е  случайно, а является выражением
древнего познания, хотя его и  надо оценивать  с  осторожностью, --  в нашем
языке  есть  примечательное  выражение  "сны наяву"  (Tagtrдume).  Сны наяву
являются  фантазиями  (продуктами   фантазии);  это  очень  распространенные
феномены, наблюдаемые как у здоровых, так и у больных и  легко доступные для
изучения на  себе. Самое удивительное в этих фантастических образованиях то,
что они сохранили назва-
     ----------------------------------------
     1 Говоря о том, что психоанализ ничего не заимствует у оккультных наук,
Фрейд имел в виду неприятие  при толковании сновидений различных мистических
представлений  о  зависимости  этого  феномена от особых  таинственных  сил,
недоступных научному  опыту  и  рациональному  анализу. Вопрос  об отношении
психоанализа к оккультизму (в связи с вопросом о сновидениях) Фрейд детально
рассматривает в "Продолжении лекции".
     ние "снов наяву",  не имея двух общих для всех сновидений  черт. Уже их
название противоречит отношению к состоянию сна, а что касается второй общей
черты,  то  в  них ничего  не  переживается,  не  галлюцинируется,  а что-то
представляется: сознаешь,  что фантазируешь, не видишь, но думаешь. Эти  сны
наяву появляются в возрасте,  предшествующем  половой зрелости,  часто уже в
позднем  детстве,   сохраняются  в  годы  зрелости,   затем   от  них   либо
отказываются,  либо  они остаются до престарелого возраста.  Содержание этих
фантазий обусловлено  вполне ясной  мотивацией.  Это сцены и происшествия, в
которых  находят   свое   удовлетворение   эгоистические,   честолюбивые   и
властолюбивые потребности или эротические желания личности. У молодых мужчин
обычно  преобладают  честолюбивые  фантазии,  у женщин,  честолюбие  которых
ограничивается любовными  успехами,  -- эротические. Но  довольно  часто и у
мужчин обнаруживается эротическая подкладка; все геройские поступки и успехи
должны  способствовать восхищению  и  благосклонности женщин.1 Впрочем,  сны
наяву очень разнообразны, и их судьба различна. Каждый из них через короткое
время  или обрывается и заменяется новым, или они  сохраняются, сплетаются в
длинные истории и
     ----------------------------------------
     1  Обращаясь  к  процессам воображения  в  их  различных формах,  Фрейд
игнорирует или, во всяком случае, не придает значения вопросу о  соотношении
между этими психическими  процессами  и  воспроизводимыми  в них  (хотя  и в
трансформированном виде) связями реальных, независимых от сознания  личности
и  его  неосознаваемых установок  объектов реального  мира. В  содержании  и
смысле  продуктов  деятельности фантазии он акцентирует лишь одну сторону --
удовлетворение потребности  или эротических желаний  индивида. Это неизбежно
ведет к односторонней и потому неадекватной интерпретации личностного смысла
представлений воображения.
     приспосабливаются  к изменяющимся жизненным обстоятельствам.  Они идут,
так  сказать,  в ногу со временем и  получают "печать времени" под  влиянием
новой ситуации. Они  являются сырым материалом  для поэтического творчества,
потому что  из снов  наяву поэт  создает путем  преобразований,  переделок и
исключений  ситуации, которые  он  использует  в  своих  новеллах,  романах,
пьесах.1 Но  героем  снов наяву всегда является сама фантазирующая  личность
или  непосредственно,  или в  какой-либо  очевидной идентификации  с  другим
лицом.
     Может быть,  сны наяву носят это название из-за  такого же  отношения к
действительности, подчеркивая, что их содержание  так же мало реально, как и
содержание сновидений. Но может быть, эта общность  названий обусловлена еще
неизвестным  нам психическим  характером сновидения, тем,  который  мы ищем.
Возможно  также, что мы вообще не правы, когда придаем определенное значение
общности названий. Но это выяснится лишь позднее.
     ----------------------------------------
     1  Подробное обсуждение Фрейдом фантазий и  их  отношения к творческому
процессу художника  содержится в его ранних работах "Поэт и  фантазирование"
(1908), "Истерические фантазии и их отношение к бисексуальности" (1908). См.
также  23-ю  лекцию.  Утверждение  об эротической  подкладке  "снов  наяву",
ведущих   к    продуктам    художественного   творчества,   выражает   общую
методологически неверную установку Фрейда на выведение поэтических созданий,
имеющих   объективную  культурную  ценность,   из  инстинктивных  побуждений
личности.



ШЕСТАЯ ЛЕКЦИЯ

     ПРЕДПОЛОЖЕНИџ И ТЕХНИКА ТОЛКОВАНИџ

     Уважаемые  дамы  и господа! Итак, нам нужен  новый подход, определенный
метод, чтобы сдвинуться с места в  изучении  сновидения. Сделаю одно простое
предложение: давайте  будем придерживаться в  дальнейшем предположения,  что
сновидение  является  не  соматическим,  а  психическим  феноменом.  Что это
означает,  вы знаете, но что дает нам право на это предположение? Ничего, но
ничто  не мешает  нам его  сделать.  Вопрос  ставится  так: если  сновидение
является соматическим феноменом, то нам нет до него дела; оно интересует нас
только при  условии,  что является психическим феноменом.  Таким образом, мы
будем работать при условии, что это действительно так, чтобы посмотреть, что
из этого следует. Результаты нашей работы  покажут, останемся ли мы при этом
предположении  и  сможем  ли  считать  его,  в  свою  очередь,  определенным
результатом. Чего мы, собственно, хотим достичь, для чего работаем? Мы хотим
того,  к  чему  вообще  стремятся  в  науке,  т.  е.   понимания  феноменов,
установления  связей между ними и, в  конечном счете, там, где это возможно,
усиления нашей власти над ними.
     Итак,   мы  продолжаем   работу,  предполагая,   что  сновидение   есть
психический феномен. В этом случае
     оно  является продуктом  и проявлением видевшего сон, который,  однако,
нам ничего не говорит, который  мы не понимаем.  Но  что вы будете делать  в
случае, если я скажу вам что-то непонятное? Спросите меня, не так ли? Почему
нам не сделать то же самое, не расспросить видевшего сон,  что  означает его
сновидение?
     Вспомните,  мы  уже  были  однажды  в  данной  ситуации. Это  было  при
исследовании ошибочных  действий,  в случае оговорки.  Некто сказал: Da sind
Dinge zum Vorschwein  gekommen, и по этому поводу  его спросили  --  нет,  к
счастью,  не мы, а другие,  совершенно непричастные  к психоанализу люди, --
эти  другие спросили, что  он  хотел  сказать  данными непонятными  словами.
Спрошенный  тотчас же ответил,  что он  имел намерение  сказать:  das  waren
Schweinereien  (это  были свинства),  но  подавил это намерение для другого,
выраженного более мягко. Уже тогда  я вам заявил, что этот расспрос является
прообразом  любого психоаналитического исследования, и  теперь вы понимаете,
что техника психоанализа заключается в том, чтобы  получить решение загадок,
насколько это возможно, от самого обследуемого. Таким образом,  видевший сон
сам должен нам сказать, что значит его сновидение.
     Но, как известно,  при сновидении  все  не  так  просто.  При ошибочных
действиях  это  удавалось  в целом ряде  случаев, но  были  и  случаи, когда
спрашиваемый  ничего   не   хотел   говорить   и  даже  возмущенно  отклонял
предложенный нами вариант ответа. При  сновидении  же  случаев  первого рода
вообще нет; видевший сон всегда  отвечает, что он ничего не знает.  Отрицать
наше толкование он не может, потому  что мы  ему ничего не можем предложить.
Может быть, нам  все же отказаться от своей попытки? Ни он, ни мы  ничего не
знаем, а  кто-то третий  уж  наверняка ничего не может знать, так что у нас,
пожалуй, нет никакой
     надежды что-либо узнать. Тогда, если хотите, оставьте эту попытку. Если
нет, можете следовать за мной. Я скажу вам, что весьма возможно и даже очень
вероятно, что видевший сон все-таки знает, что означает его  сновидение,  он
только не знает о своем знании и полагает поэтому, что не знает этого.
     Вы  можете мне заметить,  что  я опять ввожу  новое  предположение, уже
второе в этом коротком изложении, и тем самым в значительной  степени ставлю
под  сомнение  достоверность  своего  метода.  Итак,   первое  предположение
заключается в том, что сновидение есть психический феномен, второе -- в том,
что в душе человека существует что-то, о чем он знает, не зная, что он о нем
знает,   и   т.   д.   Стоит   только   принять   во   внимание   внутреннюю
неправдоподобность каждого из этих двух предположений, чтобы вообще утратить
всякий интерес к вытекающим из них выводам.
     Но, уважаемые дамы  и господа, я  пригласил вас сюда не для того, чтобы
подурачить  или что-то скрывать. Я,  правда,  заявил об "элементарном  курсе
лекций по введению в психоанализ", но я не намерен был излагать вам материал
in  usum delphini,* изображая все сглаженным,  тщательно скрывая от вас  все
трудности,  заполняя все пробелы,  затушевывая сомнения, чтобы  вы с  легким
сердцем  могли  подумать, что научились чему-то новому. Нет,  именно потому,
что вы начинающие,  я  хотел показать вам нашу  науку  как  она  есть,  с ее
шероховатостями и  трудностями,  претензиями и сомнениями. Я знаю, что  ни в
одной  науке не может быть иначе, особенно вначале.  Я  знаю также,  что при
преподавании   сначала   стараются  скрыть  от   учащихся  эти  трудности  и
несовершенства.
     ----------------------------------------
     *  In  usum  delphini  --  "для дофина"  (надпись, сделанная на издании
классиков, которое по приказу Людовика XIV было составлено для его сына). --
Прим. нем. изд.
     Но   к  психоанализу  это  не  подходит.  Я  действительно  сделал  два
предположения, одно  в пределах  другого, и кому  все  это  кажется  слишком
трудным  и  неопределенным, кто  привык  к большей достоверности и изяществу
выводов, тому  не следует идти с нами дальше. Я только думаю, что ему вообще
следовало бы  оставить психологические проблемы, потому что, боюсь, точных и
достоверных  путей,  которыми  он  готов идти, здесь он,  скорее  всего,  не
найдет.  Да  и  совершенно   излишне,  чтобы  наука,  которая  может  что-то
предложить, беспокоилась  о  том,  чтобы ее услышали, и  вербовала  бы  себе
сторонников.  Ее  результаты должны говорить за нее сами,  а  сама она может
подождать, пока они привлекут внимание.
     Но тех из вас, кто хочет продолжать занятия, я должен предупредить, что
оба  мои  предположения  не равноценны. Первое предположение, что сновидение
является психическим феноменом, мы хотим доказать результатами нашей работы;
второе уже доказано в другой области науки, и я только беру на себя смелость
приложить его к решению наших проблем.
     Так где же, в какой области науки было доказано, что есть такое знание,
о котором  человеку  ничего  не известно  (как это имеет  место,  по  нашему
предположению,  у  видевшего сон)? Это  был бы  замечательный, поразительный
факт,  меняющий наше представление о душевной жизни, который  нет надобности
скрывать. Между прочим, это факт, который сам отрицает то, что утверждает, и
все-таки  является чем-то действительным, contradictio in adjecto.* Так он и
не скрывается. И не его вина, если о нем ничего не знают или  недостаточно в
него  вдумываются.   Точно  так  же  не  наша  вина,  что   обо  всех   этих
психологических проблемах судят люди, которые далеки от всех наблюде-
     ----------------------------------------
     * Противоречие в определении (лат.). -- Прим. пер.
     ний и опытов, имеющих в данном вопросе решающее значение.
     Доказательство  было  дано в области  гипнотических явлений. Когда я  в
1889  г. наблюдал  чрезвычайно убедительные демонстрации Льебо и Бернгейма в
Нанси, я был свидетелем и следующего эксперимента. Когда человека  привели в
сомнамбулическое   состояние,  заставили  в  этом  состоянии  галлюцинаторно
пережить всевозможные ситуации, а затем разбудили,  то сначала ему казалось,
что он ничего не знает о происходившем во время гипнотического сна. Бернгейм
потребовал  рассказать,  что  с ним происходило во  время  гипноза.  Человек
утверждал,  что ничего не может вспомнить. Но Бергейм  настаивал,  требовал,
уверял его, что он знает, должен вспомнить, и вот человек заколебался, начал
собираться  с  мыслями,  вспомнил  сначала  смутно  одно  из  внушенных  ему
переживаний, затем  другое,  воспоминание  становилось  все  отчетливей, все
полнее  и наконец  было  восстановлено без пробелов. Но  так как он все  это
знал,  как  затем  и оказалось, хотя  никто  посторонний не  мог  ему ничего
сообщить, то напрашивается вывод,  что он знал об этих  переживаниях  ранее.
Только они были ему недоступны, он не знал, что они у него есть, он полагал,
что ничего  о них  не знает. Итак,  это  совершенно та же самая ситуация,  в
которой, как мы предполагаем, находится видевший сон.
     Надеюсь,  вас поразит этот  факт  и вы спросите  меня: почему же  вы не
сослались на это доказательство уже раньше, рассматривая ошибочные действия,
когда  мы  пришли  к  заключению,  что  приписывали  оговорившемуся человеку
намерения,  о которых он не знал и  которые отрицал? Если кто-нибудь думает,
что ничего не  знает о переживаниях, воспоминания о которых у него  все-таки
есть,  то  тем  более вероятно, что он ничего не знает и о других внутренних
душевных  процессах. Этот довод, конечно, произвел бы впечатление и помог бы
нам понять  ошибочные действия. Разумеется,  я  мог бы сослаться  на него  и
тогда, но  я приберег его для  другого  случая,  где он был более необходим.
Ошибочные действия  частично разъяснились сами собой; с другой  стороны, они
напомнили   нам,  что  вследствие  общей   связи  явлений  все-таки  следует
предположить  существование  таких душевных процессов,  о которых ничего  не
известно. Изучая сновидения, мы вынуждены пользоваться  сведениями из других
областей,  и,  кроме  того,  я  учитываю  тот  факт,  что  здесь  вы  скорее
согласитесь на привлечение сведений из области гипноза. Состояние, в котором
совершаются ошибочные действия, должно быть, кажется вам  нормальным, оно не
похоже на гипнотическое. Напротив,  между  гипнотическим состоянием  и сном,
при  котором  возникают  сновидения,  имеется  значительное  сходство.  Ведь
гипнозом   называется   искусственный   сон;   мы  говорим   лицу,   которое
гипнотизируем: спите, и внушения, которые  мы ему делаем,  можно сравнить со
сновидениями  во  время  естественного  сна.  Психические ситуации  в  обоих
случаях действительно  аналогичны. При  естественном сне мы гасим интерес  к
внешнему миру, при гипнотическом -- опять-таки ко всему миру, за исключением
лица, которое нас гипнотизирует, с которым мы остаемся в связи. Впрочем, так
называемый сон кормилицы, при котором она имеет связь с ребенком и только им
может быть  разбужена,  является  нормальной аналогией  гипнотического  сна.
Перенесение  особенностей гипноза  на естественный сон  не  кажется  поэтому
таким  уж смелым.  Предположение,  что  видевший  сон  также  знает о  своем
сновидении, которое ему только недоступно,  так что он и сам этому не верит,
не  совсем   беспочвенно.  Кстати,  заметим  себе,  что  здесь   перед  нами
открывается   третий   путь  к  изучению  сновидений:   от  нарушающих   сон
раздражений, от
     снов  наяву, а  теперь  еще  от  сновидении, внушенных  в гипнотическом
состоянии.
     А теперь, когда  наша  уверенность в  себе возросла,  вернемся к  нашей
проблеме. Итак, очень вероятно, что видевший сон знает о своем сновидении, и
задача  состоит в том, чтобы дать ему  возможность  обнаружить  это знание и
сообщить  его нам.  Мы  не  требуем, чтобы  он сразу  сказал о смысле своего
сновидения,  но  он может открыть происхождение  сновидения, круг  мыслей  и
интересов,  которые его  определили.  Вспомните  случай ошибочного действия,
когда у  кого-то спросили, откуда произошла оговорка "Vorschwein", и первое,
что пришло  ему в голову, дало  нам  разъяснение. Наша техника  исследования
сновидений очень проста, весьма похожа на только  что  упомянутый прием.  Мы
вновь спросим  видевшего сон, откуда у него  это  сновидение,  и  первое его
высказывание будем считать объяснением. Мы не будем обращать внимание на то,
думает ли он, что что-то знает,  или не думает,  и в обоих случаях  поступим
одинаково.
     Эта техника, конечно,  очень проста, но, боюсь, она вызовет у вас самый
резкий отпор. Вы скажете: новое  предположение, третье! И  самое невероятное
из всех! Если я спрошу у видевшего сон, что ему приходит  в голову по поводу
сновидения, то первое же,  что ему  придет в голову, и должно дать  желаемое
объяснение? Но ему вообще может ничего  не прийти или придет бог знает  что.
Мы  не понимаем, на что тут  можно рассчитывать. Вот  уж, действительно, что
значит  проявить слишком  много  доверия  там, где уместнее было бы побольше
критики. К тому же сновидение состоит ведь не из одного неправильного слова,
а из  многих элементов.  Какой  же мысли, случайно пришедшей в голову, нужно
придерживаться?
     Вы  правы во всем, что касается  второстепенного. Сновидение отличается
от оговорки также и большим
     количеством элементов. С этим условием технике необходимо считаться. Но
я предлагаю вам  разбить сновидение на элементы и исследовать каждый элемент
в отдельности, и тогда вновь  возникнет аналогия с оговоркой.  Вы правы  и в
том, что по отношению к отдельным элементам спрашиваемый может ответить, что
ему ничего не  приходит в голову. Есть  случаи,  в которых мы удовлетворимся
этим ответом, и позднее вы узнаете, каковы они. Примечательно, что это такие
случаи, о которых мы сами можем составить определенное суждение. Но в общем,
если видевший сон будет утверждать, что ему ничего  не приходит в голову, мы
возразим ему, будем настаивать на своем, уверять его, что хоть что-то должно
ему прийти  в голову,  и окажемся правы.  Какая-нибудь мысль  придет  ему  в
голову,  нам  безразлично  какая.  Особенно  легко  ему будет дать сведения,
которые можно назвать историческими. Он скажет: вот это случилось вчера (как
в  обоих известных  нам  "трезвых" сновидениях), или: это  напоминает что-то
недавно  случившееся;  таким образом, мы  замечаем,  что связи  сновидений с
впечатлениями  последних  дней  встречаются  намного  чаще,  чем мы  сначала
предполагали. Исходя из сновидения,  видевший  сон  припомнит  наконец более
отдаленные, возможно, даже совсем далекие события.
     Но  в  главном  вы  не  правы.  Если вы считаете  слишком  произвольным
предположение о  том,  что первая  же  мысль видевшего сон  как  раз и  даст
искомое  или  должна  привести  к  нему,  если  вы  думаете, что  эта первая
пришедшая в голову мысль может быть, скорее всего, совершенно случайной и не
связанной с искомым, что я просто  лишь верю в то, что можно  ожидать от нее
другого,  то  вы  глубоко   заблуждаетесь.   Я  уже  позволил  себе  однажды
предупредить  вас,  что  в  вас  коренится  вера  в  психическую  свободу  и
произвольность, но она совершенно ненаучна и должна уступить
     требованию необходимого детерминизма и  в душевной  жизни. Я прошу  вас
считаться  с  фактом, что спрошенному придет в голову  именно  это  и  ничто
другое. Но я не хочу противопоставлять одну веру другой. Можно доказать, что
пришедшая в голову спрошенному мысль  не произвольна, а вполне определенна и
связана с искомым  нами.1  Да,  я недавно узнал, не придавая, впрочем, этому
большого  значения, что и  экспериментальная  психология располагает  такими
доказательствами.
     В   связи  с  важностью  обсуждаемого  предмета  прошу  вашего  особого
внимания. Если я прошу кого-то  сказать, что ему  пришло в голову по  поводу
определенного элемента сновидения,  то я  требую от него, чтобы  он  отдался
свободной  ассоциации, придерживаясь исходного  представления.  Это  требует
особой  установки  внимания,  которая  совершенно  иная, чем  установка  при
размышлении, и  исключает последнее. Некоторым лег