ар,  на
котором целая семья могла облететь вокруг Земли?
   - Да, и именно в то время мы вели бесконечные разговоры об  арктических
морях, об Африке, о тайнах Луны - все это отразилось в моих произведениях,
когда я писал о кораблях и летательных  аппаратах,  которые  позаимствовал
недостроенными у Леонардо да Винчи и достроил в своем  воображении.  И  за
всем этим стоял один мотив...
   - Какой же?
   - Заселить Необитаемое, - сказал  тихо  Жюль  Верн.  -  Одолеть  Время,
которое нас пожирает, не дать Пустыне поглотить Город.
   - И это главная тема большинства ваших книг?
   - Главная, даже когда она не явная, и она остается главной, даже  когда
она не явная, в жизни всех людей на Земле сегодня.  Человек  путешествует,
чтобы узнавать,  узнавать  -  значит,  не  погибнуть.  Но  к  тому,  чтобы
путешествовать, толкают человека и подобные мне, те, кто видит в кораблях,
воздушных  шарах,  китайских  фейерверках  нечто  большее,   чем   простое
стремление  не  погибнуть,  те,  для  кого  все  озарено   светом   славы,
приключений, богатства. Мы, рассказчики  сказок,  бежим  впереди  и  зовем
следовать за нами; общество следует и догоняет нас; и тогда наступает пора
для рассказчиков новых сказок зажигать новые  поколения  мечтами,  которые
поведут те к новым фактам и, таким образом, оттеснят пустыню еще немного.
   - И все ради этого?
   - Да, нам не по нутру эта пустыня,  эта  материальная  Вселенная  с  ее
собственными непостижимыми законами, которым нет деле  до  наших  судорог.
Человек задышит полной грудью только тогда, когда вскарабкается  на  самый
высокий Эверест - космос. Не потому, что космос существует, нет, вовсе  не
поэтому а потому,  что  человечество  не  должно  погибнуть,  а  чтобы  не
погибнуть, оно должно заселить все планеты всех солнц.
   - Так что и сегодня вы бы опять написали "С Земли на Луну"?
   - Написал бы обязательно. Я  восстаю  против  существования,  лишенного
смысла. Существование человечества не окажется лишенным смысла,  утверждаю
я, если человечество сумеет  вскарабкаться  на  эту  последнюю  высоченную
гору. Ведь восхождение  на  земной  Эверест,  лишенное  смысла  для  столь
многих, было лишь испытанием человеческого упорства, боли, горения.
   -  Значит,  космические  путешествия  не  случайно  заняли  воображение
некоторых писателей и мыслителей?
   - Наш путь к ним начался  с  тех  самых  пор,  как  мы  переселились  с
деревьев на землю. Пещерный человек уже чуял  это  в  зимние  ночи,  когда
звезды говорили ему о том, что где-то недосягаемо далеко,  пылают  жаркие,
как лето, огни. Колумб и Кортес подхватили томление пещерного  человека  и
понесли дальше, надевая на него личины властолюбия и корысти, честолюбия и
религии.
   - Выходит,  к  две  тысячи  пятому  году  люди  почти  наверняка  будут
путешествовать в космосе?
   - Разве можно, падая с обрыва, не уцепиться  за  подвернувшуюся  ветку?
Путь к его предназначению человеку будет освещать воля к жизни, пузырьками
вскипающая в "географических романах". Мечтания,  исследование,  открытие,
сопоставление истин, стазис - так восходит наша история по своей  лестнице
Иакова, восходит все выше и исчезает вдалеке. Только одно может остановить
это движение.
   - Я, кажется, догадываюсь,  -  сказал  я.  -  Джунгли,  которые  внутри
человека.
   - Другая его половина, да: мохнатый  мамонт,  саблезубый  тигр,  слепой
паук, копошащийся в ядовитой тьме, грезящий о грибовидном  облаке.  Проще,
шепчет он, уничтожить, умереть, забыться навсегда.  Смерть  разрешает  все
проблемы,  шепчет  он,  и,  как  ожерельем  из  темных  бус,   потряхивает
пригоршней атомов. Энергию этой огромной черной твари  и  должны  со  всею
страстью направить на создание лучших  ваших  машин,  а  не  тех,  худших,
которые толкают вас к тому, чтоб умереть в тени гриба.
   - И все же вы думаете, что воля к жизни возьмет верх?
   - Снова и снова, несмотря на миллионы лет бессмысленных войн,  несмотря
на  безумие,  нам  удается  не  погибнуть.  Сегодня,  как  никогда,  важно
напоминать человеку о проблеме космоса и  о  звездах;  когда  люди  в  эту
проблему вникнут, они поймут,  что  род  человеческий  сам  по  себе  куда
значительней, куда более достоин быть предметом веры,  чем  границы  между
континентами или политические разногласия. Вы писатель, говорите же людям:
"Будьте осторожны! В то время как вы  раскручиваете  над  своими  головами
ваши маленькие атомные пращи. Пустыня вокруг ваших городов готова к прыжку
и ждет!" А юным  говорите:  "Ясной  ночью  детства  мечтайте;  ясным  днем
зрелости делайте".  За  спиной  у  каждого  исследователя  стоит  ребенок,
которым он когда-то был. Я держу за руку этого ребенка, он держит за  руку
себя взрослого, вместе мы составляем  магическую  цепь  и  вызываем  духов
машин, которые никому не снились.
   - Да, помню, - сказал я. - Я читал о Уильяме Бийбе,  одном  из  первых,
кто исследовал океан, находясь в стальном шаре,  батисфере.  Я  читал  его
рассказ о себе. Бийб говорит, что для него все началось с ваших  "Двадцати
тысяч лье под водой". А ваше "Путешествие к центру Земли"?  Разве  не  оно
отправило Норбера Кастере в путь по течению  подземных  рек,  к  подземным
пещерам? Ведь кончил он тем, что стал  великим  исследователем  подземного
мира в Пиренеях. А путешествие сэра Хьюберта Уилкинса на  подводной  лодке
под полярными льдами? А не говорил разве адмирал Бэрд: "Мне  показал  путь
Жюль Верн"? И последнее, но, безусловно,  не  менее  важное:  разве  орден
Почетного  легиона  дали  вам  не  по  предложению  Фердинанда   Лессепса,
прорывшего Суэцкий канал?
   Не отрывая глаз от моря, наступающего на берег, Жюль Верн кивнул:
   - Сперва канал этот сделал Лессепс-ребенок, прямо перед своим домом,  в
канаве, полной дождевой воды,  и  глину  он  утрамбовывал  своими  лучшими
ботинками. И как  покатилось  колесо  истории,  когда  отец  братьев  Райт
запустил бумажный игрушечный вертолет, и тот взлетел к потолку гостиной  и
там повис, нашептывая этим мальчикам то же, что  ветер  шептал  так  часто
Икару и Дедалу, Монгольфье и Леонардо да Винчи. Говоря то же, что говорим,
мы, писатели, когда продолжаем традицию, которой ужа много миллионов лет.
   - Да существуют разве такие старые традиции? - спросил я.
   - Одна существует, - сказал Жюль Верн.  -  Как  иначе  могла  Вселенная
побудить жителей поросших водорослями водоемов выбраться на землю, если не
рассказывая им без слов истории о чудесах  и  диковинах,  о  праздничности
того, что они увидят на суше? Поддаваясь уговорам, принуждению,  соблазну,
запугиванию,  море   наполнило   кожу,   и   та   поползла,   вытягиваясь,
приподнимаясь и снова падая, и наконец, выпрямилась, встала и назвала себя
Человеком. Ныне Человек, свободный от океана, осмеливается в мыслях  своих
видеть себя свободным от Земли и восклицает: "Рассказывайте еще! Мы  вняли
рассказу о руках и ногах, и вот мы стоим! Теперь рассказывайте о  крыльях,
дайте ощутить мягкий пух, первый укол перьев на плечах.  Лгите,  писатели,
мы сделаем из лжи быль!"
   Жюль Верн повернул обратно, и мы пошли с ним вдоль  берега  по  цепочке
своих же собственных следов.
   - Написали бы вы книгу о водородной бомбе? - отважился спросить я.
   - Нет, - сказал Жюль Верн, - я написал бы только о способности человека
спасаться от своих войн.
   - И вы считаете, что в нашей любознательности, если ее  поощрять,  наше
спасение? - спросил я.
   - В любознательности и нашей одержимости закономерностями и смыслом и в
нашем стремлении извлечь порядок даже из хаоса. После  нас  остаются  наши
дети, в них продолжается  наша  жизнь.  От  родителей  к  детям  переходит
способность изумляться и восхищаться. Род человеческий должен заселить все
планеты всех звезд.  Непрерывное  расселение  наших  колонистов  на  самых
дальних мирах, чтобы люди могли существовать вечно, в конце концов откроет
нам смысл нашего долгого и часто непереносимо  трудного  пути  к  вершине.
Тогда, бессмертные, мы поймем, что никогда не было Полых  Людей,  но  лишь
Полые Идеи.
   Мы остановились, и он пожал  мне  руку.  На  берегу  безмолвного  моря,
вокруг нас, снова начинал сгущаться туман.
   - До чего люди любят карты и планы! - сказал Жюль Верн. - А почему?  Да
потому, что там, на картах и планах, можно потрогать север, юг,  восток  и
запад рукой, а потом сказать: "Вот мы, а вот Неизвестное - мы будем расти,
а оно будет уменьшаться". Беритесь же за работу! Помните, как  ребенком  в
зрительном зале вы передавали что-нибудь шепотом вдоль  ряда  кресел?  Так
делайте это же и теперь! В уши всех  тех,  кто  скоро  станет  взрослым  и
научится думать, шепчите: "Слушай меня: чудеса  и  диковины!"  И  легонько
толкните локтем в бок: "Передай дальше!"
   Жюль  Верн  уже  удалялся  от  меня;  его  темная  фигура  уходила   по
бесконечному берегу. Океан откатывался по  гальке  прочь  и  исчезал.  Был
слышен только звук воздушного шара, тихо поднимающегося в  пустое  и  тихо
дышащее небо. Мне почудилось,  что  человек  в  темной  одежде  обернулся,
махнул рукой, уже издалека, и крикнул через туман знакомые  слова.  Многие
слышали, как он их кричал, и еще многие их услышат.
   И потому я повторяю их вам для того, чтобы вы могли передать их  своему
сыну, а он своему: "Чудеса и диковины!" - и шепотом: "Передай дальше..."



    Рэй Брэдбери.
    Человек

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Иное небо". Пер. - Н.Коптюг.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Капитан Харт стоял у раскрытого люка ракеты.
   - Почему они не идут? - спросил он.
   - Откуда мне знать, капитан? - отозвался его помощник Мартин.
   - И что же это за место? - спросил капитан, раскуривая  сигару.  Спичку
он швырнул в сияющий луг, и трава загорелась.
   Мартин хотел затоптать огонь ботинком.
   - Нет, - приказал капитан Харт, - пусть горит. Может быть,  они  явятся
посмотреть, что тут такое, невежи.
   Мартин пожал плечами и убрал ногу от расползающегося огня.
   Капитан Харт взглянул на часы.
   -  Вот  уже  час,  как  мы  приземлились,  и  что  же?  Где   делегация
встречающих, рукопожатия, где оркестр? Никого! Мы пролетели миллионы  миль
в космосе, а прекрасные граждане какого-то  глупого  городка  на  какой-то
неведомой планете не обращают на нас  внимания!  -  он  фыркнул,  постучав
пальцем по часам. - Что ж, даю им еще пять минут, а затем...
   - И что затем? - спросил Мартин, неизменно вежливый Мартин, наблюдая за
тем, как трясутся отвислые щеки капитана.
   - Мы пролетим над их проклятым городом еще раз и напугаем их до смерти.
- Голос его стал тише. -  Мартин,  может  быть,  они  не  видели,  как  мы
приземлились?
   - Видели. Они смотрели на нас, когда мы пролетали над городом.
   - Почему же они не бегут сюда по лугу? Может быть, они спрятались?  Они
что, струсили?
   Мартин покачал головой.
   - Нет. Возьмите бинокль, сэр. Посмотрите сами. Они  бродят  вокруг.  Но
они не напуганы. Они... ну, похоже, что им все равно.
   Капитан Харт прижал бинокль к усталым глазам. Мартин взглянул на  него,
отметив на его лице морщины раздражения, усталости, непонимания. Казалось,
Харту уже миллион лет. Он никогда  не  спал,  мало  ел  и  заставлял  себя
двигаться все дальше, дальше. А теперь его старые, запавшие губы двигались
под биноклем.
   - Мартин, я просто не знаю, чего  ради  мы  стараемся.  Строим  ракеты,
расходуем  силы,  чтобы  пересечь  бездну,  ищем  их  -  и  что  получаем?
Пренебрежение. Посмотрите, как эти идиоты бродят с места на место. Неужели
они не понимают,  какое  великое  событие  только  что  произошло?  Первый
космический полет в их  глухомань.  Часто  ли  это  происходит?  Они  что,
пресыщены?
   Мартин не знал.
   Капитан Харт устало вернул ему бинокль.
   - Зачем все это, Мартин? Я имею в виду космические полеты. Ищем,  ищем.
Внутри все сжато, и никакого отдыха.
   - Может быть, мы ищем мира и покоя. На Земле этого точно нет, -  сказал
Мартин.
   - Вы считаете, нет? - капитан Харт задумался. - Со времен Дарвина,  да?
С тех пор, как ушло все, во что мы раньше верили, все ушло  за  борт,  да?
Божественное провидение и все такое. Вы считаете, из-за этого мы и  летаем
к звездам, а, Мартин? Ищем потерянные души, так, что ли? Пытаемся  улететь
с нашей порочной планеты на другую, чистую?
   - Возможно, сэр. Во всяком случае, мы точно чего-то ищем.
   Капитан Харт откашлялся, и голос его вновь стал твердым.
   - Что  ж,  в  данный  момент  мы  ожидаем  мэра  города.  Бегите  туда,
расскажите им, что мы, первая космическая экспедиция на  планету.  Капитан
Харт шлет свои приветствия и желает видеть мэра. Вперед!
   - Да, сэр. - Мартин медленно зашагал по лугу.
   - Быстрее! - рявкнул капитан.
   - Да, сэр! - Мартин пустился рысью, а отойдя подальше,  снова  двинулся
не спеша, улыбаясь чему-то своему.
   До возвращения Мартина капитан успел выкурить две сигары.
   Мартин замер перед раскрытым люком, покачиваясь, похоже было, что он не
в состоянии сфокусировать свой взгляд или связно мыслить.
   - Ну? - рявкнул Харт. - Что случилось? Они придут приветствовать нас?
   - Нет. - Мартину пришлось прислониться к  ракете  -  у  него  кружилась
голова.
   - Почему же?
   - Мы не имеем значения, - ответил Мартин. - Капитан, пожалуйста,  дайте
мне закурить. - Он протянул руку, вслепую нашаривая  протянутую  пачку,  а
глаза его, моргая, устремились к золотому  городу.  Он  зажег  сигарету  и
долго молча курил.
   - Да  скажите  же  что-нибудь!  -  вскричал  капитан.  -  Они  что,  не
заинтересовались нашей ракетой?
   Мартин произнес:
   -  Что?  Ах,  ракета...  -  он  поглядел  на  сигарету.   -   Нет,   не
заинтересовались. Похоже, мы прилетели в неблагоприятное время.
   - Неблагоприятное время!
   Мартин терпеливо объяснил:
   - Послушайте, капитан. Вчера в городе произошло  нечто  великое.  Столь
необычайное и великое, что  мы  оказались  жалкими  дублерами.  Мне  нужно
сесть. - Он потерял равновесие и тяжело сел, задыхаясь.
   Капитан сердито жевал сигару.
   - Что произошло?
   Мартин поднял голову, дым от сигареты, зажатой в  неподвижных  пальцах,
поплыл по ветру.
   - Сэр, вчера в городе появился необычайный  человек  -  добрый,  умный,
сострадающий и бесконечно мудрый!
   Капитан гневно воззрился на своего помощника.
   - А нам что до него?
   - Трудно объяснить. Это человек, которого они ждали  веками  -  миллион
лет, наверное. И вот вчера он вошел в их город.  Потому-то,  сэр,  сегодня
наша ракета для них абсолютно ничего не значит.
   Капитан резко сел.
   - Кто же он? Неужели Эшли? Неужели он прилетел раньше нас и  украл  мою
славу? - он стиснул руку Мартину. Лицо его было бледным, расстроенным.
   - Не Эшли, сэр.
   - Бертон! Я так и знал. Бертон прокрался  вперед  нас  и  испортил  нам
приземление! Никому нельзя доверять.
   - Не Бертон, сэр, - тихо сказал Мартин.
   Капитан не мог ему поверить.
   - Но ведь было всего три ракеты, и  мы  летели  впереди  всех.  А  этот
человек, явившийся перед нами, как его зовут?
   - У него нет имени. Оно ему и не нужно. На каждой планете его  называют
по-своему, сэр.
   Капитан уставился на Мартина тяжелым недоверчивым взглядом.
   - И что же он такого сделал, такого  замечательного,  что  никто  и  не
смотрит на наш корабль?
   - Например, - твердо ответил Мартин, -  он  исцелил  больных  и  утешил
неимущих. Он выступил против лицемерия и грязного правления, и  он  сел  с
народом, беседуя, весь день.
   - И что же, это так замечательно?
   - Да, капитан.
   - Не понимаю. - Капитан всмотрелся Мартину в глаза, в  лицо.  -  Вы  не
напились, а? - Он отступил на шаг, что-то заподозрив. - Не понимаю.
   Мартин посмотрел назад, на город.
   - Капитан, если вы не понимаете, я не могу вам объяснить.
   Капитан проследил за его взглядом. Город выглядел тихим и прекрасным, и
великий покой царил вокруг него. Капитан  шагнул  вперед,  вынув  изо  рта
сигару. Он прищурился, глядя на Мартина, на золотые шпили зданий вдалеке.
   - Вы не хотите сказать... неужели вы имеете в виду... этот человек?  Не
может быть!..
   Мартин кивнул:
   - Да, сэр, именно это я имею в виду.
   Капитан замер молча. Потом выпрямился во весь рост.
   - Не верю.
   В полдень капитан Харт быстро вошел в город, сопровождаемый лейтенантом
Мартином  с  помощником,  тащившим  приборы.  Время  от  времени   капитан
разражался громким смехом, уперев руки в бока и покачивая головой.
   Их встретил мэр города. Мартин установил треножник,  прикрутил  к  нему
коробку и подключил батарейки.
   - Вы мэр? - капитан ткнул в инопланетянина пальцем.
   - Да, - ответил мэр.
   Между ними стоял замысловатый аппарат, с которым управлялись  Мартин  и
техник. Коробка обеспечивала мгновенный  перевод  с  любого  языка.  Слова
резко падали в ватную тишину города.
   - Сначала о вчерашнем, - начал капитан. - Это правда?
   - Да.
   - У вас есть свидетели?
   - Да.
   - С ними можно поговорить?
   - Говорите с любым из нас, - отвечал мэр. - Мы все свидетели.
   Капитан тихо шепнул Мартину:
   - Массовый гипноз. - И мэру: -  Как  же  выглядел  этот  человек,  этот
чужестранец?
   - Трудно описать, - мэр чуть-чуть улыбнулся.
   - Почему же?
   - Мнения могут разойтись.
   - Что ж, сообщите нам  по  крайней  мере  свое,  -  сказал  капитан.  -
Запишите, - приказал он Мартину через плечо.
   Лейтенант нажал на кнопку портативного магнитофона.
   - Ну, - начал мэр города, - это был очень добрый и мягкий человек. И он
обладает большими познаниями во всем.
   - Да-да, я знаю, знаю, - капитан помахал  рукой.  -  Общие  слова.  Мне
нужно нечто осязаемое. Как он выглядел?
   - По-моему, это не важно, - отвечал мэр.
   - Очень важно, - сурово оборвал его капитан. - Мне необходимо  описание
внешности этого типа. Если вы не хотите отвечать, я спрошу у других.  -  И
Мартину: - Наверняка это Бертон! Одна из его шуточек, очередной розыгрыш!
   Мартин холодно молчал, не глядя на капитана.
   Капитан щелкнул пальцами:
   - Так что он там делал - исцеления?
   - Много исцелений, - подтвердил мэр.
   - Могу я увидеть... одного исцеленного?
   - Конечно, вот мой сын, - мэр кивнул маленькому мальчику, и тот  шагнул
вперед. - У него была отсохшая рука. Теперь - смотрите.
   Капитан снисходительно засмеялся.
   - Да-да, но ведь это не  доказательство.  Я  же  не  видел  мальчика  с
отсохшей рукой. Я вижу лишь здоровую руку. Есть ли  у  вас  доказательства
того, что вчера у мальчика была больная рука, а сегодня здоровая?
   - Мое слово - мое доказательство, - просто отвечал мэр.
   - Послушайте! - вскричал капитан. - Вы хотите, чтобы я поверил  вам  на
слово? Ну нет!
   - Извините, - сказал мэр, глядя на капитана  с  выражением,  в  котором
сочетались любопытство и жалость.
   - Нет ли у вас изображения мальчика? - спросил капитан.
   Через несколько мгновений принесли большой портрет, написанный  маслом,
на нем был изображен сын мэра с отсохшей рукой.
   - Милый мой! - отмахнулся от портрета  капитан.  -  Картину  нарисовать
может кто угодно. Картины лгут. Мне нужна фотография мальчика.
   Фотографий не оказалось. Искусство фотографии было пока  неизвестно  на
этой планете.
   - Что ж, - вздохнул капитан,  и  лицо  его  задергалось.  -  Дайте  мне
поговорить с другими. Так все без толку. - Он  ткнул  пальцем  в  какую-то
женщину. - Вы. - Она заколебалась. - Вы, вы, подойдите  сюда,  -  приказал
капитан. - Расскажите мне об этом _чудесном_  человеке,  явившемся  к  вам
вчера.
   Женщина смотрела решительно:
   - Он ходил среди нас. И он был прекрасен и добр.
   - А какого цвета у него глаза?
   - Цвета солнца, цвета моря, цвета гор, цветов ночи.
   - Достаточно. - Капитан воздел руки к небу. - Поняли,  Мартин?  Ничего!
Какой-то шарлатан бродил по городу, нашептывая им в уши  слад