не бывает  достаточно  питания  для
ребенка, и они ограничиваются тем, что кормят его грудью несколько  месяцев,
полгода  или  три  четверти  года.  У  примитивных  народов   детей   кормят
материнской грудью до  двух  и  трех  лет.  Образ  кормилицы,  как  правило,
сливается с матерью; там, где этого  не  происходит,  упрек  превращается  в
другой, а именно что она слишком рано отослала кормилицу, которая так охотно
кормила ребенка. Но как бы там ни было, не  может  быть,  чтобы  каждый  раз
упрек ребенка имел под собой почву. Скорее кажется, что жадность  ребенка  к
своему первому питанию вообще неутолима, что он никогда так и не  примирится
с утратой материнской груди. Я бы нисколько  не  удивился,  если  бы  анализ
ребенка,  принадлежащего  примитивному  народу,  который  сосет  материнскую
грудь, даже научившись бегать и говорить,
   [409]
   выразил бы тот же упрек. С отнятием от груди связан,  вероятно,  и  страх
перед отравлением. Яд - это пища,  которая  делает  кого-то  больным.  Может
быть, что и свои ранние заболевания ребенок сводит  к  этому  отказу.  Чтобы
поверить в случай,  надо  иметь  определенное  интеллектуальное  воспитание;
примитивные, необразованные  люди  и,  конечно,  ребенок  умеют  всему,  что
происходит, найти причину. Возможно, что первоначально это был мотив в  духе
анимизма. В некоторых слоях нашего населения еще сегодня нельзя умереть  без
того, чтобы не сказали, что умершего кто-то погубил, скорее всего доктор.  А
обычной невротической реакцией на смерть близкого является  самообвинение  в
том, что ты сам являешься причиной его смерти.
   Следующее обвинение в адрес матери возникает, когда в детской  появляется
еще один ребенок. Возможно,  оно  фиксирует  связь  с  вынужденным  оральным
отказом (orale Versagung). Мать не могла или не хотела давать ребенку больше
молока, потому что оно нужно для вновь появившегося. В  случае,  когда  дети
рождаются следом друг за другом, так что кормление грудью нарушается  второй
беременностью, этот упрек получает реальное  обоснование,  и  примечательно,
что ребенок даже с разницей в возрасте всего лишь в 11  месяцев  не  слишком
мал, чтобы не понять положение вещей. Но ребенок чувствует  себя  ущемленным
перед лицом нежелательного пришельца  и  соперника  не  только  в  кормлении
молоком, но также и во всех других свидетельствах материнской  заботливости.
Он чувствует себя низвергнутым, ограбленным, обделенным в своих  правах,  на
почве ревности  ненавидит  маленького  брата  или  сестру  и  направляет  на
неверную мать свою  злобу,  которая  очень  часто  выражается  в  неприятном
изменении его поведения. Он становится "пло[410]
   хим", раздражительным, непослушным, отказываясь от приобретенных  навыков
в умении управлять своими экскреторными функциями. Это все давно известно  и
принимается как само  собой  разумеющееся,  но  мы  редко  имеем  правильное
представление о силе этих ревнивых чувств, об устойчивости,  с  которой  они
продолжают сохраняться,  а  также  о  величине  их  влияния  на  последующее
развитие. Тем более что эта ревность в  последующие  детские  годы  питается
новыми источниками, и все это потрясение  повторяется  с  рождением  каждого
нового брата или сестры. Немногое меняется от  того,  что  ребенок  остается
любимцем  матери;   притязания   любви   ребенка   безмерны,   они   требуют
исключительности и не допускают никакого разделения.
   О значительном источнике враждебности ребенка  к  матери  свидетельствуют
его многообразные  меняющиеся  в  зависимости  от  фазы  либидо  сексуальные
желания, которые в большинстве своем  не  могут  быть  удовлетворены.  Самый
существенный вынужденный отказ имеет место в фаллической  фазе,  когда  мать
запрещает - нередко  сопровождая  это  суровыми  угрозами  и  всеми  знаками
неудовольствия - вызывающие наслаждение манипуляции с гениталиями, к которым
она, правда, сама его подвела. Следовало бы предположить,  что  мотивов  для
обоснования отхода девочки от матери достаточно. Тогда пришлось бы высказать
суждение, что  эта  двойственность  неизбежно  следует  из  природы  детской
сексуальности, из чрезмерности притязаний любви и невыполнимости сексуальных
желаний. Кто-нибудь, может быть, даже  подумает,  что  это  первое  любовное
отношение ребенка обречено на неудачу именно потому, что оно первое,  потому
что эта ранняя привязанность к  объекту,  как  правило,  в  высокой  степени
амбивалентна: наряду с сильной лю[411]
   бовью всегда имеется сильная склонность к агрессии, и чем более  страстно
ребенок любит объект, тем восприимчивее он к  разочарованиям  и  отказам  со
стороны  объекта.  В  конце  концов  любовь  не  в  состоянии  противостоять
накопившейся  враждебности.  Или  же  такую  первоначальную  амбивалентность
чувственных привязанностей можно отклонить и указать на  то,  что  отношение
мать - ребенок имеет особую природу, которая с такой же неизбежностью  ведет
к разрушению детской любви, потому что даже самое мягкое воспитание не может
обойтись без принуждения к ограничениям, а каждое такое вмешательство в  его
свободу  вызывает  у  ребенка  как  реакцию  склонность  к  сопротивлению  и
агрессии.
   Я думаю,  что  дискуссия  об  этих  возможностях  могла  бы  стать  очень
интересной, но вот неожиданно  возникает  возражение,  которое  дает  нашему
интересу другое направление. Ведь все эти факторы:  обиды,  разочарования  в
любви, ревность, соблазн с последующим запретом -  действительны  также  для
отношения мальчика к матери, однако  они  не  в  состоянии  вызвать  у  него
отчуждения к объекту - матери. Если  мы  не  найдем  чего-то,  что  является
специфичным для девочки, отсутствует у мальчика или происходит у него иначе,
то мы не сможем объяснить судьбы связи с матерью у девочки.
   Я думаю, что мы нашли этот специфический фактор и именно в предполагаемом
месте, хотя и в неожиданной форме. Я говорю, в предполагаемом месте,  потому
что он находится в комплексе  кастрации.  Анатомическое  (половое)  различие
должно ведь сказываться и на психических последствиях. Но весьма  неожиданно
было узнать из анализов  то,  что  девочка  считает  мать  ответственной  за
отсутствие пениса и не может простить ей этой своей обделенности.
   [412]
   Да-да, мы и женщине приписываем комплекс кастрации и с полным основанием,
хотя он не может иметь то же содержание, что и у мальчика. У  него  комплекс
кастрации возникает после того, как, увидев женские гениталии, он узнал, что
столь высоко ценимый им член не обязательно  должен  быть  вместе  с  телом.
Затем он вспоминает угрозы, которым он подвергался, занимаясь своим  членом,
начинает им верить и попадает с  этих  пор  под  влияние  страха  кастрации,
который становится самой мощной движущей  силой  его  дальнейшего  развития.
Комплекс кастрации у девочки тоже возникает благодаря тому,  что  она  видит
гениталии другого. Она сразу же замечает различие и,  надо  признаться,  его
значение. Она чувствует себя глубоко обделенной, часто дает понять,  что  ей
тоже хотелось бы "иметь такое  же",  в  ней  появляется  зависть  к  пенису,
которая оставляет неизгладимые следы в ее развитии и формировании характера,
преодолеваемые даже в самом благоприятном случае не  без  серьезной  затраты
психических сил. То, что девочка признает факт отсутствия пениса, отнюдь  не
говорит о том, что она с этим смиряется. Напротив, она еще долго держится за
желание тоже получить "это", верит в эту  возможность  невероятно  долго,  и
даже  тогда,  когда  знание  реальности  давно  отбросило  это  желание  как
невыполнимое, анализ может показать, что в бессознательном  оно  осталось  и
сохранило значительный запас энергии.  Желание  все-таки  получить  в  конце
концов  долгожданный  пенис  может  способствовать  возникновению   мотивов,
которые приведут зрелую женщину к психоанализу, и  то,  чего  она,  понятно,
может ожидать от анализа, а именно возможности  заниматься  интеллектуальной
деятельностью, может быть часто  истолковано  как  сублимированная  вариация
этого вытесненного желания.
   [413]
   В значении зависти к  пенису  вполне  можно  не  сомневаться.  Приведу  в
качестве  примера  мужской  несправедливости  утверждение,  что  зависть   и
ревность играют еще большую роль в душевной жизни женщины, чем  мужчины.  Не
то чтобы эти качества отсутствовали у мужчин или они не имели бы  у  женщины
никакого другого корня, кроме зависти к пенису, но этой последней мы склонны
приписывать большее значение для женщин. Однако у некоторых аналитиков  есть
склонность принижать  значение  того  первого  приступа  зависти  к  пенису,
который возникает в фаллической фазе. Они  полагают,  что  когда  у  женщины
обнаруживается  подобная  установка,  то  речь  идет,  главным  образом,   о
вторичном   образовании,   которое   в   случае    последующих    конфликтов
осуществляется благодаря регрессии на то раннее инфантильное побуждение. Ну,
а это - общая проблема глубинной психологии. При многих  патологических  или
всего лишь необычных установках  влечений,  например  при  всех  сексуальных
извращениях, возникает вопрос, какую долю их  силы  нужно  отнести  на  счет
ранних  инфантильных  фиксаций  и  какую  -  на  счет  влияния   последующих
переживаний и развитии. При этом почти всегда  речь  идет  о  дополнительных
рядах, как мы  это  предположили  при  обсуждении  этиологии  неврозов.  Оба
фактора в различном соотношении  являются  причиной;  меньшая  доля  участия
одного фактора возмещается большей другого.  Инфантильное  во  всех  случаях
является направляющим, не всегда, но все-таки  часто  решающим.  Как  раз  в
случае зависти к пенису я хотел  бы  решительно  выступить  за  преобладание
инфантильного фактора.
   Открытие своей кастрации является поворотным пунктом в развитии  девочки.
Оно открывает три направления развития: одно ведет к подавлению сексу[414]
   альности или к неврозу, другое к изменению характера в  смысле  комплекса
мужественности, наконец, последнее - к нормальной  женственности.  Обо  всех
трех направлениях мы  узнали  довольно  многое,  хотя  и  не  все.  Основное
содержание первого направления состоит в том, что маленькая девочка, которая
до сих пор жила по-мужски, умела доставлять  себе  наслаждение  возбуждением
клитора, соотносила это  занятие  со  своими  часто  активными  сексуальными
желаниями, относящимися к матери, под влиянием  зависти  к  пенису  лишается
удовольствия  от  своей  фаллической  сексуальности.  Уязвленная   в   своем
самолюбии сравнением с мальчиком, наделенным пенисом,  она  отказывается  от
мастурбационного удовлетворения клитором, отвергает свою  любовь  к  матери,
нередко вытесняя при этом значительную часть  своих  сексуальных  стремлений
вообще. Отход от матери  происходит,  правда,  не  сразу,  так  как  девочка
считает  кастрацию  сначала  своим  индивидуальным  несчастьем,   она   лишь
постепенно распространяет ее на другие женские существа и наконец  также  на
мать. Ее любовь относилась к фаллической матери; с открытием того, что  мать
кастрирована, возможно, она отказывается от нее как от  объекта  любви,  так
что давно накопленные мотивы враждебности берут  верх.  Таким  образом,  это
означает, что открытие  отсутствия  пениса  обесценивает  женщину  в  глазах
девочки, как и мальчика, а позднее, возможно и мужчины.
   Все вы знаете, какое чрезвычайное этиологическое значение наши  невротики
придают своему онанизму. Они считают его виновником всех  своих  недугов,  и
нам требуется немало  усилий,  чтобы  они  поверили,  что  заблуждаются.  Но
собственно, мы должны были бы признать,  что  они  правы,  так  как  онанизм
является выражением детской сексуальности, от не[415]
   правильного развития которой они и страдают. Правда, невротики в основном
обвиняют онанизм периода половой зрелости; о  раннем  детском  онанизме,  от
которого в действительности все зависит, они обычно  забывают.  Я  хотел  бы
иметь когда-нибудь возможность подробно изложить вам,  насколько  важны  все
фактические частные особенности раннего онанизма  для  последующего  невроза
или характера индивидуума, был ли он обнаружен или нет, как родители  с  ним
боролись или допускали его, удалось ли ему  самому  его  подавить.  Все  это
оставило неизгладимые следы в его развитии. Но я даже рад, что мне не  нужно
этого делать; это была бы трудная задача, которая заняла бы много времени, и
в конце вы смутили бы меня  тем,  что  потребовали  бы  от  меня  совершенно
определенных практических советов, как родителям  или  воспитателям  следует
относиться к онанизму маленьких детей.  В  развитии  девочки,  о  котором  я
говорю, виден  пример  того,  что  ребенок  сам  старается  освободиться  от
онанизма. Но это не всегда ему удается. Там, где зависть к пенису  пробудила
сильное  противодействие  клиторному  онанизму,  а  он  все-таки  не   хочет
уступать, начинается энергичная освободительная борьба,  в  которой  девочка
как  бы  берет  на  себя  роль  отставленной  матери  и  выражает  все  свое
недовольство неполноценным  клитором,  сопротивляясь  удовлетворению  с  его
помощью.  Уже  много  лет  спустя,  когда  онанистические   действия   давно
подавлены, интерес продолжает сохраняться, и его  мы  должны  толковать  как
защиту  от  все  еще  существующей  боязни  искушения.  Это   выражается   в
возникновении симпатии к лицам, у которых предполагаются  схожие  трудности,
это становится мотивом для заключения брака, это может даже определять выбор
партнера по браку или любви. Освобождение от ранней детской мастурбации
   [416]