стречаются  образы  и
ситуации, напоминающие известные мотивы сказок, легенд и  мифов.  Толкование
таких сновидений проливает свет на первоначальные  интересы,  создавшие  эти
мотивы, хотя мы, конечно, не должны забывать об изменении значений,  которое
этот материал претерпел со временем. Наша работа  по  толкованию  сновидений
открывает, так сказать, исходное сырье, которое довольно часто можно назвать
сексуальным  в  самом  широком  смысле  слова,  но  которое  при  дальнейшей
обработке находит самое разнообразное  использование.  Подобные  возвращения
назад  обычно  навлекают  на  нас  гнев  всех  не  аналитически  настроенных
исследователей,  как  будто  все,  что  надстраивается  в  ходе  дальнейшего
развития,  мы  отрицаем  или  недооцениваем.  Тем  не  менее  такие  взгляды
поучительны и интересны. Это же относится к происхождению некоторых  мотивов
изобразительного
   [295]
   искусства.  Например,  Дж.  Эйслер  (1919),  разбирая  сновидения   своих
пациентов, так аналитически истолковал юношу, играющего с мальчиком, как это
изобразил Пракситель в своем Гермесе. И еще одно только слово, я  просто  не
могу не упомянуть о том, как часто именно мифологические темы  находят  свое
объяснение в толковании сновидений. Так, например,  в  легенде  о  лабиринте
распознается изображение анального рождения; запутанные ходы  -  это  кишки,
нить Ариадны - пуповина.
   Способы  изображения  при  работе  сновидения,  привлекательный  и  почти
неисчерпаемый материал, благодаря подробному  изучению  становится  нам  все
понятнее; я хочу привести  вам  некоторые  примеры  из  этой  области.  Так,
например, частотное отношение сновидение  изображает  через  множественность
однородного. Послушайте  странное  сновидение  одной  молодой  девушки:  она
входит в большой зал и видит в нем какого-то человека,  сидящего  на  стуле,
образ повторяется шесть, восемь и более раз, но каждый раз это ее отец.  Все
легко объясняется, когда из побочных обстоятельств толкования мы узнаем, что
это помещение  изображает  материнское  лоно.  Тогда  сновидение  становится
равнозначным хорошо известной нам фантазии девушки, которой кажется, что уже
во  внутриутробной  жизни  она  встречалась  с  отцом,  когда  он  во  время
беременности появлялся в материнском лоне.  То,  что  в  сновидении  кое-что
наоборот - появление отца перенесено на собственную персону, - не должно вас
вводить в  заблуждение;  это  имеет,  впрочем,  еще  свое  особое  значение.
Множественность персоны отца может выражать только то,  что  соответствующий
процесс неоднократно повторялся. Собственно, мы должны также  признать,  что
сновидение не так уж сильно вольничает, выражая частоту  (Haufigkeit)  через
на[296]
   громождение (Haufung). B нем только используется первоначальное  значение
слова,  которое  сегодня  обозначает  для  нас  повторение  во  времени,  но
происходит от накопления в пространстве.  Однако  работа  сновидения  вообще
переводит, где  это  возможно,  временные  отношения  в  пространственные  и
изображает их в виде таковых. Допустим, видение  в  сновидении  сцены  между
лицами, кажущимися очень маленькими и удаленными,  как  если  бы  смотрел  в
перевернутый бинокль. Малость так же, как  и  пространственная  удаленность,
означают здесь одно и то же, а именно отдаленность во времени,  это  следует
понимать как сцену из  давно  минувшего  прошлого.  Далее,  может  быть,  вы
помните, что я уже говорил вам в предыдущих лекциях и показывал на примерах,
как мы научились использовать для толкования и чисто формальные черты явного
сновидения,  т.  е.  переводить  в  содержание  кое-что  из  скрытых  мыслей
сновидения. Теперь вы знаете, что все  сновидения  одной  ночи  находятся  в
одной и той же связи. Но далеко не безразлично, являются ли  эти  сновидения
для видящего сон единым целым, или он расчленяет их на несколько отрывков, и
если да, то на сколько. Часто число этих отрывков  соответствует  такому  же
количеству  обособленных  центров  образования  мыслей  в   скрытых   мыслях
сновидения или борющихся между собой потоков в душевной жизни видящего  сон,
из которых  каждый  находит  свое  преобладающее,  хотя  и  не  единственное
выражение в каком-то особом отрывке сновидения.  Короткое  предсновидение  и
длительное основное сновидение часто находятся  друг  к  другу  в  отношении
условия и исполнения, чему вы можете найти весьма  ясный  пример  в  прежних
лекциях. Сновидение,  которое  видевший  сон  изображает  как  бы  вставкой,
действительно соответствует второстепенному в мыслях
   [297]
   сновидения.  Франц  Александер  (1925)(1)  в  одном  исследовании  парных
сновидений показал, что сновидения одной ночи нередко  разделяют  выполнение
задачи сновидения  таким  образом,  что,  вместе  взятые,  они  осуществляют
исполнение желания в два этапа, чего не может сделать  каждое  сновидение  в
отдельности.  Если  желание  сновидения  содержит  запретное   действие   по
отношению к определенному лицу, то это лицо появляется в  первом  сновидении
открыто, действие же дается лишь робким намеком.  Второе  сновидение  делает
затем иначе. Действие называется в нем  открыто,  однако  лицо  изменено  до
неузнаваемости или заменено индифферентным.  Действительно,  это  производит
впечатление хитрости. Второе подобное  же  отношение  между  обеими  частями
парного сновидения таково, что одна представляет собой наказание, а другая -
исполнение порочного желания. Получается как бы следующее: если  принимается
наказание, то запрещенное позволяется.
   Не могу больше задерживать вас на подобных маленьких открытиях, равно как
и  на  дискуссиях,  относящихся  к  использованию  толкования  сновидений  в
аналитической практике. Думаю,  что  вам  не  терпится  услышать,  какие  же
изменения произошли в основных взглядах на сущность  и  значение  сновидения
(2). Вы уже подготовлены к тому, что именно об этом мало что можно сообщить.
Ведь самым спорным моментом всей теории было утверждение, что все сновидения
   ---------------------------------------(1) Франц Александер (1891-1964) -
американский  психоаналитик.  Один  из   директоров   чикагского   Института
психоанализа.
   (2)  На  коррективах,  внесенных  Фрейдом  в  исходную  схему  толкования
сновидений, сказался его новый подход  к  структуре  личности,  в  частности
введение понятия Супер-эго.
   [298]
   являются  осуществлением   желания.   С   неизбежным,   вновь   и   вновь
повторяющимся возражением непрофессионалов,  что  ведь  так  много  страшных
сновидений, мы, надеюсь, покончили в предыдущих лекциях. С разделением их на
сновидения желания, страшные сновидения и сновидения наказания мы  сохранили
нашу теорию в силе.
   Сновидения наказания тоже являются исполнением желаний, но не влечений, а
критикующей, цензурирующей и наказующей инстанции в душевной жизни. Если  мы
имеем дело с чистым сновидением наказания, то нам  вполне  доступна  простая
мыслительная операция по восстановлению сновидения желания, по  отношению  к
которому сновидение наказания является истинным возражением, и которое  этим
отказом и было замещено в явном сновидении.  Вы  знаете,  уважаемые  дамы  и
господа, что изучение сновидений сначала  помогло  нам  понять  неврозы.  Вы
найдете также понятным, что  наши  знания  о  неврозах  впоследствии  смогли
оказать влияние на наше представление  о  сновидении.  Как  вы  узнаете,  мы
вынуждены  были  предположить  существование   в   душевной   жизни   особой
критикующей и запрещающей инстанции, которую мы  называем  Сверх-Я.  Признав
цензуру сновидения также результатом работы этой  инстанции,  мы  тем  самым
вынуждены  более  тщательно  рассмотреть  участие  Сверх-Я   в   образовании
сновидения.
   Против теории исполнения желания в сновидении возникло лишь два серьезных
возражения, рассмотрение которых уводит слишком далеко, не  давая,  впрочем,
вполне удовлетворительного ответа.  Первое  возражение  опирается  на  факт,
согласно которому лица, пережившие шок, тяжелую  психическую  травму,  часто
случавшиеся во время войны и лежавшие в  основе  травматической  истерии,  в
сновидениях постоянно возвращаются в травматическую ситуацию. Согласно
   [299]
   же нашим предположениям о функции сновидения этого быть не должно.  Какое
впечатление  могло  бы  удовлетвориться  этим  возвратом  к  высшей  степени
неприятному травматическому переживанию? Догадаться трудно. Со вторым фактом
мы почти ежедневно сталкиваемся в аналитической работе: он тоже не  является
таким уж весомым возражением, как и первый. Вы знаете, что  одной  из  задач
психоанализа является проникновение в тайну амнезии, которой покрыты  первые
детские годы, и доведение до сознательного воспоминания содержащихся  в  них
проявлений  ранней  детской  сексуальной  жизни.  Эти   первые   сексуальные
переживания ребенка связаны с мучительными  впечатлениями  страха,  запрета,
разочарования и наказания; понятно, что они вытеснены,  но  тогда  непонятно
то, что они имеют такой широкий доступ к  жизни  сновидений,  что  они  дают
образцы столь многим фантазиям сновидения, что сновидения полны  репродукций
этих инфантильных сцен и намеков на них. Однако их нежелательный характер  и
тенденция работы сновидения к исполнению желаний, видимо,  плохо  сочетаются
друг с другом. Но возможно, мы преувеличиваем в этом случае трудности. На те
же детские  переживания  наслаиваются  ведь  все  постоянные,  неисполненные
желания, которые дают энергию для  образования  сновидений  в  течение  всей
жизни и от которых можно ожидать, что своим  могучим  порывом  они  способны
вынести на поверхность и обстоятельства, воспринимавшиеся  со  стыдом.  А  с
другой стороны, в способе репродукции этого материала несомненно  выражается
стремление  работы  сновидения  замаскировать   неудовольствие   искажением,
превратить разочарование  в  исполнение.  При  травматических  неврозах  все
обстоит по-другому, здесь сновидения постоянно приводят к страху. Я полагаю,
что мы не должны бояться признать, что в этом случае функ[300]
   ция сновидения не срабатывает. Я не хочу ссылаться на то, что  исключение
подтверждает правило, эта мудрость кажется мне весьма  сомнительной.  Однако
исключение  и  не  отменяет  правила.  Если  такую   отдельную   психическую
деятельность,  как  видение  снов,  в  целях  изучения  выделить  из  общего
механизма, то, возможно, это и позволит вскрыть присущие ей  закономерности;
если же ее опять включить в общую структуру то нужно быть  готовым  к  тому,
что эти результаты, сталкиваясь с  другими  силами,  затушуются  или  станут
менее значительными. Мы говорим, что  сновидение  есть  исполнение  желания;
если принять во внимание последние возражения, то все-таки следует  сказать,
что сновидение является попыткой исполнения желания. Ни для кого, кто  может
углубиться в  психическую  динамику,  вы  не  скажете  ничего  другого.  При
определенных обстоятельствах сновидение  может  осуществить  свое  намерение
либо очень несовершенным образом, либо оно должно вообще от него отказаться;
видимо, бессознательная  фиксация  на  травме  при  этих  срывах  выполнения
функции сновидения одерживает верх. В то время как спящий должен видеть сон,
потому  что  ночное   ослабление   вытеснения   позволяет   активизироваться
стремлению к травматической фиксации, его работа сновидения, которая  желала
бы превратить следы воспоминаний  о  травматической  ситуации  в  исполнение
какого-нибудь желания,  остается  безрезультатной.  В  таких  случаях  может
наступить  бессонница,  из-за  страха  перед  неудачей  действия  сновидения
человек отказывается от сна. Травматический невроз демонстрирует  нам  здесь
крайний случай, но травматический характер следует признать  и  за  детскими
переживаниями, так  что  не  следует  удивляться,  если  менее  значительные
нарушения функции сновидения проявляются и в других условиях.



   [301]

   ТРИДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

   Сновидение и оккультизм

   Уважаемые дамы и господа! Сегодня мы вступаем  на  узкую  тропу,  но  она
может открыть перед нами широкую перспективу.
   Заявление  о  том,  что  я  буду  говорить  об  отношении  сновидения   к
оккультизму, вряд ли вас удивит. Ведь  сновидение,  часто  рассматривавшееся
как ворота в мир мистики, еще  сегодня  многими  принимается  за  оккультный
феномен. И мы, сделав его объектом научного исследования, не оспариваем, что
одна или несколько нитей связывают его  с  этими  темными  вещами.  Мистика,
оккультизм - что подразумевается под этими  названиями?  Не  ждите  от  меня
попытки дать определения этим областям, пределы которых установлены неточно.
Мы все, в общем, примерно знаем, что подразумевается под этим. Это -  своего
рода обратная сторона  светлого,  управляемого  неумолимыми  законами  мира,
который создала для нас наука.
   Оккультизм утверждает реальное  существование  тех  "вещей  меж  небом  и
землей, о которых наша школьная премудрость не смеет и помыслить". Но мы  не
хотим школьной ограниченности; мы готовы поверить тому, что  достойно  веры.
Мы намерены поступить с этими вещами так же, как с любым другим
   [302]
   материалом  науки,  установить  сначала,  являются  ли   такие   процессы
действительно доказуемыми, а тогда и  только  тогда,  когда  их  очевидность
будет несомненна, попытаемся их объяснить. Но не следует отрицать, что и это
решение   нам   трудно   принять    по    соображениям    интеллектуального,
психологического и исторического порядка.  Этот  случай  требует  совершенно
иного подхода, нежели другие исследования.
   Сначала  трудности   интеллектуальные!   Разрешите   дать   самые   общие
разъяснения. Предположим, что речь идет о составе недр земли. Как  известно,
мы не знаем об этом ничего определенного. Мы предполагаем, что там находятся
тяжелые металлы в раскаленном  состоянии.  Допустим,  что  кто-то  выдвигает
утверждение, что недра земли заполнены водой, насыщенной углекислотой,  типа
содовой. Мы, конечно, скажем, что это весьма маловероятно, противоречит всем
нашим ожиданиям, не  учитывает  отправных  точек  нашего  познания,  которые
привели нас к выдвижению гипотезы металлов. Однако оно все-таки не  является
немыслимым: если кто-то укажет нам путь к проверке гипотезы содовой воды, мы
последуем ему без возражений. Но вот появляется другой и всерьез утверждает,
что ядро земли состоит из мармелада! К этому мы отнесемся совсем  иначе.  Мы
скажем себе, что мармелад в природе не встречается,  он  является  продуктом
человеческой кухни, существование этого предмета предполагает,  кроме  того,
наличие фруктовых деревьев и их плодов, а мы не  знаем,  можно  ли  флору  и
поварское искусство человека перенести в  недра  земли;  в  результате  этих
интеллектуальных возражений наш интерес будет направлен в другую сторону,  и
вместо того чтобы приступить к исследованию,  действительно  ли  ядро  земли
состоит из мармелада, мы спросим себя, а что это  за  человек,  который  мог
прийти к такой идее, или, по крайней мере,
   [303]
   спросим его, откуда он это знает.  Несчастный  автор  мармеладной  теории
будет глубоко оскорблен и обвинит  нас  в  том,  что  мы  отказываем  ему  в
объективном   признании   его   утверждения   вследствие   якобы    научного
предубеждения. Но это ему ничего не даст. Мы чувствуем, что предубеждения не
всегда предосудительны, что иногда они оправданны и целесообразны,  так  как
избавляют нас от бесполезной траты сил (1). Ведь они всего лишь  заключения,
аналогичные другим, хорошо обоснованным суждениям.
   Целый ряд оккультных утверждений действует  на  нас  подобно  мармеладной
гипотезе, так что  мы  считаем  себя  вправе  отвергнуть  их  сразу  же,  не
подвергая проверке. Но все не так просто. Сравнение, подобное тому,  которое
я выбрал, ничего не доказывает или доказывает слишком мало, как и вообще все
сравнения.  Ведь  остается  спорным,  подходит  ли  оно,  и  понимаешь,  что
установка  на  пренебрежительное  отвержение  уже  определила   его   выбор.
Предубеждения иногда  целесообразны  и  оправданны,  иногда  же  ошибочны  и
вредны, и никогда не знаешь, когда они являются первыми,  а  когда  вторыми.
Сама история наук с избытком полна случаев, которые  могут  предостеречь  от
поспешного   осуждения.   Так,   долгое   время   считалось    бессмысленным
предположение, что камни, которые мы сегодня называем метеоритами, попали на
землю с неба или что горная порода,  включающая  остатки  ракушек,  когда-то
была дном моря. Между  прочим,  и  нашему  психоанализу  пришлось  ненамного
лучше, когда он выступил с разработкой проблем бессознательного. Так  что  у
нас, аналитиков, есть особая
   ---------------------------------------(1) В данном  случае  под  научным
предубеждением  следует  понимать  принципы  исследования,  установленные  и
проверенные  общественно-исторической   практикой   и   потому   приобретшие
аксиоматический характер.
   [304]
   причина быть осторожными при использовании интеллектуального  мотива  для
утверждения новых предположений, что, признаться, не помогает  нам  избежать
отрицания, сомнений и недоверия.
   Вторым моментом я назвал психологический. При этом я имею  в  виду  общую
склонность людей к легковерию и вере в чудеса. С самого начала, когда  жизнь
берет нас  под  свой  строгий  надзор,  в  нас  поднимается  протест  против
непреложности и монотонности законов мышления и против  требований  проверки
реальностью.  Рассудок  становится  врагом,  отнимающим  у  нас  так   много
возможностей для наслаждений.  Открываешь,  какое  удовольствие  -  хотя  бы
ненадолго - избавиться от него и предаться соблазнам  бессмыслицы.  Школьник
развлекается искажением слов, профессиональный ученый подшучивает над  своей
деятельностью после научного конгресса, даже серьезный человек  наслаждается
игрой остроумия. Более серьезная враждебность к  "рассудку  и  науке,  самой
лучшей силе человека" ждет своего случая,  она  спешит  отдать  предпочтение
чудо-доктору или  искусному  знахарю  перед  "обученным"  врачом,  она  идет
навстречу утверждениям оккультизма, пока его мнимые факты воспринимаются как
нарушение закона и  правил,  она  усыпляет  критику,  извращает  восприятия,
добивается признаний и одобрений,  которые  не  могут  быть  оправданы.  Кто
примет  во  внимание  эту  склонность  людей,  имеет   все   основания   для
обесценивания многих сообщений оккультной литературы.
   Третьим соображением я назвал историческое, желая  обратить  внимание  на
то, что в мире оккультизма не происходит, собственно говоря, ничего  нового,
но в нем вновь возникают все те  знамения,  чудеса,  пророчества  и  явления
духов, о которых мы знаем с древних времен и из древних книг  и  которые  мы
давно сочли порождением необузданной фантазии или
   [305]
   тенденциозным   надувательством,   продуктом    того    времени,    когда
невежественность человечества была очень велика, а научный  разум  находился
еще в пеленках. Если мы примем за истину то, что происходит еще  и  сегодня,
по сообщениям оккультистов, то мы должны будем признать  достоверными  и  те
сведения из средневековья. А теперь вспомним, что традиции и священные книги
народов переполнены такими  историями  о  чудесах  и  что  религии  в  своих
притязаниях на достоверность опираются  как  раз  на  такие  чрезвычайные  и
чудесные события, черпая в  них  доказательства  действия  сверхчеловеческих
сил. И тогда трудно избежать подозрения, что  оккультный  интерес  является,
собственно, религиозным, что к тайным мотивам оккультного движения относится
стремление помочь религии, которой угрожает прогресс научного мышления. А  с
признанием такого мотива должно возрасти наше  недоверие  и  наше  нежелание
пускаться в исследование так называемых оккультных феноменов.
   Но в конце концов эту антипатию придется все-таки преодолеть. Речь идет о
вопросе  действительности,  т.  е.  истинно  или  нет  то,