З.ФРЕЙД
   Сочинения

 СТРОКИ БИОГРАФИИ
 Психология масс и анализ человеческого "Я"
 О сновидении
 Массовая психология
 Печаль и меланхолия
 Достоевский и отцеубийство
 Введение в психоанализ
 Этот человек Моисей


   З.ФРЕЙД - СТРОКИ БИОГРАФИИ
   Выкуп - 100 тысяч шиллингов

   Родился в городке Фрайберг в Моравии (тогда провинция Австрии) 6  мая
1856 года. Поступил на медицинский  факультет  Венского  университета  в
1873 году. Работал в терапевтической, психиатрической клиниках  Вены,  у
Шарко - в Париже, у Бернхайма - в Нанси. В 1881 г. получил степень  док-
тора медицины. Вместе с Йозефом Брейером разработал катартический  метод
лечения неврозов. В 1895 г. в и шла их книга "Исследования истерий".  От
нее принято вести историю психоанализа. С 1902 г. -  профессор  Венского
университета.
   Более сорока лет посвятил разработке теории и практике  психоанализа.
Работы: "Толкование сновидений" (1899), "Психопатология обыденной жизни"
(1901), "Тотем и  табу"  (1913),  "Лекции  по  введению  в  психоанализ"
(1917), "Психология масс и анализ человеческого "Я" (1921), "Я" и  "Оно"
(1923), "Будущее одной иллюзий" (1927), "Неудовлетворенность в культуре"
(1930) и другие. В 1930 году удостоен Премии Гете, в 1936 г.  избирается
иностранным членом Королевского научного общества (Лондон).
   Фрейда называют и ученым, и провидцем, и основоположником нового нап-
равления в науке. С его именем связывают понятие бессознательного в пси-
хике человека. Его теория обогатила многие области современных знаний.
   В 1938 году, после вторжения нацистов в Австрию, стал узником  гетто.
Его лишили паспорта, конфисковали имущество,  библиотеку.  Международное
психоаналитическое общество пыталось вызволить Фрейда. Фашисты  потребо-
вали выкуп. Одна из пациенток Фрейда, принцесса Мария Бонапарт, заплати-
ла 100 тысяч шиллингов за его освобождение.  Семья  Фрейда  переехала  в
Лондон, а четыре его сестры погибли в газовых камерах.
   Умер в Лондоне 23 сентября 1939 года.

   З.ФРЕЙД
   НЕДОВОЛЬСТВО КУЛЬТУРОЙ

   I
   Невозможно отрешиться от мысли, что обычно люди меряют все ложной ме-
рой: они рвутся к власти, успеху и богатству, восхищаются теми, кто всем
этим обладает, зато недооценивают истинные блага  жизни.  Правда,  такое
обобщение как всегда небезопасно;  предается  забвению  многокрасочность
человеческого мира и душевной жизни. Есть люди, которым не отказывают  в
почтении  их  современники,  хотя  все  их  величие  покоится  на  таких
свойствах и деяниях, которые совершенно чужды целям и идеалам толпы. До-
пустим, что великими их признает тоже меньшинство, тогда как подавляющее
большинство ничего не желает о них знать; но и тут не  все  так  просто,
если учесть расхождение человеческих слов и  дел,  многообразие  людских
желаний.
   Один из этих замечательных людей в письмах называет меня  своим  дру-
гом. Я послал ему свою небольшую работу, где религия  расценивается  как
иллюзия. Он отвечал мне, что был бы целиком согласен с моей оценкой,  но
сожалеет, что я не воздал должного подлинному  источнику  религиозности.
Таковым он считает особое чувство, никогда его не покидающее,  обнаружи-
ваемое им у многих других и, предположительно, присущее  миллионам.  Это
чувство он называет оощущением вечностип, чувством чего-то  безгранично-
го, бескрайнего, оокеаническогоп. Такое чувство - дело чисто  субъектив-
ное, это не вопрос веры. Здесь не примешивается обещание  личного  бесс-
мертия, но зато в этом чувстве - источник религиозной энергии,  питающей
различные церкви и религиозные системы. Они направляют его по определен-
ным каналам, где оно и поглощается. Лишь на основании такого оокеаничес-
когоп чувства человек может называть себя религиозным - даже если он от-
вергает всякую веру и любую иллюзию.
   Это суждение моего уважаемого друга, который сам однажды  отдал  дань
волшебству поэтической иллюзии, поставило меня перед лицом немалых труд-
ностей1. У себя я не нахожу этого оокеаническогоп чувства; научному под-
ходу чувства вообще создают неудобства. Можно попытаться описать их  фи-
зиологические признаки. Там, где это получается, - а я опасаюсь, что оо-
кеаническое. чувство такой характеристике не поддается,  -  не  остается
ничего, кроме содержания тех представлений, которые ассоциативно связаны
с этим чувством. Если я правильно понял моего друга, он имеет в виду  то
же самое, что и один оригинальный и весьма своеобразный поэт,  утешавший
своего героя перед самоубийством: оНам не уйти из  этого  мирап2.  Таким
образом, речь идет о чувстве неразрывной связи, принадлежности к мирово-
му целому. Для меня это имеет, скорее, характер интеллектуального  умоз-
рения - конечно, не без сопровождающих чувств, но их ведь хватает и  при
других мыслительных актах сходной значимости. Личный  опыт  не  убеждает
меня в том, что такие чувства первичны по своей природе, Я не могу оспа-
ривать на этом основании факта наличия их у других; вопрос лишь  в  том,
насколько верно они истолковываются и могут ли считаться оfons et origoп
всех религиозных запросов.
   Мне нечего предложить для окончательного решения этой проблемы.  Идея
о непосредственном, изначальном оповещении человека этим  чувством  -  о
его связи с окружающим миром - звучит столь странно, так плохо совмести-
ма с нашей психологией, что следовало бы предпринять психоаналитическое,
т.е. генетическое исследование подобного чувства. Тогда в нашем распоря-
жении следующий путь: в нормальном состоянии для нас нет  ничего  досто-
вернее чувства самих себя, нашего собственного оЯп, кажущегося  нам  са-
мостоятельным, целостным, ясно отличимым от всего остального,  Видимость
обманчива, не существует четкой внутренней границы между оЯп и бессозна-
тельной душевной субстанцией, обозначаемой нами как оОноп. оЯп  для  нее
служит лишь фасадом - этому научил нас психоанализ. Ему предстоит еще во
многом уточнить отношения между оЯп и оОноп, однако, по крайней  мере  в
отношениях с внешним миром, оЯп кажется отделенным от последнего  резкой
разграничительной линией. Только в одном, хотя и необычайном, но не  па-
тологическом состоянии дело обстоит иначе. На вершине влюбленности  гра-
ница между оЯп и объектам угрожающе расплывается. Вопреки всякой очевид-
ности, влюбленный считает оЯп и оТып единым целым  и  готов  вести  себя
так, будто это соответствует действительности. То, что  на  время  может
устранить известная физиологическая функция, может,  конечно,  быть  ре-
зультатом и болезнетворных процессов, Из патологии нам известно  большое
число состояний, когда грань между оЯп и внешним миром делается ненадеж-
ной, либо границы пролагаются неверно. Таковы случаи, при которых  части
нашего собственного тела или даже душевной жизни - наши восприятия, мыс-
ли, чувства - кажутся нам как бы чужими, не принадлежащими  нашему  оЯп.
Либо те случаи, когда на внешний мир переносится нечто  порожденное  или
явно принадлежащее оЯп. Таким образом, чувство оЯп также подвержено  на-
рушениям, а границы оЯп неустойчивы.
   Дальнейшие размышления показывают, что чувство оЯп взрослого человека
не могло быть таковым с самого начала, Оно  должно  было  пройти  долгий
путь развития. Понятийно это зачастую недоказуемо, но реконструируется с
достаточной степенью вероятности3. Младенец еще не отличает  своего  оЯп
от внешнего мира как источника приходящих к нему ощущений, Его постепен-
но обучают этому различные импульсы. Сильнейшее впечатление должно  про-
изводить на него то, что одни источники возбуждения все время могут  по-
сылать ему ощущения (позже он узнает в них  органы  собственного  тела),
тогда как другие источники время от времени ускользают.  Самый  желанный
из них- - материнская грудь, призвать которую к себе можно  только  нас-
тойчивым криком. Так оЯп противопоставляется некий ообъектп, нечто нахо-
димое  ововнеп,  появляющееся  только  в  результате  особого  действия.
Дальнейшим побуждением к вычленению оЯп из массы ощущений, а тем самым к
признанию внешнего мира, являются частые, многообразные  и  неустранимые
ощущения боли и неудовольствия. К-их устранению  стремится  безраздельно
господствующий в психике принцип удовольствия. Так возникает тенденция к
отделению оЯп от всего, что может сделаться  источником  неудовольствия.
Все это выносится вовне,  а  оЯп  оказывается  инстанцией  чистого  удо-
вольствия, которому противостоит чуждый и угрожающий  ему  внешний  мир.
Границы такого примитивного оЯ п - чистого удовольствия  -  исправляются
под давлением опыта.Многое из того, что приносит удовольствие и от  чего
нельзя отказаться, принадлежит все же не оЯп, а ообъектуп.  И  наоборот,
многие страдания, от которых хотелось бы избавиться, неотделимы от ооЯп,
имеют внутреннее происхождение.  Целенаправленная  деятельность  органов
чувств и соответствующих умственных усилий учит человека методам  разли-
чения внутреннего (принадлежащего оЯп) и внешнего, пришедшего из окружа-
ющего мира. Тем самым он делает первый шаг к  утверждению  принципа  ре-
альности, который будет управлять дальнейшим его развитием. Такое разли-
чение, понятно, служит и практическим целям - защите от угрожающих  неп-
риятных ощущений. То обстоятельство, что оЯп способно применять для  за-
щиты от внутреннего неудовольствия те же методы, которыми оно пользуется
против  внешних  неприятностей,  является  исходным  пунктом   некоторых
серьезных психических расстройств.
   Так оЯп отделяется от внешнего мира. Вернее, первоначально оЯп  вклю-
чает в себя все, а затем из него выделяется внешний мир.  Наше  нынешнее
чувство ооЯп - лишь съежившийся остаток какого-то  широкого,  даже  все-
объемлющего чувства, которое соответствовало неотделимости оЯп от  внеш-
него мира. Если мы примем, что это первичное чувство ооЯп в той или иной
мере сохранилось в душевной жизни многих людей, то  его  можно  признать
своего рода спутником более узкого и ограниченного чувства оЯп в  зрелом
возрасте. Этим же объясняются представления о безграничности и  связи  с
мировым целым, именуемые моим другам оокеаническимп чувством. На  вправе
ли мы из остатков первоначального, существующего наряду с возникшим поз-
же, выводить второе из первого?
   Конечно, в этом не была бы ничего удивительного - ни в области душев-
ной жизни, ни в любой иной. Мы твердо убеждены, что в  животном  царстве
высокоразвитые виды произошли от самых низших, причем  простейшие  формы
жизни встречаются и поныне. Гигантские динозавры вымерли, освободив мес-
то млекопитающим, но такой представитель этого вида, как крокодил,  про-
должает здравствовать и сегодня. Эта аналогия может показаться несколько
натянутой, да и ущербной, поскольку выжившие низшие виды по большей час-
ти не являются истинными предками современных более развитых видов. Про-
межуточные звенья по большей части вымерли, они известны только  по  ре-
конструкциям. Напротив, в душевной жизни сохранение примитивного  наряду
с возникшим из него и преобразованным встречается столь часто,  что  тут
даже можно обойтись без примеров. Происходят перерывы  в  развитии,  ка-
кая-то количественно определенная часть  влечения  остается  неизменной,
тогда как другая развивается дальше.
   Мы затрагиваем тем самым общую проблему сохранения психического,  еще
почти не разработанную, но столь увлекательную и значимую, что даже  без
достаточного к тому повода уделим ей толику внимания. С тех пор, как  мы
преодолели заблуждение, будто обычное забывание есть разрушение следа  в
памяти, иначе  говоря,  уничтожение,  мы  склонны  придерживаться  иного
взгляда. А именно, в душевной жизни ничто, раз возникнув,  не  исчезает,
все каким-то образом сохраняется, и при известных условиях, например,  в
случае далеко зашедшей регрессии, может вновь  всплыть  на  поверхность.
Попробуем содержательно пояснить это на примере из другой области, В ка-
честве такой иллюстрации возьмем развитие Вечного Города4. Историки учат
нас, что древнейший Рим был Roma quadrata, огороженным поселением на Па-
латине. Затем следует период Septimontium - объединения поселений на се-
ми холмах, из которых возникает город, границей коего была стена  Сервия
Туллия, а потом, после всех перестроек республиканского и раннеимперско-
го времен, стены, воздвигнутые императором  Аврелианом.  Не  прослеживая
далее истории города, зададим себе вопрос: что  найдет  от  этих  ранних
стадий посетитель сегодняшнего Рима, даже если он снабжен самыми  совер-
шенными познаниями истории и топографии. Стену  Аврелиана,  несмотря  на
некоторые повреждения и про  ломы,  он  увидит  почти  не  изменившейся.
Кое-где, благо даря раскопкам, он сможет  увидеть  остатки  вала  Сервия
Имея достаточные познания - превосходящие знания современной  археологии
- он мог бы, наверное, восстановить очертания этих стен по  всему  пери-
метру, даже контуры Roma quadrata. Но от  зданий,  когда-то  заполнявших
эти рамки древнего города, он не обнаружит ничего или почти ничего - эти
здания более не существуют. Великолепные познания в  римской  истории  в
лучшем случае позволят ему установить, где стояли храмы  и  общественные
здания той эпохи. Теперь на их месте руины, да и не самих этих  сооруже-
ний, а позднейших пристроек после пожаров и разрушений. Нет нужды  напо-
минать, что все эти останки  древнего  Рима  вкраплены  сегодня  в  хаос
большого города, возникшего за последние века, начиная с эпохи Возрожде-
ния. Конечно, многие древности погребены в городской почве или под  сов-
ременными зданиями Таков способ сохранения прошлого в исторических горо-
дах, вроде Рима.
   Сделаем теперь фантастическое предположение, будто Рим - не место жи-
тельства, а наделенное психикой существо - со столь же долгим и  богатым
прошлым в котором ничто, раз возникнув, не исчезало, а  самые  последние
стадии развития сосуществуют со всеми прежними. В случае Рима это  озна-
чало бы, что по-прежнему возносились бы ввысь  императорский  дворец  на
Палатине и Septimontium Септимия Севера, а карнизы замка Ангела  украша-
лись теми же прекрасными статуями, как и до  нашествия  готов  и  т.  д.
Больше того, на месте Палаццо Каффарелли - который, однако,  не  был  бы
при этом снесен - по-прежнему стоял бы храм Юпитера Капитолийского, при-
чем не только в своем позднейшем облике, каким его видели в  императорс-
ком Риме, но и в первоначальном облике, с этрусскими формами, украшенном
терракотовыми антефиксами. Там, где ныне стоит Колизей,  можно  было  бы
восхищаться и исчезнувшим Domus Aurea Нерона; на площади Пантеона мы об-
наружили бы не только сохраненный для нас Пантеон Адриан  -  на  том  же
месте находилась бы и первоначальная постройка Агриппы. На одном  и  том
же основании стояли бы церковь Maria Sopra Minerva и  древний  храм,  на
месте которого она была построена. И при небольшом изменении угла зрения
появлялось бы то одно, то другое здание.
   Нет смысла развивать эту фантазию далее - она ведет к чему-то несооб-
разному и даже абсурдному. Историческая  последовательность  представима
лишь посредством пространственной рядоположенности: одно и то же  прост-
ранство нельзя заполнить дважды. Наша попытка может  выглядеть  праздной
забавой, но тому есть оправдание - она показывает всю сложность передачи
душевной жизни с помощью наглядных образов.
   Следует предупредить возможный упрек: почему мы избрали для сравнения
с душевным прошлым именно историю города? Гипотеза о  сохранности  всего
прошедшего относится и к душевной жизни - при том условии, что  не  были
повреждены органы психики, их ткань не пострадала от травмы или воспале-
ния. Но историю всякого города, даже если у него не столь  бурное  прош-
лое, как у Рима, или если он не знал вторжений неприятеля,  как  Лондон,
не миновали разрушительные воздействия - сравнимые с указанными причина-
ми заболевания. Самое мирное развитие любого города всегда сопровождает-
ся разрушением и сносом зданий, и уже поэтому история города  изначально
несопоставима с душевным организмом.
   Это возражение заставляет нас оставить яркую палитру  контрастов;  мы
обращаемся к более близкому объекту сравнения, каковым является тело жи-
вотного или человека. Но и здесь мы сталкиваемся с чем-то сходным.  Ран-
ние стадии развития никоим образом  не  сохранились,  они  стали  строи-
тельным материалом для более поздних форм и растворились в них.  Зародыш
исчез во взрослом теле, загрудинная железа ребенка после  достижения  им
половой зрелости заменяется соединительной тканью, но как таковая  более
не существует. В полых костях взрослого можно  узнать  очертания  костей
ребенка, но последние принадлежат прошлому, они вытягивались  и  утолща-
лись, пока не приобрели окончательную форму. Сохранение всех ранних ста-
дий, наряду с завершенными, возможно лишь в душевной жизни, а  мы  не  в
состоянии наглядно это представить.
   Возможно, мы заходим слишком далеко с предположениями такого рода,  и
нам следовало бы удовлетвориться утверждением, что прошлое может  сохра-
няться в душевной жизни, что здесь нет неизбежного разрушения. Вероятно,
в психике многих стариков - в виде нормы или исключения - все  настолько
стирается или разъедается, что прошлого уже никак не оживить и не  восс-
тановить. Быть может, сохранение вообще связано с определенными  благоп-
риятными условиями. Вполне возможно, но об этом мы ничего не знаем. Поэ-
тому нам следует твердо держаться того, что сохранение прошлого в душев-
ной жизни есть, скорее, правило, нежели исключение.
   Если мы готовы полностью принять наличие  оокеаническогоп  чувства  у
многих людей и склонны сводить его к ранней стадии чувства оЯп, то  воз-
никает следующий вопрос: может ли такое чувство притязать на роль источ-
ника религиозных потребностей?
   Такое притязание не кажется мне убедительным. Чувство  может  служить
источником энергии лишь в том случае, если само оно является  выражением
какой-то сильной потребности. Мне кажется неопровержимым выведение рели-
гиозных нужд из детской беспомощности и связанного с нею обожания  отца.
Тем более, что это чувство не только проистекает  из  детства,  но  и  в
дальнейшем поддерживается страхом перед всемогуществом судьбы. Мне труд-
но привести другой пример столь же сильной в  детстве  потребности,  как
нужда в отцовской защите. Поэтому роль оокеаническогоп чувства второсте-
пенна, оно могло бы служить только восстановлению безграничного  нарцис-
сизма. Мы в состоянии четко проследить первоистоки религиозных воззрений
- вплоть до чувства  детской  беспомощности,  За  ним  может  скрываться
что-нибудь еще, но пока все это окутано густым туманом.
   Я допускаю, что в дальнейшем оокеаническоеп чувство оказалось связан-
ным с религией. Единство со всем сущим (его идейное содержание) выступа-
ет как первая попытка религиозного утешения, как еще один способ отрица-
ния той опасности, которая угрожает оЯп со стороны внешнего мира.  Приз-
наюсь, мне трудно оперировать этими едва  уловимыми  величинами;  Другой
мой друг, неутолимая жажда знаний которого  привела  к  самым  необычным
экспериментам и сделала его чуть ли  не  всеведущим,  уверял  меня,  что
практика йоги действительно  может  пробудить  такие  новые  ощущения  и
чувство всеобщности (отключением от внешнего мира, концентрацией  внима-
ния на телесных функциях, особыми дыхательными упражнениями). Он склонен
считать это регрессией к древнейшим состояниям душевной жизни, уже давно
покрытым позднейшими наслоениями. В этом он видит, так сказать, физиоло-
гическое обоснование мистической премудрости. На первый план здесь  выс-
тупает связь с многообразными темными  проявлениями  души,  такими,  как
транс и экстаз. Меня это заставляет лишь вспомнить слова из оНыряльщикап
Шиллера:
   Блажен, кто там дышит в розовом свете.

   II
   В моей работе оБудущее одной иллюзиип речь шла не столько о глубинных
истоках религиозного чувства, сколько о религии обычных людей -  системе
догм и о