чала
команда заправить его. Никаких результатов.
   Командир катера бросил бесполезный румпель и спрыгнул в  моторный  отсек,
чтобы помочь, завести мотор, бросив через плечо приказ сигнальщику известить
корабль.
   - "Катер три" вызывает мостик, "Катер  три"  вызывает  мостик.  Мостик  -
прием! Проверка связи... проверка связи.
   Сигнальщик снял наушники.
   - Телефон молчит, сэр.
   - Передайте флажками. Пусть возьмут нас на буксир!
   Офицер вытер с лица пот, выпрямился и с беспокойством посмотрел на волны,
плещущиеся о борт судна.
   Грейвз коснулся его руки.
   - А как быть с бочкой?
   - Бросьте ее за борт, если вам нужно. Я  занят.  Сигнальщик,  удалось  ли
связаться с кораблем?
   - Я пытаюсь, сэр.
   - Пошли, Билл, - сказал  Грейвз  Айзенбергу.  Они  начали  пробираться  в
носовую часть катера мимо двигателя и трех человек, возившихся с  маховиком.
Грейвз освободил бочку от удерживавших  ее  веревок,  и  они  с  Айзенбергом
попытались подвести рычаг под неудобный  груз.  Бочка  вместе  с  ее  легким
содержимым весила не более двухсот фунтов, но справиться с ней было  трудно,
тем более что палуба под ногами ходила ходуном.
   Наконец они ухитрились перевалить бочку через борт.  Айзенберг  при  этом
придавил палец, а Грейвз сильно ушиб голень. Бочка с тяжелым всплеском упала
в воду, обдав их  солеными  брызгами,  и,  покачиваясь,  поплыла  за  корму,
уносимая быстрым течением в направлении Столба Канака.
   - Есть связь с кораблем, сэр!
   - Хорошо. Передайте им, чтобы взяли нас на буксир - только осторожно.
   Командир катера быстро вылез из моторного  отсека  и  бросился  проверять
надежность крепления каната, связывавшего их с кораблем. Грейвз положил руку
ему на плечо.
   - А нельзя нам пока остаться здесь, чтобы увидеть,  как  бочка  входит  в
колонну?
   - Нет! Сейчас вам лучше думать не о бочке, а помолиться, чтобы  выдержало
крепление. Иначе нас самих туда затянет. Сигнальщик, на корабле  подтвердили
принятие сигнала?
   - Только что, сэр.
   - А почему вы использовали канат из кокосового волокна, мистер Паркер?  -
спросил Айзенберг, забыв от волнения про морскую болезнь. - Я  бы  предпочел
стальной трос или старую добрую манильскую пеньку.
   - Потому, что  кокосовое  волокно  плавает,  а  любое  другое  -  нет,  -
раздраженно ответил офицер. - Канат длиной в две мили утащил бы нас на  дно.
Сигнальщик! Передайте, чтобы ослабили натяжение. Мы черпаем воду.
   - Есть, сэр!
   Бочке понадобилось менее четырех минут, чтобы достичь  подножия  колонны.
Грейвз наблюдал за ней в подзорную трубу,  которую  одолжил  у  сигнальщика.
Командир катера недовольно посмотрел на него.
   Несколько минут спустя, когда катер удалился примерно на пятьсот ярдов от
места, где была сброшена бочка, внезапно ожил телефон. Тут же  была  сделана
попытка завести двигатель, и он взревел, готовый к работе.
   На обратном пути к кораблю катер шел с малой скоростью, маневрируя, чтобы
провисший канат не захлестнул винт.
   Одна из дымовых шашек сработала. В двух милях  к  югу  от  Столба  Уахини
появилось облачко дыма - через восемь часов после того, как  бочка  достигла
колонны Столба Канака.
   Билл Айзенберг сидел в седле тренажера, предназначенного для профилактики
кессонной болезни. Полчаса напряженной работы для усиления циркуляции  крови
с одновременным вдыханием  смеси  кислорода  и  гелия.  Этого  времени  было
достаточно, чтобы азот, растворенный  в  крови,  почти  полностью  заменился
гелием.  Тренажер  был  сделан  из  старого  велосипеда,  установленного  на
стационарную платформу.
   Блейк посмотрел на него.
   - Зачем вы тащили тренажер с собой? У нас на борту есть свой, значительно
лучше  этого.  Водолазы  теперь  обязательно  пользуются  тренажером   перед
погружением.
   - Мы не знали, - ответил Грейвз. - Во  всяком  случае,  этот  нас  вполне
устраивает. Все готово, Билл?
   - Думаю, да. - Айзенберг посмотрел через плечо туда, где  лежал  стальной
корпус батисферы. Батисфера была  распакована,  проверена  и  снабжена  всем
необходимым, готовая к погружению в воду с помощью бортового крана. - У  вас
есть герметик для швов?
   - Конечно. "Железная Дева" в полном порядке.  Мы  с  торпедистом  задраим
люк, как только вы влезете внутрь. Вот ваша маска.
   Айзенберг взял дыхательную маску, начал застегивать ремень и остановился.
Грейвз поймал на себе его взгляд.
   - В чем дело, сынок?
   - Док, э-э...
   -Да?
   - Вы позаботитесь о Клео и Пате?
   - Да, конечно. Но им ничего не понадобится  до  того  момента,  когда  вы
вернетесь.
   - М-м-м, полагаю, нет. Но вы присмотрите за ними?
   - Конечно.
   - О'кей.
   Айзенберг надел маску и  махнул  торпедисту,  ожидавшему  его  сигнала  у
газовых баллонов. Торпедист открыл  клапаны,  и  газ  со  свистом  потек  по
трубкам. Айзенберг налег на педали, как велосипедист во  время  многодневной
гонки.
   В течение получаса делать было нечего, и Блейк пригласил Грейвза на бак -
покурить и прогуляться. Они  сделали  почти  двадцать  кругов,  когда  Блейк
остановился у люка, вынул сигару изо рта и сказал:
   - А знаете,  я  считаю,  что  у  Айзенберга  есть  хороший  шанс  успешно
завершить путешествие.
   - Да? Рад это слышать.
   - Успех эксперимента с "мертвым грузом" убедил меня. Хочу  вас  заверить,
что вне зависимости от того, сработает сигнальное устройство или  нет,  если
батисфера спустится по Столбу Уахини, я найду ее.
   - Я знаю. Вы подали отличную идею выкрасить батисферу в желтый цвет.
   - Это должно помочь нам в поисках. Но не думаю, что Айзенберг  что-нибудь
узнает. В иллюминаторы он не увидит ничего, кроме воды, с того момента,  как
поднимется по колонне, до момента, когда мы подберем его.
   - Возможно.
   - А что еще можно увидеть?
   - Ну, не знаю. Например, тех, кто создал Столбы.
   Прежде чем ответить, Блейк выбросил окурок сигары через поручень.
   - Доктор, я не понимаю вас.  По-моему,  Столбы  -  естественное,  хотя  и
непонятное явление природы.
   - А по-моему, столь же очевидно, что  они  искусственного  происхождения.
Явное вмешательство разума в силы  природы,  не  хватает  только  фирменного
знака изготовителя.
   - Почему вы настаиваете на этом? Колонны  не  могут  быть  творением  рук
человека.
   - Вы правы.
   - Тогда кто же построил их?.. Если они вообще были искусственно созданы.
   - Не знаю.
   Блейк открыл рот, но промолчал, пожав плечами. Они  продолжили  прогулку.
Грейвз повернулся, чтобы выбросить за борт окурок, посмотрел вверх  и  вдруг
застыл на месте:
   - Капитан Блейк!
   - Да? - Капитан посмотрел в указанном  Грейвзом  направлении.  -  Великий
Боже! Шары!
   - Вот об этом я и думал, когда мы говорили о Столбах.
   - Они еще далеко, - сказал Блейк скорее себе, чем Грейвзу,  и  решительно
повернулся. - На мостике! - прокричал он. - Эй, на мостике!
   - Мостик слушает!
   - Мистер Уимз, объявите аврал. Всем вниз. Задраить иллюминаторы  и  люки.
Мостик закрыть ставнями! Общая тревога!
   - Есть, сэр.
   - Живо!
   Повернувшись к Грейвзу, Блейк добавил:
   - Пойдемте внутрь.
   Грейвз последовал за ним.  Капитан  остановился,  чтобы  запереть  дверь,
через которую они вошли, и, стуча ботинками, поднялся по трапу, ведущему  на
мостик.  Корабль  наполнился  звуками  боцманской  дудки,  хриплым   голосом
громкоговорителя, топотом бегущих ног и монотонным, зловещим сигналом  общей
тревоги.
   Вахтенные  на  мостике  пытались  закрыть  последний  тяжелый  стеклянный
ставень, когда появился капитан Блейк и сразу кинулся к ним.
   - Я принимаю командование, мистер Уимз, - бросил он на ходу и, пройдя  по
рубке, скользнул взглядом по задней  части  левого  борта,  баку  и  правому
борту. Наконец, взгляд его остановился на шарах  -  они  явно  приближались,
направляясь прямо к кораблю. Блейк выругался и повернулся к Грейвзу:  -  Ваш
друг! Мы же забыли предупредить его!
   Ухватившись за рукоятку, капитан потянул в сторону  ставень,  закрывавший
рубку с правого борта. Грейвз оглянулся и сразу понял, о чем  шла  речь.  На
кормовой части палубы не осталось никого,  кроме  Айзенберга,  продолжавшего
крутить педали тренажера. Шары Лагранжа достигли корабля.
   Ставень  заклинило.  Блейк,  оставив  попытки  открыть  его,  метнулся  к
селектору громкоговорителя и включил  общую  трансляцию,  не  желая  тратить
время на выбор нужного переключателя: "Айзенберг, спускайтесь вниз!"
   Айзенберг, должно быть, услышал свое имя, повернул  голову,  и  в  ту  же
секунду - Грейвз ясно это видел - один из шаров настиг его, прошел  насквозь
- и седло тренажера опустело.
   Когда  шары  исчезли,  Грейвз  с  Блейком  осмотрели  тренажер.   Никаких
повреждений. Резиновый шланг дыхательной  маски  гладко  срезан.  Ни  единой
капельки крови. Билл Айзенберг просто исчез.
   - Я отправляюсь в батисфере.
   - Доктор, вы не можете сделать этого по состоянию здоровья.
   - Вопрос моего здоровья вне вашей компетенции, капитан Блейк.
   - Это мне известно. Отправляйтесь, если хотите, но  сначала  мы  займемся
поисками тела вашего друга.
   - К черту поиски. Я сам разыщу его.
   - Вы? Но как?
   - Если верна ваша гипотеза и он мертв, то незачем искать. Но если прав я,
то Айзенберг должен быть там, наверху. И я найду его.
   Грейвз указал на шапку облака над Столбами. Блейк медленно оглядел его  и
повернулся к старшине водолазов.
   - Мистер Харгрейв, найдите маску для доктора Грейвза.
   В течение получаса Грейвз работал на тренажере, готовясь  к  путешествию.
Блейк наблюдал за ним в глубоком молчании. У капитана был такой вид, что вся
команда корабля - и "синие  блузы",  и  офицеры  -  притихла,  боясь  громко
ступить.
   Когда подготовка закончилась, группа водолазов помогла Грейвзу одеться  и
быстро поместила его в батисферу, чтобы  не  подвергать  воздействию  азота.
Перед тем, как окончательно задраить входной люк аппарата, Грейвз сказал:
   - Капитан Блейк!
   - Да, доктор?
   - Вы присмотрите за рыбками Билла?
   - Конечно, доктор.
   - Спасибо.
   - Не стоит благодарности. Вы готовы?
   - Готов.
   Блейк шагнул вперед и пожал руку Грейвзу.
   - Удачи вам. - Он убрал руку и скомандовал: - Задраивайте.
   Матросы спустили батисферу на воду, и два катера полмили толкали ее перед
собой, пока течение не стало достаточно сильным, чтобы подхватить  батисферу
и понести ее в направлении Столбов. Затем  катера  вернулись  назад  и  были
подняты на борт.
   Блейк, стоя на мостике, наблюдал за  происходящим  в  бинокль.  Батисфера
медленно двигалась вперед, потом ее движение ускорилось, и она  стремительно
преодолела последние несколько сотен ярдов. Блейк успел заметить мелькнувший
над поверхностью воды ярко-желтый корпус аппарата, и  батисфера  исчезла  из
поля зрения.
   Прошло восемь часов - никаких следов дыма. Девять, десять часов - ничего.
Спустя сутки непрерывного патрулирования окрестностей  Столба  Уахини  Блейк
послал радиограмму в Бюро.
   После четырех дней наблюдения Блейк  уже  был  уверен,  что  Грейвза  нет
больше в живых. Как он  погиб  -  утонул,  задохнулся,  взорвался  вместе  с
батисферой - не имело значения. Блейк доложил о ситуации  и  получил  приказ
продолжать выполнение ранее полученного задания. Команда  корабля  собралась
на  корме,  и  капитан  глухим,  суровым  голосом  отдал  последние  почести
погибшим, бросив за борт увядшие цветы гибискуса -  единственное,  что  смог
разыскать на корабле стюард. После этого Блейк отправился на  мостик,  чтобы
проложить курс на Перл Харбор. Заглянув по дороге в свою  каюту,  он  вызвал
стюарда и приказал:
   -  В  каюте  мистера  Айзенберга  вы  найдете  золотых  рыбок.  Подберите
подходящую емкость и перенесите их ко мне.
   - Есть, сэр, капитан.
   Придя в  себя,  Билл  Айзенберг  обнаружил,  что  находится  в  Замкнутом
Пространстве.  Более  подходящего  определения  придумать  было  невозможно,
поскольку это место не имело никаких признаков. То есть не совсем,  конечно.
Там было светло, тепло, не слишком тесно и воздух был пригоден для  дыхания.
И все же место было настолько безлико, что Билл Айзенберг не мог  определить
его размеры.  Объемное  зрение,  благодаря  которому  мы  оцениваем  размеры
предметов, действует на расстоянии не более двадцати футов или  около  того.
При больших расстояниях мы пользуемся нашим  предыдущим  опытом,  исходя  из
реальных размеров известных нам предметов, производя оценку  подсознательно.
Например, если человек кажется такого-то роста, то он находится на  таком-то
расстоянии от нас, и наоборот.
   В месте, где очутился Билл Айзенберг, не было знакомых предметов. Потолок
располагался довольно высоко над головой, во всяком  случае,  допрыгнуть  до
него было нельзя." Пол изгибался, соединяясь с потолком, позволяя сделать не
более дюжины шагов в ту или другую сторону. Билл обнаружил  это,  неожиданно
потеряв равновесие. (На глаз отклонение от горизонтали  не  было  заметно  -
отсутствовали ориентиры. Кроме того, у него было нарушено чувство равновесия
из-за повреждения внутреннего уха, вызванного долгим пребыванием на  больших
глубинах.) Сидеть было удобнее, чем ходить, да и некуда было идти.
   Биллу  казалось,  он  находится  внутри   гигантской   яичной   скорлупы,
подсвеченной   снаружи   мягким   янтарным    светом.    Эта    бесформенная
неопределенность вызывала беспокойство. Билл потряс головой,  закрыл  глаза,
снова открыл - никаких изменений.
   Он постепенно вспомнил, что случилось с ним перед  тем,  как  он  потерял
сознание: огненный шар,  плывущий  прямо  на  него,  его  неуклюжие  попытки
увернуться, мгновение перед контактом, длившееся, казалось, целую  вечность,
промелькнувшую у него мысль: "Снимите шляпы, ребята!"
   Билл Айзенберг попытался  найти  объяснение  происшедшему.  Вероятно,  он
перенес шок, и это вызвало паралич глазного нерва.  Что,  если  он  ослепнет
навсегда? Во всяком случае,  его  не  могут  оставить  в  таком  беспомощном
состоянии. "Док! - крикнул он. - Док Грейвз!"
   Никакого ответа. Только его собственный  голос,  одиноко  прозвучавший  в
глухом безмолвии, не нарушаемом даже теми случайными посторонними  шорохами,
которые всегда сопровождают "мертвую" тишину. Неужели слух тоже поврежден?
   Но он же слышал свой голос. Внезапно он осознал,  что  видит  свои  руки.
Значит, с глазами все в порядке. Он оглядел себя. Одежды на нем не было.
   Через некоторое время ему в голову пришла мысль, что он  умер.  Это  было
единственно возможное объяснение,  которое  соответствовало  фактам.  Будучи
убежденным агностиком, он не верил в загробную жизнь.  Смерть  означала  для
него внезапную потерю сознания  и  кромешную  тьму.  Но  ведь  он  подвергся
электрическому  разряду,  более  чем  достаточному,  чтобы  убить  человека;
положение, в котором  он  оказался,  вновь  обретя  сознание,  настолько  не
отвечало его жизненному опыту, что не могло быть ничем иным,  кроме  смерти.
Следовательно - он
   мертв. Q.E.D. [Quod erat  demonstrandum  -  Что  и  требовалось  доказать
(лат.). Здесь и далее примечания переводчика.]
   Да, конечно, ему казалось, что он ощущает свое тело, но  ведь  существует
же субъективно-объективный  парадокс.  В  памяти  человека  наиболее  сильно
закрепляется восприятие собственного тела. И  пока  память  окончательно  не
угасла,  чувственный  образ  тела  будет  восприниматься  как  материальный,
реально существующий объект.
   Не имея возможности хоть чем-нибудь занять себя, Айзенберг заснул в конце
концов с мыслью, что смерть - дьявольски скучная штука.
   Проснулся он отдохнувшим, испытывая сильный голод  и  еще  более  сильную
жажду. Его перестали интересовать вопросы жизни и смерти, вся эта теология с
метафизикой. Он хотел есть.
   Более  того,   пробуждение   сопровождалось   феноменом,   лишившим   его
умозаключения  о  собственной  смерти  -  не  достигшее  к  тому  же  уровня
эмоциональной убежденности - всякого основания: кроме него,  в  Пространстве
появились вполне материальные объекты, к которым можно  было  прикасаться  и
которые  даже,  как  он  понял   позднее,   можно   было   есть.   Последнее
обстоятельство, впрочем, не было очевидным. Появившиеся предметы  были  двух
типов: аморфная масса непонятного качества, напоминающая серый  сыр,  слегка
жирная на ощупь и совершенно несъедобная на вид;  и  дюжина  очень  красивых
небольших шариков одинакового размера. Они напомнили  Биллу  Айзенбергу  тот
шарик  из  бразильского  горного  хрусталя,  который  он  купил  когда-то  и
контрабандой  провез  домой.  Он  мог  часами  разглядывать   его,   любуясь
совершенной красотой.
   Айзенберг потрогал один из шариков. Он  был  гладкий  и  прохладный,  как
хрусталь, но в отличие от него мягкий. От прикосновения шарик задрожал,  как
желе, в глубине его заплясали огоньки, потом он принял первоначальную форму.
   Красивые шарики явно не годились в пищу, и  Айзенберг  решил  попробовать
серую массу. Он отщипнул  кусочек,  понюхал,  положил  в  рот  и  тут  же  с
отвращением выплюнул. Тошнотворная кислятина, гадость какая-то! И зубы,  как
на грех, почистить нечем. Нет, даже если это и пища, то нужно  очень  сильно
проголодаться...
   Айзенберг вернулся к изучению маленьких блестящих сфер. Он подбрасывал их
на ладони, ощущая гладкую, мягкую упругость. В глубине шариков он видел свое
миниатюрное отражение. Его вдруг  поразила  спокойная,  совершенная  красота
человеческого тела - почти  любого,  если,  конечно,  воспринимать  его  как
целое, а не как сочетание коллоидных образований.  Но  в  тот  момент  Биллу
Айзенбергу было не до самолюбования.  Очень  хотелось  пить.  Ему  пришла  в
голову  мысль  положить  один  из  шариков  в  рот.  Возможно,  это  вызовет
слюноотделение. Но когда Билл проделывал эту операцию, шарик задел за нижние
зубы, и по губам и подбородку потекла вода. Сферы сплошь состояли  из  воды.
Ни целлофановой оболочки, ничего, что могло бы сойти за сосуд. Только  вода,
удерживаемая  непонятным  образом  за  счет  сил  поверхностного  натяжения.
Айзенберг схватил еще один шарик и постарался осторожно засунуть его в  рот,
не задев зубами; фокус удался; рот наполнился чистой холодной  водой  -  так
быстро,  что  Билл  едва  не  захлебнулся.  В  конце  концов   ему   удалось
приноровиться, и он выпил воду еще из четырех сфер.
   Утолив жажду, он принялся гадать, каков  может  быть  непонятный  принцип
упаковки  воды.  Сферы  оказались  очень  прочными.  Во  всяком  случае,  их
невозможно было раздавить или разбить,  бросив  на  пол.  Они  скакали,  как
мячики для гольфа. Тогда Билл Айзенберг защемил ногтями поверхность одной из
сфер. Вода потекла между его пальцами, не оставив оболочки  или  какого-либо
инородного  вещества.  Никаким  другим  способом  нарушить  равновесие   сил
поверхностного натяжения не удавалось. Даже увлажнение не действовало: можно
было положить сферу в рот, а потом высушить на ладони.
   Айзенберг решил больше не экспериментировать, чтобы не тратить понапрасну
оставшиеся шарики, поскольку запас воды был ограничен.
   Все сильнее давало о себе знать чувство голода, и Билл обнаружил, что уже
способен проглотить немного серой студенистой  массы.  Может,  это  не  еда,
может, это даже отрава, но голодные спазмы  в  желудке  прекратились,  да  и
неприятный привкус во рту исчез после того, как он выпил немного воды.
   Поев, Билл попытался привести в порядок свои мысли. Итак, он не  умер,  а
если умер, то, значит, разница между жизнью и смертью весьма несущественна и
условна. О'кей,  стало  быть,  он  жив.  Он  заперт  в  каком-то  непонятном
помещении и кто-то явно об этом знает, таинственным  образом  доставляя  ему
воду и пищу.
   Ergo [Следовательно], его  держат  здесь  в  качестве  пленника.  Значит,
должны быть и тюремщики.
   Но кто мог взять его в плен? Он был захвачен огненным шаром и  очнулся  в
этой камере. Похоже, док  Грейвз  был  прав  и  шары  управлялись  какими-то