ед. Они пересекли улицу, тяжело, с трудом, словно перешли вброд глубокую
реку, и обступили лежавшего Ваменоса.
     - Ваменос! - воскликнул Мартинес. - Ты жив?
     Лежа на спине, с  открытым ртом  и крепко зажмуренными глазами, Ваменос
тряс головой и тихо стонал.
     - Скажите мне, о, скажите мне...
     - Что тебе сказать, Ваменос?
     Ваменос сжал кулаки, заскрежетал зубами.
     - Костюм... что я сделал с костюмом... костюм, костюм!
     Приятели нагнулись к нему пониже.
     - Ваменос!.. Он цел!
     -  Вы  лжете!  - крикнул  Ваменос  - Он  разорван, он не  может быть не
разорван, он разорван весь... и подкладка тоже!
     - Нет, - Мартинес стал на колени и  ощупал  костюм -  Ваменос, он  цел,
даже подкладка.
     Ваменос открыл глаза и наконец дал волю слезам.
     -  Чудо, -  рыдая, вымолвил он.  - Славьте  всех святых. - Он  с трудом
приходил в себя. - А машина?
     -  Сшибла тебя  и скрылась! -  Только сейчас Гомес вспомнил  о машине и
гневно посмотрел вдоль пустой  улицы. - Счастье его, что он успел удрать. Мы
бы его...
     Все прислушались.
     Где-то вдалеке завыла сирена.
     Кто-то вызвал скорую помощь.
     - Быстро!  - яростно выкрикнул  Ваменос,  ворочая  белками. -  Посадите
меня! Снимайте пиджак!
     - Ваменос...
     - Замолчите, идиоты!  - орал  Ваменос. - Пиджак! А теперь брюки, брюки,
побыстрей! Вы знаете докторов? Вы видели, какими их показывают в кино? Чтобы
снять  брюки  с  человека, они  разрезают их бритвой. Им  плевать! Они сущие
маньяки. О господи, быстрее!
     Сирена выла.
     Друзья в панике все вместе бросились раздевать Ваменоса.
     - Правую ногу... Да  осторожней! Побыстрее, ослы! Хорошо. Теперь левую,
слышите, левую. Поосторожней! О господи!  Быстрее!  Мартинес, снимай  с себя
брюки!
     - Что?! - застыл от неожиданности Мартинес.
     Сирена ревела.
     - Идиот! - стонал Ваменос. - Все пропало. Давай брюки.
     Мартинес рванул ремень.
     - Станьте в круг.
     В воздухе мелькнули темные брюки, светлые брюки.
     - Скорее,  маньяки с бритвами уже  здесь. Правую ногу, левую  ногу, вот
так. Молнию, ослы, застегните мне молнию... - бормотал Ваменос.
     Сирена умолкла.
     - Madre mia,  еле успели. Они уже здесь. - Ваменос вытянулся на земле и
закрыл глаза. - Спасибо, ребята.
     Когда  мимо  проходили санитары, Мартинес, отвернувшись, с невозмутимым
видом застегивал ремень белых брюк.
     - Перелом ноги, - сказал один из санитаров,  когда Ваменоса  укладывали
на носилки.
     - Ребята, - сказал Ваменос, - не сердитесь на меня.
     - Кто сердится? - хмыкнул Гомес.
     Уже из  машины,  лежа на носилках, с запрокинутой головой,  так что ему
все виделось как бы вверх ногами, Ваменос, запинаясь, сказал:
     - Ребята, когда... когда я вернусь из больницы... вы меня не  выбросите
из компании? Знаете что, я брошу курить,  никогда и близко не подойду к бару
Мурильо, зарекаюсь глядеть на женщин...
     - Ваменос, - мягко сказал Мартинес, - не надо клятв.
     Запрокинутая голова  Ваменоса  с  глазами,  полными  слез,  глядела  на
Мартинеса в белоснежном костюме.
     - О Мартинес, тебе  так идет этот костюм.  Compadres, да  ведь он у нас
просто красавец!
     Вильянасул сел в  машину возле Ваменоса.  Дверца захлопнулась.  Четверо
друзей смотрели, как отъехала машина.
     А  потом  под  надежной  охраной  в  белом  как  снег  костюме Мартинес
благополучно перешел мостовую и ступил на тротуар.

     Придя  домой,  Мартинес  достал жидкость для  удаления  пятен.  Друзья,
окружив его, наперебой советовали, как чистить костюм, а потом как его лучше
отгладить, и не  слишком  горячим  утюгом, особенно  лацканы  и  складку  на
брюках.
     Когда костюм был вычищен и отглажен так, что снова стал похож на только
что распустившуюся белую гардению, его повесили на манекен.
     - Два часа ночи, - пробормотал Вильянасул.  - Надеюсь, Ваменос спокойно
спит. Когда я уходил из больницы, у него был вполне приличный вид.
     Мануло откашлялся.
     - Никто не собирается надевать костюм сегодня, а?
     Все гневно уставились на него.
     Мануло покраснел.
     - Я только хотел сказать,  что уже  поздно. Все устали. Может, никто не
будет  трогать  костюм  сегодня,  а?  Дадим  ему  отдохнуть.  Ладно?  Где мы
разместимся на ночь?
     Ночь была душной, и  спать  в  комнате было  невозможно. Взяв манекен с
костюмом, прихватив с  собой подушки и одеяла, друзья вышли в коридор, чтобы
подняться по  лестнице на крышу.  Там, подумал  Мартинес,  ветерок  и  можно
уснуть.
     Проходя  по коридору, они миновали  десятки открытых дверей,  где люди,
обливаясь  потом от  жары, все еще не спали, играли в карты, пили содовую  и
обмахивались вместо вееров старыми киножурналами.
     "А что, если? А что... - думал Мартинес - Да, так оно и есть!"
     Четвертая  дверь, ее дверь, была тоже открытой. И  когда они  проходили
мимо этой двери, красивая девушка  подняла  голову.  Она была в  очках,  но,
увидев Мартинеса, поспешно сняла их и накрыла книгой.
     Друзья  прошли  мимо,  даже  не заметив,  что Мартинес  отстал,  что он
остановился как вкопанный в дверях чужой комнаты.
     Он долго не мог произнести ни слова. Потом наконец представился:
     - Хосе Мартинес.
     - Селия Обрегон, - ответила девушка.
     И оба снова умолкли.
     Мартинес слышал,  как  его  друзья уже ходят по крыше.  Он  повернулся,
чтобы уйти, уже сделал несколько шагов, как девушка вдруг торопливо сказала:
     - Я видела вас сегодня.
     Мартинес вернулся.
     - Мой костюм, - сказал он.
     - Костюм? - Девушка умолкла, раздумывая. - При чем здесь костюм?
     - Как при чем? - воскликнул Мартинес.
     Девушка подняла  книгу и показала лежавшие под ней очки.  Она коснулась
их рукой.
     - Я очень  близорука.  Мне надо постоянно носить  очки. Но  я много лет
отказываюсь от них, я прячу их, чтобы никто  меня в них не  видел, поэтому я
почти не вижу. Но сегодня даже без очков я  увидела. Огромное белое  облако,
выплывшее из темноты. Такое белое-белое! Я быстро надела очки.
     - Я же сказал - костюм! - воскликнул Мартинес.
     - Да, сначала белоснежный костюм, а потом совсем другое.
     - Другое?
     - Да, ваши зубы. Такие белые-белые.
     Мартинес поднес руку к губам.
     - Вы были  такой счастливый,  мистер Мартинес, -  сказала  девушка. - Я
никогда не видела такого счастливого лица и улыбки.
     -  А-а,  -  ответил он, заливаясь краской, не в силах  посмотреть ей  в
лицо.
     -  Так  что  видите, -  продолжала  девушка, - ваш  костюм привлек  мое
внимание, это верно, как белое  видение в ночи. Но ваши зубы были еще белее.
А о костюме я уже забыла.
     Мартинес еще сильнее покраснел. Девушка  тоже была смущена  Она  надела
очки, но  снова поспешно сняла их и спрятала. Она посмотрела на свои руки, а
потом куда-то поверх его головы в открытую дверь.
     - Можно мне... - наконец сказал Мартинес.
     - Что можно?
     - Можно мне зайти к вам, когда снова придет моя очередь надеть костюм?
     - Зачем вам костюм?
     - Я думал...
     - Вам не нужен костюм.
     - Но...
     - Если бы все дело было  в костюме, - сказала девушка, - каждый смог бы
стать  красивым. Я наблюдала. Я видела многих  в  таких  костюмах, и все они
были другими. Говорю вам, не надо ждать этого костюма!
     - Madre mia, madre  mia,  -  воскликнул счастливый  Мартинес. А  затем,
понизив  голос,  произнес:  - Но какое-то время  костюм  мне все-таки нужен.
Месяц, полгода, год. Я еще не уверен в  себе. Я многого боюсь. Мне не так уж
много лет.
     - Так и должно быть, - сказала девушка.
     - Спокойной ночи, мисс...
     - ...Селия Обрегон.
     - Мисс Селия Обрегон, - повторил он и наконец ушел.
     Друзья  уже ждали Мартинеса.  Когда  он вылез на крышу  через чердачное
окно,  первое, что он  увидел, был манекен с  костюмом, водруженный  в самом
центре, а вокруг него - одеяла и подушки. Его друзья уже укладывались спать.
Приятно дул прохладный ветерок.
     Мартинес подошел к костюму, погладил лацканы и сказал почти про себя:
     - Эх, caramba,  что за вечер! Кажется, прошло десять лет с тех пор, как
все это началось. У  меня не было ни  одного друга, а в два часа ночи у меня
их сколько угодно... - он умолк,  вспомнив  о  Селии Обрегон,  о Селии...  -
Сколько  угодно,  - продолжал  он. - У меня есть где спать, есть что надеть.
Знаете  что?  - Он повернулся к друзьям, лежавшим  вокруг  него и манекена с
костюмом. - Смешно, но в этом костюме я знаю,  что могу выиграть, как Гомес,
я знаю, что женщины будут  "улыбаться мне, как улыбаются  Домингесу, и что я
смогу  петь, как  поет Мануло, и  говорить  о политике,  как  Вильянасул.  Я
чувствую, что я такой  же сильный, как Ваменос.  Ну и что же, спросите вы? А
то,  что  сегодня  я  больше  чем  Мартинес.  Я  - Гомес, Мануло,  Домингес,
Вильянасул, Ваменос. Я - это все мы. Эх...
     Он постоял  еще немного  возле костюма, который вобрал  в  себя  все их
черты,  привычки,  характеры.  В этом  костюме  можно было бы идти  быстро и
стремительно, как Гомес, или медленно и задумчиво, как Вильянасул, или плыть
по  воздуху,  едва касаясь земли, как Домингес,  которого всегда,  казалось,
несет на своих крыльях попутный ветерок. Этот костюм принадлежит им всем, но
и они  тоже  принадлежали  этому костюму. Чем же он был для них?  Он  был их
парадным фасадом.
     - Ты ляжешь когда-нибудь спать, Мартинес? - спросил Гомес.
     - Конечно. Я просто думаю.
     - О чем?
     -  Если  мы когда-нибудь разбогатеем,  - тихо сказал  Мартинес,  - я не
обрадуюсь этому.  Тогда у каждого из нас будет  свой собственный костюм и не
будет  таких  вечеров,  как  этот. Наша  дружба  кончится.  Все тогда станет
другим.
     Друзья лежали молча и думали о том, что сказал Мартинес.
     Гомес легонько кивнул головой.
     - Да... тогда все станет другим.
     Мартинес лег на свое одеяло. Вместе со всеми он смотрел на манекен.
     Неоновые  рекламы  на  соседних  домах  вспыхивали  и  гасли,   освещая
счастливые  глаза друзей, вспыхивали и гасли,  освещая чудесный костюм цвета
сливочного мороженого.



























    Рэй Брэдбери.
    Ветер


     Перевод Л. Жданова
     OCR: Алексей Базалев


     В тот вечер телефон зазвонил в половине шестого.
     Стоял декабрь, и уже стемнело, когда Томпсон взял трубку.
     - Слушаю.
     - Алло. Герб?
     - А, это ты, Аллин.
     - Твоя жена дома, Герб?
     - Конечно. А что?
     - Ничего, так просто.
     Герб Томпсон спокойно держал трубку.
     - В чем дело? У тебя какой-то странный голос.
     - Я хотел, чтобы ты приехал ко мне сегодня вечером.
     - Мы ждем гостей.
     - Хотел, чтобы ты остался ночевать у меня. Когда уезжает твоя жена?
     - На  следующей  неделе,  -  ответил Томпсон. - Дней девять пробудет  в
Огайо. Ее мать заболела. Тогда я приеду к тебе.
     - Лучше бы сегодня.
     - Если бы я мог... Гости и все такое прочее. Жена убьет меня.
     - Очень тебя прошу.
     - А в чем дело? Опять ветер?
     - Нет... Нет, нет.
     - Говори: ветер? - повторил Томпсон. Голос в трубке замялся.
     - Да. Да, ветер.
     - Но ведь небо совсем ясное, ветра почти нет!
     -  Того,  что есть,  вполне  достаточно. Вот  он,  дохнул  в окно, чуть
колышет занавеску... Достаточно, чтобы я понял.

     - Слушай, а почему бы тебе не приехать к  нам, не переночевать здесь? -
сказал Герб Томпсон, обводя взглядом залитый светом холл.
     - Что ты. Поздно. Он может перехватить меня в пути. Очень уж далеко. Не
хочу  рисковать, а вообще  спасибо за приглашение.  Тридцать миль как-никак.
Спасибо...
     - Прими снотворное.
     -  Я целый  час в дверях простоял,  Герб. На западе, на горизонте такое
собирается...  Такие  тучи, и одна из них на глазах у меня будто разорвалась
на части. Будет буря, уж это точно.
     - Ладно, ты только не забудь про снотворное. И звони мне в любое время.
Хотя бы сегодня еще, если надумаешь.
     - В любое время? - переспросил голос в трубке.
     - Конечно.
     - Ладно, позвоню, но лучше бы ты приехал. Нет, я не желаю тебе беды. Ты
мой  лучший  друг,  зачем  рисковать.  Пожалуй,  мне  и впрямь лучше  одному
встретить испытание. Извини, что я тебя побеспокоил.
     - На то  мы  и друзья! Расскажи-ка, чем  ты сегодня  занят?.. Почему бы
тебе не поработать немного?  - говорил Герб Томпсон, переминаясь  с ноги  на
ногу в холле. - Отвлечешься, забудешь свои Гималаи и эту долину  Ветров, все
эти  твои штормы и ураганы. Как раз закончил бы еще одну главу своих путевых
очерков.
     -  Попробую.  Может быть,  получится,  не знаю. Может  быть...  Большое
спасибо, что ты разрешаешь мне беспокоить тебя.
     - Брось,  не за  что. Ну,  кончай, а то  жена зовет  меня обедать. Герб
Томпсон повесил трубку. Он прошел к столу, сел; жена сидела напротив.
     - Это Аллин звонил? - спросила она. Он кивнул.
     - Ему там, в Гималаях, во  время войны  туго  пришлось, -  ответил Герб
Томпсон.
     - Неужели ты веришь его россказням про эту долину?
     - Очень уж убедительно он рассказывает.
     - Лазать куда-то,  карабкаться...  И зачем это мужчины лазают по горам,
сами на себя страх нагоняют?
     - Шел снег, - сказал Герб Томпсон.
     - В самом деле?
     - И дождь  хлестал... И град, и ветер, все сразу.  В той самой  долине.
Аллин мне много раз рассказывал. Здорово рассказывает... Забрался на большую
высоту, кругом облака и все такое... И вся долина гудела.
     - Как же, как же, - сказала она.
     - Такой звук был,  точно дул не один ветер, а  множество. Ветры со всех
концов света. - Он поднес вилку ко рту. - Так Аллин говорит.
     -  Незачем  было  туда  лезть,  только  и   всего,  -  сказала  она.  -
Ходит-бродит,  всюду  свой  нос  сует,  потом начинает сочинять.  Мол, ветры
разгневались на него, стали преследовать...
     - Не смейся, он мой лучший друг, - рассердился Герб Томпсон.
     - Ведь это все чистейший вздор!
     - Вздор или  нет, а сколько раз он потом  попадал в переделки!  Шторм в
Бомбее,  через  два  месяца  тайфун  у  берегов  Новой  Гвинеи.  А  случай в
Корнуолле?..
     -  Не  могу сочувствовать  мужчине, который без конца то в шторм,  то в
ураган попадает, и у него от этого развивается мания преследования.
     В этот самый миг зазвонил телефон.
     - Не бери трубку, - сказала она.
     - Вдруг что-нибудь важное!
     - Это опять твой Аллин.
     Девять  раз прозвенел телефон, они не поднялись с места. Наконец звонок
замолчал. Они доели обед. На кухне под легким ветерком  из приоткрытого окна
чуть колыхались занавески.
     Опять телефонный звонок.
     - Я не могу так, - сказал он и взял трубку. - Я слушаю, Аллин!
     - Герб! Он здесь! Добрался сюда!
     - Ты говоришь в самый микрофон, отодвинься немного.
     -  Я стоял в дверях, ждал  его.  Увидел,  как он  мчится по шоссе, гнет
деревья одно за другим, потом зашелестели  кроны  деревьев возле дома, потом
он сверху метнулся вниз, к двери, я захлопнул ее прямо перед носом у него!
     Томпсон молчал. Он не знал, что сказать, и жена стояла  в дверях холла,
не сводя с него глаз.
     - Очень интересно, - произнес он наконец.
     -  Он  весь  дом  обложил.  Герб.  Я  не  могу  выйти,  ничего не  могу
предпринять.  Но я его облапошил: сделал  вид, будто зазевался, и  только он
ринулся вниз, за мной, как я захлопнул дверь и запер! Не дал застигнуть себя
врасплох, недаром уже которую неделю начеку.
- Ну, вот и хорошо, старина, а теперь расскажи мне все,  как было, - ласково
произнес в  телефон  Герб  Томпсон. От  пристального  взгляда  жены  у  него
вспотела шея.
     - Началось это шесть недель назад...
     - Правда? Ну, давай дальше.
     - ...Я  уж  думал,  что  провел  его.  Думал,  он  отказался от попыток
расправиться  со мной. А  он, оказывается,  просто-напросто  выжидал.  Шесть
недель  назад я  услышал  его смех и шепот  возле дома. Всего около часа это
продолжалось, недолго, словом, и совсем негромко. Потом он улетел.
     Томпсон кивнул трубке.
     - Вот и хорошо, хорошо.
     Жена продолжала смотреть на него.
     - А на следующий вечер он вернулся... Захлопал ставнями, выдул искры из
дымохода.  Пять  вечеров  подряд прилетал, с каждым  разом чуточку  сильнее.
Стоило мне открыть наружную дверь, как  он врывался в дом и пытался вытащить
меня. Да только слишком слаб был. Зато теперь набрался сил...
     - Я очень рад, что тебе лучше, - сказал Томпсон.
     - Мне ничуть не лучше, ты что? Опять жена слушает?
     - Да.
     - Понятно. Я знаю, все это звучит глупо.
     - Ничего подобного. Продолжай.
     Жена  Томпсона  ушла на кухню. Он облегченно вздохнул. Сел на маленький
стул возле телефона.
     - Давай, Аллин, выговорись, скорее уснешь.
     -  Он весь  дом обложил,  гудит в  застрехах, точно  огромный  пылесос.
Деревья гнет.
     - Странно, Аллин, здесь совершенно нет ветра.
     - Разумеется, зачем вы ему, он до меня добирается.
     - Конечно, такое объяснение тоже возможно...
     - Этот ветер -  убийца. Герб,  величайший и  самый безжалостный древний
убийца,  какой  только  когда-либо  выходил  на  поиски жертвы.  Исполинский
охотничий пес бежит по  следу, нюхает, фыркает, меня ищет. Подносит холодный
носище к моему дому, втягивает воздух... Учуял меня в гостиной, пробует туда
ворваться. Я на кухню, ветер  за  мной. Хочет  сквозь окно проникнуть,  но я
навесил прочные  ставни, даже сменил петли  и засовы на дверях. Дом крепкий,
прежде  строили прочно.  Я нарочно всюду  свет зажег,  во  всем  доме. Ветер
следил за мной,  когда я  переходил  из  комнаты в комнату,  он заглядывал в
окна, видел, как я включаю электричество. Ого!
     - Что случилось?
     - Он только что сорвал проволочную дверь снаружи!
     - Ехал бы ты к нам ночевать, Аллин.
     -  Не могу из дому выйти! Ничего не  могу  сделать.  Я этот ветер знаю.
Сильный и  хитрый. Только что  я хотел  закурить  - он загасил спичку. Ветер
такой: любит поиграть, подразнить. Не спешит, у него вся  ночь впереди.  Вот
опять! Книга  лежит в библиотеке  на столе... Если бы ты видел: он отыскал в
стене крохотную щелочку и дует, перелистывает книгу,  страницу за страницей!
Жаль,  ты  не  можешь видеть.  Сейчас  введение  листает.  Ты помнишь, Герб,
введение к моей книге о Тибете?
     - Помню.
     - "Эта книга посвящается тем, кто был побежден в  поединке со стихиями,
ее  написал человек,  который столкнулся со стихиями лицом  к лицу, но сумел
спастись".
     - Помню, помню.
     - Свет погас!
     Что-то затрещало в телефоне.
     - А сейчас сорвало провода. Герб, ты слышишь?
     - Да, да, я слышу тебя.
     -  Ветру не по душе,  что в  доме  столько света, и он оборвал провода.
Наверно, на очереди телефон. Это прямо воздушный бой какой-то! Погоди...
     - Аллин!
     Молчание. Герб  прижал  трубку  плотнее к уху. Из кухни выглянула жена.
Герб Томпсон ждал.
     - Аллин!
     - Я здесь, - ответил  голос  в телефоне. -  Сквозняк наачался, пришлось
законопатить щель под дверью, а то прямо в ноги дуло. Знаешь, Герб, это даже
лучше, что  ты  не поехал  ко  мне,  не хватало еще  тебе  в такой  переплет
попасть. Ого! Он  только что  высадил окно  в одной из комнат, теперь в доме
настоящая буря, картины так и сыплются со стен на пол! Слышишь?
     Герб Томпсон  прислушался.  В телефоне что-то  выло, свистело, стучало.
Аллин повысил голос, силясь перекричать шум.
     - Слышишь?
     Герб Томпсон проглотил ком.
     - Да, слышу.
     - Я ему нужен живьем. Герб. Он осторожен, не хочет одним ударом  с маху
дом развалить.  Тогда меня убьет.  А  я  ему живьем нужен,  чтобы можно было
разобрать меня  по частям: палец за  пальцем. Ему нужно то, что внутри меня,
моя душа, мозг. Нужна моя жизненная, психическая сила, мое "я", мой разум.
     - Жена зовет меня, Аллин. Просит помочь с посудой.
     -  Над домом огромное  туманное  облако, ветры со всего