зали, где еще может найти себе  место под
солнцем   предприимчивый   народ.   Мы   знаем   об  этих   завоевателях  из
корреспонденции,  найденной в Амарне. Там они именуются  "хабиру", и это имя
неизвестными  путями перешло на  еврейских  завоевателей, "ивриим",  которые
пришли позже и  не могли еще упоминаться в текстах Амарны. Племена, наиболее
близкие к египетским евреям, также жили на юге Палестины, в Ханаане.

     Предположенные  нами причины Исхода в целом объясняют  также вопрос  об
обрезании. Мы  знаем,  как люди и  народы относятся к  этому древнему, почти
непонятному сегодня обычаю. Те,  кто  его не практикует, видят  в  нем нечто
странное и  даже  отвратительное; но те,  кто  придерживается этого  обычая,
гордятся  им. Они  чувствуют  свое  превосходство, аристократизм  и  смотрят
сверху вниз  на  других, считая их нечистыми. Даже  сегодня турок,  когда он
хочет оскорбить  христианина,  называет  его "необрезанной  собакой". Вполне
вероятно, что  Моисей, прошедший  обрезание как египтянин, относился  к нему
точно так же. Евреи, с которыми он покинул родную  страну, должны были стать
улучшенным суррогатом  египтян, оставленных позади. Они не должны были ни  в
коем  случае быть ниже их. Он хотел сделать из них "народ святых", - об этом
прямо говорит нам библейский текст, - и в знак этого посвящения ввел обычай,
который по меньшей мере уравнял их с египтянами. Более того, ему было только
на руку, что этот обычай отделял их от других и препятствовал смешиваться  с
прочими племенами, которые могли встретиться во время странствия - точно так
же, как египтяне чурались всех чужеземцев*.

     "Геродот, посетивший Египет около 450 года до н. э., отмечает некоторые
особенности египтян, потрясающе сходные с известными чертами евреев  в более
поздний  период: "Они набожнее  всех других народов. Они также отличаются от
них  многими  обычаями,  вроде обрезания,  которое ввели  раньше  других  из
соображении чистоты и еще отвращением к свинине, которое  несомненно идет от
рассказа  о том, что Сет убил Гора в облике черного кабана; наконец, - своим
почитанием  коров,  которых  они  никогда  не  едят и не приносят в  жертву,
опасаясь оскорбить рогатую Изиду.  По этим же причинам ни один египтянин или
египтянка никогда не поцелует грека и не станет резать своим ножом, варить в
своей  посуде  или  есть  мясо чистейшего  быка,  если  он зарезан греческим
ножом...

     Кажется, однако, что позже еврейская традиция вдруг начала ощущать гнет
тех идей,  что  мы  только  что  представили.  Признать, что обрезание - это
египетский обычай,  введенный Моисеем, было бы  почти равносильно признанию,
что  и  религия,  дарованная  Моисеем, была  египетской.  А  у  евреев  были
серьезные причины отрицать  это; в итоге, они стали замалчивать и правду  об
обрезании.

     IV Дойдя до сих  пор, я  готов  услышать упрек, что  построил всю  свою
конструкцию   (которая  относит  Моисея-египтянина  ко   временам  Эхнатона,
приписывает  политическому положению страны его решение возглавить еврейский
народ  и утверждает, что  религия, которую он навалил на  этот  народ,  была
культом Атона,  только что отвергнутым египтянами) - что я  построил все это
здание   чересчур  уверенных  предположений  без   всяких   подтверждений  в
историческом  материале.  Я не думаю, что  такой  упрек оправдан. Я  уже  во
введении   говорил   о   собственных  сомнениях,   поставил,  так   сказать,
вопросительный знак  перед скобками,  и не  считаю  нужным каждый раз теперь
повторять его внутри этих скобок.

     Я  и  сам  могу  подбросить  несколько  критических  поленьев  в  огонь
последующей     дискуссии.    Зависимость    еврейского    монотеизма     от
монотеистического  эпизода  египетской  истории,  это  основное  ядро   моей
концепции, была  подмечена и раньше некоторыми исследователями. Я не привожу
тут их  имен,  потому  что  ни  один из  них не сумел  объяснить,  как стала
возможной  такая зависимость. Но  даже если  она  олицетворилась  в личности
Моисея,  как я предположил, нельзя исключить  и другие  возможности. Нельзя,
например,  исключить,  что  и после  низвержения официального  культа  Атона
монотеистическая  тенденция  в  Египте могла сохраниться. Школа жрецов в Он,
откуда  пошла  эта  традиция,  могла  пережить  катастрофу и  вовлечь  целые
поколения -  уже после  Эхнатона - в орбиту своей  религиозной мысли. Вполне
возможно поэтому,  что Моисей участвовал в этом деле, даже если он и не  жил
во времена  Эхнатона, и не находился  под его личным  влиянием, а просто был
последователем  или даже  членом школы  в  Он. Такое предположение могло  бы
отодвинуть дату Исхода и приблизить  ее к общепринятой (XIII век  до н. э.).
Но во всем  остальном оно не имеет никаких преимуществ. Зато нам пришлось бы
отказаться от  достигнутого понимания  мотивов, которые  руководили Моисеем,
равно как и от мысли о том, что Исход был ускорен анархией, царившей тогда в
Египте.  Цари   Девятнадцатой  династии  правили  уже  твердой  рукой.   Все
внутренние и внешние условия, благоприятствовавшие Исходу, совпали только на
короткий период после смерти еретического царя.

     "С  узколобым  высокомерием  взирают  они  на  всех  прочих, считая  их
нечистыми и более далекими от  богов, чем  они сами". Разумеется, нельзя  не
вспомнить здесь  также и обычаи жизни  в Индии.  Кстати, что  могло  навести
еврейского поэта XIX века Гейне на мысль обозвать свою религию "заразой, что
идет от берегов Нила, извращенными верованиями древних египтян"?

     В еврейской апокрифической литературе можно найти многочисленные мифы и
поверья, которые в течение веков окружили титаническую фигуру первого  вождя
евреев и основателя их религии и во многом затмили и затемнили его личность.
В этих  источниках  могут  оказаться  и  те  фрагменты здравой традиции, для
которых не  нашлось места в  Пятикнижии. Одна из  таких легенд  увлекательно
рассказывает, как  амбиции нашего человека Моисея  проявлялись уже в  раннем
возрасте. Однажды, когда фараон подбрасывал его  на руках, трехлетний Моисей
ухитрился  стащить  с его головы корону  и  водрузить ее на свою собственную
голову. Фараон  был поражен этим предзнаменованием и поспешил посоветоваться
с мудрецами. (Аналогичную, хотя и несколько  измененную историю рассказывает
Иосиф  Флавий.) В  другом  месте  рассказывается о победных  войнах, которые
Моисей вел в Эфиопии, как египетский военачальник, и о том,  как он вынужден
был бежать из страны, потому что опасался зависти придворных или даже самого
фараона.  Сама библейская история  наделяет  Моисея  некоторыми  вызывающими
доверие   чертами.  Она  описывает  его  как  вспыльчивого,  темпераментного
человека  -  во  время  одной  из  таких  вспышек  гнева  он  убил жестокого
надсмотрщика,  который  издевался  над  еврейским   рабом,  в   другой  раз,
раздраженный  изменой  своего  народа,  в  гневе   разбил  скрижали  Завета,
полученные  на  горе  Синай.  Сам  Господь  в  конце концов наказал  его  за
нетерпение, - хотя  нам не рассказывают, с  чем  оно было связано. Поскольку
раздражительность  -  не из тех  свойств,  которые стоило  бы возвеличивать,
можно  думать,  что тут есть зерно исторической  правды. Нельзя  исключить и
такую  возможность,  что многие личные черты,  которые евреи на первых порах
приписали  своему  Богу,  сделав  его  ревнивым,  суровым  и  неумолимым,  в
действительности   относятся  к  их  воспоминаниям   о   Моисее,  -   ибо  в
действительности не  этот незримый  Бог, а этот человек Моисей вывел  их  из
Египта.

     Еще одна черта, приписываемая ему, представляет для нас особый интерес.
Рассказывают, что Моисей был  "косноязычен" - иными словами, заикался  или с
трудом  говорил, -  и  поэтому для  разговоров  с  фараоном ему  приходилось
призывать  на  помощь  Аарона  (которого  называют  моисеевым  братом).  Это
опять-таки  может быть  исторически достоверным и кое-что добавлять к живому
портрету нашего великого человека. Но с другой стороны, "косноязычие" Моисея
может иметь  иное, куда  более  примечательное  объяснение.  Здесь в  слегка
искаженном виде можно видеть следы воспоминаний о том, что Моисей говорил на
другом  языке  и  не мог общаться  со своими  семитскими "неоегиптянами" без
помощи переводчика  - во всяком  случае, на первых  порах. Тогда это было бы
еще одним подтверждением нашего тезиса: Моисей - египтянин.

     Представляется, что теперь мы окончательно исчерпали последовательность
наших рассуждений.  Из  предположения, что  Моисей был египтянином, доказано
оно  или  нет,  на данном этапе  больше  ничего извлечь  нельзя.  Нет такого
историка, который  не согласился  бы, что библейский  рассказ о Моисее - это
благочестивый  миф,  который в собственных  интересах подменил  собой  былую
традицию. Но какова была эта  исходная традиция, мы  не знаем.  Хотелось бы,
конечно, узнать, и каковы были  цели произведенных в ней изменений, но этому
мешает  полное  отсутствие необходимых исторических  данных. Нас  не  должно
смущать,  что наша реконструкция не включает  многих  очаровательных деталей
библейского текста:  десяти  казней,  перехода  через  море,  торжественного
дарования закона на горе Синай. Но гораздо хуже, что мы вошли в противоречие
с некоторыми серьезными современными исследованиями.

     Эти  современные  историки,  примером которых  является  Эдуард  Мейер,
принимают библейский текст в одном принципиальном пункте. Они  согласны, что
еврейские  племена,   которые  позже  стали  народом  Израиля,  в   какой-то
определенный момент приняли новую религию.  Но по их мнению это произошло не
в  Египте  и  не  у  подножья  одной  из  гор Синайского  полуострова,  а  в
многоводном   оазисе  Мерибат-Кадеш  в  южной  Палестине,  между   восточной
оконечностью Синайского  полуострова и западной  Аравией. Здесь евреи  cтали
поклоняться богу  Ягве, вероятно  - племенному  божеству  живших  поблизости
мидианитов. Возможно, и другие соседние племена тоже поклонялись этому богу.
Ягве был, по всей видимости, божеством вулкана.  Но, как мы знаем, в  Египте
нет вулканов, а горы Синайского  полуострова никогда не были вулканическими.
С  другой  стороны, проявления  вулканической  активности вплоть  до поздних
времен  имели место по западной границе Аравии. Один из тамошних  вулканов и
мог быть той горой  Синай-Хорев,  на которой по поверьям  находилось убежище
Ягве.  Несмотря  на все искажения,  которые  претерпел библейский  текст, мы
можем  восстановить,  по Мейеру, первоначальный характер  этого бога: то был
жуткий,  кровожадный  демон,  который выходил по  ночам и  избегал  дневного
света.

     Посредником  между  народом  и этим богом, акушером новой  религии  был
некий человек по имени Моисей. Он был зятем  мидианитского жреца Йетро и пас
свои   стада,   когда   услышал  божественный  зов.  Йетро  посетил  его   в
Мерибат-Кадеш, чтобы преподать ему инструкции.

     Эдуард  Мейер говорит, это верно,  что он  нисколько не  сомневается  в
исторической  правдивости  рассказа  о  египетском  рабстве и  о катастрофе,
постигшей  египтян, - но он явно не знает, куда этот рассказ приткнуть и что
с ним делать. Только  обычай обрезания  он  готов  считать  заимствованием у
египтян.  Но  он  добавляет к  нашим  прежним рассуждениям два важных  новых
факта:  во-первых,  что  Иошуа  призывал  народ  принять  обрезание,  "чтобы
избежать  египетских попреков";  а  во-вторых,  что  по  Геродоту  финикийцы
(вероятно,  те  же  евреи)  и  сирийцы  в  Палестине  сами  признавали,  что
заимствовали обрезание у египтян. Однако  идея Моисея-египтянина не увлекает
Мейера. "Моисей,  каким мы  его  знаем, это прародитель жрецов Кадеша; стало
быть, он был связан с тамошним культом, он был героем генеалогического мифа,
а не реальной исторической личностью".  Таким образом,  ни один из тех,, кто
принимает  Моисея  за  историческую фигуру (за  исключением  таких,  которые
считают,  что  традиция  в  целом  и  есть  историческая  правда), не  сумел
заполнить  его пустой контур  конкретным содержанием, описать  его как живую
личность, рассказать нам, чего  он  достиг и в  чем состояла  его  миссия  в
истории.

     Зато Мейер, не зная устали, готов еще и еще рассказывать о связи Моисея
с Кадешем  и мидианитами. "Личность Моисея так тесно связана с мидианитами и
их священными местами в пустыне...". "Личность Моисея,  неразрывно связана с
Кадешем; его связь  с мидианитским жрецом через  брак с  дочерью этого жреца
дополняет всю картину. Напротив, его связь  с Исходом  и вообще вся  история
его юности  оказываются абсолютно второстепенными и придуманы лишь для того,
чтобы  сделать историю Моисея  связной и  последовательной". Мейер  отмечает
также, что все детали,  содержащиеся в истории юности Моисея, позже попросту
отбрасываются.  "Моисей  среди мидианитов -  это  уже  не  внук  египетского
фараона,  а пастух,  которому открылся Ягве. В рассказе  о десяти казнях его
родство  с  фараоном  больше  не упоминается,  хотя  оно  могло  быть весьма
эффективно   использовано,  а  приказ   об  убийстве  израильских  первенцев
совершенно забыт. В рассказе  об Исходе и гибели египтян Моисея вообще  нет;
он там не упоминается.  Все те признаки героя,  которые предполагает история
его рождения и детства, совершенно отсутствуют во взрослом Моисее; теперь он
только  посланец Бога, чудотворец,  которого Ягве наделил сверхъестественной
силой".

     И действительно, невозможно отделаться от впечатления, что этот  Моисей
в  Кадеше  и  у  мидианитов  (которому  традиция приписывает даже сооружение
медного змия в  качестве идола-исцелителя) - совершенно другой человек,  чем
тот "вычисленный"  нами царственный  египтянин, который открыл своему народу
религию, сурово запрещающую всякую магию и волшебство. Наш египетский Моисей
отличается от мидианитского  Моисея не меньше, чем универсальный бог Атон от
демона Ягве на  его божественном  вулкане. И если  мы допускаем, что  в этих
выводах  современных историков есть  хоть  малейшая  крупица  истины, то  мы
должны   признать,  что   нить,   которую   мы  рассчитывали  протянуть   от
предположения  о  Моисее-египтянине,  порвалась  вторично  и  на  этот  раз,
кажется, без всякой надежды снова ее связать.

     V

     Тем  не  менее  неожиданно,  сам  собой, открывается выход и  из  этого
тупика.  Попытки  увидеть в  Моисее историческую  фигуру (а не  просто жреца
Кадеша) и  вернуть ему его традиционную славу  продолжались и после Мейера -
Грессманом и  другими  историками. В 1922  году  Эрнст Селлин ("Моисей и его
значение") сделал открытие  решающего значения. Он обнаружил в книге пророка
Осии  (вторая  половина восьмого века до н.  э.) безошибочные следы  давнего
предания, которое свидетельствовало, что основатель еврейской религии Моисей
был  свержен и убит во  время  восстания своим  жестоковыйным  и  строптивым
народом.  Одновременно  религия,  которую  он  основал,  была заброшена. Это
предание  встречается  не  только  у  Осии;  оно повторяется  у  большинства
пророков;  Селлин   считает  даже,  что  именно  оно  легло  в  основу  всех
последующих ожиданий Мессии. Ближе к концу вавилонского изгнания в еврейской
среде возникла надежда, что этот жестоко замученный человек, Моисей, вот-вот
вернется из загробного мира и выведет свои раскаявшийся народ, - а возможно,
не только этот народ,  -  в страну вечного блаженства. (Обсуждение буквально
ощутимой здесь параллели с Основателем другой религии не входит в круг наших
теперешних рассуждений.)

     Естественно,  я не  полномочен решать,  правильно ли истолковал  Селлин
соответствующие  места  из Пророков. Но  если  он прав,  то обнаруженное  им
предание  следует признать исторически достоверным, - ибо  такую  историю не
имеет  смысла придумывать,  для  этого нет  никаких очевидных причин. А если
указанные  события  действительно произошли,  легко понять, что их хотели бы
предать забвению. Мы вовсе не обязаны принимать на веру все детали предания.
К примеру, Селлин полагает, что местом происшествия был  Шиттим к востоку от
Иордана; мы, однако, увидим, что это не согласуется с нашими рассуждениями.

     Примем предположение Селлина,  что египтянин Моисей был убит евреями, а
основанная им религия -  заброшена.  Это позволяет нам продолжить нить наших
рассуждений, не вступая в противоречие с надежными результатами исторических
исследований. Однако  в других  аспектах мы  рискнем  пойти  независимым  от
историков путем.  Нашим исходным пунктом остается  Исход  из Египта. По всей
вероятности,  вместе с Моисеем страну покинуло  значительное число  людей, -
маленькая   кучка  не  удовлетворила  бы  амбиции   этого   человека  с  его
грандиозными планами. Видимо, иммигранты  пробыли в стране достаточно долго,
чтобы превратиться в многочисленный народ.  Мы однако не  очень  удалимся от
истины,  если  предположим,  вслед  за большинством  исследователей,  что  в
египетском рабстве находилась  лишь часть  тех племен,  которые впоследствии
составили  еврейский  народ.  Иными  словами,  племя,  вышедшее  из  Египта,
объединилось затем с другими, родственными ему племенами, которые жили между
Египтом  и  Ханааном.  Этот  союз, из  которого  родился  народ Израиля, был
скреплен  принятием новой,  общей для  всех племен  религии  Ягве;  согласно
Мейеру, это  произошло в  Кадеше под влиянием  мидианитов. После этого народ
почувствовал себя достаточно сильным, чтобы предпринять вторжение в  Ханаан.
Такая  последовательность событий  не согласуется  с  предположением,  будто
поражение Моисея  и  его религии произошло в Шиттиме, к востоку от Иордана -
эта катастрофа должна была случиться задолго до объединения племен.

     Несомненно,  еврейский народ образовался из  множества весьма различных
составных частей,  но  главное различие пролегало  между теми,  кто  испытал
египетское рабство  и все  последующие события,  и всеми  остальными. В этом
плане можно сказать, что народ образовался из двух частей, и это согласуется
с тем, что некоторое время  спустя он распался именно на две части - царство
Израиля  и царство Иуды. История любит  такие повторения, в которых  прежние
союзы распадаются, а прежние различия снова выходят на первый план. Наиболее
впечатляющий  и хорошо известный пример тому дала Реформация, которая спустя
тысячу лет снова выявила границу между  той Германией, что  была под властью
римлян, и той, которая всегда оставалась независимой. В  случае евреев мы не
можем подтвердить столь  же судьбоносное воспроизведение прежнего  положения
вещей.  Наши  сведения  о  тех  временах  слишком скудны,  чтобы  обосновать
предположение, будто северное  Царство состояло из давних жителей Палестины,
а южное - из вернувшихся из Египта; но и в этом  случае более поздний распад
не мог  не быть связанным с предшествующим объединением.  Выходцев из Египта
было,  видимо,  меньше, чем  остальных,  но  они  стояли  на  более  высоком
культурном  уровне.  Они оказали более значительное  влияние на  последующую
судьбу народа, потому что принесли с собой традицию, которой у тех не было.

     Вероятно, они принесли с собой  кое-что  еще, хоть и не столь ощутимое,
как  традиция. Одна из  величайших загадок древнееврейской истории связана с
появлением левитов. Говорят, что  они принадлежали  к  одному из  двенадцати
колен  израилевых, колену Леви, но  ни в одном предании нет и  намека на то,
где  проживало это племя  первоначально и какая часть  завоеванного  Ханаана
была  ему  отведена.  Левиты  занимали самые  важные посты и  в то  же время
отличались от жрецов. Левит - не обязательно священник; но это и не название
касты.  Наше толкование Моисея подсказывает нам объяснение. Нельзя поверить,
что такой знатный человек, как Моисей, пришел к чужому народу без  свиты. Он
должен был привести с собой своих ближайших людей,  писцов, слуг. Это и были
первые левиты.  П