ко рад, - сказал Шамуэй.
   Старик посмотрел ему в лицо.
   - Да уж я вижу. Вы сейчас страшно похожи на меня, каким я
был ровно сто лет тому назад. Будь я проклят, если вы не мой
почетный сын!
   Молодой человек закрыл глаза, и они наполнились влагой, а
вокруг вздыхали призраки, обещая ему много завтрашних дней.
   - Ну, так что вы скажете о моем "тойнбиевском конвекторе"? - спросил
старик веселым голосом.
   Он выключил освещение. Молодой человек открыл глаза.
   - "Тойнбиевском конвекторе"? Что за...
   - Новые тайны, да? Я имею в виду великого Тойнби, замечательного
историка, который сказал: любая группа, любой народ,
любой мир, которые не бегут во всю прыть к будущему, обречены
стать прахом в могиле прошлого.
   - Именно так и сказал?
   - Если не точно так, то очень похоже. Я говорю правду. И
разве можно было назвать лучше мою машину. Я не знаю, Тойнби,
где ты сейчас, но твоя машина для овладения будущим - вот
она, тут!
   Поддерживая молодого человека под локоть, он помог ему
выйти из машины.
   - Ну, хватит об этом. Времени уже много. Вот-вот произойдет
великое событие, правда? И землю сотрясет заявление
старика Стайлса, который совершил путешествие во времени!
Прыгайте в лифт!

   Они снова поднялись на крышу, и оглядели сверху сады, где
теперь толпились знаменитости и полузнаменитости со всех
концов света. На прилегающих дорогах - пробки; в небесах
полным-полно вертолетов и парящих бипланов. Дельтапланеристы
уже не летали, они протянулись каемкой по краю скалы, похожие
на ярких птеродактилей - крылья сложены, головы повернуты в
одну сторону, к небу.
   - И все это, - пробормотал старик, - только ради меня!
   Молодой репортер глянул на часы.
   - Последние десять минут. Вот-вот произойдет великое
событие. Именно так я написал о вас на прошлой неделе для
"Новостей". Мнгновенное прибытие и такое же отбытие, миг,
когда, шагнув через время, вы изменили все будущее планеты,
превратили ночь в день, тьму в свет. Я частенько задавался
вопросом...
   - Каким?
   Шамуэй не отрывал глаз от неба.
   - Когда вы отправились вперед во времени, неужели никто не
видел вас? Хотя бы случайно не посмотрел в небо и не увидел,
как ваша машина висит в воздухе здесь, чуть позднее над
Чикаго, а потом над Нью-Йорком и Парижем? Неужели никто?
   - Но ведь меня никто не ждал! - сказал изобретатель "тойнбиевского
конвектора". - А если кто и увидел случайно, то
наверняка не придал этому значения. Я же со своей стороны,
следил за тем, чтобы нигде не задерживаться. Я только должен
был успеть сфотографировать реконструированные города,
государства, спасенных от вымирания и всеми любимых китов. Я
быстро двигался, проворно фотографировал, а потом сбежал по
ступенькам лет вниз, домой. Сегодня, парадоксальным образом,
все иначе... Миллионы полных надежды глаз будут смотреть
вверх и ждать. Будут, наверно, переводить взгляд с молодого
дурака, который радуется до сих пор своему триумфу.
   - Конечно будут, - цказал Шамуэй. - ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДУТ!
   Хлопнула пробка. Шамуэй оторвал взгляд от людских толп на
полях и от предметов, которые кружились в небе; он увидел,
что Стайлс открыл бутылку шампанского.
   - Наш тост и наш праздник.
   Они подняли бокалы и стали ждать мгновения, когда будет
уместно выпить.
   - Остается меньше пяти минут. Почему, - спросил молодой
человек, - никто больше не совершал путешествий во времени?
   - Я сам позаботился, чтобы этого не произошло, - сказал
Стайлс, перегибаясь через барьер на крыше и разглядывая толпы
внизу. Я понял, какие опасности эти путешествия в себе таят.
Я, разумеется человек надежный, тут никакой опасности ни для
кого не было. Но вы только представьте себе: кто-то, как шар
по кегельбану, катится по коридорам времени, валит кегли,
пугает жителей; катясь назад, позволяет себе вольности с
линией жизни Наполеона или - опять вперед-возвращает в мир
родственников Гитлера! Нет, только не это! И, конечно,
правительство согласилось, даже потребовало, чтобы "тойнбиевский
конвектор" был заперт и опечатан. Вы стали первым и
последним человеком, оставившим отпечатки своих пальцев на
этой машине. Десятки тысяч дней эту машину неусыпно охраняли!
Сколько времени на ваших часах?
   Шамуэй посмотрел, и у него перехватило дыхание.
   - Идет последняя минута..
   Он начал отсчитывать секунды, вместе с ним отсчитывал их
старик. Они подняли бокалы с шампанским.
   - Девять, восемь, семь...
   Безмолствовали людские толпы внизу. Шептало полное
ожидания небо. По нему рыскали глаза телекамер.
   - Шесть, пять...
   Они чокнулись.
   - Четыре, три, два...
   Они начали пить.
   - Один!
   Смеясь они допили бокалы. Посмотрели на небо. Золотой
воздух над береговой линией Ла Холье ждал. Время великого
события наступило.
   - Ну же, скорее! - как отдающий приказы фокусник,
выкрикнул молодой репортер.
   - Ну, скорее, - сказал серьезно и спокойно Стайлс.
   Ничего.
   Прошло пять секунд.
   Небо было прежним.
   Прошло десять секунд.
   Небеса ждали.
   Прошло двадцать секунд.
   Ничего.
   Наконец, Шамуэй повернулся к старику и посмотрел на него
пристально и удивленно.
   Стайлс пожал плечами и сказал:
   - Я солгал.
   - Что?! - закричал Шамуэй.
   - Я солгал. - повторил Стайлс.
   - Не может быть!
   - Еще как может, - сказал человек, совершивший путешествие
во времени. - Никуда я не отправлялся. Я остался на месте и
только притворился, что отправился. Машины времени не
существует. То, что вы видели, я просто за нее выдал.
   - Но зачем? - воскликнул ошеломленный молодой человек,
вцепившись в барьер на краю крыши. - Зачем?
   - Я вижу у вас на лацкане звукозаписывающюю пуговицу. Включите
ее. так. Готово. Я хочу, чтобы то, что я скажу, потом
услышали все. Начинаю...
   Стайлс допил остатки своего шампанского и сказал:
   - Я сделал это потому, что родился и вырос в такое время,
в шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые годы двадцатого
века, когда люди перестали в себя верить. Я видел это
неверие, видел разум, больше не находивший разумных оснований
жить, и это взволновало меня, повергло в уныние, а потом
вывело из себя. Кругом сомнения. Кругом распад. Кругом
профессиональное отчаяние, интеллектуальная апатия,
политический цинизм. А где не было апатии и цинизма, там
свирепствовал скепсис и нигилизм.
   Что-то вспомнив, он замолчал. Потом наклонился и вытащил
из под стола заветную бутылку красного бургундского с
этикеткой, на которой стоял год: 1984. Он начал ее открывать,
осторожно вытаскивая старинную пробку, и заговорил снова:
   - Какую болезнь ни назовите, любая у нас была. Хозяйство
почти не развивалось. Планета стала выгребной ямой. Экономика
загадывала неразрешимые загадки. Преобладающим настроением
было уныние. Самой модной темой - невозможность перемен.
Лозунгом - конец света. Делать ничего не хотелось. В одиннадцать
вечера, до отказа наполненный дурными новостями,
ложись спать, в семь утра проснись, чтобы услышать новости
еще худшие. Как в воду опущеный проживи день. Ночью
захлебнись в волнах бед и напастей. Есть!
   Негромко хлопнула пробка. Теперь вину 1984 нужно было
"подышать". Человек, совершивший путешествие во времени,
понюхал вино и кивнул.
   - Не только четыре всадника Апокалипсиса показались на
горизонте, готовые ринутся на наши города, но появился пятый,
еще худший - Отчаянье, закутавшее себя в черный саван гибели,
возглашающее лишь повторения прошлых катастроф, нынешних
провалов, будущих неудач. Осыпаемый не светлым семенем, а
черной мякиной, на какой урожай мог надеяться человек к концу
немыслимого двадцатого века? Забыта была Луна, забыты красные
ландшафты Марса, огромное око Юпитера, ошеломляющее кольцо
Сатурна. Мы решили быть безутешными. Мы плакали на могиле
нашего ребенка, и этот ребенок были мы сами.
   - Значит, именно так было сто лет назад? - тихо спросил
Шамуэй.
   - Да. - Человек, совершивший путешествие во времени, поднял
бутылку с таким видом, будто в ней содержится доказательство
истинности сказанного им. Он наполнил бокал, поднял к глазам,
полюбовался цветом, вдохнул аромат вина и заговорил снова: - Вы
читали книги и видели документальные фильмы того времени.
Вы все это знаете. О, конечно, просветы были. Например, когда
Солк вернул детей мира в обьятия жизни. Или в ночь, когда
человечество, сделав гигантский шаг, ступило на Луну. Но уста
многих людей мрачно призывали пятого всадника. Призывали,
исполненные, казалось, уверенности, что всадник этот победит.
Чтобы все могли испытать удовлетворение от того, что их
предсказания конца света сбылись. Вот и звучали громогласно
эти самоисполняющиеся пророчества; мы рыли себе могилы и
готовились в них лечь.
   - И вы не могли допустить, чтобы это произошло?
   - Вы понимаете это сами.
   - И соорудили "тойнбиевский конвектор"...
   - Не сразу. Эту идею я обдумывал годы.
   Стайлс замолчал, покрутил бокал; пристально посмотрел на
темное вино и, закрыв глаза сделал глоток.
   - В эти годы я тонул, захлебывался отчаяньем, плакал
беззвучно по ночам, думая: "Что я могу сделать, чтобы спасти
нас от самих себя?" Как мне спасти своих друзей, свой город,
свой штат, свою страну, весь мир от одержимости идеей
неминуемой погибели? И однажды ночью я сидел у себя в
библиотеке и рука моя, шаря по полкам, наткнулась наконец на
старую и дорогую моему сердцу книгу Герберта Уэллса. Как
призрак, его машина времени звала сквозь годы. Я услышал!
Понял. Внимательно вслушался. Стал проектировать. Потом
построил. Отправился в путешевствие - во всяком случае, все в
это поверили. Остальное уже история.
   Человек, совершивший путешествие во времени, допил вино,
открыл глаза.
   - Боже! - прошептал молодой репортер, качая головой. - о
бог мой! Подумать, подумать только...
   Что-то сгущалось в садах внизу, на полях за ними, на
дорогах и в воздухе. Миллионы людей по-прежнему ждали. Где
великое событие?
   - Так, теперь... - сказал Стайлс и наполнил стакан Шамуэя.
   - А вообще я молодец, правда? Сделал макеты невиданных
машин, соорудил миниатюрные города, озера, пруды, моря.
Воздвиг огромные здания на фоне неба из прозрачной воды,
разговаривал с дельфинами, играл с китами, подделывал магнитофонные
записи, снимал на кинопленку мифы. О, прошли годы,
годы непосильной работы и тайной подготовки, прежде чем я
обьявил об отплытии, отправился в путешествие и вернулся с
благой вестью.
   Они допили драгоценное вино. Снизу донесся гул голосов.
Все внизу смотрели на крышу.
   Человек, совершивший путешествие во времени, помахал рукой
и повернулся к Шамуэлю.
   - Теперь быстро! С этой минуты все будете решать вы. У вас
магнитофонная лента, мой, только что записанный на ней голос.
Вот еще три магнитофонные ленты, с более подробными данными.
Вот в этой видеокассете история всей фальсификации. Вот
окончательный вариант моей рукописи. Забирайте, забирайте
все, передавайте дальше. Назначаю вас своим сыном и даю право
обьяснять поступок отца. Быстро!
   Затолкнутый снова в лифт, Шамуэй почувствовал, как мир
уходит у него из под ног. Не зная, смеяться ему или плакать,
он оглушительно завопил.
   Удивленный Стайлс завопил тоже, и тут они вышли из лифта и
двинулись к "тойнбиевскому конвектору".
   - Ты ведь понял суть, сынок, да? Жизнь всегда нам лжет!
Через мальчиков, юношей, стариков. Через девочек, девушек,
женщин - они ласково лгут, и ложь становится правдой. Мы
прячем мечты и подводим под эти мечты фундамент из мозга,
плоти и реальности. В конечном счете все в мире обещание. То,
что нам кажется ложью - лишь потребность, скрытая до поры до
времени. Сюда. Так... и так.
   Он нажал кнопку - и пластиковый колпак поднялся, нажал
другую - и машина времени зажужжала; шаркая, но проворно он
залез в нее и плюхнулся на сиденье "конвектора".
   - Поднимите рубильник, молодой человек!
   - Но...
   - Вы, наверно, думаете, - и старик рассмеялся, - зачем
поворачивать рубильник, раз машина времени не настоящая, раз
она не работает, да? Поднимите рубильник все равно. На этот
раз машина будет работать!
   Шамуэй повернулся, нашел рычаг рубильника, ухватился за
него крепко, потом поднял глаза на Крейга Беннета Стайлса.
   - Не понимаю. Куда вы решили отправиться?
   - Куда? В века, чтобы с ними слиться, разумеется.
Существовать теперь. Но в глубоком прошлом.
   - Как такое возможно?
   - Поверьте мне, на этот раз так и будет. Прощайте,
прекрасный, милый, дорогой молодой человек.
   - Прощайте.
   - А теперь... Скажите, кто я.
   - Что?
   - Скажите, кто я, и поднимите рубильник.
   - Человек, совершивший путешествие во времени!
   - Да! Ну же!
   Молодой человек налег на рычаг. Машина загудела, взвыла,
переполнилась сверканием и мощью.
   - О-о, - сказал старик и закрыл глаза. Его рот мягко
улыбнулся. - Да.
   Голова упала на грудь.
   Шамуэй закричал, рванул рубильник назад и бросился срывать
ремни, которыми старик пристегнул себя к креслу машины.
   Не докончив, Шамуэй стал нащупывать пульс на запястье
человека, и у него вырвался стон. Потом он заплакал.
   Стайлс и вправду отправился назад во времени, и имя тому
времени было смерть. Теперь он путешествовал в прошлом и в
нем останется навсегда.
   Шамуэй шагнул к рубильнику и снова включил машину. Раз уж
Стайлсу не вернуться из путешествия, пусть машина, хотя бы
символически, отправится вместе с ним. Машина одобрительно
загудела. Огонь, яркий, солнечный, зажег всю паутину ее
проводов и освещал теперь щеки и огромный лоб
стотридцатилетнего путешественника, чья голова, казалось,
кивала в такт вибрации, а улыбка, между тем как он
растворялся во мраке, была улыбкой довольного ребенка.

   Репортер не уходил и все тер щеки тыльной стороной ладони.
Потом, не выключая машины времени, он повернулся, пересек
комнату, вызвал лифт, и, пока тот спускался, достал из своих
карманов магнитофонные и видеокассеты и одну за другой сунул
в печь для сжигания мусора. Миг - и все стало пеплом.
   Двери лифта раздвинулись. Шамуэй вошел, двери закрылись.
Тихо гудя, будто он тоже машина времени, лифт нес его вверх,
в ошеломленный, полный ожидания мир, поднимал его на светлый
континент, на землю будущего, на сказочно прекрасную,
уцелевшую от гибели планету, которую создал, солгав однажды,
один человек.


                               Рэй БРЭДБЕРИ

                         РАЗГОВОР ОПЛАЧЕН ЗАРАНЕЕ


     С чего это в памяти всплыли вдруг старые стихи? Ответа он  и  сам  не
знал, но - всплыли:

              Представьте себе, представьте еще и еще раз,
              Что провода, висящие на черных столбах,
              Впитали миллиардные потоки слов человечьих,
              Какие слышали каждую ночь напролет,
              И сберегли для себя их смысл и значенье...

     Он запнулся. Как там дальше? Ах, да...

              И вот однажды, как вечерний кроссворд,
              Все услышанное составили вместе
              И принялись задумчиво перебирать слова,
              Как перебирает кубики слабоумный ребенок...

     Опять запнулся. Какой же у этих стихов конец? Постой-ка...

              Как зверь безмозглый
              Сгребает гласные и согласные без разбора,
              За чудеса почитает плохие советы
              И цедит их шепотком, с каждым ударом сердца
              Строго по одному...
              Услышит резкий звонок, поднимает трубку,
              И раздастся голос - чей? Святого духа?
              Призрака из дальних созвездий?
              А это - он. Зверь.
              И с присвистом, смакуя звуки,
              Пронесшись сквозь континенты, сквозь безумие
              Времени,
              Зверь вымолвит по слогам:
              - Здрав-ствуй-те...

     Он перевел дух и закончил:

              Что же ответить ему, прежде немому,
              Затерянному неведомо где роботу-зверю,
              Как достойно ответить ему?

     Он замолк.
     Он сидел и молчал. Восьмидесятилетний старик, он сидел один в  пустой
комнате в пустом доме на пустой улице пустого города,  на  пустой  планете
марс.
     Он сидел, как сидел последние полвека: сидел и ждал.
     На столе перед ним стоял телефон. Телефон,  который  давным-давно  не
звонил.
     И вот телефон затрепетал,  тайно  готовясь  к  чему-то.  Быть  может,
именно этот трепет вызвал в памяти забытое стихотворение.
     Ноздри у старика раздулись. Глаза широко раскрылись.
     Телефон задрожал - тихо, почти беззвучно.
     Старик наклонился и уставился на телефон остановившимися глазами.
     Т_е_л_е_ф_о_н_ з_а_з_в_о_н_и_л.
     Старик подпрыгнул, отскочил от телефона, стол полетел на пол.  Старик
закричал, собрав все силы:
     - Нет!...
     Телефон зазвонил опять.
     - Не-е-ет!..
     Старик хотел было протянуть руку к трубке, протянул - и сбил  аппарат
со стола. Телефон упал на пол как раз  в  ту  секунду,  когда  зазвонил  в
третий раз.
     - Нет, нет... о, нет... -  повторял  старик  тихо,  прижимая  руки  к
груди, покачивая головой, а телефон лежал у его  ног.  -  Этого  не  может
быть... Этого просто не может быть...
     Потому что как-никак он был один в комнате в  пустом  доме  в  пустом
городе на планете марс, где в живых не осталось никого,  только  он  один,
король пустынных гор...
     И все же...
     - Бартон!..
     Кто-то звал его по фамилии.
     Нет, послышалось.  Просто  что-то  трещало  в  трубке,  жужжало,  как
кузнечики и цикады дальних пустынь.
     "Бартон? - подумал он. - Ну, да... ведь это же я!.."
     Старик так давно  не  слышал  звука  своего  имени,  что  совсем  его
позабыл. Он не принадлежал к числу тех, кто способен разговаривать  сам  с
собой. Он никогда...
     - Бартон! - позвал телефон. - Бартон! Бартон! Бартон!..
     - Замолчи! - крикнул старик.
     И пнул трубку ногой. Потея и задыхаясь, наклонился, чтобы положить ее
обратно на рычаг.
     Но едва он водворил ее на место, проклятый аппарат зазвонил снова.
     На сей раз старик стиснул  телефон  руками,  сжал  так,  будто  хотел
задушить звук, но в конце концов костяшки пальцев побелели, и  он,  разжав
руки, поднял трубку.
     - Бартон!.. - Донесся голос издалека, за миллиард миль.
     Старик подождал - сердце отмерило еще три удара, - затем сказал:
     - Бартон слушает...
     - Ну, ну, - отозвался голос, приблизившийся теперь до миллиона  миль.
- Знаешь, кто с тобой говорит?..
     - Черт побери, - сказал старик. -  Первый  звонок  за  половину  моей
жизни, а вы шутки шутить..
     - Виноват. Это я, конечно, зря. Само собой, не мог же ты узнать  свой
собственный голос. Собственный голос никто не узнает.  Мы-то  сами  слышим
его искаженным, сквозь кости черепа... С тобой говорит Бартон.
     - Что?!..
     - А ты думал кто? Командир  ракеты?  Думал,  кто-нибудь  прилетел  на
марс, чтобы спасти тебя?..
     - Да нет...
     - Какое сегодня число?
     - Двадцатое июля две тысячи девяносто седьмого года.
     - Бог ты мой! Шестьдесят лет прошло! И что, ты все это  время  так  и
сидел, ожидая прибытия ракеты с земли?
     Старик молча кивнул.
     - Послушай, старик, теперь ты знаешь, кто говорит?
     - Знаю. - Он вздрогнул. - Вспомнил. Мы с тобой  одно  лицо.  Я  Эмиль
Бартон и ты Эмиль Бартон.
     - Но  между  нами  существенная  разница.  Тебе  восемьдесят,  а  мне
двадцать. У меня еще вся жизнь впереди!..
     Старик рассмеялся - и тут же заплакал  навзрыд.  Он  сидел  и  держал
трубку в руке, чувствуя себя глупым, заблудившимся ребенком. Разговор этот
был  немыслим,  его  не  следовало  продолжать  -  и   все-таки   разговор
продолжался. Совладав с собой, старик прижал трубку к уху и сказал:
     - Эй, ты там! Послушай... О господи, если б только я мог предупредить
тебя! Но как? Ты ведь всего-навсего голос. Если бы я  мог  показать  тебе,
как одиноки предстоящие годы... Оборви все разом, убей себя! Не жди!  Если
б ты мог понять, что значит превратиться из того, что ты есть, в  то,  что
есть я