ы, но  Пэдди  Хьюс  не  дурак.
Если кто-нибудь пустит в ход  эти  дьявольские  штучки,  то  Нью-Йорк  можно
считать обреченным. Америка держит  марку  чемпиона,  и,  если  какой-нибудь
новый задира претендует на победу, ему  придется  сокрушить  ее,  а  значит,
Нью-Йорк будет тем самым местом, куда он пальнет в первую очередь. Но даже у
Растяпы... - он ткнул пальцем  в  пухлого  кота,  -  хватит  ума  удрать  из
горящего дома.
   - Все верно, но что бы ты сам придумал в такой ситуации?
   - Мне не надо думать, я и так знаю. Я  бы  сделал  то  же  самое,  что  и
раньше. Еще в молодости, когда парни в коричневых гимнастерках дышали мне  в
затылок, я сел на пароход и  даже  не  подумал  обернуться...  и  любой  при
желании мог забрать все мое барахло - ну и черт с ним!
   Уорнер тихо рассмеялся.
   - Да, ты парень что надо, Пэдди. Но я не верю, что ты повторишь  это  еще
раз: не тот возраст. Ты по голову врос в свой быт, и он тебе нравится -  как
и мне, и еще шести миллионам человек в этом городе. Вот  почему  бегство  не
спасет - оно невозможно.
   Хьюс кивнул.
   - Да, это будет тяжело.
   Он-то знал, как будет тяжело. После стольких лет бросить уютный гриль-бар
старого Шрайбера, уйти и знать, что  сам  Шрайбер  не  сможет  справиться  с
работой и растеряет  всех  постоянных  клиентов.  Тяжело  терять  друзей  по
церковной скамье, тяжело расставаться с домом, где  прямо  за  углом  могила
Молли. И если города будут разрушены, людям придется вернуться  к  сельскому
хозяйству. А он, уезжая в новую страну, обещал себе, что  никогда,  никогда,
никогда больше не возьмется за надрывный труд  пахаря.  Но,  возможно,  если
погибнут города, то землевладельцев тоже больше  не  останется?  Пусть  даже
придется пахать, но по крайней мере не на хозяина. Конечно, все равно  будет
трудно... и могила Молли останется где-то под грудами щебня.
   - Но я бы ушел.
   - Значит, думаешь, тебе это удастся?
   - Я даже не вернусь в Бруклин,  чтобы  поменять  рубашку.  А  выручка  за
неделю у меня здесь. - Он похлопал по  карману  жилета.  -  Схвачу  шляпу  и
пойду. - Бармен повернулся к Мэнсфилду. - Скажите правду, доктор... если  не
через двадцать лет, то когда?
   Мэнсфилд достал листок бумаги и  начал  что-то  вычислять.  Уорнер  хотел
вставить слово, но Хьюс остановил его.
   - Не сейчас, пусть он закончит!
   - Только не давай ему задурить себе голову, Пэдди, - с иронией  проворчал
Уорнер. - После Хиросимы он даже по ночам работает над этим вопросом.
   Мэнсфилд поднял голову.
   - Все верно. Я постоянно надеюсь  получить  другой  ответ.  Но  никак  не
удается.
   - Так какой же ответ? - настаивал Хьюс.
   - Пэдди, вы, конечно, понимаете, - нерешительно  начал  Мэнсфилд,  -  что
проблема включает в себя множество факторов, не все  из  которых  определены
окончательно. Во-первых, для  создания  атомного  оружия  нам  потребовалось
четыре года. Но у нас более чем хватало денег и людей - такого не может себе
позволить ни одна страна, кроме России. Так что по идее  еще  десяток-другой
лет мы могли бы жить спокойно. Но это только по идее. На самом же  деле  все
гораздо хуже. Военный департамент опубликовал отчет, отчет Смита - возможно,
вы слышали? - в  котором  любой,  кто  умеет  читать,  найдет  все  принципы
ядерного оружия, разве что за исключением  окончательных  формул.  Так  вот,
обладая этим отчетом, компетентными людьми,  урановой  рудой  и  значительно
меньшей суммой денег, чем затратили мы, любая страна может изготовить  бомбу
очень быстро.
   Хьюс покачал головой.
   - Мне не нужно объяснений, доктор. Я хочу  услышать  ваш  ответ.  Сколько
осталось?
   -  Мне  приходится  объяснять  ситуацию,  потому   что   ответ   остается
неопределенным. Я думаю, от двух до четырех лет.
   Бармен тихо присвистнул.
   - Два года. Еще два года, а потом надо уходить. И начинать новую жизнь.
   - Нет-нет, мистер Хьюс!  -  возразил  Мэнсфилд.  -  Два  года,  но  не  с
сегодняшнего дня, а с момента падения первой бомбы.
   Хьюс нахмурился в отчаянной попытке понять.
   - Позвольте, джентльмены, - запротестовал он, - так ведь с  тех  пор  как
упала первая бомба, прошло уже больше двух лет.
   - В том-то и дело.
   - Не ломай себе голову, Пэдди, - попытался успокоить его Уорнер. -  Бомба
сама по себе ничего не значит. Возможно, пройдет еще лет десять, прежде  чем
кто-то разработает  ракетоноситель,  который  можно  будет  запускать  через
Северный полюс  или  из-за  океана,  нацеливая  ядерный  заряд  на  какой-то
конкретный город. А  пока  что  нам  грозят  лишь  обычные  бомбардировки  с
самолета, то есть бояться особенно нечего.
   Мэйсфилд сердито засопел.
   - Ты сам это  начал,  Дик.  Так  что  же  ты  теперь  льешь  ему  на  уши
успокоительный сиропчик? Наша  страна  открыта  со  всех  сторон,  и,  чтобы
превратить ее в Перл-Харбор, не  нужны  никакие  управляемые  ракеты.  Бомбы
можно тайно привезти сюда и взорвать  с  помощью  телеуправления.  Возможно,
прямо сейчас какое-то грузовое судно бросает якорь в гавани Ист-ривер...
   Уорнер уныло сгорбился.
   - Конечно, ты прав. Хьюс отбросил полотенце.
   - Вы хотите сказать, что Нью-Йорк может взлететь на воздух прямой  сейчас
или в любую минуту?
   Мэнсфилд кивнул.
   - Так оно и есть, - сказал он спокойно. Бармен перевел  взгляд  с  одного
посетителя  на  другого.  Кот  спрыгнул  вниз,  потерся  о  его  лодыжку   и
замурлыкал. Хьюс отодвинул его ногой.
   - Да вы меня просто разыгрываете! Брехня все это!
   - Почему же?
   - Потому! Если бы вы  говорили  всерьез,  стали  бы  вы  сидеть  здесь  и
пьянствовать? Просто вам захотелось подурачиться и подшутить надо  мной.  Я,
конечно, не найду ошибки в ваших рассуждениях, но вы же сами не верите в то,
что говорите.
   - Хотел бы я не верить, - прошептал Мэнсфилд.
   - Мы верим, Пэдди, - сказал Уорнер. - И, честно говоря, я лично собираюсь
слинять отсюда. Я  уже  разослал  письма  полудюжине  коллег  и  только  жду
момента, когда закончится мой контракт.  А  док  Мэнсфилд  просто  не  может
уехать. Здесь его лаборатория,
   Хьюс задумался, а затем покачал головой.
   - Нет, какая-то ерунда. Ни один человек в здравом уме не станет цепляться
за работу, если при этом приходится сидеть на горячей  сковородке  и  ждать,
когда кто-то нажмет на кнопку. Вы водите меня за нос.
   Мэнсфилд словно не заметил его слов.
   - В любом случае,-сказал он Уорнеру,  -  политические  факторы  могут  на
какое-то время отсрочить нанесение удара.
   Уорнер яростно вскинул голову.
   - И кто теперь льет на уши сиропчик? Политические факторы  лишь  ускоряют
события. Если  какая-то  страна  задумает  сокрушить  нас,  она  обязательно
сделает это быстро, с первого раза, чтобы мы не успели раскрыть ее  планы  и
нанести  упреждающий  удар.  Они  будут  спешить,  пока  мы  не  разработали
настоящее оборонительное оружие - если это вообще возможно.
   Мэнсфилд выглядел больным и усталым.
   - Да, ты прав. Я просто  сам  себя  подбадриваю.  Мы  так  и  не  создали
предупредительной системы; у нас нет никакой реальной обороны.  От  атомного
взрыва можно спастись только одним способом: оказаться там, где его  нет.  -
Он повернулся к бармену. - Налей еще по одной, Пэдди.
   - А мне сделай "манхэттен", - добавил Уорнер.
   - Минуточку. Профессор  Уорнер,  доктор  Мэнсфилд,  вы  действительно  не
обманываете меня? И каждое ваше  слово  вы  можете  подтвердить,  как  перед
Богом?
   - Это такая же истина, как то, что ты стоишь перед нами, Пэдди.
   - А доктор Мэнсфилд... Профессор Уорнер, вы доверяете  выкладкам  доктора
Мэнсфилда?
   - В Соединенных Штатах нет человека более осведомленного.  И  его  оценка
верна, Пэдди.
   - Ладно, все ясно... - Бармен посмотрел в ту сторону, где у дальней стены
над  кассовым  аппаратом  что-то   сонно   насвистывал   сквозь   зубы   его
работодатель. - Эй,  Шрайбер!  Давай  сюда,  за  стойку!  -  И  Пэдди  начал
стягивать передник.
   - Подожди, - удивился Уорнер. - Ты куда? Я же заказывал "манхэттен"!
   - Смешай себе сам, - ответил Хьюс. - Я ушел. - Он схватил шляпу,  повесил
на другую руку плащ и исчез за дверью.
   Через сорок секунд он садился на городской экспресс. Выйдя на 34-й улице,
он уже через три минуты купил себе билет на запад, А еще через десять  минут
Хьюс почувствовал, как поезд тронулся в путь, увозя его из огромного города.
   Меньше чем через час им овладели сомнения. А не слишком ли  он  поспешил?
Профессор Уорнер прекрасный человек, но он не раз откалывал  такие  шутки  -
закачаешься! Вдруг это просто  розыгрыш?  Что,  если  Уорнер  сказал  своему
приятелю: давай, мол, похохмим и напугаем старого ирландца до потери пульса?
   А еще он забыл попросить кого-нибудь подкармливать кота. У Растяпы слабый
желудок, но кого это волнует, кроме Пэдди Хьюса? И могила Молли...  в  среду
он должен был прополоть траву. Конечно, отец  Нельсон  по  доброте  душевной
позаботится о том, чтобы кто-то полил цветы, но все же...
   Когда поезд остановился в Принстоне, Пэдди  выбежал  из  вагона  и  нашел
телефон. В уме уже крутились слова,  которые  он  хотел  сказать  профессору
Уорнеру. Время сейчас обеденное, думал  он,  и,  возможно,  эти  джентльмены
решили остаться в баре и заказать по бифштексу. "Профессор Уорнер, -  скажет
он, -  вы  отличный  парень,  и  я  первый  признаю,  что  ваша  шутка  была
превосходна, я даже оплачу вашу  выпивку,  но  только  скажите  как  мужчина
мужчине: неужели в том, что вы и ваш  друг  мне  говорили,  есть  хоть  доля
правды?" И тогда я успокоюсь, думал он.
   Наконец его соединили с  баром;  в  трубке  раздался  раздраженный  голос
Шрайбера:
   - Алло, кто говорит?
   Внезапно линия отключилась. Хьюс подергал рычаг. Ему ответил оператор:
   - Одну минуту, извините... Это оператор Принстона. Вы звоните в Нью-Йорк?
   - Да. Я...
   - У нас временные неполадки на линии. Будьте  добры,  повесьте  трубку  и
перезвоните через несколько минут, пожалуйста.
   - Но я просто хотел спросить...
   - Будьте добры, повесьте трубку  и  перезвоните  через  несколько  минут,
па-а-жалста!!!
   Выходя из телефонной будки, Хьюс услышал крики. Он закрыл за собой  дверь
- и увидел огромный, величественно прекрасный, золотой с пурпурными  пятнами
гриб, который поднимался к  небесам  с  того  места,  где  прежде  находился
Нью-Йорк.



   Роберт  ХАЙНЛАЙН
   ЯЩИК ПАНДОРЫ


   Когда этот ящик  открыт,  закрыть  его  уже  нельзя.  Но  вслед  за  роем
бесчисленных Несчастий из него вылетает и Надежда.
   Научная  фантастика  -  не  пророчество.  Она  часто   производит   такое
впечатление, когда ее читаешь; и действительно - те, кто подвизается в  этом
двусмысленном жанре (каламбур  сознательный,  но  повторять  его  не  буду),
обычно прилагают максимум  усилий  к  тому,  чтобы  их  истории  производили
впечатление реальных картин будущего. Пророчеств.
   Пророчествами занимаются метеорологи, игроки на  бегах,  консультанты  на
фондовой бирже  и  предсказатели,  читающие  будущее  по  вашей  ладони  или
проникающие взглядом в магический  кристалл.  Каждый  из  них  предсказывает
будущее - иногда точно, иногда - путаным, туманным и  напыщенным  языком,  а
иногда просто заявляя о  некой  статистической  вероятности.  Но  всегда  на
полном серьезе произносится, что с  определенной  области  будущего  сдернут
покров тайны.
   Авторы научной фантастики  не  имеют  к  этому  ни  малейшего  отношения,
фантастика почти всегда расположена в будущем -  или,  по  меньшей  мере,  в
вероятном, воображаемом  будущем  -  и  почти  неизменно  глубоко  озабочена
обликом этого будущего. Но ее  метод  отнюдь  не  предсказание;  это  обычно
экстраполяция и/или предположение. И  в  самом  деле,  от  автора  вовсе  не
требуется (и он обычно так и поступает),  чтобы  воображаемое  "будущее",  о
котором он решил  написать,  состояло  целиком  из  событий,  которые  почти
наверняка осуществятся; его цель может не иметь ничего общего с вероятностью
осуществления событий, запечатленных им на бумаге.
   "Экстраполяция" для писателя означает  почти  то  же  самое,  что  и  для
математика: изучение тенденции, то есть продолжение  математической  кривой,
пути или тенденции в будущее. Берется текущее  направление,  и  прежний  вид
этой кривой сохраняется и далее. Например, если прежде тенденция  имела  вид
синусоиды, то и в дальнейшем ее изображают синусоидой, а не  гиперболой,  не
спиралью, и уж совершенно точно не касательной.
   "Спекуляция",  то  бишь  предположение,  да  автору,   по   сравнению   с
экстраполяцией, гораздо больший простор.  Она  начинается  с  вопроса  "Что,
если?" - и новый фактор, запущенный в  систему  при  помощи  этого  вопроса,
может одновременно оказаться как совершенно  невероятным,  так  и  настолько
революционным, что запросто превратит прежнюю синусоиду  (или  любую  другую
тенденцию) в нечто неузнаваемо другое. Что, если маленькие зеленые человечки
приземлятся на  лужайке  перед  Белым  домом  и  пригласят  нас  вступить  в
Галактический союз? Или же то будут большие зеленые гуманоиды,  которые  нас
поработят и станут пожирать? Что, если мы решим  проблему  бессмертия?  Если
Нью-Йорк действительно останется без воды?  Да  не  так,  как  при  нынешней
умеренной нехватке питьевой воды, с которой справляются столь же  умеренными
контрмерами, - можете ли вы себе  представить,  как  линчуют  человека,  зря
потратившего кубик льда? Проживая, как сейчас, в штате  (Колорадо  -  1965),
где имеется только два вида воды, слишком мало и слишком много, мы  как  раз
отметили окончание семилетней засухи дождиком, налившим  за  два  часа  семь
дюймов воды, и каждое из этих двух природных явлений не  менее  ужасно,  чем
другое, - я испытываю ужас, смешанный с восхищением, читая "Мир Дюны" Фрэнка
Херберта, "День,  когда  высох  Нью-Йорк"  Чарльза  Эйнштейна  и  истории  о
наводнениях, подобных библейскому, вроде "Потопа" С. Фоулера Райта.
   В   большинстве   научно-фантастических   произведений   используется   и
экстраполяция, и спекуляция. Возьмем, к примеру, мой рассказ  "Взрыв  всегда
возможен". Он был написан в 1939 году, в минимальной  степени  дополнен  для
книжной публикации сразу после второй  мировой  войны  вставкой  слов  вроде
"Манхэттенский проект" и "Хиросима", но не  переписан,  и  входит  в  группу
рассказов,  опубликованных  под  претенциозным  общим   названием   "История
будущего" (!)  (это  название  придумал  редактор,  но  не  я!),  -  и  явно
производит впечатление пророчества.
   Я  отвергаю  любые  обвинения  в  пророчестве;  рассказ  был  написан   с
единственной целью заработать деньги для выплат  за  дом  и  с  единственным
намерением развлечь читателя.  Как  пророчество  этот  рассказ  не  стоит  и
ломаного гроша - любой бойскаут-новичок может раскритиковать  его  в  пух  и
прах, - но, по моему мнению, он еще сохраняет развлекательность как рассказ,
иначе я не включал бы его в книгу; у меня есть  профессиональная  репутация,
которую нужно оберегать, и желание продолжать зарабатывать деньги. Кстати, я
ничуть не стыжусь последнего. Очень малая  доля  современного  литературного
наследия  появилась  на  свет  исключительно  благодаря   желанию   "творить
искусство"; большая же часть написанного, как великого,  так  и  серенького,
имеет первопричиной потребность  в  деньгах  в  сочетании  с  отвращением  к
тяжелому  "честному  труду"  или  нежеланием  им  заниматься.   Писательство
зачастую предлагает законный и относительно  честный  способ  решения  такой
дилеммы.
   Писатель-фантаст может иметь, и часто  имеет,  другие  побуждения,  кроме
стремления заработать. Он может желать творить "искусство  ради  искусства",
пытаться отвратить  весь  мир  от  пути,  который  считает  опасным  ("1984"
Оруэлла,  "Прекрасный  новый  мир"  Хаксли;  но  прошу  отметить,  что   оба
произведения весьма развлекательны и каждое принесло автору  немало  денег),
может страстно хотеть направить человечество на тот путь,  который  полагает
для него желанным ("Глядя назад" Беллами, "Люди  как  боги"  Уэллса),  может
желать  поучать,  развлекать  или  даже  поражать  блеском  своего  ума.  Но
писатель-фантаст - и вообще любой писатель - никогда не  должен  забывать  о
том, что в первую очередь он обязан  читателя  развлекать...  или  же  снова
окажется бродягой со старой котомкой за плечами.
   Если он в этом преуспеет, его рассказы наверняка  останутся  захватывающе
развлекательными  еще  долгие  годы  после  того,   как   окажутся   ложными
"пророчествами".  Герберта  Уэллса,  вероятно,  можно   назвать   величайшим
фантастом всех времен, а его самые  знаменитые  фантастические  произведения
были написаны примерно шестьдесят лет назад (то  есть  около  1895  года)...
буквально из-под палки. Прикованный  к  постели  чахоткой,  не  в  состоянии
удержаться на любой с  трудом  найденной  работе,  без  гроша  в  кармане  и
обязанный платить алименты, он был просто обязан как-то зарабатывать деньги,
и из всех доступных ему работ  писательство  было  самой  тяжелой.  Он  ясно
сознавал (смотри его автобиографию), что должен развлекать  читателя,  чтобы
остаться в живых, и результатом стал целый поток великолепных произведений о
будущем - лучше их, пожалуй, ничего и не написано. Как пророчества  все  они
безнадежно устарели...  ну  и  что  с  того?  Они  захватывают  современного
читателя ничуть не  меньше,  чем  в  "Блистающие  девяностые"  или  "Лиловое
десятилетие".
   Попробуйте раздобыть его роман "Когда спящий проснется".  Техника  в  нем
изображена  очень  изобретательно  -  и  ни  к  черту  не  годится.  Будущее
великолепно - но так и не наступило. И все  это  совершенно  не  портит  сам
роман;  это  великолепное  повествование  о  любви,  принесенных  жертвах  и
леденящих   кровь   приключениях,   базирующееся   на   основе    масштабных
предположений о природе Человека и его Судьбе. Впервые я прочитал его в 1923
году и перечитывал с тех пор десяток раз... и продолжаю перечитывать до  сих
пор всякий раз, когда ощущаю неуверенность в своих способностях справиться с
малопривлекательным процессом написания прозы  ради  развлечения  совершенно
незнакомых мне людей, - и всякий раз при чтении романа  Уэллса  меня  заново
охватывает восхищение.
   Моя  повесть  "Никудышное  решение",   опубликованная   в   этой   книге,
сознательно написана "под Уэллса". Нет-нет, я вовсе  не  утверждаю,  что  по
качеству она достойна Уэллса, - о качестве судить вам, а не мне. Но написана
она по методу, предложенному  Уэллсом  для  подобных  произведений:  примите
одно,  только  одно  базовое  новое  предположение,  а  потом  изучите   все
вытекающие из него последствия - но выразите эти последствия с точки  зрения
людей. В качестве предположения я выбрал "абсолютное оружие" и поразмыслил о
том, какие изменения оно вызовет  в  судьбе  человечества.  Зато  "история",
описанная в рассказе, просто-напросто не воплотилась в реальность.
   Однако проблемы, обсужденные в повести, свежи и сейчас,  спорные  вопросы
столь же остры, потому что угрюмым фактом остается и то, что мы не  отыскали
даже "никудышного" решения проблемы Абсолютного Оружия; у нас  нет  никакого
решения.
   За годы, прошедшие после написания повести (в 1940 году) ситуация в  мире
стала намного хуже. Вместо одного Абсолютного  Оружия  мы  теперь  имеем  по
меньшей мере пять его различных типов - по определению, "абсолютным оружием"
называется такое, против которого нет эффективной защиты и  которое  убивает
все без разбора на обширной территории. Известно, что самым ранним  из  пяти
этих типов, атомной бомбой, сейчас обладает по меньше мере пять стран, и еще
не  менее  двадцати  пяти  имеют  потенциал  изготовить  его  за   несколько
последующих лет.
   Но возможен и шестой тип. Не так давно в этом году  (в  1965  -  Р.Х.)  я
побывал на семинаре в одной из новых американских "фабрик мозгов". Одним  из
обсуж