альные  концепции
идентифицируют  психику и сознание. Рассматривая эту позицию  в исторической
перспективе, следует  подчеркнуть,  что  Фрейд  неадекватно  оценивал  общую
ситуацию  в  психологической  науке.  Понятие  бессознательной  психики было
введено  Лейбницем,  философскую концепцию которого Гербарт перевел  на язык
доступной  эмпирическому анализу "статики и динамики представлений". Переход
от умозрительных конструкций,  включавших в себя  понятие о  бессознательной
психике  (в   частности,   философии   Шопенгауэра),   к   использованию   в
экспериментальной науке  наметился в середине XIX в., когда изучение функций
органов   чувств  и  высших  нервных  центров  побудило  естествоиспытателей
обратиться к указанному понятию с целью объяснения фактов, несовместимых  со
взглядом на психику  как  область  явлений  сознания.  Гельмгольц  выдвигает
понятие   о  "бессознательных  умозаключениях"   как   механизме  построения
сенсорного образа. Предположение о бессознательной психике лежало  в  основе
психофизики  Фехнера.  Согласно  Сеченову,  "бессознательные  ощущения", или
чувствования,  служат регуляторами  двигательной  активности. Отождествление
психики и сознания отвергали и  многие другие исследователи.  Действительная
новизна  концепции  Фрейда  связана  с  разработкой  проблем  неосознаваемой
мотивации,  изучением  неосознаваемых  компонентов  в  структуре личности  и
динамических отношений между ними.
     представляет  собой процессы чувствования,  мышления,  желания,  и  это
определение   допускает    существование   бессознательного    мышления    и
бессознательного желания. Но данное утверждение сразу же роняет его в глазах
всех   приверженцев   трезвой   научности  и   заставляет  подозревать,  что
психоанализ  -- фантастическое  тайное  учение,  которое бродит  в потемках,
желая  ловить рыбу  в  мутной  воде. Вам же,  уважаемые  слушатели, пока еще
непонятно,  по какому праву  столь абстрактное  положение,  как "психическое
есть сознательное",  я  считаю  предрассудком,  вы,  может  быть,  также  не
догадываетесь, что могло привести к отрицанию бессознательного, если таковое
существует,  и  какие  преимущества давало  такое  отрицание. Вопрос  о том,
тождественно ли психическое  сознательному  или же  оно  гораздо шире, может
показаться   пустой  игрой   слов,  но  смею  вас  заверить,  что  признание
существования бессознательных психических процессов ведет к совершенно новой
ориентации в мире и науке.
     Вы даже не  подозреваете,  какая  тесная  связь существует  между  этим
первым  смелым утверждением  психоанализа  и вторым, о  котором  речь пойдет
ниже. Это второе  положение,  которое  психоанализ  считает одним  из  своих
достижений, утверждает,  что влечения, которые можно назвать сексуальными  в
узком и
     широком  смыслах  слова,  играют   невероятно  большую  и  до  сих  пор
непризнанную роль в  возникновении нервных и психических заболеваний.  Более
того, эти же сексуальные  влечения участвуют в создании  высших  культурных,
художественных и социальных ценностей человеческого духа,  и их вклад нельзя
недооценивать.
     По   собственному   опыту   знаю,   что   неприятие  этого   результата
психоаналитического исследования является  главным источником сопротивления,
с которым оно сталкивается.  Хотите  знать, как  мы это  себе  объясняем? Мы
считаем, что культура была  создана под влиянием жизненной необходимости  за
счет удовлетворения  влечений, и она по большей части постоянно воссоздается
благодаря тому,  что  отдельная  личность,  вступая в человеческое общество,
снова жертвует удовлетворением своих влечений в пользу общества. Среди  этих
влечений значительную роль  играют сексуальные; при  этом они сублимируются,
т.  е.  отклоняются от  своих  сексуальных  целей,  и  направляются на  цели
социально более  высокие,  уже  не  сексуальные1. Эта  конструкция,  однако,
весьма неустойчива, сексуальные влечения подавляются с трудом, и каждому,
     ----------------------------------------
     1  Психоанализ,  как  явствует  из  этих  положений,  не  ограничивался
притязанием  на построение новой  психологии и нового  учения  об  этиологии
нервных и психических заболеваний.  Выйдя за  границы  этих  направлений, он
стал претендовать на объяснение движущих сил развития человеческого общества
и отношений между  личностью и  культурой. Такое отношение  трактовалось как
изначально антагонистическое.  Это следовало уже из исходных позиций Фрейда,
согласно  которым сексуальные  влечения  и  агрессивные  инстинкты,  образуя
глубинные, биологические  по своей сущности основы  личности, несовместимы с
теми требованиями, которые навязывают ей социальная среда с ее нравственными
нормами.
     кому  предстоит  включиться  в создание  культурных  ценностей,  грозит
опасность,  что его сексуальные влечения  не допустят  такого их применения.
Общество   не  знает  более   страшной  угрозы  для   своей   культуры,  чем
высвобождение сексуальных влечений и их  возврат к изначальным целям.  Итак,
общество  не любит напоминаний  об этом слабом месте в его основании, оно не
заинтересовано в признании силы сексуальных влечений и в выяснении  значения
сексуальной  жизни  для каждого, больше  того, из воспитательных соображений
оно  старается  отвлечь  внимание  от  всей этой области. Поэтому  оно столь
нетерпимо  к  вышеупомянутому результату исследований психоанализа и охотнее
всего стремится представить его отвратительным с эстетической точки зрения и
непристойным или  даже опасным с точки  зрения  морали.  Но такими  выпадами
нельзя опровергнуть объективные результаты научной работы. Если уж выдвигать
возражения,  то  они должны быть обоснованы  интеллектуально. Ведь  человеку
свойственно  считать  неправильным то, что ему  не нравится,  и тогда  легко
находятся аргументы  для возражений. Итак, общество  выдает нежелательное за
неправильное,  оспаривая истинность психоанализа логическими  и фактическими
аргументами,   подсказанными,   однако,   аффектами,  и  держится   за   эти
возражения-предрассудки, несмотря на все попытки их опровергнуть.
     Смею вас заверить, уважаемые дамы и  господа, что, выдвигая это спорное
положение,  мы  вообще  не  стремились к  тенденциозности.  Мы  хотели  лишь
показать  фактическое  положение  вещей,  которое,  надеемся,  мы познали  в
процессе упорной работы. Мы  и теперь считаем  себя вправе  отклонить всякое
вторжение подобных практических соображений в научную работу, хотя мы еще не
успели убедиться в обоснованности тех опасений, которые имеют следствием эти
соображения.
     Таковы лишь некоторые из  тех  затруднений, с  которыми  вам  предстоит
столкнуться в процессе занятий психоанализом. Для начала, пожалуй, более чем
достаточно. Если  вы  сумеете преодолеть негативное  впечатление от  них, мы
продолжим наши беседы.



ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

     ОШИБОчНЫЕ ДЕЙСТВИџ

     Уважаемые   дамы  и  господа!  Мы  начнем   не  с  предположений,  а  с
исследования. Его  объектом  будут весьма известные,  часто встречающиеся  и
мало привлекавшие к себе  внимание явления, которые, не имея ничего общего с
болезнью,  наблюдаются у  любого  здорового  человека.  Это  так  называемые
ошибочные действия  1  (Fehlleistungen)  человека: оговорки (Versprechen) --
когда,  желая  что-либо  сказать,  кто-то вместо  одного  слова  употребляет
другое; описки  -- когда то же самое происходит при письме,  что может  быть
замечено или остаться незамеченным; очитки (Verlesen) -- когда читают не то,
что напечатано или написано; ослышки (Verhцren)  -- когда человек  слышит не
то, что ему говорят, нарушения слуха по органическим причинам сюда, конечно,
не   относятся.  В  основе  другой  группы  таких  явлений  лежит  забывание
(Vergessen),  но  не  длительное,  а  временное,   когда  человек  не  может
вспомнить, например, имени (Name), которое он наверняка знает и обычно затем
вспоминает,  или  забывает  выполнить  намерение (Vorsatz), о котором
позднее вспоминает, а забывает лишь на определенный момент. В третьей группе
явлений    этот   временной   аспект   отсутствует,   как,   например,   при
запрятывании (Verlegen), когда какой-либо предмет  куда-то  убираешь,
так  что  не  можешь  его  больше  найти,  или  при  совершенно  аналогичном
затеривании (Verlieren).  Здесь  перед  нами  забывание,  к  которому
относишься  иначе,  чем к забыванию другого рода; оно вызывает удивление или
досаду, вместо того чтобы мы считали его  естественным.  Сюда  же  относятся
определенные  ошибки-заблуждения  (Irrtьmer),*  которые  также  имеют
временной аспект, когда на какое-то время веришь чему-то, о чем до  и  после
знаешь,  что  это  не  соответствует  действительности, и целый ряд подобных
явлений, имеющих различные названия.

     ----------------------------------------
     1   Изучение  ошибочных   действий  являлось  одной  из   главных   тем
психологических  исследований  Фрейда.  Этой  теме специально посвящена  его
работа "Психопатология обыденной жизни" (1901).

     Внутреннее  сходство  всех этих случаев выражается приставкой "о-"  или
"за-"  (Ver-)  в  их  названиях.  Почти  все  они  весьма  несущественны,  в
большинстве своем скоропреходящи и не  играют важной роли в жизни  человека.
Только  изредка   какой-нибудь  из  них,  например  затеривание   предметов,
приобретает  известную практическую значимость.  Именно  поэтому  на  них не
обращают особого внимания, вызывают они лишь слабые эмоции и т. д.
     Именно к этим  явлениям я и  хочу привлечь теперь  ваше внимание. Но вы
недовольно возразите мне: "В мире, как и в душевной жизни, более частной его
области,  есть  столько  великих тайн, в области психических расстройств так
много удивительного, которое нуждается в объяснении  и заслуживает его, что,
пра-
     ----------------------------------------
     * Слово  "Irrtum" переводится буквально как  "ошибка", "заблуждение". В
настоящем  издании  оно  в  зависимости от контекста  переводится  либо  как
"ошибка", либо как "ошибка-заблуждение". -- Прим. ред. перевода.
     во, жаль тратить время на такие мелочи. Если бы вы могли объяснить нам,
каким  образом  человек с  хорошим  зрением  и  слухом среди бела  дня может
увидеть и услышать то, чего нет, а другой вдруг считает, что  его преследуют
именно  те, кого он  до сих  пор  больше  всех  любил,  или самым остроумным
образом защищает химеры,  которые любому ребенку  покажутся бессмыслицей, мы
еще как-нибудь  признали  бы  психоанализ.  Но  если он  предлагает нам лишь
разбираться в  том,  почему  оратор  вместо одного  слова говорит другое или
почему  домохозяйка куда-то запрятала  свои  ключи,  да  и в других подобных
пустяках, то мы сумеем найти лучшее применение своему времени  и интересам".
Я бы вам ответил: "Терпение, уважаемые дамы и  господа!" Я считаю, что  ваша
критика  бьет  мимо цели. Действительно, психоанализ  не может  похвастаться
тем,  что  никогда  не  занимался  мелочами.  Напротив,  материалом  для его
наблюдений как раз и служат те  незаметные  явления, которые в других науках
отвергаются как недостойные внимания, считаются, так сказать, отбросами мира
явлений. Но не  подменяете ли  вы  в  вашей  критике значимость  проблем  их
внешней яркостью? Разве нет весьма существенных  явлений, которые  могут при
определенных  обстоятельствах  и  в  определенное время выдать  себя  самыми
незначительными признаками? Я с легкостью могу привести много примеров таких
ситуаций.  По каким  ничтожным  признакам  вы,  сидящие  здесь молодые люди,
замечаете, что завоевали  благосклонность  дамы?  Разве для  этого  вы ждете
объяснений  в любви,  пылких объятий,  а недостаточно  ли вам едва заметного
взгляда, беглого движения, чуть затянувшегося рукопожатия? И если вы, будучи
криминалистом, участвуете в расследовании убийства, разве рассчитываете вы в
самом деле. что убийца оставил вам
     на месте преступления свою фотографию с  адресом,  и не вынуждены ли вы
довольствоваться  более  слабыми  и  не  столь  явными  следами  присутствия
личности,  которую  ищете?  Так что  не  будем  недооценивать незначительные
признаки,  может быть, они наведут нас на след чего-нибудь более важного.  А
впрочем,  я, как и вы, полагаю,  что великие проблемы  мира  и  науки должны
интересовать нас прежде  всего. Но  обычно  очень  мало  пользы от того, что
кто-то во всеуслышание заявил о намерении сразу же приступить к исследованию
той  или  иной великой проблемы.  Часто  в  таких  случаях не знают,  с чего
начать. В  научной работе перспективнее обратиться к изучению того, что тебя
окружает и  что более доступно для исследования. Если  это делать достаточно
основательно, непредвзято и  терпеливо, то, если посчастливится, даже  такая
весьма  непритязательная  работа  может  открыть  путь  к  изучению  великих
проблем, поскольку  как все  связано со всем,  так  и  малое  соединяется  с
великим.
     Вот так бы я рассуждал, чтобы пробудить ваш интерес к анализу кажущихся
такими ничтожными ошибочных  действий здоровых  людей. А теперь  поговорим с
кем-нибудь,  кто  совсем  не  знаком  с  психоанализом,  и  спросим, как  он
объясняет происхождение этих явлений.
     Прежде всего  он,  видимо, ответит:  "О, это не заслуживает  каких-либо
объяснений; это просто маленькие случайности". Что же он хочет этим сказать?
Выходит, существуют настолько  ничтожные события, выпадающие из цепи мировых
событий, которые с таким же успехом могут как произойти, так и не произойти?
Если   кто-то   нарушит,   таким   образом,   естественный   детерминизм   в
одном-единственном месте, то рухнет все научное мировоззрение. Тогда можно
     поставить   ему   в   упрек,   что   религиозное   мировоззрение   куда
последовательнее, когда настойчиво заверяет, что ни один  волос не упадет  с
головы без божьей воли [букв.: ни один воробей не упадет с крыши  без божьей
воли]. Думаю, что наш друг не будет делать выводы из своего первого  ответа,
он внесет поправку и скажет,  что если эти явления изучать, то, естественно,
найдутся  и  для  них   объяснения.  Они   могут  быть  вызваны   небольшими
отклонениями   функций,   неточностями   в   психической   деятельности  при
определенных  условиях.  Человек,  который обычно говорит  правильно,  может
оговориться: 1) если ему нездоровится и  он устал; 2) если он взволнован; 3)
если он слишком занят другими вещами.  Эти предположения легко  подтвердить.
Действительно,  оговорки встречаются  особенно  часто,  когда человек устал,
если у него болит  голова или  начинается мигрень. В этих же условиях  легко
происходит  забывание имен  собственных. Для некоторых  лиц  такое забывание
имен собственных является признаком приближающейся мигрени. В волнении также
часто путаешь слова; захватываешь "по  ошибке" не те  предметы, забываешь  о
намерениях,  да  и  производишь  массу  других  непредвиденных  действий  по
рассеянности,  т.  е.  если  внимание  сконцентрировано  на  чем-то  другом.
Известным примером такой рассеянности может служить профессор  из  Fliegende
Blдtter, который забывает зонт и надевает  чужую  шляпу, потому что думает о
проблемах  своей  будущей  книги.  По  собственному  опыту  все мы  знаем  о
намерениях и  обещаниях, забытых  из-за  того,  что  нас  слишком  захватило
какое-то другое переживание.
     Это так понятно, что, по-видимому, не может вызвать возражений. Правда,
может  быть,  и  не  так  интересно, как  мы  ожидали. Посмотрим же  на  эти
ошибочные  действия  повнимательнее.  Условия,  которые,  по  предположению,
необходимы для возникновения
     этих  феноменов,  различны.   Недомогание  и  нарушение  кровообращения
являются  физиологическими  причинами   нарушений  нормальной  деятельности;
волнение,  усталость,  рассеянность --  причины  другого  характера, которые
можно назвать психофизиологическими. Теоретически их легко можно  объяснить.
При усталости, как и при  рассеянности  и даже  при общем волнении, внимание
распределяется таким образом, что для соответствующего действия его остается
слишком мало. Тогда это действие выполняется неправильно или неточно. Легкое
недомогание и изменения притока крови к головному мозгу могут  вызвать такой
же эффект, т. е. повлиять на распределение внимания. Таким образом,  во всех
случаях дело  сводится  к результатам расстройства внимания органической или
психической этиологии.
     Из всего этого  для психоанализа как будто немного можно извлечь. У нас
может  опять  возникнуть  искушение  оставить  эту тему.  Но  при  ближайшем
рассмотрении  оказывается,  что  не  все  ошибочные действия можно объяснить
данной теорией внимания или, во всяком случае, они объясняются не только ею.
Опыт показывает, что ошибочные  действия и  забывание  проявляются и  у лиц,
которые не устали,  не рассеяны и не взволнованы, разве что им  припишут это
волнение  после  сделанного  ошибочного   действия,  но  сами  они   его  не
испытывали.  Да  и  вряд ли  можно  свести  все к  простому  объяснению, что
усиление внимания обеспечивает правильность действия, ослабление же нарушает
его выполнение. Существует большое количество действий, чисто автоматических
и  требующих минимального внимания,  которые выполняются при  этом абсолютно
уверенно.  На прогулке часто не думаешь, куда идешь, однако не  сбиваешься с
пути и приходишь, куда хотел.  Во  всяком случае, обычно бывает так. Хороший
пианист  не думает  о том, какие  клавиши ему нажимать.  Он, конечно,  может
ошибиться, но если бы  автоматическая  игра способствовала  увеличению числа
ошибок,  то  именно  виртуозы,   игра  которых  совершенно  автоматизирована
благодаря  упражнениям, ошибались бы чаще всех. Мы видим  как раз  обратное:
многие  действия совершаются  особенно уверенно, если  на  них  не  обращать
внимания, а ошибочное действие  возникает именно  тогда,  когда правильности
его  выполнения придается особое значение  и  отвлечение  внимания  никак не
предполагается. Можно  отнести это на счет "волнения", но непонятно,  почему
оно не усиливает внимания к тому, что  так хочется выполнить. Когда в важной
речи  или в разговоре  из-за оговорки высказываешь противоположное тому, что
хотел сказать, вряд ли это  можно объяснить психофизиологической теорией или
теорией внимания1.
     В ошибочных действиях есть также много незначительных побочных явлений,
которые  не  поняты  и не  объяснены  до  сих  пор  существующими  теориями.
Например,  когда  на время забудется слово,  то чувствуешь досаду, хочешь во
что бы то ни стало вспомнить  его  и никак  не  можешь  отделаться от  этого
желания.  Почему  же  рассердившемуся  не  удается,  как  он  ни  старается,
направить  внимание  на  слово,  которое, как  он утверждает,  "вертится  на
языке", но это
     ----------------------------------------
     1 Проблема  автоматизации действий  выступила в психологии  в  связи  с
изучением  навыков,   т.   е.   системы  движений,  реализуемых  без  прямой
сознательно-волевой  регуляции.  Положение  о  том,  что многие  психические
функции осуществляются точнее, когда на них не направлено внимание, является
в психологии общепринятым. Примеры того, как внимание мешает автоматическому
процессу, который играет определенную роль  в понимании острот, содержатся в
книге Фрейда "Остроумие и его отношение к бессознательному" (1905).
     слово тут  же вспоминается,  если его  скажет кто-то другой? Или бывают
случаи,  когда ошибочные  действия  множатся, переплетаются друг  с  другом,
заменяют друг друга. В первый раз забываешь о свидании, другой раз с твердым
намерением  не забыть о нем оказывается, что перепутал  час. Хочешь окольным
путем вспомнить забытое слово, в результате забываешь второе, которое должно
было   помочь   вспомнить  первое.  Стараешься   припомнить  теперь  второе,
ускользает третье и  т. д.  То же самое происходит и  с  опечатками, которые
следует понимать как ошибочны