будет занимать менее трех минут.  Все
будет как в Луна-Сити - или на Манхэттене.
     - Почему бы не убрать шлюзы сейчас?  -  поинтересовался я, когда мы
проходили через очередной из них - кажется, уже седьмой по счету. - Ведь
давление по обе стороны одинаковое.
     Ноулз как-то странно взглянул на меня.
     - У  этой планеты есть одна особенность -  надеюсь,  вы  не станете
использовать этот факт для того, чтобы сочинить сенсационную статью?
     - Слушайте,  -  с раздражением ответил я. - Я надежен настолько же,
насколько надежен любой писака,  но  если в  этом проекте что-то не так,
лучше прямо повернуть назад и забыть о нем раз и навсегда.  Цензуру я не
люблю.
     - Полегче,  Джек,  -  мягко сказал он,  в первый раз назвав меня по
имени,  что я сразу отметил,  но тем не менее проигнорировал. - Никто не
собирается подвергать цензуре то,  что ты напишешь. Мы рады сотрудничать
с  журналистами,  но  Луна и  так  уже пользуется весьма дурной славой -
которой она не заслуживает.
     Я молчал.
     - В любой инженерной работе заложен определенный риск, - настойчиво
продолжал он,  - и есть свои преимущества. Наши люди не болеют малярией,
и  им  не надо пристально смотреть себе под ноги,  чтобы не наступить на
гремучую змею.  Я  покажу тебе цифры,  доказывающие,  что с  учетом всех
факторов гораздо безопаснее быть кессонщиком на  Луне,  чем перебирающим
бумажки клерком где-нибудь в  Де-Мойне.  Например,  на  Луне люди крайне
редко ломают себе кости,  поскольку здесь очень низкая гравитация - в то
время как в Де-Мойне клерк рискует всякий раз,  когда залезает в ванну и
вылезает из нее.
     - Ну,  хорошо, - прервал его я, - место здесь безопасное. Так в чем
же секрет?
     - Место [действительно] безопасное.  Что  доказывают статистические
выкладки,  причем сделанные не  нашей  компанией и  не  торговой палатой
Луна-Сити, а лондонской страховой компанией "Ллойде".
     - И тем не менее здесь есть никому не нужные шлюзы. Зачем?
     Он помялся и затем произнес:
     - Колебания почвы.
     Колебания  почвы.   Землетрясения  -   в  смысле,  лунотрясения.  Я
посмотрел на проносящиеся мимо стены,  и мне очень захотелось в Де-Мойн.
Кому  охота оказаться похороненным заживо,  но  если  это  произойдет на
Луне,  у вас не будет ни единого шанса выжить.  Неважно даже,  насколько
быстро  доберутся  до  вас  спасатели  -  ваши  легкие  к  тому  моменту
просто-напросто разорвутся. Воздуха-то здесь нет.
     - Это случается не так уж часто,  - продолжал Ноулз, - но мы должны
быть готовы ко всему.  Ты ведь знаешь, что масса Земли в восемьдесят раз
превышает  массу  Луны  и  приливной  эффект  здесь  в  восемьдесят  раз
превышает возникающий под воздействием Луны приливной эффект на Земле.
     - Подождите-ка,  - остановил я его. - На Луне нет воды. Так при чем
здесь приливы?
     - Для   возникновения  приливного   напряжения   вода   совсем   не
обязательна.  Не думай об этом - просто прими все как есть. В результате
мы получаем неуравновешенное напряжение. Которое может вызвать колебания
почвы.
     - Понятно,   -   кивнул  я.   -   Раз  на   Луне  все  должно  быть
загерметизировано,  вам  приходится опасаться колебаний почвы.  А  шлюзы
ограничат число человеческих жертв.
     И я начал представлять себя в качестве такой жертвы.
     - И  да,  и  нет.  Шлюзы сыграют большую роль в  том  случае,  если
что-нибудь произойдет -  но  пока ничего не  происходило,  и  это  место
вполне безопасно.  Поначалу они  давали нам возможность вести работы при
нулевом давлении в какой-нибудь из секций туннеля,  не трогая остальные.
Но  вдобавок ко  всему каждый шлюз  -  это  временное гибкое соединение.
Конструкции небольших размеров можно соединять жестко,  и  они  выдержат
колебания почвы,  но  для туннеля это не подходит,  начнутся утечки.  На
Луне сложно создать эластичную перемычку.
     - А почему нельзя использовать резину?  -  настойчиво спросил я.  Я
несколько нервничал и потому был склонен поспорить.  -  Дома у меня есть
обычный автомобиль, на счетчике которого двести тысяч миль, но я ни разу
не менял шин с тех пор, как их загерметизировали в Детройте.
     Ноулз вздохнул.
     - Мне следовало прихватить с собой одного из наших инженеров, Джек.
Летучие вещества, благодаря которым резина сохраняет мягкость, в вакууме
выкипают,  и  резина становится жесткой.  То  же  самое  происходит и  с
эластичными  пластмассами.   При   низкой  температуре  они   становятся
хрупкими, как яичная скорлупа.
     Пока Ноулз говорил,  скутер остановился,  и  как только мы  из него
вышли,  то  столкнулись с  шестью мужчинами,  появившимися из  соседнего
шлюза.  Одеты они были в скафандры -  точнее,  специальные герметические
костюмы,  потому что вместо кислородных баллонов у  них были дыхательные
шланги,  а  солнечные фильтры отсутствовали.  Шлемы были откинуты назад,
головы  просунуты  сквозь  расстегнутую  спереди  молнию,   и  возникало
странное впечатление, словно у них по две головы.
     - Эй, Конски, - окликнул одного из них Ноулз. Тот повернулся. Росту
в нем было сантиметров сто девяносто,  но даже для своих габаритов весил
он слишком много.  Я прикинул,  если брать по земным меркам,  получалось
что-то под сто пятьдесят килограммов.
     - А,  мистер Ноулз,  - обрадовался он. - Неужели вы хотите сообщить
мне о повышении зарплаты?
     - Ты и так зарабатываешь слишком много,  Конски.  Познакомься,  это
Джек Арнольд.  Джек,  это Толстяк Конски -  лучший кессонщик на  четырех
планетах.
     - Только  на  четырех?  -  поинтересовался Конски.  Он  высунул  из
костюма правую  руку  и  обхватил ею  мою.  Я  сказал,  что  рад  с  ним
познакомиться,  и попробовал вернуть свою руку обратно, пока он не успел
ее изуродовать.
     - Джек Арнольд хочет посмотреть,  как вы герметизируете туннели,  -
продолжал Ноулз. - Пойдешь с нами.
     Конски начал разглядывать потолок.
     - Вообще-то, мистер Ноулз, я только что закончил смену.
     - Толстяк, ты настоящий стяжатель и вообще негостеприимный человек.
- ответил Ноулз. - Ну, ладно - полуторная ставка.
     Конски повернулся и начал разгерметизировать дверь.
     Открывшийся за дверью туннель очень напоминал предыдущий,  только в
нем  не  было рельсов для скутера и  постоянного освещения -  с  потолка
свисали закрепленные на проводах лампы.  А метров через триста-четыреста
мы увидели перегородку и в ней круглую дверь.
     - Это  передвижная перемычка,  -  объяснил Толстяк,  перехватив мой
взгляд. - За ней воздуха нет, все работы ведутся здесь.
     - Могу я посмотреть, что вы там делаете?
     - Сначала надо будет вернуться назад и взять для вас костюм.
     Я покачал головой. По туннелю плавали штук десять похожих на пузыри
объектов,  по  размерам  и  внешнему  виду  напоминающих надувные  шары.
Казалось, пузыри вытесняют из атмосферы ровно свой собственный вес - они
спокойно плавали,  не опускаясь и не поднимаясь.  Конски ударил по шару,
оказавшемуся у него на пути, и ответил на мой вопрос прежде, чем я успел
его задать.
     - Сегодня в эту часть туннеля нагнетали давление,  - объяснил он. -
А  эти  шарики предназначены для обнаружения отдельных утечек.  Внутри у
них липкая масса.  Они присасываются к  месту утечки,  лопаются,  липкая
масса засасывается внутрь, замерзает и запечатывает дыру.
     - И больше никакой работы не требуется? - поинтересовался я.
     - Вы что,  шутите? Они просто показывают место, где надо поработать
сварочным аппаратом.
     - Покажи ему гибкое соединение, - приказал Ноулз.
     - Идем.
     Мы остановились посреди туннеля,  и он показал на кольцо, шедшее по
всему диаметру.
     - Мы  ставим  такие  через  каждые  триста  пятьдесят  метров.  Это
стеклоткань,  покрывающая и  соединяющая две  стальные  секции  туннеля.
Благодаря этому туннель приобретает некоторую эластичность.
     - Стеклоткань? Для герметизации? - не поверил я.
     - Стеклоткань не герметизирует,  она укрепляет.  Здесь десять слоев
ткани,  между  слоями -  силиконовая смазка.  Со  временем она  портится
снаружи, но лет на пять, а то и больше, покрытия хватает.
     Я  поинтересовался у  Конски,  нравится ли ему работа,  рассчитывая
раздобыть какую-нибудь историю для статьи. Он пожал плечами.
     - Все  в  порядке.   Ничего  особенного.   Давление  всего  в  одну
атмосферу. Вот когда я работал под Гудзоном...
     - Где тебе платили десятую часть того,  что ты  получаешь здесь,  -
вставил Ноулз.
     - Мистер Ноулз, вы меня обижаете, - запротестовал Конски. - Дело не
в  деньгах,  дело в творческом подходе.  Возьмем для примера Венеру.  На
Венере платят не  меньше,  и  пошевеливаться там  надо будь здоров.  Под
ногами такая жидкая грязь,  что  приходится ее  замораживать.  Там могут
работать  только  настоящие  кессонщики.  А  половина  работающих  здесь
молокососов -  обыкновенные шахтеры,  и  если  кто-то  из  них  заболеет
кессонной болезнью, остальные просто перепугаются до смерти.
     - Лучше расскажи ему, почему ты сбежал с Венеры, Толстяк.
     Конски принял гордый вид.
     - Осмотрим гибкое соединение, джентльмены? - спросил он.
     Мы  еще немного побродили вокруг,  и  я  уже готов был возвращаться
обратно.  Смотреть было особенно не на что, к тому же чем больше я здесь
находился,  тем меньше это место мне нравилось.  Конски возился с дверью
шлюза, ведущего в обратном направлении, когда что-то произошло.
     Я оказался на четвереньках, вокруг была кромешная тьма. Возможно, я
закричал -  точно не помню.  В  ушах стоял звон.  Я  попытался встать и,
когда у  меня это получилось,  замер на месте.  В  такой тьме мне еще не
приходилось бывать,  вокруг была абсолютная чернота.  Я подумал было, уж
не ослеп ли.
     Темноту прорезал луч электрического фонарика,  нащупал меня и пошел
дальше.
     - Что это было? - заорал я. - Что случилось? Это толчок?
     - Перестань вопить, - спокойно ответил мне Конски. - Это не толчок,
это какой-то взрыв. Мистер Ноулз, с вами все в порядке?
     - Надеюсь, - Ноулз с шумом выдохнул воздух. - Что случилось?
     - Не знаю. Надо немного осмотреться.
     Конски встал  на  ноги  и,  тихо  посвистывая,  начал  водить лучом
фонарика по  туннелю.  Фонарь у  него был  инерционный,  который светит,
только если все  время давишь на  рычаг,  -  поэтому он  светил неровно,
постоянно помигивая.
     - Похоже, все в порядке. О, господи!
     Луч фонарика остановился на участке гибкого соединения где-то возле
пола.
     Там  уже  начали  скапливаться шары  -  три  были  у  цели,  к  ним
подплывали остальные. На наших глазах один из шаров лопнул и превратился
в клейкую массу, отмечая место утечки.
     Щель всосала лопнувший шар и начала шипеть.  Тут же подплыл второй,
немного покачался на месте и тоже лопнул.  На этот раз щели понадобилось
больше времени на то, чтобы всосать и проглотить клейкую массу.
     Конски передал мне фонарь.
     - Поработай немного, парень. Он высунул из гермокостюма правую руку
и поднес ее к щели, где как раз лопнул третий шар.
     - Ну как. Толстяк? - громко спросил Ноулз.
     - А  кто его знает.  Похоже,  что образовалась дыра размером с  мой
большой палец. И воздух она засасывает со страшной силой.
     - Как это могло произойти?
     - Понятия не имею. Наверное, что-то пробило туннель снаружи.
     - Ты закрыл дыру?
     - Да, вроде. Сходите-ка проверьте манометр. Джек, посвети ему.
     Ноулз потопал к гермодвери.
     - Давление стабильное,- крикнул он оттуда.
     - Показания верньера видите?
     - Конечно. Плотность воздуха стабильная.
     - Каковы размеры утечки?
     - Не больше фунта или двух. Какое здесь было давление?
     - Как на Земле.
     - Значит, мы потеряли один и четыре десятых фунта.
     - Что ж,  все не  так уж  плохо.  Мистер Ноулз,  сразу за  дверью в
следующей секции есть набор инструментов. Принесите мне заплату третьего
размера, можно даже побольше.
     - Хорошо.
     Мы услышали,  как открылась и  закрылась со стуком дверь,  и  снова
оказались в полной темноте.  По-видимому,  я издал какой-то звук, потому
что Конски сказал, чтобы я держал нос повыше.
     Наконец  мы  снова  услышали,  как  открывается дверь,  и  появился
благословенный луч света.
     - Принесли? - спросил Конски.
     - Нет,  Толстяк.  Нет...- голос Ноулза дрожал. - На той стороне нет
воздуха. Та дверь не открывается.
     - Может, ее заклинило?
     - Нет, я проверил манометр. В следующей секции нет давления.
     Конски опять присвистнул.
     - Похоже,  нам придется подождать,  пока за нами не придут. В таком
случае... Посветите мне, мистер Ноулз. Джек, помоги снять костюм.
     - Что ты задумал?
     - Если  у  меня  нет  заплатки,  мне  придется сделать  ее  самому.
Единственная подходящая для этого вещь - костюм.
     Я  начал ему  помогать -  это  было достаточно нелегко,  потому что
одной рукой он закрывал дыру.
     - Можно засунуть туда мою рубашку, - предложил Ноулз.
     - С тем же успехом можно есть суп вилкой.  Нет,  без костюма тут не
обойтись - только он может держать давление.
     Сняв костюм,  он  заставил меня разгладить его  на  спине,  точнее,
малость пониже,  а затем, как только он убрал руку, я быстро закрыл дыру
костюмом, а Конски тут же уселся сверху.
     - Ну,  -  сказал он счастливым голосом, - дыру мы закрыли. А теперь
будем сидеть и ждать, ничего другого не остается.
     Я хотел спросить его,  почему он не уселся на щель прямо в костюме,
- но  затем понял,  что та часть костюма,  которая находится ниже спины,
сморщилась,  а для того чтобы закрыть дыру,  надо наклеить на оставшуюся
от шаров клейкую массу абсолютно гладкую заплату.
     - Дай-ка посмотреть твою руку, - потребовал Ноулз.
     - Пустяки, - отмахнулся Конски.
     Но Ноулз все равно осмотрел ее. Я тоже взглянул и почувствовал себя
дурно.  На  ладони остался след,  будто  только что  наложили клеймо,  -
сплошная кровоточащая рана.  Ноулз  из  носового платка быстро изготовил
повязку, а поверх обмотал моим, накрепко его затянув.
     - Спасибо,  -  джентльмены, - поблагодарил Конски и добавил: - Чего
зря время терять. Может, сыграем в пинокль?
     - Твоими картами? - спросил Ноулз.
     - Уж  вы скажете,  мистер Ноулз!  Впрочем,  ладно.  В  любом случае
казначею нельзя  играть в  азартные игры.  Кстати о  казначеях -  мистер
Ноулз,   надеюсь,   вы  понимаете,  что  сейчас  я  работаю  в  условиях
пониженного давления?
     - При разнице всего в фунт с четвертью?
     - Я уверен, что в данном случае профсоюз примет это во внимание.
     - А если я сяду на дыру?
     - Повышенная ставка касается и тех, кто находится рядом.
     - Ну ты и жлоб! Ладно - тройная ставка.
     - Это  больше похоже на  такого доброго человека,  как  вы,  мистер
Ноулз. Надеюсь, что наше долгое ожидание будет приятным.
     - Толстяк, как ты думаешь, сколько нам ждать?
     - Это не  должно занять у  них больше часа,  даже если им  придется
идти от обсерватории Ричардсона.
     - Хм... А почему ты думаешь, что они нас станут искать?
     - Не понял! Разве в вашей конторе не знают, где вы?
     - Боюсь,  нет.  Я  сказал им,  что сегодня уже не появлюсь.  Конски
задумался.
     - Я не сдал свою карточку. Так что они узнают, что я внутри.
     - Если они об этом и узнают, то только завтра, когда твоей карточки
не окажется в моей конторе.
     - Есть еще этот болван на входе.  Он знает,  что у  него внутри еще
трое.
     - Если только он не забудет сказать об этом своему сменщику. И если
только он сам не попался в ту же ловушку, что и мы.
     - Верно,  - задумчиво произнес Конски. - Джек, да оставь ты в покое
фонарик. Расход воздуха будет меньше.
     Мы долго сидели в темноте,  вслух обдумывая случившееся. Конски нас
убеждал,  что это был взрыв, Ноулз сказал, что происшедшее напомнило ему
взрыв на взлете грузовой ракеты,  который он видел собственными глазами.
Когда  разговор начал стихать,  Конски рассказал несколько анекдотов.  Я
тоже попытался кое-что рассказать, но так нервничал - а попросту говоря,
боялся,  - что не мог вспомнить концовку. Было так страшно, что хотелось
заорать во все горло.
     - Джек, займись-ка фонариком, - произнес после долгой паузы Конски.
- Я кое-что придумал.
     - Что еще? - спросил Ноулз.
     - Была бы у нас заплатка,  вы могли бы надеть мой костюм и пойти за
помощью.
     - Но у нас нет кислорода.
     - Потому-то я вас и выбрал. Вы здесь самый маленький - и вам вполне
хватит воздуха, имеющегося в самом костюме, для того, чтобы пройти через
следующую секцию.
     - Ну, хорошо. А что ты возьмешь вместо заплаты?
     - То, на чем я сижу.
     - Что?
     - Я  имею в  виду эту большую круглую штуку,  на которой я сижу.  Я
сниму штаны,  прижму одну ягодицу к дыре и гарантирую, что заплата будет
герметичной.
     - Но...  Нет,  Толстяк,  так  дело  не  пойдет.  Посмотри,  во  что
превратилась твоя  рука.  Ты  же  кровью  весь  истечешь прежде,  чем  я
вернусь.
     - Ставлю два к одному, что нет, - пятьдесят ставите?
     - А если я выиграю, то с кого мне получать деньги?
     - Вас не проведешь,  мистер Ноулз.  Глядите,  моя жировая прослойка
-толщиной пять-шесть сантиметров. Так что особой крови не будет - просто
синяк останется.
     Ноулз покачал головой.
     - Никакой необходимости в этом нет.  Если мы будем сидеть спокойно,
нам хватит воздуха на несколько дней.
     - Да  дело не  в  воздухе,  мистер Ноулз.  Вы  заметили,  как здесь
похолодало?
     Я давно это заметил,  просто не придавал значения. В моем состоянии
- а  мной  владели  страх  и  отчаяние -  холод  казался  чем-то  вполне
естественным.  Теперь я  начал об  этом  задумываться.  Когда отключился
свет,  отключилось и отопление. И теперь будет становиться все холоднее,
и холоднее... и холоднее...
     Мистер Ноулз тоже это заметил.
     - Ну, ладно. Толстяк. Давай делать по-твоему. Я сел на костюм, пока
Конски готовился к  операции.  Он  снял с  себя штаны,  поймал один шар,
раздавил его и обмазал клейкой массой правую ягодицу. А затем повернулся
ко мне.
     - Ну, птенчик, - давай, снимайся с гнезда.
     Мы быстро поменялись местами,  потеряв, несмотря на злобное шипение
в дыре, лишь небольшое количество воздуха.
     Конски ухмыльнулся:
     - Ребята,  а здесь удобно как в мягком кресле. Ноулз поспешно надел
костюм и ушел, унеся с собой фонарь. Мы снова остались в темноте.

     Через какое-то время Конски нарушил тишину.
     - Джек,  есть одна игра,  в  которую можно играть в  темноте.  Ты в
шахматы играешь?
     - Ну да, немного.
     - Хорошая игра. Я играл в шахматы в декомпрессионных камерах, когда
работал под Гудзоном. Может, поставим по двадцатке для интереса?
     - Что? А, давай.
     Он мог предложить поставить по тысяче - мне было все равно.
     - Прекрасно. Королевская пешка на е-3.
     - Ага - королевская пешка на е-4.
     - А ты консерватор, да? Ты напоминаешь мне одну девицу, с которой я
был знаком в Хобокене...
     То, что он о ней рассказал, не имело никакого отношения к шахматам,
хотя я доказывало, что в определенном смысле она тоже была консерватор.
     - Слон f-4.  Напомни,  чтобы я рассказал тебе о ее сестре.  Похоже,
она не всегда была рыжей,  но ей хотелось,  чтобы люди считали,  что она
такой родилась. И она... Извини, твой ход.
     Я начал думать, но голова у меня шла кругом.
     - D-2 - d-3.
     - Ферзь f-3. Так вот, она...
     Он  начал подробный рассказ.  Я  уже  слышал однажды эту  историю и
сомневался,  чтобы подобное когда-нибудь с  ним  происходило,  во  своим
рассказом он меня несколько приободрил. Я даже улыбнулся в темноте.
     - Твой ход, - добавил под конец Конски.
     - Ох,  -  я уже не мог вспомнить положение фигур на доске.  И решил
подготовиться к  рокировке,  что  в  начале  игры  -  всегда  достаточно
безопасно. - Конь с-6.
     - Ферзь бьет пешку f-7. Шах и мат. С тебя двадцатка, Джек.