рых пятнадцать
лет моложе меня, но что нам мешает связать наши судьбы? Что вы думаете  об
этом?
     - Большое спасибо, мистер Лимен, - быстро сказала мисс Фрэмуэлл.  Она
была очень деликатна. - Но...
     - О, я знаю, - сказал он, подавшись вперед. - Я знаю! Все дело в моей
голове, в этом проклятом шраме на лбу!
     - О, нет, мистер Лимен, я даже не подумала о нем, я вообще никогда  о
нем не думаю. То есть я бы не прочь  узнать  что-нибудь  об  этом,  но  не
думаю, что ваше ранение  может  быть  помехой.  Одна  моя  подруга,  очень
близкая, вышла замуж за человека с протезом ноги. Она говорила, что долгое
время даже не знала об этом.
     - Все эта проклятая дыра! - с горечью  воскликнул  мистер  Лимен.  Он
достал плитку жевательного табака, рассмотрел ее, собрался было  откусить,
но потом раздумал и убрал в карман.
     Сжав кулаки, он смотрел на них, словно это были два больших камня.
     - Хорошо, я расскажу вам, как это произошло. Расскажу вам все.
     - Не стоит, если вы не хотите.
     - Я уже был однажды женат, мисс Наоми. Был, черт  побери.  И  в  один
прекрасный день моя жена просто взяла молоток и ударила меня прямо в лоб.
     Мисс Фрэмуэлл  порывисто  вздохнула,  словно  в  темноте  обо  что-то
ударилась.
     Мистер Лимен ткнул кулаком горячий воздух.
     - Да, мэм, прицелилась и ударила в лоб молотком. Честное слово,  весь
мир словно взорвался передо мной. Все обрушилось на меня.  Это  было  так,
будто  весь  дом  обвалился  в  одну  кучу,  на  меня.  Маленький  молоток
похоронил, слышите, похоронил меня! Было ли мне больно? Не знаю, не помню.
     Мисс Фрэмуэлл ушла в себя. Она закрыла глаза, думала о чем-то, шевеля
губами.


     - Она сделала это так спокойно, - недоуменно произнес мистер Лимен. -
Просто подошла ко мне, когда я лежал на диване -  был  вторник,  часа  два
пополудни - и сказала: "Вставай, Эндрю!" А когда я открыл глаза,  стукнула
меня молотком. О, боже...
     - Но зачем? - спросила мисс Фрэмуэлл.
     - Просто так, без причины. Она вообще была вспыльчивой.
     - Но почему она решилась на такое?
     - Я же вам говорю - просто так.
     - Она была сумасшедшая?
     - Возможно. Да, скорее всего.
     - Вы подали на нее в суд?
     - Нет. В конце концов, она не ведала, что творит.
     - И не ударили ее?
     Мистер Лимен прервался, заново переживая - так ясно, так  подробно  -
все, что он тогда почувствовал. Потом попытался передать словами.
     - Нет.  Я,  помнится,  встал...  да,  я  встал  и  спросил:  "Что  ты
делаешь?", а потом, спотыкаясь, пошел мимо нее к зеркалу. Я  увидел  дыру,
очень глубокую, из нее текла  кровь.  Я  выглядел,  как  индеец  в  боевой
раскраске. А она, моя супруга, просто стояла и смотрела.  Потом  завизжала
от ужаса, швырнула молоток на пол и выскочила из комнаты.
     - И вы потеряли сознание?
     - Нет, сознания я не потерял. Кое-как выбрался на улицу и пробормотал
кому-то, что мне нужен врач. Потом сел в автобус, представляете, сам сел в
автобус! И купил билет! И попросил высадить меня у первой же больницы. Все
ахнули в один голос, честное слово. А потом навалилась слабость, и очнулся
я, когда доктор обрабатывал мою голову, голую,  словно  наперсток,  словно
деревянная затычка от бочки...
     Он поднял руку к своей отметине, ладонь  осторожно  запорхала  поверх
нее, как язык трогает то место, где недавно был зуб.
     - Аккуратная работа. Сначала доктор глядел на меня так, будто в любую
минуту я могу упасть мертвым.
     - И долго вы пролежали в больнице?
     - Два дня. Когда я понял, что ни лучше, ни хуже мне уже не  будет,  я
встал и ушел. Но за эти два  дня  моя  жена  успела  подцепить  кого-то  и
смыться.
     - О, боже мой, боже мой, - сказала, переводя дыхание мисс Фрэмуэлл. -
У меня сердце бьется, как птичка в клетке. Словно я сама все  это  видела,
все слышала, все почувствовала, мистер Лимен. Почему, почему,  почему  она
так сделала?
     - Я уже говорил, не было никаких причин. Наверное, просто порыв.
     - Но должен же быть повод?..
     Кровь ударила ему в виски. Он почувствовал, как это  место  запылало,
словно огнедышащий кратер.
     - Не было никакого  повода.  Я  просто  мирно  полеживал  на  диване,
честное слово. Я люблю так полежать, сняв ботинки и расстегнув рубашку.
     - У вас... у вас были другие женщины?
     - Нет, никогда, ни одной!
     - Вы не... пили?
     - Рюмочку изредка, как это обычно бывает.
     - Может, играли в карты или?..
     - Нет, нет, нет!
     - Боже мой, мистер Лимен, но ведь за что-то вас ударили! Так уж и  ни
за что?
     -  Все  вы,  женщины,  одинаковы.  Что  бы  вы  ни  увидели,   всегда
предполагаете самое худшее. Говорю вам, никаких причин не было. Видимо, ей
попался под руку молоток, ну... и она нашла ему применение.
     - А что она сказала, прежде чем ударить вас?
     - "Вставай, Эндрю", и больше ничего.
     - Нет, перед этим.
     - Ничего. Ни слова за полчаса или час. А до этого она  говорила,  что
надо бы купить то и это, но я ответил,  что  меня  это  не  трогает.  Меня
тянуло полежать, я неважно себя чувствовал. Она не понимала, что мне может
нездоровиться. И за этот час она успела  свихнуться,  схватить  молоток  и
изувечить меня. Может быть, на нее подействовала смена погоды?
     Мисс  Фрэмуэлл  задумчиво  сидела  в  переплетении  теней.  Брови  ее
поднялись и вновь опали.
     - Сколько времени вы были женаты?
     - Год. Я точно помню - в июле мы поженились и в июле же я занемог.
     - Занемогли?
     - Да. Я работал в гараже. Потом подхватил  радикулит  и  уже  не  мог
днями напролет лежать под машиной. А Элли работала в  Первом  Национальном
Банке.
     - Понимаю, - сказала мисс Фрэмуэлл.
     - Что?
     - Ничего, это я так.
     -  Я  спокойный  человек.  Не  люблю  много  разговаривать.  У   меня
беспечный,  легкий  характер.  Я  не  транжирю  деньги.  Пожалуй,  я  даже
бережлив. Даже Элли удивлялась этому. Я никогда  не  спорю.  Бывало,  Элли
пилит меня и пилит, а мне - как об стенку горох. Я даже не отвечал. Просто
сидел и спокойно слушал. Чего ради спорить и ругаться, правда?
     Мисс Фрэмуэлл  подняла  глаза  на  освещенную  луной  голову  мистера
Лимена. Ее губы шевельнулись, но он не услышал ни звука.
     Вдруг она выпрямилась, глубоко вздохнула и оглянулась вокруг,  словно
удивляясь миру, открывающемуся за крыльцом. С улицы донеслись звуки, будто
кто-то включил их на полную громкость, до этого они были почти не слышны.
     - Вы сами сказали, мистер Лимен, в спорах нет никакого толка.
     - Верно! - воскликнул он.  -  Вот  я  -  всегда  спокоен,  я  же  вам
говорил...
     Но глаза мисс Фрэмуэлл закрылись, губы сложились в  странной  улыбке.
Он увидел это и умолк.
     Порыв ночного ветра заставил затрепетать ее легкое  летнее  платье  и
рукава его рубашки.
     - Уже поздно, - сказала мисс Фрэмуэлл.
     - Всего лишь девять часов!
     - Мне завтра рано вставать.
     - Но вы так и не ответили мне, мисс Фрэмуэлл.
     - Что? - она взмахнула ресницами. - Ах, да.
     Она поднялась из плетеного кресла. Поискала в темноте дверную ручку.
     - Мистер Лимен, я должна подумать.
     - Хорошо, - сказал он. - Нет толку спорить, правда ведь?
     Дверь закрылась. Слышно было, как  она  неуверенно  идет  по  душному
темному коридору. Он вздохнул и снова почувствовал у себя  во  лбу  третий
глаз, тот глаз, что ничего не видел.
     Эндрю Лимен почувствовал смутную печаль, стеснение  в  груди,  словно
оттого, что слишком много говорил сегодня. Потом он вспомнил о белоснежной
коробке, что дожидалась его в комнате, и оживился. Он открыл  дверь  и  по
темному коридору устремился к себе. Там он чуть не  упал,  поскользнувшись
на гладкой обложке "Правдивых историй". Взволнованный, он включил свет, на
ощупь откинул крышку и поднял парик с его ложа.  Постоял  перед  зеркалом,
вдыхая запах ткани и гуммиарабика, подтягивая, ослабляя  и  двигая  парик,
расчесывая его пряди. И вышел в коридор.
     - Мисс Наоми? - позвал он, улыбаясь.
     И, будто от его слов, светлая полоска под дверью погасла.
     Не веря глазам, он наклонился к темной замочной скважине.
     - Мисс Наоми, - снова позвал он.
     В комнате - ни звука. Только темнота. Минуту спустя он  робко  тронул
дверную ручку. Она звякнула. До него  донесся  вздох  мисс  Фрэмуэлл.  Она
что-то сказала. Потом еще, и опять он  не  разобрал  ни  слова.  Раздались
легкие шаги. Зажегся свет.
     - Да? - спросила она из-за двери.
     -  Взгляните,  мисс  Наоми,  -  взмолился  он.  -  Откройте  дверь  и
взгляните.
     Задвижка откинулась. Дверь приоткрылась едва на дюйм. Из щели  строго
глянул большой глаз.
     - Посмотрите,  -  объявил  он  гордо,  приглаживая  парик,  чтобы  он
наверняка закрывал вмятину. Ему показалось, что он видит свое отражение  в
зеркале на ее туалетном столике. - Посмотрите, мисс Фрэмуэлл.
     Она приоткрыла дверь пошире и посмотрела. Потом захлопнула и  заперла
ее. Сквозь тонкую дверную панель донесся ее приглушенный голос.
     - Я все равно вижу ваш шрам, мистер Лимен, - сказала она.


                               Рэй БРЭДБЕРИ

                              ОРУДИЯ РАДОСТИ


     Отец Брайен не торопился спускаться к завтраку: ему  показалось,  что
он слышит смех отца Витторини там, внизу.  Витторини,  как  всегда,  ел  в
одиночестве. С кем бы это ему там смеяться или над кем?
     "Над  нами,  -  подумал  отец  Брайен,  -  вот  над  кем".  Он  опять
прислушался.
     По другую сторону коридора отец Келли тоже прятался в своей  комнате,
а может, молился.
     Они никогда не оставляли Витторини в одиночестве до самого конца, они
всегда успевали к столу как  раз  к  тому  моменту,  когда  он  прожевывал
последний кусочек тоста. Иначе бы они ходили с чувством  вины  потом  весь
день.
     Смех, однако, снизу все-таки слышался. Откопал, наверное,  что-нибудь
в утреннем выпуске "Таймса". Или, еще хуже,  опять  всю  ночь  просидел  с
нечестивым духом, телевизором, который  стоит  в  холле,  как  непрошенный
гость, одна нога за здравие, другая -  за  упокой.  Мозги  уже,  наверное,
обесцветились от электронного чудовища, теперь задумывает еще какую-нибудь
выходку - колесики в голове слышно как крутятся. Он  и  постится  нарочно,
чтобы возбудить их любопытство, все итальянские его шуточки.
     "Господи, пронеси".  Отец  Брайен  вздохнул  и  потрогал  конверт  во
внутреннем кармане, который заготовил  еще  с  вечера  -  вдруг,  наконец,
решится вручить его пастору Шелдону.  Интересно,  Витторини  рентгеновским
своим взглядом и через одежду сумеет его разглядеть?
     Отец Брайен прижал руку к тому месту, где был  конверт,  и  разгладил
тщательно, чтобы даже контура не было  видно.  Это  было  его  прошение  о
переводе в другой приход.
     "Ну, двинулись".
     С тихой молитвой он стал спускаться.
     - А вот и отец Брайен!
     Витторини глядел на него поверх полной тарелки. Жестокий,  он  еще  и
есть не начинал, только сахаром посыпал свои кукурузные хлопья.
     Отец Брайен как будто шагнул в пустую шахту лифта.
     Инстинктивно он выставил вперед руку, как  бы  защищаясь  -  потрогал
телевизор. Он был теплый. Отец Брайен не мог не съязвить:
     - Опять спиритический сеанс допоздна?
     - Да, бдел у экрана.
     - "Бдение", - фыркнул отец  Брайен,  -  самое  то  слово.  У  постели
больного, например, или умирающего. Бывало, я с планшеткой [принадлежность
спиритических сеансов] весьма искусно обращался - так в этом хоть какой-то
смысл был.
     Он перевел взгляд от электрического дебила на Витторини.
     - А как место-то называется, где этот  баньши  [дух,  вопли  которого
предвещают смерть] заклинает, "Канаверал"?
     - Запуск был в три часа по полуночи.
     - Ну, а вы - свежий, как огурчик.  -  Отец  Брайен  двинулся  вперед,
качая головой. - Не все правда, что красиво.
     Витторини старательно размешивал хлопья в молоке.
     - А у вас, отец Брайен, вид, как будто вы совершили большое турне  по
аду этой ночью.
     К счастью, в этот момент вошел отец Келли.  Он  застыл,  увидев,  как
мало еще Витторини уделил внимания своему завтраку. Он что-то пробормотал,
уселся и бросил взгляд на отца Брайена - на том лица не было.
     - На самом деле, Уильям, вид у вас какой-то... Бессонница?
     - Немного.
     Отец Келли рассмотрел их обоих, склонив голову набок.
     - Что у вас тут происходит? Что-нибудь случилось, пока меня вчера  не
было?
     - У нас была небольшая дискуссия, -  сказал  отец  Брайен,  поигрывая
ложкой в тарелке.
     - Небольшая дискуссия! - сказал отец Витторини, он мог бы засмеяться,
но сдержался и просто сказал:
     - Ирландского священника сильно беспокоит римский папа.
     - Ну зачем так, - сказал Келли.
     - Пусть продолжает, - сказал отец Брайен.
     - Спасибо за разрешение, - сказал Витторини, вежливо  и  с  дружеским
кивком. - Папа - постоянный источник благородного негодования  для  части,
если не всего, ирландского духовенства.  Почему  бы  папе  не  носить  имя
Нолан? Почему не зеленая шапочка вместо красной? Почему  бы,  если  на  то
пошло, не передвинуть собор св.Петра в Корк или  Дублин  -  скорей  бы  уж
двадцать пятый век!
     - Я надеюсь, _т_а_к_о_г_о_ никто не говорил, - сказал отец Келли.
     - Я легко раздражаюсь, - сказал отец Брайен, - а в гневе я мог  такое
п_о_д_р_а_з_у_м_е_в_а_т_ь_.
     - В гневе? Зачем? И подразумевать - по какой причине?
     - Вы слышали, что он только что  сказал  о  двадцать  пятом  веке?  -
спросил отец Брайен. - Это когда Флэш Гордон и Бак Роджерс будут влетать в
баптистерий через фрамугу, так что вашему покорному слуге придется  искать
пятый угол.
     Отец Келли вздохнул.
     - О Господи, опять та самая шутка?
     Отец Брайен почувствовал, как кровь прилила к щекам, но поборол  себя
и вернул ее более спокойным частям своего тела.
     - Шутка? Уже давно  не  шутка.  Тут  уже  целый  месяц  сплошной  мыс
Канаверал - и траектории, и космонавты. Можно  подумать,  что  тут  вечное
четвертое июля [День независимости США], одни ракеты, и он  не  спит  ночи
напролет. То есть, я говорю, это  что  за  жизнь,  с  полуночи  и  дальше,
пиршество в холле с электрической Медузой [одна из трех горгон; превращали
людей своим взглядом в камень  (греч.  миф.)],  которая  замораживает  ваш
интеллект, как только вы на нее посмотрите. Я спать не  могу:  кажется,  в
любую минуту дом взлетит на воздух.
     - Да, да, - сказал отец Келли, - но причем тут папа?
     - Папа, только не нынешний, а тот, что был перед ним, - сказал Брайен
устало. - Покажите ему заметку, отец Витторини.
     Витторини колебался.
     - Покажите, - твердо повторил Брайен.
     Отец Витторини достал маленькую газетную вырезку и положил на стол.
     Отец Брайен смог прочесть, хотя и вверх ногами, дурную новость: "ПАПА
БЛАГОСЛОВЛЯЕТ ШТУРМ КОСМОСА".
     Отец Келли робко  протянул  палец,  придвинул  заметку  и  вполголоса
прочел, подчеркивая каждое слово ногтем:

     "КАСТЕЛЬ ГАНДОЛЬФО, ИТАЛИЯ, 20 сентября. - Папа Пий  XII  благословил
сегодня усилия человечества по освоению космоса.
     Глава  римско-католической  церкви  сказал  делегатам  международного
конгресса по астронавтике: "У  бога  нет  намерения  ограничивать  попытки
человечества покорить космическое пространство".
     400 делегатов из двадцати двух стран были приняты папой в его  летней
резиденции.
     "Этот  конгресс  явился  вехой  нашей   эпохи.   Эпохи   исследования
космического  пространства,  -  сказал  папа.   -   Это   касается   всего
человечества. Человеку придется сделать еще  одно  усилие,  чтобы  обрести
новую ориентацию по отношению к богу и созданной им Вселенной".

     Голос отца Келли прервался.
     - Когда это было опубликовано?
     - В тысяча девятьсот пятьдесят шестом.
     - Так давно? - Отец Келли положил вырезку на стол. - А я почему-то не
читал.
     - Кажется, - сказал отец Брайен, -  мы  с  вами,  отец,  вообще  мало
читаем.
     - Любой мог пропустить, - сказал Келли, - статейка-то крохотная.
     - С большой, однако, идеей, - добавил отец Витторини со  свойственным
ему юмором.
     - Дело в том...
     - Дело в том, - сказал Витторини, - что когда я впервые  упомянул  об
этом, возникли явные сомнения в отношении моей правдивости. Теперь  видно,
что я придерживался только истины.
     - Конечно, - быстро произнес отец Брайен, - но как выразился наш поэт
Вильям Блейк: "Правда, сказанная с дурными намерениями, стоит любой лжи".
     - Да. - Витторини расслабился и выглядел прямо-таки дружественно. - А
разве не Блейк написал:

                      Тот, кто поражен сомненьем,
                      Обручился с пораженьем.
                      Если солнце струсит вдруг,
                      Мрак охватит все вокруг.

     - Как раз для космической эры.
     Отец Брайен посмотрел на нахала.
     - Я бы попросил не цитировать нам нашего Блейка.
     - В_а_ш_е_г_о_ Блейка? - произнес худой бледный человек с  блестящими
черными волосами. - А я всегда думал, что он англичанин. Странно.
     - Поэзия  Блейка,  -  сказал  отец  Брайен,  -  всегда  была  большим
утешением для моей матери. Она говорила, что у него с материнской  стороны
была примесь ирландской крови.
     - И я с удовольствием с этим соглашусь, - сказал отец Витторини. - Но
вернемся к нашей заметке. Теперь, когда мы ее обнаружили,  пора,  кажется,
заняться и поисками папской энциклики.
     Осторожность отца Брайена, которая была вторым набором нервов у  него
под кожей, вздрогнула.
     - Какой энциклики?
     - Ну, той, о полетах в космос.
     - Так ведь у него не было такой!
     - Была.
     - О полетах в космос, специальная энциклика?
     - Специальная.
     Ирландцы отпрянули, как будто перед ними что-то взорвалось.
     Отец Витторини обирающими мелкими движениями чистился  после  взрыва,
снял ниточку с рукава, крошечку со скатерти.
     - Разве недостаточно было, - сказал  отец  Брайен,  -  того,  что  он
пожимал руки целому стаду астронавтов, говорил им  "как  здорово"  и  тому
подобное, что ему надо было еще идти и писать об этом?
     - Недостаточно, - сказал отец Витторини. - Он хотел,  как  я  слышал,
прокомментировать  проблему  жизни  в  других  мирах  и  ее   влияние   на
христианское мышление.
     Каждое из этих  тщательно  выговоренных  слов  заставляло  обоих  его
собеседников все глубже вжиматься в кресла.
     - Вы _с_л_ы_ш_а_л_и_, а не сами читали? - спросил отец Брайен.
     - Нет, но я намеревался...
     - Что бы ни намеревались. Мне неприятно это говорить, отец Витторини,
но иногда вы изъясняетесь не как слуга нашей матери-церкви.
     - Я изъясняюсь, - ответил Витторини,  -  как  итальянский  священник,
который пытается сохранить поверхностное натяжение  на  церковном  болоте,
где  его   превосходит   численностью   целое   стадо   служителей   нашей
матери-церкви - по имени ШОНЕССИ, НАЛТИ, ФЛЭННЕРИ, и  все  они  мечутся  в
панике, как олени или  бизоны,  каждый  раз,  когда  я  осмелюсь  хотя  бы
прошептать слова "папская булла".
     - У меня уже нет никаких сомнений в том, -  тут  отец  Брайен  скосил
глаза в направлении Ватикана, - что это вы, если только вы могли быть там,
втравили святого отца в эту космическую свистопляску.
     - Я?
     - Бы! Уж наверное не мы притаскиваем сюда целыми вагонами  журналы  с
ракетами на красивых обложках или с зелеными  монстрами  о  шести  глазах,
преследующими полуголых женщин на далеком астероиде. Это вы начали в  паре
с  этой  бестией-телевизором  вести  обратный   счет:   "Десять,   девять,
восемь..." - и до одного, да еще притопываете, так что у нас  чуть  пломбы
из зубов  не  выскакивают  и  головная  боль.  На  дистанции  между  одним
итальянцем здесь и другим в  Кастель  Гандольфо  вы  сумели  подавить  все
ирландское духовенство!
     - Спокойствие! - сказал, наконец, отец Келли.