шениями  сексуального  влечения,  то  был  бы  уместен
серьезный  ответ.  Если  мы  не  сумеем   понять   эти   болезненные   формы
сексуальности и связать их с нормальной сексуальной жизнью, то мы не  поймем
и нормальной сексуальности. Одним словом, перед нами стоит неизбежная задача
дать  теоретическое   объяснение   возможности   [возникновения]   названных
извращений и их связи с так называемой нормальной сексуальностью.
   В этом нам помогут имеющееся воззрение  и  два  новых  факта.  Первым  мы
обязаны Ивану Блоху (1902-1903); он изменил мнение, что все эти извращения -
"признаки дегенерации", указанием на то, что такие отклонения от сексуальной
цели, такое ослабление отношения к сексуальному объекту встречались с давних
пор, во все известные нам времена, у всех народов,  как  самых  примитивных,
так и самых высокоцивилизованных, считались допустимыми и находили  всеобщее
признание.  Оба  факта  были  получены  в  психоаналитическом   исследовании
невротиков;  они  должны  решительным  образом   изменить   наше   понимание
сексуальных извращений.
   Мы сказали, что невротические симптомы являются  замещением  сексуального
удовлетворения, и я
   [82]
   указал вам, что подтверждение этого  положения  путем  анализа  симптомов
натолкнется на некоторые трудности. Оно оправдывается только в  том  случае,
если в  понятие  "сексуальное  удовлетворение"  мы  включим  так  называемые
извращенные сексуальные потребности, потому что такое  толкование  симптомов
напрашивается   поразительно   часто.   Притязания   гомосексуалистов,   или
инвертированных, на исключительность сразу же теряют свой  смысл,  когда  мы
узнаем, что удается доказать наличие гомосексуальных  побуждений  у  каждого
невротика  и  что  значительное  число  симптомов   выражает   это   скрытое
извращение. Те, кто сами себя называют гомосексуалистами, представляют собой
сознательно и  открыто  инвертированных,  затерянных  среди  большого  числа
скрытых гомосексуалистов. Но мы вынуждены  рассматривать  выбор  объекта  из
своего пола именно как закономерное ответвление любовной  жизни  и  приучены
считать  его  наиболее  значимым.  Разумеется,  тем  самым  не  уничтожаются
различия между  открытой  гомосексуальностью  и  нормальным  поведением;  ее
практическое значение остается, но  теоретическая  ее  ценность  чрезвычайно
уменьшается. Мы даже предполагаем,  что  одно  заболевание,  которое  мы  не
считаем  более  возможным  причислять  к  неврозам  перенесения,   паранойя,
закономерно  наступает  вследствие  попытки  сопротивления  слишком  сильным
гомосексуальным побуждениям. Может быть, вы еще помните, что одна  из  наших
пациенток  в  своем  навязчивом  действии  играла   роль   мужчины,   своего
собственного, оставленного ею  мужа;  такое  проявление  симптомов  от  лица
мужчины весьма обычно у невротических женщин. Если его и нельзя причислить к
самой  гомосексуальности,  то  оно  все-таки  имеет  тесную   связь   с   ее
предпосылками.
   Как  вам,  вероятно,  известно,  симптомы  истерического  невроза   могут
возникнуть во всех системах орга[83]
   нов и тем самым нарушить все функции. Анализ  показывает,  что  при  этом
проявляются  все  названные  извращенные  побуждения,  стремящиеся  заменить
гениталии другими органами. Эти органы ведут себя при этом  как  заместители
гениталий. Именно благодаря симптоматике истерии у нас возникло мнение,  что
органы тела,  кроме  их  функциональной  роли,  имеют  также  сексуальное  -
эрогенное - значение и исполнение  этой  функциональной  задачи  нарушается,
если сексуальная слишком овладевает ими. Бесчисленные ощущения и иннервации,
выступающие как симптомы истерии, в органах, которые, кажется,  не  имеют  с
сексуальностью ничего общего, раскрывают перед  нами,  таким  образом,  свою
природу в форме исполнения извращенных сексуальных побуждений,  при  которых
назначение половых имеют теперь другие органы.  Далее,  мы  видим  также,  в
какой большой мере именно органы питания и выделения могут стать  носителями
сексуального возбуждения. Это, следовательно, то же самое, что нам  показали
извращения, только в них это было видно без труда и не подлежало сомнению, а
при  истерии  мы  должны  были  проделать  обходной  путь  через  толкование
симптомов и приписать соответствующие извращенные сексуальные побуждения  не
сознанию индивидов, а их бессознательному.
   Самые важные из многочисленных сочетаний симптомов, в которых проявляется
невроз навязчивых состояний,  оказывается,  возникают  под  давлением  очень
сильных садистских, т. е. извращенных по своей цели, сексуальных побуждений,
и в соответствии со структурой невроза навязчивых состояний симптомы  служат
преимущественно противодействию этим  желаниям  или  выражают  борьбу  между
удовлетворением  и  противодействием  ему.  Но  и  само  удовлетворение   не
оказывается при этом ущемленным; оно умеет
   [84]
   добиться своего в  поведении  больных  обходными  путями  и  направляется
главным  образом  против   их   собственной   личности,   превращая   их   в
самоистязателей. Другие формы неврозов, сопровождающиеся долгими  раздумьями
больных, соответствуют чрезмерной сексуализации актов, которые обычно служат
подготовкой  к  нормальному   половому   удовлетворению,   т.   е.   желанию
рассматривать, трогать и исследовать. Особая значимость боязни прикосновения
и навязчивого мытья рук находит в этом свое объяснение. Удивительно  большая
часть навязчивых действий в виде скрытого повторения и модификации  восходит
к мастурбации, которая, как известно, этим единственным,  сходным  по  форме
действием    сопровождает    самые    разнообразные    формы    сексуального
фантазирования.
   Мне не стоило бы большого труда показать вам еще более  тесные  отношения
между извращением и неврозом, но я думаю, что  сказанного  будет  для  нашей
цели достаточно. Однако после этих объяснений значения  симптомов  нам  надо
опасаться преувеличения частоты и силы  извращенных  склонностей  людей.  Вы
слышали, что из-за отказа от нормального сексуального  удовлетворения  можно
заболеть неврозом. Но при  этом  реальном  отказе  потребность  стремится  к
ненормальным путям сексуального возбуждения. Позднее  вы  увидите,  как  это
происходит.  Во  всяком  случае,  вы  понимаете,   что   вследствие   такого
"коллатерального" застоя извращенные побуждения должны быть сильнее, чем они
были бы, если бы  нормальное  сексуальное  удовлетворение  не  встретило  бы
реальных  препятствий.  Впрочем,  подобное  влияние  следует  признать  и  в
открытых извращениях. В некоторых случаях они провоцируются или активируются
тем, что для  нормального  удовлетворения  сексуального  влечения  возникают
слишком большие препятствия
   [85]
   в силу временных обстоятельств или постоянных социальных норм.  В  других
случаях извращенные наклонности как будто совершенно  не  зависят  от  таких
благоприятствующих им моментов,  они  являются  для  данного  индивида,  так
сказать, нормальной формой сексуальной жизни.
   Может быть, в настоящую минуту у вас создается впечатление, что мы скорее
запутали,  чем   выяснили   отношение   между   нормальной   и   извращенной
сексуальностью. Но примите во внимание следующее соображение: если верно то,
что реальное затруднение или лишение нормального сексуального удовлетворения
может вызвать у некоторых лиц  извращенные  наклонности,  которые  в  других
условиях не появились бы, то у этих лиц следует  предположить  нечто  такое,
что идет навстречу извращениям; или,  если  хотите,  они  имеются  у  них  в
латентной форме. Но тем самым мы приходим ко второму новому факту, о котором
я вам заявил. Психоаналитическое исследование было вынуждено заняться  также
сексуальной жизнью ребенка, а  именно  потому,  что  воспоминания  и  мысли,
приходящие в голову при анализе симптомов  (взрослых),  постоянно  ведут  ко
времени раннего детства. То, что мы при этом  открыли,  подтвердилось  затем
шаг за шагом благодаря  непосредственным  наблюдениям  за  детьми.  И  тогда
оказалось, что в  детстве  можно  найти  корни  всех  извращений,  что  дети
предрасположены к ним  и  отдаются  им  в  соответствии  со  своим  незрелым
возрастом, короче говоря, что извращенная сексуальность есть  не  что  иное,
как  возросшая,  расщепленная  на  свои  отдельные  побуждения  инфантильная
сексуальность.
   Теперь вы, во всяком случае, увидите  извращения  в  другом  свете  и  не
сможете не признать их связи с сексуальной жизнью человека, но  ценою  каких
не[86]
   приятных  для  вас   сюрпризов   и   мучительных   для   вашего   чувства
рассогласований! Разумеется, вы будете склонны сначала все оспаривать: и тот
факт, что у детей есть что-то,  что  можно  назвать  сексуальной  жизнью,  и
верность наших наблюдений, и  основания  для  отыскания  в  поведении  детей
родственного тому,  что  впоследствии  осуждается  как  извращение.  Поэтому
разрешите  мне  сначала  объяснить  мотивы  вашего  сопротивления,  а  затем
подвести итог нашим наблюдениям. То, что у  детей  нет  никакой  сексуальной
жизни - сексуального возбуждения, сексуальных  потребностей  и  своего  рода
удовлетворения, - но все это вдруг возникает у них между  12  и  14  годами,
было бы - независимо от всех наблюдений - с биологической точки  зрения  так
же невероятно,  даже  нелепо,  как  если  бы  они  появлялись  на  свет  без
гениталий, и они вырастали бы у них только ко времени половой зрелости.  То,
что пробуждается у них к этому времени, является функцией продолжения  рода,
которая пользуется для своих  целей  уже  имеющимся  физическим  и  душевным
материалом. Вы совершаете  ошибку,  смешивая  сексуальность  с  продолжением
рода, и закрываете себе этим путь к пониманию  сексуальности,  извращений  и
неврозов. Но  эта  ошибка  тенденциозна.  Ее  источником,  как  ни  странно,
является то, что вы сами были детьми и испытали на себе влияние  воспитания.
К  числу  своих  самых  важных  задач  воспитания  общество  должно  отнести
укрощение, ограничение, подчинение сексуального влечения, когда оно внезапно
появляется в  виде  стремления  к  продолжению  рода,  индивидуальной  воле,
идентичной социальному требованию.  Общество  заинтересовано  также  в  том,
чтобы отодвинуть его полное развитие до тех пор, пока ребенок  не  достигнет
определенной ступени интеллектуальной зрелости, потому что с полным про[87]
   рывом  сексуального   влечения   практически   приходит   конец   влиянию
воспитания. В противном случае влечение прорвало бы все преграды и смело  бы
возведенное с таким трудом здание культуры. А его укрощение никогда не будет
легким, оно удается то слишком плохо, то слишком хорошо. Мотив человеческого
общества оказывается в конечном счете экономическим;  так  как  у  него  нет
достаточно жизненных средств, чтобы содержать своих членов без их труда,  то
оно должно ограничивать число  своих  членов,  а  их  энергию  отвлекать  от
сексуальной  деятельности  и   направлять   на   труд.   Вечная,   исконная,
существующая до настоящего времени жизненная необходимость.
   Опыт, должно быть, показал воспитателям, что задача  сделать  сексуальную
волю нового поколения послушной разрешима только в том случае, если  на  нее
начинают воздействовать заблаговременно, не дожидаясь бури половой зрелости,
а вмешиваясь уже в сексуальную жизнь детей,  которая  ее  подготавливает.  С
этой целью ребенку запрещают и отбивают у него охоту  ко  всем  инфантильным
сексуальным проявлениям;  ставится  идеальная  цель  сделать  жизнь  ребенка
асексуальной,  со  временем  доходят  наконец  до  того,  что   считают   ее
действительно асексуальной, и наука затем провозглашает это  своей  теорией.
Чтобы не  впасть  в  противоречие  со  своей  верой  и  своими  намерениями,
сексуальную деятельность ребенка не замечают - а  это  немалый  труд  -  или
довольствуются в науке тем, что рассматривают ее  иначе.  Ребенок  считается
чистым, невинным, а кто описывает его по-другому, тот, как  гнусный  злодей,
обвиняется в оскорблении нежных и святых чувств человечества.
   Дети -  единственные,  кто  не  признает  этих  условностей,  -  со  всей
наивностью пользуются своими животными правами и постоянно  доказывают,  что
им
   [88]
   еще нужно стать чистыми. Весьма  примечательно,  что  отрицающие  детскую
сексуальность не делают в воспитании никаких уступок, а со  всей  строгостью
преследуют именно проявления отрицаемого ими под названием  "детские  дурные
привычки". Большой теоретический интерес представляет собой  также  то,  что
период жизни,  находящийся  в  самом  резком  противоречии  с  предрассудком
асексуальности детства, а  именно  детские  годы  до  пяти  или  шести  лет,
окутывается затем у большинства людей  амнестическим  покрывалом,  разорвать
которое по-настоящему может только аналитическое  исследование,  но  которое
уже до этого проницаемо для отдельных структур сновидений.
   А теперь я хочу изложить вам то,  что  яснее  всего  позволяет  судить  о
сексуальной жизни ребенка. Здесь целесообразно также ввести  понятие  либидо
(Libido). Либидо, совершенно аналогично голоду, называется сила,  в  которой
выражается влечение, в данном случае сексуальное, как  в  голоде  выражается
влечение к  пище.  Другие  понятия,  такие  как  сексуальное  возбуждение  и
удовлетворение, не нуждаются в объяснении. Вы сами легко  поймете,  что  при
сексуальных проявлениях грудного младенца больше всего приходится заниматься
толкованием, и вы, вероятно, будете считать это возражением. Эти  толкования
возникают на основе аналитических исследований, если идти обратным путем, от
симптома. Первые сексуальные побуждения у грудного  младенца  проявляются  в
связи с другими жизненно важными функциями.  Его  главный  интерес,  как  вы
знаете, направлен на прием пищи; когда он, насытившись, засыпает у груди,  у
него  появляется  выражение  блаженного  удовлетворения,   которое   позднее
повторится после переживания полового оргазма. Но  этого,  пожалуй,  слишком
мало, чтобы строить на нем заключение. Однако мы наблюдаем,
   [89]
   что младенец желает повторять акт приема  пищи,  не  требуя  новой  пищи;
следовательно, при этом он не находится во власти  голода.  Мы  говорим:  он
сосет, и то, что при этом действии он опять засыпает с блаженным выражением,
показывает нам, что акт сосания сам по себе доставил ему удовлетворение. Как
известно, скоро он уже не засыпает, не пососав. На сексуальной природе этого
действия начал настаивать старый врач в Будапеште д-р Линднер (1879).  Лица,
ухаживающие за ребенком, не претендуя на теоретические выводы,  по-видимому,
аналогично оценивают сосание. Они не  сомневаются  в  том,  что  оно  служит
ребенку только для получения удовольствия, относят его к дурным привычкам  и
принуждают ребенка отказаться от  этого,  применяя  неприятные  воздействия,
если он сам не желает оставить дурную привычку. Таким  образом,  мы  узнаем,
что грудной младенец выполняет  действия,  не  имеющие  другой  цели,  кроме
получения  удовольствия.  Мы  полагаем,  что  сначала  он   переживает   это
удовольствие при приеме пищи, но  скоро  научается  отделять  его  от  этого
условия. Мы можем отнести получение этого удовольствия только к  возбуждению
зоны рта и губ, называем эти части тела эрогенными зонами, а полученное  при
сосании удовольствие  сексуальным.  О  правомерности  такого  названия  нам,
конечно, придется еще дискутировать.
   Если бы младенец мог объясняться, он несомненно признал  бы  акт  сосания
материнской груди самым важным в жизни. По отношению к себе он не так уж  не
прав, потому что этим актом сразу удовлетворяет две важные  потребности.  Не
без удивления мы узнаем затем из  психоанализа,  какое  большое  психическое
значение  сохраняет  этот  акт  на  всю  жизнь.  Сосание  материнской  груди
становится исходным пунктом всей сексуальной жизни, недостижимым  прообразом
лю[90]
   бого более позднего сексуального удовлетворения,  к  которому  в  тяжелые
времена часто возвращается фантазия.  Оно  включает  материнскую  грудь  как
первый объект сексуального влечения; я не в состоянии дать вам представление
о том, насколько значителен этот первый объект для выбора в  будущем  любого
другого  объекта,  какие  воздействия   оказывает   он   со   всеми   своими
превращениями и замещениями  на  самые  отдаленные  области  нашей  душевной
жизни. Но сначала младенец отказывается от него в акте  сосания  и  заменяет
частью собственного тела. Ребенок сосет  большой  палец,  собственный  язык.
Благодаря этому  он  получает  независимость  в  получении  удовольствия  от
одобрения  внешнего  мира  а,  кроме  того,  для  его  усиления   использует
возбуждение другой  зоны  тела.  Эрогенные  зоны  не  одинаково  эффективны;
поэтому когда младенец, как сообщает Линднер, при обследовании  собственного
тела открывает особенно возбудимые части  своих  гениталий  и  переходит  от
сосания к онанизму, это становится важным переживанием.
   Благодаря  [выяснению]  значимости  сосания  мы  познакомились  с   двумя
основными особенностями детской  сексуальности.  Она  возникает  в  связи  с
удовлетворением   важных    органических    потребностей    и    проявляется
аутоэротически, т. е. ищет и находит свои объекты на собственном  теле.  То,
что яснее всего  обнаружилось  при  приеме  пищи,  отчасти  повторяется  при
выделениях. Мы заключаем, что младенец испытывает ощущение удовольствия  при
мочеиспускании и испражнении и скоро начинает стараться совершать  эти  акты
так, чтобы они доставляли ему возможно большее удовольствие  от  возбуждения
соответствующих эрогенных зон слизистой  оболочки.  В  этом  отношении,  как
тонко заметила Лу Апдреа-Саломе (1916), внешний мир  выступает  против  него
прежде всего как
   [91]
   мешающая, враждебная его стремлению к удовольствию сила и заставляет  его
предчувствовать будущую внешнюю и внутреннюю борьбу. От своих  экскретов  он
вынужден освобождаться не в любой момент,  а  когда  это  определяют  другие
лица. Чтобы заставить его отказаться от этих источников  удовольствия,  все,
что касается этих функций, объявляется неприличным и  должно  скрываться  от
других. Здесь он вынужден прежде всего обменять удовольствие  на  социальное
достоинство. Его отношение к самим экскретам сначала совершенно иное. Он  не
испытывает отвращения к своему калу, оценивает его как часть своего тела,  с
которой  ему  нелегко  расстаться,  и  использует  его  в  качестве  первого
"подарка", чтобы наградить лиц, которых он особенно ценит. И даже после того
как воспитателям удалось отучить его  от  этих  наклонностей,  он  переносит
оценку кала на "подарок" и на "деньги". Свои успехи  в  мочеиспускании,  он,
по-видимому, напротив, рассматривает с особой гордостью.
   Я знаю,  что  вам  давно  хочется  меня  прервать  и  крикнуть:  довольно
гадостей! Дефекация - источник сексуального удовольствия, которое испытывает
уже  младенец!  Кал  -  ценная  субстанция,  задний  проход  -  своего  рода
гениталии! Мы не верим этому, но  теперь  мы  понимаем,  почему  педиатры  и
педагоги отвергли психоанализ и его результаты. Нет, уважаемые  господа!  Вы
только забыли, что я хотел вам изложить факты инфантильной сексуальной жизни
в связи с сексуальными извращениями. Почему бы  вам  не  знать,  что  задний
проход действительно берет  на  себя  роль  влагалища  при  половом  акте  у
большого числа взрослых, гомосексуальных и  гетеросексуальных?  И  что  есть
много людей, испытывающих сладострастное ощущение  при  дефекации  всю  свою
жизнь и описывающих его как довольно сильное? Что касается интереса к
   [92]
   акту дефекации и удовольствия от наблюдения  дефекации  другого,  то  вам
подтвердят это сами дети, когда станут на  несколько  лет  старше  и  смогут
сообщить об этом. Разумеется, вы не должны перед этим  постоянно  запугивать
детей, иначе они отлично поймут, что должны молчать об  э