все
испортил?
     - Я поднимался по лестнице. Я должен был,  должен!  Простите  меня,
простите! Не говорите, пожалуйста, маме!
     Она растерянно посмотрела на него; в стеклах его очков поблескивали
языки пламени от камина.
     - И что ты там видел? - пробормотала она.
     - Большое голубое пространство!
     - А еще?
     -  Еще  зеленое,  и даже какие-то ленты, и по ним ползут жуки. Но я
был там совсем не долго. Клянусь вам, клянусь!
     - Зеленое пространство, да, ленты и маленькие жуки, да, да, - от ее
голоса стало еще страшнее. Он шагнул к ней и хотел взять ее за руку,  но
она  отняла  руку  и  подняла  ее  к своей груди. - Я сразу спустился, я
закрыл дверь, я больше не буду, никогда-никогда! - отчаянно плакал он.
     Ее голос был таким тихим, что он едва мог разобрать слова.
     - Но ты уже видел, и захочешь увидеть еще и  теперь  всегда  будешь
интересоваться этим.
     Она раскачивалась взад-вперед. Внезапно она повернула к  нему  свое
лицо:
     - А какое оно, то, что ты видел?
     - Оно очень большое - я очень испугался.
     - Да, да, большое, огромное, Эдвин. И так же  похоже  на  наш  Мир.
Большое, огромное, неопределенное. О, зачем ты это сделал? Ты же знаешь,
что это плохо!
     Воцарилась  тишина,  прерываемое  потрескиванием дров в камине. Она
ждала его ответа, и так как он молчал, проговорила, едва двигая губами:
     - Это все из-за Матери?
     - Я не знаю!
     - Она все время кричит, ворчит на тебя, ничего не позволяет, а тебе
хочется побыть одному, да? Ну, скажи мне!
     - Да! Да! - закричал он, захлебываясь от рыданий.
     - И ты убежал, потому что она захватила все твое  время,  все  твои
мысли? - ее голос был печальным и растерянным. - Ну, скажи...
     Он вытирал кулачками слезы: - Да!
     Он кусал себя за пальцы, за руки: - Да!
     Это было нехорошо - признавать такие вещи, но сейчас ему  не  нужно
было  их  говорить.  Она  сама  все  сказала,  и  ему  оставалось только
соглашаться, кивать головой, громко всхлипывать.
     Учительница  как-то  сразу  постарела  и  сгорбилась.  Она медленно
поднялась, подошла к столу и что-то написала на листке бумаги.
     -  Передай это Матери; здесь сказано, что у тебя каждый день должно
быть два свободных часа. Проводи их, где хочешь. Но только  не  снаружи.
Ты меня слышишь?
     - Да, - он вытер лицо. - Но...
     - Что?
     - А Мама обманывала меня о том, что происходит снаружи, и  об  этих
чудовищах?
     - Посмотри на меня, - сказала она. - Я твой друг, и никогда тебя не
била,  как  это  иногда приходится делать твоей Матери. Мы обе здесь для
того, чтобы помочь тебе во всем разобраться и вырастить тебя так,  чтобы
с тобой не случилось того же, что с Господом.
     Она поднялась и нечаянно  оказалась  ярко  освещенной  пламенем  из
камина. На лице ее прорезались мелкие морщины. Эдвин замер.
     - Огонь! - пршептал он.
     Учительница неловко отвернулась.
     - Огонь, - Эдвин перевел взгляд с пламени на ее лицо,  которое  уже
исчезло в складках капюшона.
     - Ваше лицо, - глухо сказал Эдвин. - Вы так похожи на мою Маму!
     Она  быстро  повернулась  к  книгам и сняла одну с полки. Затем она
произнесла своим высоким монотонным голосом, глядя на книги:
     -  Женщины  все похожи друг на друга, ты же знаешь! Забудь об этом!
Иди сюда, - она протянула ему книгу. - Читай дневник! Первую главу.
     Эдвин  взял  книгу  и  даже  не почувствовал ее веса. Языки пламени
вспыхивали и исчезали в дымоходе.  Эдвин  начал  читать,  а  Учительница
откинулась  назад,  удобно  устроившись в кресле. И чем дальше он читал,
тем спокойнее становилось ее лицо. Она начала кивать в такт его  чтению,
и  ее  голова  в  капюшоне  напоминала торжественно раскачивающийся язык
колокола.  Эдвин  машинально  читал  и  думал  о  книгах,  стоявших   на
стеллажах.   Некоторые   страницы   на   них  были  вырезаны,  некоторые
зачеркнуты. Некоторые книги были совсем заклеены, а другие  были  плотно
перевязаны клейкой лентой и стояли, как собаки в намордниках.
     "- Почему? - думал Эдвин, продолжая читать. "
     -  Вначале  был  Бог.  Он  создал  Вселенную  и  Миры во Вселенной,
континенты в Мирах и Земли на континентах. Он своим умом и своими руками
создал  свою  любимую  жену  и  ребенка,  который со временем сам станет
Богом...
     Учительница медленно кивала. Огонь засыпал на багровых углях. Эдвин
продолжал читать.


     Эдвин съехал вниз по перилам и, запыхавшись, влетел в гостиную:
     - Мама! Мама!
     Она  сидела  в  кресле  и тяжело дышала, как будто ей тоже пришлось
проделать бегом изрядный путь.
     - Мама, почему ты так вспотела?
     - Я? - в ее голосе послышалось раздражение, как будто это была  его
вина,  что  ей пришлось так спешить. Она тяжело вздохнула и взяла его на
руки.
     - Послушай, а у меня для тебя сюрприз! Знаешь, что будет завтра? Ни
за что не угадаешь! Твой день рождения1
     - Но прошло всего девять месяцев...
     - Я сказала: завтра! А если я что-то говорю, это действительно  так
и есть, мой дорогой. - Она улыбнулась.
     - И мы откроем еще одну секретную комнату?
     -  Да,  четырнадцатую!  Потом  пятнадцатую  - на будущий год, затем
шестнадцатую, семнадцатую и так до твоего двадцать первого дня рождения!
А когда, Эдвин, мы откроем самую главную дверь, закрытую на три замка, и
тогда ты станешь Хозяином дома, Богом, Правителем Вселенной!
     -  Ух,  ты!  - воскликнул он, и от возбуждения подбросил вверх свои
книжки. Они раскрылись,  и,  как  белые  голуби,  полетели  на  пол.  Он
рассмеялся.  Она тоже засмеялась. Эдвин побежал вверх по лестнице, чтобы
снова съехать по перилам. Мать стояла внизу, раскинув руки, чтобы  снова
поймать его.


     Эдвин  лежал  в  кровати.  Луна светила в окошко. Он вертел в руках
шкатулку с попрыгунчиком  -  крышка  оставалась  закрытой;  он  даже  не
смотрел  на  нее.  Завтра его день рождения. Но почему? Может все тот же
Бог? Нет. Почему же тогда день рождения наступает так быстро? "Наверное,
теперь  мои дни рождения будут приходить все быстрее и быстрее, - сказал
он, глядя в потолок. - Я чувствую это - Мама смеется так громко. И глаза
у нее какие-то необычные..."
     "А Учительницу пригласить на праздник? Нет. Они с Мамой никогда  не
встречаются. Почему? - "Потому", - отвечает Мама."
     "Вы  не  хотели  бы  встретится  с  моей  Мамой,   Учительница?   -
"Когда-нибудь", - вяло говорит Учительница. - "Когда-нибудь".
     "А где Учительница спит? Может она поднимается вверх по  всем  этим
секретным  комнатам  к  самой  луне?  А  может  уходит  далеко-далеко за
деревья, которые растут за деревьями. Нет, вряд ли."
     Он  повертел  игрушку  в потных ладонях. "Как это называется, когда
все как-то раздражает и из-за ерунды хочется  плакать?  Нервы?  Да,  да,
ведь  в  прошлом году, когда у них с Мамой что-то стало не так, она тоже
ускорило его День рождения на несколько месяцев!"
     "О  чем  бы  еще  подумать?  О  Боге!  Он сотворил холодный подвал,
обожженную солнцем башенку и все чудеса между  ними.  И  он  погиб.  Его
погубили  те чудовищные жуки, которые ползают там, вдали, за стенами. О,
сколько потерял мир с его гибелью!"
     Эдвин поднес шкатулку к лицу и прошептал:
     - Эй, ты, слышишь?
     Ни звука не послышалось из-под плотно закрытой крышки.
     - Я тебя выпущу. Слышишь? Может быть тебе будет больно, но зато  ты
сможешь выйти. Сейчас, погоди.
     Он встал с кровати и на цыпочках подошел  к  окну,  приоткрыв  его.
Дорожка,  покрытая мраморными плитками, тускло поблескивала внизу. Эдвин
размахнулся и бросил шкатулку. Она  завертелась  в  холодном  воздухе  и
полетела  вниз.  Прошло  несколько  долгих  мгновений,  прежде  чем  она
чиркнула о мраморную дорожку.
     Эдвин высунулся в окошко:
     - Ну! - закричал он. - Как ты? Как ты там?
     Эхо  замерло.  Шкатулка  упала  куда-то  в тень деревьев. Он не мог
видеть, открылась ли она при ударе, выскочил  ли  попрыгунчик  из  своей
жуткой  тюрьмы  или все также сдавлен крышкой, и Эдвину так и не удалось
помочь ему вырваться. Он прислушался.
     Эдвин  простоял  у  окна целый час, но, так ничего и не дождавшись,
вернулся в постель.


     Утро. Из кухни доносились чьи-то голоса, и Эдвин открыл глаза. "Кто
бы это мог быть? Какие-то служители Бога? А  может  это  люди  с  картин
Дали? Нет, Мама их ненавидит, они не придут. Молчание. И вдруг снова эти
голоса, слившиеся в единый громкий голос:
     - С днем рождения!
     Потом они смеялись, плясали, ели  поджаристые  пирожки  и  лимонное
мороженное,  пили  шипучий  лимонад,  а  на именинном пироге со свечками
Эдвин прочитал свое имя, написанное сахарной пудрой. Потом  Мать  сидела
за пианино и, аккомпанируя себе, пела смешные детские песенки. Потом они
ели клубнику с сахаром, опять пили лимонад и  опять  хохотали  так,  что
закачалась  люстра.  Потом  появился  серебристый ключик, и они побежали
открывать четырнадцатую запретную дверь.
     - Готово! Смотри-ка. - Дверь скрипнула и уехала прямо в стену.
     - О! - только и сказал Эдвин. К  его  разочарованию,  четырнадцатая
комната  оказалась  всего  лишь  пыльным  чуланом,  стены  которого были
покрыты коричневым пластиком. Она не шла ни в  какое  сравнение  с  теми
комнатами,  что открывались в его предыдущие дни рождения. На шестой год
он получил класс, где теперь проходили уроки. На седьмой -  комнату  для
игр, на восьмой - музыкальный салон, на девятый - ему открылась чудесная
комната-кухня, где горел настоящий огонь! На десятый год  была  комната,
где  стоит  фонограф,  вызывающий  голоса  духов  с  черных  дисков.  На
одиннадцатый -  большая  комната,  которая  называется  Сад;  там  лежит
удивительный зеленый ковер, который не нужно подметать, а только стричь.
     - Не отчаивайся, иди-ка сюда, - сказала  мать  и  втолкнула  его  в
чулан. - Это волшебная комната. Сейчас увидишь, ну-ка закрой дверь.
     Она нажала какую-то кнопку на столе.
     -  Не  надо!  -  закричал  Эдвин, потому что чулан вдруг задрожал и
начал ползти вверх.
     - Не бойся, малыш, - сказала Мать и взяла его за руку.
     Мимо них уходила вниз какая-то черная стена, в которой  то  и  дело
виднелись двери. Около одной из них чулан скрипнул и остановился.
     - Ну-ка! Открой!
     Эдвин осторожно открыл дверь и заморгал глазами.
     - Высокогорье! Это же высокогорье!  Как  мы  попали  сюда?  Где  же
гостиная, где гостиная Мама?
     Она взъерошила ему волосы:
     -  Я  же  сказала,  что  это  волшебная комната. Мы прилетели сюда.
Теперь раз в неделю ты будешь тоже летать в класс,  вместо  того,  чтобы
бегать по лестницам!
     Эдвин смущенно оглядывался по сторонам, не  понимая,  как  все  это
произошло.
     Потом они блаженствовали в саду, растянувшись  в  густой  траве,  и
потягивали  яблочный  напиток  из  большущих  чашек.  Мать несколько раз
вздрагивала, услышав грохот выстрелов за лесом.  Эдвин  поцеловал  ее  в
щеки:
     - Не бойся. Я тебя защищу.
     -  Я  знаю.  Ты  - защитник, - сказала она, но продолжала то и дело
бросать взгляд в сторону деревьев,  как  бы  опасаясь,  что  именно  они
являются источником хаоса, который все обратит в пыль.
     Когда солнце уже начинало клониться к закату, они увидели  какую-то
блестящую  птицу,  с  грохотом  пролетавшую высоко над деревьями. Втянув
голову в плечи, они бросились домой, ожидая, что вслед за этим  грохотом
грянет  буря  -  раскаты этого близкого грома предвещали грозу. Но птица
скрылась, а за окном спокойно сгущались сумерки.
     Они  еще  немного  посидели  в  гостиной; Мать задумчиво потягивала
шампанское из высокого бокала. Затем она поцеловала Эдвина  и  отправила
его спать.
     У себя в спальне он  медленно  раздевался  и  думал  о  том,  какую
комнату  он  получит  через  год,  через  два  года...  А  на что похожи
чудовища, монстры? Они убили Господа... Интересно, что  такое  "смерть"?
Наверное,  это такое чувство; наверное, оно так понравилось Господу, что
он никогда не вернется. Может быть "смерть" это путешествие?
     Внизу  раздался  звон  разбитого  стекла.  Наверное,  Мать  уронила
бутылку шампанского. Эдвин замер от  того,  что  его  поразила  странная
мысль:  "А  какой  бы  звук  был,  если  бы упала сама Мать? Если бы она
разбилась на миллион осколков? "


     Проснувшись  утром, он почувствовал странный запах: так пахло вино.
Эдвин потянулся в кровати. Он прекрасно себя  чувствовал.  Сегодня,  как
обычно,  его  ждет  завтрак, уроки, обед, занятия музыкой, потом час или
два - электрические игры, и, наконец, самое интересное - чай  на  мягкой
зеленой  траве.  Вечером  опять  уроки - они с Учительницей будут читать
книги из библиотеки, и он узнает что-нибудь новое о том нездешнем  мире,
который скрыт от его глаз.
     - Ой, он же забыл отдать Матери записку Учительницы!  Нужно  сейчас
же сделать это.
     Эдвин быстро оделся и распахнул дверь. В  доме  стояла  непривычная
тишина.
     - Мама, - позвал он. Никто не ответил. -  Мама!  -  закричал  он  и
бросился вниз.


     Он нашел ее там же, где  оставил  вчера  вечером  в  гостиной.  Она
лежала  на  полу  с разбитым бокалом в руке. Рядом валялась бутылка. Она
была невридима, но все вино из нее вылилось, оставив на  ковре  ядовитое
пятно.  Мать  была  все  в  том  же зеленом платье. Она, наверное, очень
крепко спала и не слышала шагов Эдвина. Он подошел  к  столу.  Стол  был
пуст.  Это  поразило  Эдвина:  сколько  он себя помнил, на этом столе по
утрам его всегда ждал завтрак. Но сегодня его не было!!!
     -  Мама,  проснись,  - он обернулся к ней. - Где завтрак? Проснись!
Мне идти на уроки?
     Она не шевелилась.
     Эдвин бросился наверх. Безмолвные коридоры и  переходы  летели  ему
навстречу.  Вот  и  дверь класса. Тяжело дыша, он постучал. Молчание. Он
стукнул сильнее, и дверь,  жалобно  скрипнув,  приоткрылась.  Класс  был
пустой и темный. Веселый огонь не потрескивал в камине, разгоняя тени на
потолке. Кругом не было слышно ни звука.
     - Учительница!
     Он замер в центре безжизненной холодной комнаты.
     - Учительница?!
     Слабый луч света пробился через цветное стекло, когда он  приподнял
штору.
     Эдвин мысленно приказал  этому  лучу  зажечь  огонь  в  камине.  Он
зажмурился,  чтобы  дать  время  Учительнице  появиться. Затем он открыл
глаза и замер, ошеломленный тем, что он увидел на ее столе. На аккуратно
сложенном сером платье с капюшоном лежали ее очки и одна серая перчатка.
Эдвин  потрогал  ее,  другой  перчатки  не  было.  Рядом  лежал   жирный
косметический  карандаш.  Эдвин  задумчиво  провел им несколько линий на
ладони.
     Повернувшись,  он подошел к стене и потрогал ручку маленькой двери,
которая всегда была закрыта. Ручка неожиданно легко  подалась,  и  дверь
раскрылась. Перед ним был маленький коричневый чулан.
     - Учительница!
     Он  вскочил  в  чулан, захлопнув за собой дверь и, нажав на красную
кнопку в стене, стал ждать. Чулан начал спускаться, и  с  ним  опускался
вниз  какой-то  мертвый  холод.  Мир  был  безмолвен, холоден и спокоен.
Учительница ушла, а мать спит. Чулан опускался,  зажав  его  в  железных
челюстях.  Но  вот  он  остановился. Что-то щелкнуло, и дверь открылась.
Эдвин вышел и очутился... в гостиной. Самое удивительное, что за ним  не
было никакой двери - только раздвижная дубовая панель.
     Мать спала все в той же позе, неловко поджав руку, рядом с  которой
лежала   мягкая   перчатка  Учительницы.  Он  поднял  перчатку  и  долго
разглядывал ее. Ему стало страшно. Всхлипывая, он побежал наверх.
     Камин  был холодный, комната пуста. Он бросился обратно, приказывая
столу накрыться скатерьтю-самобранкой с завтраком. Стол  был  все  также
пуст.  Эдвин  наклонился  к Матери, затормошил ее, умоляя проснуться. Ее
руки были холодными.
     Мерно  тикали часы. Пыль играла в лучах солнечного света. Наверное,
она проходила через все Миры, прежде чем осесть здесь, на ковре.
     Эдвин проголадался, а Мать все не двигалась.
     Он подумал об Учительнице. Если ее нет в доме, значит  она  куда-то
вышла  и  заблудилась.  Только  он  может найти ее и привести, чтобы она
разбудила Мать, иначе та вечно будет лежать здесь и постепенно покроется
пылью.
     Эдвин прошел через кухню и вышел во двор. Солнце светило, где-то за
кромкой  Мира  ревели чудовища. Он дошел до ограды сада, не решаясь идти
дальше, и в нескольких  шагах  от  себя  увидел  шкатулку,  которую  сам
выбросил  в окно. Ветер колыхал листья деревьев, и тени от них пробегали
от разбитой крышки и лицу попрыгунчика, протягивающего руки  в  извечном
жесте  стремления к свободе. Попрыгунчик улыбался и хмурился, улыбался и
хмурился; выражение его лица менялось от пробегавшей тени листьев. Эдвин
зачарованно  смотрел  на  него.  Попрыгунчик протягивал руки к запретной
тропе. Эдвин оглянулся и нерешительно двинулся вперед.
     - Учительница?
     Он сделал несколько шагов по тропе.
     - Учительница!
     Он замер, вглядываясь  вперед.  Деревья  смыкали  над  тропой  свои
кроны, в которых шелестел ветер.
     - Учительница!
     Эдвин  шел  вперед  медленно, но упрямо. он обернулся. Позади лежал
его  привычный  Мир,  окутанный  безмолвием.  Он  уменьшался,   он   был
маленьким!  Как  странно  видеть его меньшим, чем он был всегда. Ведь он
казался ему таким огромным!  Эдвин  почувствовал,  как  замерло  у  него
сердце.  Он  шагнул  обратно  к  дому,  но,  испуганный  его безмолвием,
повернулся и двинулся вперед по тропе.
     Все  было таким новым - запахи, цветы, очертания предметов. "Если я
уйду за эти деревья, я умру", -  подумал  он.  Так  говорила  Мать:  "Ты
умрешь,  ты  умрешь".  Но  что  такое  смерть?  Другая  комната? Голубая
комната, зеленая комната, больше всех комнат, какие он видел! Но где  же
ключ?  Там,  впереди,  большая железная клетка. Она приоткрыта! А за ней
большущая комната с голубым небом и зеленою травой и деревьями! О, Мама,
Учительница...
     Он побежал вперед,  споткнулся,  упал,  вскочил  и  снова  бросился
вперед,  плача,  причитая  и  издавая  еще какие-то неведомые ему самому
звуки. Он добежал до калитки и выскользнул через нее. Вселенная сужалась
за  ним,  но  он  даже  не  обернулся,  чтобы проститься с ней. Он бежал
вперед, а старые его Миры уменьшались и исчезали.


     Полицейский протянул зажигалку прохожему, попросившему прикурить.
     - Ох, уж эти мальчишки! Никогда их не поймешь...
     - А что случилось? - спросил прохожий.
     - Да, понимаете, несколько минут назад тут пробегал один парень. Он
плакал   и   смеялся   одновременно,  плакал  и  смеялся.  Он  прыгал  и
дотрагивался до всего, что ему попадалось. До  фонарных  столбов,  афиш,
телефонных  будок,  собак,  людей.  А  потом он остановился передо мной,
посмотрел на меня и еще на небо. Видели бы вы, какие слезы были  у  него
на глазах! И все время он бормотал что-то странное.
     - И что же он бормотал? - спросил прохожий.
     -  Он бормотал: "Я умер, я умер, я счастлив, что я умер, как хорошо
быть мертвым!" - Полицейский задумчиво  потер  подбородок.  -  Наверное,
придумали какую-нибудь новую игру.


РЭИ БРЭДБЕРИ
ЛЕД И ПЛАМЯ

    Ночью родился  Сим.  Он  лежал,  хныкал,  на холодных камнях пещеры.
Кровь толчками пробегала по его телу тысячу раз в минуту. Он рос на гла-
зах.
    Мать лихорадочно совала ему в рот еду. Кошмар, именуемый жизнью, на-
чался.  Как только он родился,  глаза его наполнились тревогой,  которую
сменил безотчетный,  но оттого не менее сильный,  непреходящий страх. Он
подавился едой и расплакался. Озираясь кругом, он ничего не видел.
    Все тонуло в густой мгле.  Постепенно она растаяла. Проступили очер-
тания пещеры. Возник человек с видом безумным, диким, ужасным. Человек с
умирающим лицом.  Старый,  высушенный ветрами,  обожженный зноем,  будто
кирпич.  Съежившись в дальнем углу,  сверкая белками скошенных глаз,  он
слушал, как далекий ветер завыв