сти как источника счастья, а тем самым и реализации наших жизненных
целей15. Иной раз даже возникает впечатление, будто дело здесь не в  од-
ном давлении культуры, что в самой сущности этой функции есть нечто пре-
пятствующее полному удовлетворению и толкающее нас на иные пути.  Трудно
сказать, является ли это заблуждением16. V Психоаналитическая работа на-
учила нас тому, что для так называемых невротиков невыносим именно отказ
от сексуальной жизни. Своими симптомами они заменяют удовлетворение,  но
тем самым либо причиняют себе страдания, либо делаются источником  стра-
даний для других, доставляя их окружающим и  обществу.  Последнее  легко
понять, загадочно первое. Но культура требует от нас еще одной,  уже  не
сексуальной жертвы.
   Мы рассматривали препятствия на пути развития культуры как пример об-
щей трудности эволюции, сводя препятствия к деятельности либидо,  к  его
стремлению держаться старой позиции и не допускать новой. Примерно то же
мы утверждаем, выводя противоречие между культурой и  сексуальностью  из
того факта, что сексуальная любовь есть отношения двух лиц,  где  третий
всегда лишний, тогда как культура покоится на отношениях  между  многими
людьми. На вершине любви не остается интереса к окружающему миру;  влюб-
ленной паре достаточна себя самой, для счастья ей не нужен даже ребенок.
Нет другого случая, где бы Эрос  так  ясно  обнаруживал  сваю  сущность,
стремление творить единое из многого. Но если ему это удается в данном -
вошедшем в присказку - случае единения двух влюбленных, то дальше он  не
продвигается.
   Культурное сообщество можно представить состоящим из таких пар  инди-
видов, которые, будучи либидонозно удовлетворенными, соединялись бы друг
с другом узами совместного труда и взаимного интереса. Культуре тогда не
было бы нужды отнимать энергию у сексуальности. Но такого завидного сос-
тояния нет и никогда не бывало.  Действительность  учит  нас  тому,  что
культура не удовлетворяется уже существующими союзами, она  желает  свя-
зать членов сообщества либидонозно,  пользуется  для  этой  цели  любыми
средствами, поощряет установление сильных  идентификаций  между  членами
сообщества. Культура мобилизует все силы заторможенного по цели  либидо,
чтобы подкрепить общественные союзы отношениями дружбы.  Для  исполнения
этого намерения она неизбежно  ограничивает  сексуальную  жизнь.  Мы  не
улавливаем здесь только той необходимости, которая  принуждает  культуру
враждовать с сексуальностью. Речь должна идти о каком-то еще не  обнару-
женном нами препятствии.
   На след нас может навести одно из так называемых идеальных требований
культурного общества. Оно гласит: овозлюби ближнего твоего,  как  самого
себяп. Это требование имеет всемирную известность; оно безусловно старше
христианства, предъявляющего это требование в качестве собственного гор-
деливого притязания. Но оно все же не  является  по-настоящему  древним:
еще в исторические времена оно было совершенно  чуждо  людям.  Попробуем
подойти к нему наивно, словно впервые о нем слышим. Тогда нам не  совла-
дать с чувством недоумения. Почему, собственно  говоря,  мы  должны  ему
следовать? Чем оно нам поможет? И главное - как его осуществить? Способ-
ны ли мы на это? Моя любовь есть для меня нечто безусловно ценное, я  не
могу безответственно ею разбрасываться.  Она  налагает  на  меня  обяза-
тельства, я должен идти на жертвы, чтобы выполнять их. Если я люблю  ко-
го-то другого, он должен хоть как-то заслуживать моей любви. (Я отвлека-
юсь здесь от пользы, которую он может мне  принести,  от  его  возможной
ценности как сексуального объекта - в предписание любви к  ближнему  оба
эти типа отношений не входят.) Он заслуживает любви, если в чем-то  важ-
ном настолько на меня похож, что я могу в нем любить самого себя; он то-
го заслуживает, если он совершеннее меня и я могу любить в нем идеал мо-
ей собственной личности. Я должен его любить, если это сын моего  друга,
и боль моего друга, если с ним случится несчастье, будет и моей болью  -
я должен буду разделить ее с ним. Но если он мне чужд, если он не  прив-
лекает меня никакими собственными достоинствами и не имеет никакого зна-
чения для моих чувств, то любить мне его трудно. Это было бы  и  неспра-
ведливо, поскольку моими близкими моя любовь расценивается как  предпоч-
тение, и приравнивание к ним чужака было бы для  них  несправедливостью.
Если же я должен его любить, причем этакой всемирной любовью, просто по-
тому, что он населяет землю - подобно насекомому,  дождевому  червю  или
кольчатому ужу - то я боюсь, что любви на его долю выпадет  немного.  Во
всяком случае, меньше, чем я, по здравом размышлении, имею право  сохра-
нить для самого себя. Зачем  тогда  торжественно  выступать  с  подобным
предписанием, коли его исполнение невозможно считать разумным?
   Но трудностей здесь еще больше, Этот чужак не только вообще не  стоит
моей любви. Сказать по чести, он, скорее, заслуживает моей вражды,  даже
ненависти. Ко мне он не испытывает ни малейшей любви, не выказывает  ни-
какого уважения. Если ему это на пользу, то он не  задумываясь  причинит
мне вред - даже не соразмеряя величину полученной им пользы и нанесенно-
го мне вреда. Да ему и польза не обязательна; если хоть какое-то его же-
лание при этом удовлетворяется, то ему все нипочем: он готов насмехаться
надо мною, оскорбить, оклеветать меня, потешиться своею властью,  и  чем
увереннее он себя чувствует, чем я беспомощнее, тем вернее  можно  ждать
от него чего-нибудь подобного. Если он ведет себя  иначе,  если,  будучи
совсем мне чужим, он щадит меня или оказывает мне внимание,  то  мне  не
понадобятся всякие предписания, чтобы платить ему той же монетой.  Я  не
сказал бы и слова против, если бы эта  величественная  заповедь  звучала
так: овозлюби ближнего твоего так, как он любит тебяп. Есть еще одна за-
поведь, еще более невероятная и вызывающая у меня еще более резкие  воз-
ражения. Она гласит: олюби врага твоегоп. Поразмыслив,  я  понимаю,  что
был неправ, отклоняя вторую заповедь как более сильную -  по  сути  дела
это одно и то же17. Исполненный достоинства голос предупреждает: ты дол-
жен любить ближнего как самого себя как раз потому, что он  твоей  любви
не стоит и даже является твоим врагом. Но тогда мне понятно, что все это
походит на credo, quiа absurdum.
   Вполне вероятно, что ближний, когда от него  потребуют  любить  меня,
как самого себя, ответит так же, как и я, откажется по тем же  основани-
ям. Надеюсь, что не с тем же объективным правом, но и он будет держаться
такого же мнения. Существуют различия в поведении людей,  классифицируе-
мые этикой как одоброеп и озлоеп вне всякого  учета  обусловленности  их
поведения. Пока сохраняются эти несомненные различия, следование высоким
этическим требованиям прямо поощряет зло, а значит вредит культуре.  Как
не вспомнить случай, имевший место во французском парламенте, когда речь
шла о смертной казни. Один оратор так страстно требовал ее  отмены,  что
заслужил бурные аплодисменты, пока из зала чей-то голос не крикнул: оQue
messieurs les  assasins,  commencent!п.  За  всем  этим  стоит  действи-
тельность, которую так охотно оспаривают: человек не является  мягким  и
любящим существом, которое в лучшем случае способно на защиту от нападе-
ния. Нужно считаться с тем, что к его влечениям  принадлежит  и  большая
доля агрессивности. Поэтому ближний является для него не только  возмож-
ным помощником или сексуальным объектом; всегда есть  искушение  сделать
ближнего своего средством удовлетворения агрессивности,  воспользоваться
его рабочей  силой  без  вознаграждения,  использовать  как  сексуальный
объект, не спрашивая  согласия,  лишить  имущества,  унизить,  причинить
боль, мучить и убивать. Homo homini lupus.
   У кого хватит смелости оспаривать это суждение, имея весь опыт  жизни
и истории? Этой агрессивности нужна малейшая провокация; она вмешивается
и при достижении какой-нибудь иной цели, которая могла бы быть достигну-
та и иными, более мягкими средствами. При благоприятных обстоятельствах,
когда устранены психические силы, обычно  ее  тормозящие,  агрессивность
проявляется спонтанно: спадает покров, скрывающий в человеке дикого зве-
ря, которому чужда пощада к представителям собственного  рода.  С  подт-
верждающими этот взгляд фактами должен согласиться тот,  кто  помнит  об
ужасах великого переселения народов, о вторжениях гуннов и так  называе-
мых монголов Чингисхана и Тамерлана, о завоевании Иерусалима благочести-
выми крестоносцами или хотя бы о кошмаре последней мировой войны.
   Существование этой агрессивности, которую мы  способны  обнаружить  у
самих себя и с полным правом предполагаем ее наличие у других,- вот  что
препятствует нашим отношениям с ближним и заставляет  культуру  идти  на
издержки. Вследствие этой изначальной враждебности людей культурному со-
обществу постоянно угрожает распад.  Интересы  трудового  сообщества  не
смогли бы его сохранить, поскольку инстинктивные страсти  могущественнее
разумных интересов, Культура должна напрягать все свои силы, чтобы поло-
жить предел агрессивным влечениям человека, сдержать их с помощью  соот-
ветствующих психических реакций. Для этого на службу призываются  методы
идентификации и затормаживания по цели любовных отношений, отсюда  огра-
ничения сексуальной жизни и идеальная заповедь любви к ближнему,  как  к
самому себе (оправданная лишь тем, что в максимальной мере  противоречит
изначальной природе  человека).  Всеми  стараниями  культуры  достигнуто
сравнительно немного. Она надеется  предотвратить  грубейшие  проявления
зверства тем, что оставляет за собой право прибегать  к  насилию  против
преступников. Но закон не распространяется на более предусмотрительные и
тонкие проявления агрессивности. Каждому из нас  пришлось  расстаться  с
детскими иллюзиями по поводу наших  ближних;  каждому  ведомы  тяготы  и
боль, порожденные злой волей  других.  Была  бы  несправедливо  упрекать
культуру за то, что она желает исключить спор и борьбу  из  человеческой
деятельности. Конечно, без них не обойтись, но соперничество - не обяза-
тельно вражда, таковой оно становится лишь в случае злоупотреблений.
   Коммунисты веруют в то, что ими найден путь к  освобождению  от  зла.
Человек однозначно добр и желает блага ближнему, но его природу испорти-
ла частная собственность. Частное владение благами дает одному власть  и
тем самым искушает его к жестокости с  ближним;  лишенный  имущества,  в
свою очередь, исполнен враждебности и должен восставать против угнетате-
ля. С отменой частной собственности все блага земные  сделаются  общими,
все люди станут наслаждаться ими, а потому исчезнут  зло  и  вражда  меж
людьми. С удовлетворением всех нужд не будет причин видеть в другом вра-
га, и все охотно возьмутся за выполнение необходимой работы. В мои зада-
чи не входит экономическая критика коммунистической системы, я не в сос-
тоянии исследовать здесь вопрос: послужит ли отмена частной собственнос-
ти достижению этой цели и какая от этого польза". Но ее  психологические
предпосылки я не могу не признать безудержной иллюзией.  С  уничтожением
частной собственности человеческая агрессивность лишается одного из сво-
их орудий, безусловно сильного, но наверняка не сильнейшего.  Ничего  не
меняется в различиях во власти и влиянии; которые предполагают использо-
вание агрессивности в своих целях. Не меняется и сущность агрессивности.
Она не была создана собственностью,  она  царила  почти  безраздельно  в
древнейшие времена, когда собственность была еще жалкой. Она заявляет  о
себе уже в детском возрасте, едва собственность утрачивает свои первона-
чальные анальные формы. Собственность - это осадок всех  отношений  неж-
ности и любви между людьми, быть может, за единственным исключением люб-
ви матери к своему ребенку мужского пола. Даже с устранением личных прав
на материальные блага остаются еще привилегии в области сексуальных  от-
ношений, способные сделаться источником сильнейшего неудовольствия и са-
мой резкой вражды среди в остальном уравненных людей. Если устранить да-
же это, путем полного освобождения сексуальной жизни, т. е.  посредством
уничтожения семьи, зародыша культуры, тогда, конечно, становятся непред-
видимыми новые пути развития культуры; но одного следует ожидать  навер-
няка - агрессивность, эта неискоренимая черта человеческой натуры,  пос-
ледует за ней и по этим путям.
   Людям явно нелегко отказываться от  удовлетворения  этой  агрессивной
наклонности, они не слишком хорошо это переносят. Немаловажной  является
выгода малого культурного круга - он дает этому  влечению  выход  вовне,
направляя агрессивность на стоящих за пределами круга. Всегда можно сое-
динить связями любви огромное множество; единственное, что  требуется  -
это наличие того, Того, кто в юности испытал нужду и нищету, безразличие
и высокомерие имущих, не заподозришь в том, что  он  лишен  понимания  и
благожелательности к ведущим борьбу за имущественное равенство и за  все
то, что из него следует. Но если эту борьбу оправдывают абстрактным тре-
бованием справедливости в силу равенства всех людей, то здесь напрашива-
ются возражения. Природа в высшей степени неравномерно одарила людей те-
лесными и духовными способностями и установила этим  такое  неравенство,
против которого нет никаких средств.  не  входит  экономическая  критика
коммунистической системы, я не в  состоянии  исследовать  здесь  вопрос:
послужит ли отмена частной собственности достижению этой цели и какая от
этого польза18. Но ее психологические предпосылки я не могу не  признать
безудержной иллюзией. С уничтожением частной собственности  человеческая
агрессивность лишается одного из своих орудий, безусловно  сильного,  но
наверняка не сильнейшего. Ничего не меняется в  различиях  во  власти  и
влиянии; которые предполагают использование агрессивности в своих целях.
Не меняется и сущность агрессивности.  Она  не  была  создана  собствен-
ностью, она  царила  почти  безраздельно  в  древнейшие  времена,  когда
собственность была еще жалкой. Она заявляет о себе уже в детском возрас-
те, едва собственность утрачивает свои  первоначальные  анальные  формы.
Собственность - это осадок всех отношений нежности и любви между людьми,
быть может, за единственным исключением любви матери  к  своему  ребенку
мужского пола. Даже с устранением личных прав на материальные блага  ос-
таются еще привилегии в области сексуальных  отношений,  способные  сде-
латься источником сильнейшего неудовольствия и самой резкой вражды среди
в остальном уравненных людей. Если устранить даже это, путем полного ос-
вобождения сексуальной жизни, т.е. посредством уничтожения семьи,  заро-
дыша культуры, тогда, конечно, становятся непредвидимыми новые пути раз-
вития культуры; но одного следует ожидать наверняка - агрессивность, эта
неискоренимая черта человеческой натуры, последует за ней и по этим  пу-
тям.
   Людям явно нелегко отказываться от  удовлетворения  этой  агрессивной
наклонности, они не слишком хорошо это переносят. Немаловажной  является
выгода малого культурного круга - он дает этому  влечению  выход  вовне,
направляя агрессивность на стоящих за пределами круга. Всегда можно сое-
динить связями любви огромное множество; единственное, что  требуется  -
это наличие того, кто станет объектом  агрессии.  Однажды  мое  внимание
привлек феномен вражды и взаимных насмешек как раз между живущими по со-
седству и вообще близкими сообществами,  например,  испанцами  и  порту-
гальцами, северными и южными немцами, англичанами и шотландцами и т.д. Я
дал этому феномену имя онарциссизм малых различийп, которое, впрочем, не
слишком много проясняет. Он представляет собой  удобное  и  относительно
безвредное  удовлетворение  агрессивности,  способствующее  солидарности
между членами сообщества. Рассеянный повсюду еврейский народ оказал  тем
самым достойную признания услугу культуре тех народов, среди которых по-
селился; к сожалению, всего средневекового избиения евреев не хватило на
то, чтобы сделать эти времена более мирными и безопасными для  христиан.
После того, как апостол Павел положил в основание своей христианской об-
щины всеобщее человеколюбие, неизбежным следствием была крайняя нетерпи-
мость христиан ко всем остальным. Римлянам,  которые  не  делали  любовь
фундаментам своего общественного устройства, была чужда религиозная  не-
терпимость, хотя религия была для них  государственным  делом,  и  госу-
дарство было пропитано религией. Нет ничего  непостижимого  в  том,  что
германская мечта о  мировом  господстве  дополняется  антисемитизмом,  и
вполне понятно, почему попытка соорудить новую коммунистическую культуру
в России находит свое психологическое подкрепление в преследовании  бур-
жуазии. С тревогой задаешь себе вопрос:  что  предпримут  Советы,  когда
истребят всех буржуев?
   Так как культура требует принесения в жертву не только сексуальности,
но также агрессивных склонностей человека, нам становится понятнее,  по-
чему людям нелегко считать себя ею осчастливленными. Первобытному  чело-
веку, действительно, было лучше тем, что он не знал никаких  ограничений
на свои влечения. Взамен весьма незначительной была  его  уверенность  в
том, что он  долгое  время  может  наслаждаться  такого  рода  счастьем.
Культурный человек променял часть своего возможного счастья на частичную
безопасность. Не следует, однако,  забывать,  что  в  первобытной  семье
только ее глава пользовался подобной свободой  удовлетворения  влечений,
все прочие жили порабощенными. Контраст между наслаждающимся преимущест-
вами культуры меньшинством и лишенным этих выгод большинством был, таким
образом, максимальным в  начале  культурного  существования.  Тщательное
исследование живущих в первобытном состоянии  племен  свидетельствует  о
том, что свободе их влечений не позавидуешь: она  подлежит  ограничениям
иного рода, но, пожалуй, еще более строгим, чем у современного  культур-
ного человека.
   Когда мы справедливо обвиняем наше нынешнее состояние культуры в том,
что оно не благоприятствует нашим требованиям счастья, что оно  приносит
бесчисленные страдания, каковых, наверное, можно было бы избегнуть, ког-
да мы с беспощадной критикой обрушиваемся на ее несовершенства, мы имеем
на то полное право и не выказываем  себя  врагами  культуры.  Мы  должны
ждать таких изменений нашей культуры, которые способствовали бы  лучшему
удовлетворению наших потребностей и сделали бы ненужной эту критику. Од-
нако нам следовало бы свыкнуться с мыслью, что есть трудности, принадле-
жащие самой сущности культуры, недоступные каким бы то ни было  попыткам
реформ. Помимо ограничения влечений, к которому мы уже подготовлены, нам
угрожает еще одно состояние, которое можно назвать опсихологической  ни-
щетой массп. Эта опасность грозит прежде  всего  там,  где  общественная
связь  устанавливается  главным  образом  через  взаимную  идентификацию
участников, тогда как индивидуальность вождей не обретает того значения,
которое должно было им принадлежать при формировании массы19.  Современ-
ное культурное состояние Америки дает хорошую возможность  для  изучения
этой ущербности культуры. Но я устою перед искушением и  не  стану  вда-
ваться в критику американской культуры; не хотелось бы вызвать впечатле-
ние, что я сам прибегаю к американским методам.

   VI
   Ни одна другая работа не вызывала у меня столь сильного ощущения  то-
го, что я излагаю нечто общеизвестное, перевожу бумагу и чернила, а  по-
том труд наборщиков и типографскую краску ради  пересказа  чего-то  само
собой разумеющегося. Поэтому я охотно воспользуюсь возникшим у  читателя
представлением, что признание самостоятельного агрессивного влечения оз-
начает пересмотр психоаналитического учения об инстинктах.
   Это не совсем так, поскольку речь идет лишь о более  четкой  формули-
ровке