ко дается такая установка,
другие обнаруживают при таком опыте почти полную неспособность. Существует и
более высокая  степень  свободы  ассоциации, когда  опускается также  и  это
исходное  представление и определяется только вид  и  род возникающей мысли,
например, определяется свободно возникающее имя  собственное или число.  Эта
возника-
     ----------------------------------------
     1  Неизменно  подчеркивая,  что  он  является  сторонником  строжайшего
детерминизма  применительно к течению  психических процессов,  Фрейд  имел в
виду  причинную обусловленность  этих процессов психическими  же силами  или
факторами. Советская психология  отвергает подобное понимание  детерминизма.
Она рассматривает  факты сознательной и бессознательной психической  жизни в
их  обусловленности физиологическими  и  социальными  факторами,  не отрицая
вместе с тем активность психического и, стало быть, его особую (несводимую к
физиологическим и социальным механизмам) роль в регуляции поведения.
     ющая мысль  может быть еще  произвольнее, еще более непредвиденной, чем
возникающая  при  использовании нашей  техники. Но можно  доказать,  что она
каждый   раз   строго   детерминируется  важными  внутренними   установками,
неизвестными  нам  в  момент их  действия  и так  же  мало  известными,  как
нарушающие  тенденции  при  ошибочных действиях  и тенденции,  провоцирующие
случайные действия.
     Я и многие другие после меня неоднократно  проводили такие исследования
с именами и числами, самопроизвольно возникающими в мыслях; некоторые из них
были также опубликованы.  При этом поступают следующим образом: к пришедшему
в голову  имени вызывают ряд ассоциаций, которые уже  не  совсем свободны, а
связаны, как и мысли по поводу элементов сновидения, и это продолжают до тех
пор,  пока  связь не исчерпается.  Но  затем  выяснялись  и  мотивировка,  и
значение   свободно   возникающего   имени.  Результаты  опытов  все   время
повторяются, сообщение о них часто  требует изложения большого  фактического
материала   и   необходимых    подробных   разъяснений.   Возможно,   самыми
доказательными являются ассоциации свободно возникающих чисел; они протекают
так быстро  и направляются к скрытой цели  с  такой уверенностью, что просто
ошеломляют. Я  хочу привести вам только один  пример с таким анализом имени,
так как его, к счастью, можно изложить кратко.
     Во время лечения одного  молодого  человека  я заговариваю с ним на эту
тему  и упоминаю положение о том, что, несмотря на кажущуюся произвольность,
не  может  прийти  в  голову  имя,  которое не  оказалось  бы  обусловленным
ближайшими   отношениями,   особенностями   испытуемого   и   его  настоящим
положением. Так как он сомневается в этом,  я предлагаю ему, не  откладывая,
самому  провести такой опыт. Я знаю,  что у него особенно много разного рода
отношений  с женщинами  и девушками,  и полагаю поэтому, что  у  него  будет
особенно  большой  выбор,  если ему  предложить  назвать  первое  попавшееся
женское  имя. Он  соглашается.  Но к моему или, вернее,  к его удивлению, на
меня не  катится лавина  женских  имен, а,  помолчав, он признается, что ему
пришло на ум всего лишь  одно имя: Альбина.  Странно, что же вы связываете с
этим именем? Сколько Альбин вы знаете? Поразительно, но он не знает ни одной
Альбины,  и больше ему  ничего не приходит в  голову по  поводу этого имени.
Итак,  можно  было предположить,  что  анализ не удался; но нет,  он был уже
закончен, и не потребовалось никаких  других мыслей. У молодого человека был
необычно светлый  цвет  волос, во время бесед  при лечении я  часто в  шутку
называл его Альбина, мы как раз занимались выяснением доли женского начала в
его конституции. Таким образом, он сам был этой  Альбиной, самой  интересной
для него в это время женщиной.
     То  же самое относится  к непосредственно всплывающим мелодиям, которые
определенным образом  обусловлены кругом  мыслей  человека, занимающих  его,
хотя он этого и не замечает. Легко показать, что отношение к мелодии связано
с ее текстом или происхождением; но следует быть осторожным, это утверждение
не распространяется на действительно музыкальных людей, относительно которых
у  меня  просто  нет данных.  У  таких людей ее появление может  объясняться
музыкальным  содержанием  мелодии.  Но  чаще  встречается,  конечно,  первый
случай.  Так,  я  знаю  одного  молодого  человека,  которого  долгое  время
преследовала прелестная  песня  Париса из Прекрасной Елены [Оффенбаха], пока
анализ  не обратил  его внимания на конкуренцию  "Иды" и "Елены", занимавшую
его в то время.
     Итак,  если  совершенно свободно возникающие  мысли  обусловлены  таким
образом и подчинены определенной связи, то тем более мы можем заключить, что
мысли с единственной связью, с исходным представлением,  могут быть не менее
обусловленными.   Исследование    действительно   показывает,   что,   кроме
предполагаемой нами  связи с исходным представлением,  следует  признать  их
вторую  зависимость от  богатых  аффектами  мыслей и  интересов, комплексов,
воздействие которых в настоящий момент неизвестно, т. е. бессознательно.
     Свободно  возникающие  мысли  с  такой   связью  были  предметом  очень
поучительных   экспериментальных    исследований,    сыгравших   в   истории
психоанализа  достойную  внимания  роль.1  Школа   Вундта   предложила   так
называемый ассоциативный эксперимент, при котором
     ----------------------------------------
     1  Изучение  ассоциаций   являлось  одной  из  первых  тем  психологии,
приобретавшей облик экспериментальной науки. Испытуемый в этих опытах должен
был отреагировать на предъявляемое ему слово-раздражитель первым пришедшим в
голову  другим словом, т.  е.  непосредственной  вербальной  реакцией. Связь
между   словом-раздражителем  и  словом-реакцией   трактовалась   с  позиций
ассоциативной  концепции,  предполагавшей,  что  эта  связь  детерминирована
частотой  предшествующих   сочетаний  этих  слов,  их  смежностью  и  т.  п.
Дальнейшее изучение вербальных реакций на предъявляемый  стимул выявило, что
в ряде случаев  наблюдается их необычность, задержка  (торможение) реакции и
т.  п.  Это  дало  основание предположить,  что привычный  поток  ассоциаций
нарушается  под  влиянием  аффективной значимости  того  слова,  на  которое
испытуемому было предложено отреагировать. Сам испытуемый не мог разъяснить,
почему его реакция оказалась столь непривычной, странной. Первоначально факт
влияния неосознаваемых аффектов на  ассоциативное течение представлений  был
выявлен швейцарским психиатром Юнгом, сблизившимся с Фрейдом в первый период
деятельности,  но  затем  разошедшимся  с  ним.  Данные  Юнга  стимулировали
разработку понятия о комплексе  -- особом психическом образовании, в котором
значимые для личности  идеи бессознательно и прочно  сливаются  с аффектами.
Понятие комплекса заняло в системе представлений Фрейда прочное место. Кроме
индивидуальных  комплексов он выделил  общекультурные,  которые  выступают в
качестве  детерминанты психической деятельности всех людей,  принадлежащих к
данной культуре.
     испытуемому предлагалось как можно  быстрее ответить любой реакцией  на
слово-раздражитель. Затем изучались  интервал между раздражением и реакцией,
характер  ответной  реакции,  ошибки при повторении того же  эксперимента  и
подобное. Цюрихская школа  под  руководством Блейлера и Юнга дала объяснение
происходящим при ассоциативном эксперименте реакциям, предложив  испытуемому
разъяснять полученные реакции дополнительными ассоциациями, если они сами по
себе  привлекали  внимание  своей  необычностью.  Затем оказалось,  что  эти
необычные реакции  самым  тесным образом связаны с  комплексами испытуемого.
Тем самым Блейлер и Юнг перебросили мост от экспериментальной  психологии  к
психоанализу.
     На  основании  этих данных вы можете сказать: "Теперь мы признаем,  что
свободно возникающие мысли детерминированы, не произвольны, как мы полагали.
То же самое мы  допускаем  и по отношению  к  мыслям,  возникающим по поводу
элементов сновидения. Но ведь это не то, что нам нужно. Ведь вы утверждаете,
что мысли, пришедшие по поводу элемента сновидения, детерминированы какой-то
неизвестной психической основой именно  этого элемента. А нам это не кажется
очевидным. Мы уже  предполагаем,  что мысль  по  поводу  элемента сновидения
предопределена комплексами видевшего сон, но какая  нам от этого польза? Это
приведет  нас  не  к  пониманию  сновидения, но  только к  знанию  этих  так
называемых  комплексов, как это было в ассоциативном эксперименте. Но  что у
них общего со сновидением?"
     Вы правы, но упускаете один  момент. Кстати, именно тот, из-за которого
я  не избрал ассоциативный эксперимент  исходной  точкой этого  изложения. В
этом  эксперименте  одна детерминанта реакции, а  именно слово-раздражитель,
выбирается  нами   произвольно.  Реакция  является  посредником  между  этим
словом-раздражителем и затронутым им  комплексом испытуемого. При сновидении
слово-раздражитель заменяется чем-то, что  само  исходит из  душевной  жизни
видевшего сон, из неизвестных ему  источников, т. е. из того, что само легко
могло  бы   стать  "производным   от   комплекса".   Поэтому   напрашивается
предположение,  что  и связанные с элементами  сновидения  дальнейшие  мысли
будут определены не другим комплексом, а именно комплексом самого элемента и
приведут также к его раскрытию.
     Позвольте мне на другом примере показать, что дело обстоит именно  так,
как мы предполагаем  в нашем случае.  Забывание имен  собственных  является,
собственно говоря, прекрасным примером для анализа  сновидения; только здесь
в  одном лице сливается  то, что  при толковании  сновидения  распределяется
между двумя. Если  я временно забыл  имя, то  у меня есть уверенность, что я
это имя знаю; та уверенность, которую мы  можем внушить видевшему сон только
обходным  путем  при  помощи эксперимента  Бернгейма.  Но  забытое,  хотя  и
знакомое имя мне недоступно. Все усилия вспомнить его ни к чему не приводят,
это  я  знаю по опыту. Но вместо забытого имени я  могу  придумать  одно или
несколько  замещающих имен. И если такое имя-заместитель (Ersatz) придет мне
в голову спонтанно, только тогда ситуация будет похожа на анализ сновидения.
Элемент  сновидения  ведь тоже  не  то,  что нужно,  только заместитель того
другого,  нужного, чего  я не  знаю  и  что нужно найти при  помощи  анализа
сновидения.  Различие опять-таки только в том,  что  при забывании имен я не
признаю заместитель собственным [содержанием] (Eigentliche), а для  элемента
сновидения нам  трудно стать на эту точку зрения.  Но  и при  забывании имен
есть  путь  от заместителя к собственному  бессознательному [содержанию],  к
забытому имени. Если  я направлю свое  внимание  на имена-заместители и буду
следить за приходящими мне в голову мыслями по их поводу, то рано или поздно
я  найду забытое  имя  и при этом обнаружится, что  имена-заместители, как и
пришедшие мне в голову, были связаны с забытым, были детерминированы им.
     Я хочу привести вам пример  анализа такого рода: однажды я заметил, что
забыл   название   маленькой  страны  на  Ривьере,   главный  город  которой
Монте-Карло. Это было досадно, но так.  Я  вспоминаю все, что  знаю  об этой
стране, думаю о князе Альберте из дома Лузиньян, о его браках, о его любви к
исследованию морских глубин и обо всем, что мне удается вспомнить, но ничего
не помогает. Поэтому я  прекращаю размышление  и  стараюсь  заменить забытое
название. Другие названия быстро всплывают. Само Монте-Карло, затем Пьемонт,
Албания,  Монтевидео,  Колико. Сначала  в этом ряду мне  бросается  в  глаза
Албания,  она быстро  сменяется  Монтенегро, возможно, как противоположность
белого и черного. Затем я замечаю, что в этих четырех названиях-заместителях
содержится слог мон; вдруг я вспоминаю забытое  название и громко произношу:
Монако. Заместители  действительно исходили  из забытого, первые  четыре  из
первого  слога,  последнее  воспроизводит последовательность слогов  и  весь
конечный слог. Между прочим, я могу восстановить,  почему  я на время  забыл
название.  Монако имеет отношение к Мюнхену, это  его  итальянское название;
название этого города и оказало тормозящее влияние.
     Пример,  конечно, хорош, но  слишком прост. В  других случаях  к первым
замещающим  названиям  следовало бы прибавить  более длинный ряд возникающих
мыслей, тогда аналогия с  анализом сновидения была бы яснее. У меня и в этом
есть опыт. Когда однажды незнакомец пригласил меня выпить итальянского вина,
в ресторане оказалось,  что он забыл  название вина, которое хотел заказать,
только потому,  что о  нем остались  лучшие  воспоминания. Из большого числа
замещающих названий, которые пришли ему  в  голову вместо забытого, я сделал
вывод, что  название забыто из-за какой-то  Гедвиги, и  действительно, он не
только подтвердил,  что пробовал его в обществе одной Гедвиги, но и вспомнил
благодаря этому его название. К  этому времени он был счастливо женат, а  та
Гедвига относилась к более раннему времени, о котором он неохотно вспоминал.
     То,  что оказалось возможным при забывании имен,  должно удасться и при
толковании  сновидений; идя  от  заместителя  через связывающие  ассоциации,
можно   сделать  доступным  скрытое  собственное  [содержание].  По  примеру
забывания имен  мы можем сказать об  ассоциациях с элементом сновидения, что
они  детерминированы  как  самим  элементом сновидения,  так  и  собственным
бессознательным [содержанием]. Тем самым мы привели некоторые доказательства
правомерности нашей техники.



СЕДЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

     ЯВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ СНОВИДЕНИџ И СКРЫТЫЕ ЕГО МЫСЛИ

     Уважаемые  дамы  и господа!  Вы  видите,  что мы не  без пользы изучали
ошибочные действия.  Благодаря этим усилиям  мы  --  исходя из известных вам
предположений  --  усвоили  два  момента: понимание  элемента  сновидения  и
технику толкования сновидения.  Понимание  элемента сновидения заключается в
том,  что он не является собственным [содержанием], а  заместителем  чего-то
другого, не известного видевшему сон, подобно намерению ошибочного действия,
заместителем  чего-то,  о  чем  видевший  сон  знает,  но  это   знание  ему
недоступно. Надеемся, что это же  понимание можно распространить  и  на  все
сновидение, состоящее из  таких элементов. Наша техника состоит в том, чтобы
благодаря свободным ассоциациям вызвать к этим  элементам другие  замещающие
представления, из которых можно узнать скрытое.
     Теперь я предлагаю вам  внести изменения в терминологию, которые должны
упростить наше изложение.  Вместо  "скрытое,  недоступное,  не  собственное*
[содер-
     ----------------------------------------
     * По смыслу должно быть "собственное". Прим. ред. перевода.
     жание]" мы, выражаясь  точнее,  скажем  "недоступное сознанию видевшего
сон, или  бессознательное"  (unbewuЯt).  Под этим  мы подразумеваем (как это
было  и в отношении  к забытому слову  или нарушающей  тенденции  ошибочного
действия)  не   что   иное,  как  бессознательное   в   данный   момент.   В
противоположность этому мы, конечно, можем назвать сами  элементы сновидения
и   вновь   полученные   благодаря   ассоциациям  замещающие   представления
сознательными.  С этим  названием не  связана какая-то  новая  теоретическая
конструкция.  Употребление  слова  "бессознательное",  как легко понятного и
подходящего, не может вызвать возражений.
     Если  мы  распространим  наше  понимание  отдельного  элемента  на  все
сновидение,  то  получится, что  сновидение  как целое  является  искаженным
заместителем  чего-то   другого,   бессознательного,  и  задача   толкования
сновидения -- найти это бессознательное.  Отсюда сразу выводятся три  важных
правила,  которых мы должны придерживаться  во время работы  над толкованием
сновидения:  1)  не  нужно  обращать  внимания  на  то,   что  являет  собой
сновидение, будь оно  понятным  или абсурдным, ясным или спутанным, так  как
оно  все  равно  ни  в  коем  случае  не  является  искомым  бессознательным
(естественное ограничение этого правила напрашивается само собой); 2) работу
ограничивать тем,  что к каждому элементу вызывать замещающие представления,
не задумываясь  о них, не проверяя,  содержат ли они  что-то подходящее,  не
обращать внимания, насколько они отклоняются от элемента сновидения;
     3) нужно  выждать, пока скрытое искомое бессознательное возникнет само,
точно так же, как забытое слово Монако в описанном примере.
     Теперь нам  также  понятно,  насколько  безразлично, хорошо  или плохо,
верно или неверно  восстановлено в памяти сновидение. Ведь восстановленное в
памяти сновидение  не является собственным содержанием, но только искаженным
заместителем  того, что должно нам помочь путем вызывания  других замещающих
представлений    приблизиться    к    собственному    содержанию,    сделать
бессознательное сознательным. Если воспоминание было неточным, то  просто  в
заместителе  произошло дальнейшее  искажение, которое, однако, не может быть
немотивированным.
     Работу  толкования можно провести как на собственных сновидениях, так и
на  сновидениях других. На  собственных  даже  большему  научишься,  процесс
толкования здесь  более  убедителен. Итак, если попытаешься это сделать,  то
замечаешь, что что-то  противится работе. Мысли хотя и возникают, но не всем
им  придаешь  значение.  Производится проверка,  и делается выбор.  Об одной
мысли говоришь себе: нет, это здесь не подходит, не относится сюда, о другой
--  это слишком  бессмысленно, о третьей  -- это уж совсем  второстепенно, и
вскоре замечаешь, что при таких  возражениях мысли задерживаются прежде, чем
станут совершенно ясными,  и наконец  прогоняются.  Таким образом,  с  одной
стороны,  слишком  сильно  зависишь от  исходного  представления, от  самого
элемента  сновидения,  с   другой  --  выбор   мешает  результату  свободной
ассоциации. Если  толкование  сновидения  проводишь не  наедине,  а  просишь
кого-нибудь толковать свое сновидение, то ясно  чувствуешь  еще один  мотив,
которым оправдываешь такой недопустимый выбор. Тогда говоришь себе по поводу
отдельных мыслей: нет, эта мысль слишком неприятна, я не хочу или не могу ее
высказать.
     Эти возражения явно угрожают успешности нашей  работы. Против них нужно
защититься, и при анализе собственного сновидения делаешь это с твердым
     намерением не поддаваться им;  если анализируешь сновидение другого, то
ставишь ему как непреложное условие  не исключать ни одной мысли,  даже если
против   нее  возникает  одно  из  четырех  возражений:   что   она  слишком
незначительна,  слишком бессмысленна,  не относится  к делу или ее неприятно
сказать.  Он  обещает  следовать  этому  правилу,  но   затем  с  огорчением
замечаешь, как  плохо подчас  он сдерживает это обещание. Сначала объясняешь
это  тем,  что  он не уяснил  себе  смысл свободной  ассоциации, несмотря на
убедительное заверение, и думаешь,  что, может быть, следует подготовить его
сначала  теоретически,  давая  ему литературу  или  послав  его  на  лекции,
благодаря  чему он  мог  бы стать сторонником наших воззрений  на  свободную
ассоциацию. Но  от этих приемов  воздерживаешься, замечая, что и сам, будучи
твердо  уверен  в  собственных убеждениях,  подвержен  этим  же  критическим
возражениям против определенных  мыслей, которые впоследствии устраняются, в
известной мере, во второй инстанции.
     Вместо  того чтобы  сердиться на  непослушание видевшего сон, попробуем
оценить  этот  опыт,  чтобы научиться из него чему-то новому,  чему-то,  что
может быть  тем важнее, чем  меньше мы  к  нему  подготовлены.  Понятно, что
работа   по   толкованию   сновидения   происходит   вопреки   сопротивлению
(Widerstand), которое поднимается против него и выражением которого являются
те критиче