еще перед его домом вырыли котлован -
надумали менять водопроводные трубы. И  ему  всю  неделю  пришлось  гонять
оттуда этих сорванцов -  ведь  они  так  любят  торчать  в  таких  местах,
прятаться, лазить туда - сюда, играть в  свои  дурацкие  игры.  Но,  слава
Богу, трубы уже уложены. Завтра рабочие зароют котлован  и  сделают  новую
цементную мостовую. Плиты уже привезли.  Тогда  эти  чудовища  разбредутся
сами по себе. Но вот сейчас... за окном торчал белый череп.
     Не  было  сомнений,  что  чья-то  мальчишеская  рука  двигала  его  и
постукивала по стеклу. За окном слышалось приглушенное хихиканье.
     Мистер Ховард выскочил на улицу и увидел  трех  убегающих  мальчишек.
Ругаясь на чем свет стоит, он бросился за ними в  сторону  котлована.  Уже
стемнело,  но  он  очень  четко  различал  их  силуэты.  Мистеру   Ховарду
показалось,  что  мальчишки  остановились  и  перешагнули   через   что-то
невидимое. Он ускорил темп, не успев подумать, что бы это могло быть.  Тут
нога его за что-то зацепилась, и он рухнул в котлован.
     "Веревки..." - пронеслось у него в сознании, прежде чем он  с  жуткой
силой ударился головой о трубу. Теряя сознание, он чувствовал, как  лавина
грязи обрушилась на его ботинки, брюки, пиджак, шею, голову, заполнила его
рот, уши, глаза, ноздри...


     Утром, как обычно, хозяйка постучала в дверь мистера Ховарда, держа в
руках поднос с кофе и румяными булочками. Она постучала несколько  раз  и,
не дождавшись ответа, вошла в комнату.
     - Странное дело, - сказала она, оглядевшись. -  Куда  мог  подеваться
мистер Ховард?
     Этот вопрос она неоднократно задавала себе  потом  в  течении  долгих
лет...
     Взрослые люди не наблюдательны. Они не обращают  внимание  на  детей,
которые  в  погожие  дни  играют  в  "отраву"  на  Оук-Бей  стрит.  Иногда
кто-нибудь из детей останавливается перед  цементной  плитой,  на  которой
неровными буквами выдавлено: "М. Ховард".
     - Билли, а кто это "М. Ховард"?
     - Не знаю, наверное тот парень, который делал эту плиту.
     - А почему так неровно написано?
     - Откуда я знаю. Ты отравился! Ты наступил!
     - А ну-ка, дети, дайте пройти! Вечно устроят игры на дороге...


                                  ТРУБА


     Дождь лил весь вечер, и свет фонарей  тускло  пробивался  сквозь  его
пелену. Две  сестры  сидели  в  столовой.  Старшая  -  Джулия  -  вышивала
скатерть. Младшая - Анна - сидела  у  окна,  неподвижно  глядя  на  темную
улицу. Она прижалась лбом к стеклу, неподвижно пошевелила губами  и  вдруг
сказала:
     - Я никогда не думала об этом раньше.
     - О чем ты? - спросила Джулия.
     - До меня только что дошло.  Там  же  настоящий  город  под  городом.
Мертвый город там, прямо под нашими ногами.
     Джулия поджала губы и быстрее заработала иголкой.
     - Отойди-ка от окна, - сказала она.  -  Этот  дождь  на  тебя  что-то
навевает.
     - Нет, правда. Ты когда-нибудь думала об этих трубах?  Они  же  лежат
под всем городом, под каждой улицей и выходят прямо в море. По  ним  можно
ходить, не наклоняя головы, - быстро говорила Анна, вдохновленная  дождем,
падавшим с  черного  неба,  барабанившим  по  мостовой  и  исчезавшим  под
решетками люков на каждом перекрестке. - А ты бы хотела жить в трубе? - Ну
уж нет!
     - Но ведь это же так забавно! Следить за людьми через щелочки. Ты  их
видишь, а они тебя - нет. Как в детстве, когда играешь в прятки,  и  никто
тебя не может найти. А ты все время среди них, и все видишь,  знаешь  все,
что происходит. Вот и в трубе так же. Я бы хотела...
     Джулия медленно подняла глаза от работы.
     - Послушай, Анна, ты действительно моя  сестра?  Неужели  нас  родили
одни и те же родители? Иногда мне кажется, когда ты так говоришь, что мать
нашла тебя под деревом, принесла домой и вырастила в горшке. А разумом  ты
как была, так и осталась.
     Анна не ответила. И Джулия снова принялась  за  работу.  Минут  через
пять, Анна сказала:
     - Ты, наверное, скажешь, что мне это приснилось. Может, и так.
     Теперь промолчала Джулия.
     - Может этот дождь меня усыпил, пока я здесь  сидела  и  смотрела  на
него. Я думала о том, откуда этот дождь берется и куда исчезает через  эти
маленькие дырочки в решетках, и что там - глубоко внизу. И тут  я  увидела
их... мужчину и женщину. Они там, в трубе. Прямо под дорогой.
     - И что же они там делают? - спросила Джулия.
     - А они должны что-нибудь делать?
     - Нет, если они сумасшедшие, - ответила Джулия. - В этом  случае  они
могут и ничего не делать. Залезли в трубу и пускай себе сидят.
     - Нет, они не просто залезли, - убежденно сказала Анна. Она говорила,
как ясновидица, наклонив голову в сторону и полуприкрыв  глаза  веками.  -
Они любят друг друга.
     - Час от часу не легче. Так  это  любовь  заставляет  их  ползать  по
канализационным трубам?
     - Нет, они там уже долгие-долгие годы.
     - Не говори чепухи. Не могут они жить долгие годы  в  этой  трубе,  -
рассердилась Джулия.
     - А разве я сказала, что они там живут? - удивленно сказала  Анна.  -
Нет, совсем нет. Они мертвые.
     Дождь усилился  и  пулеметной  очередью  застучал  по  стеклу.  Капли
соединились и стекали вниз, оставляя неровные полосы.
     - О, Господи, - сказала Джулия.
     - Да, мертвые, - повторила Анна, смущенно улыбнувшись. -  Он  и  она,
оба мертвые.
     Эта мысль, казалось, доставила ей какое-то умиротворение: она сделала
приятное открытие и гордилась этим.
     - Лучше бы ты поговорила о чем-нибудь другом.
     - Анна засмеялась:
     - Но позволь мне рассказать, как это начинается, как они возвращаются
к жизни. Я так ясно это представляю, - она прижалась к стеклу,  пристально
глядя на улицу, дождь и крышку люка на перекрестке. - Вот они, там, внизу,
высохшие и спокойные, а небо над  ними  темнеет  и  электризуется,  -  она
откинула назад свои длинные мягкие волосы. - Вот оно светлеет,  взрывается
- и конец суше. Капли дождя сливаются в  потоки,  которые  несут  с  собой
мусор, бумажки, старые листья.
     - Отойди от окна! - сказала Джулия, но Анна, казалось, не слышала ее.
     - О, я знаю, что там внизу. Там огромная квадратная труба. Она  стоит
пустая целыми неделями. Там тихо,  как  в  могиле.  Только  где-то  высоко
наверху идут машины. И труба лежит сухая и пустая, как кость в пустыне. Но
вот капли застучали по ее днищу, как будто кто-то ранен и истекает кровью.
Вот раздался раскат грома! А, может, это опять прогрохотала машина?
     Теперь она говорила быстрее, часто дышала, прижавшись к  стеклу,  как
будто прошла уже изрядную часть дистанции.
     - Вода сочится узенькими змейками. Они извиваются, сливаются  вместе,
и вот уже одна огромная  плоская  змея  ползет  по  дну  трубы.  Эта  змея
втягивает в себя все потоки, которые текут с севера  и  с  юга,  с  других
улиц, из других труб. Она корчится и втекает  в  те  две  маленькие  сухие
ниши, о которых я тебе говорила. Она медленно огибает тех двоих, мужчину и
женщину, которые лежат, как японские кувшинки.
     Она сжала пальцы, переплетая руки в замок.
     - Оба они впитывают воду. Вот они  уже  пропитались  водой  насквозь.
Вода поднимает руку женщины. Сначала кисть, чуть - чуть, потом предплечье,
и вот уже всю руку и еще ногу. А ее  волосы...  -  она  провела  по  своим
волосам,  спадающим  на  плечи.  -  Ее   волосы   свободно   всплывают   и
распускаются, как цветы в воде. У нее голубые глаза, но они закрыты...
     На улице стемнело. Джулия продолжала вышивать, а Анна все говорила  и
говорила. Она рассказывала, как  поднимается  вода  и  увлекает  за  собой
женщину, приподнимает ее, ставит вертикально.
     - И женщина не противится, отдаваясь во власть воде.  Она  так  долго
лежала без движения и теперь готова начать ту жизнь,  которую  подарит  ей
вода. Немного в стороне мужчина тоже приподнимается водой.
     И Анна подробно рассказывает, как потоки медленно сближают их обоих.
     - Вода открывает им глаза. Вот уже они могут видеть  друг  друга,  но
еще не видят. Они кружатся в водовороте, не касаясь один другого.  -  Анна
повернула голову, ее глаза были закрыты. - И вот их взгляды встречаются. В
них вспыхивает фосфорический огонек. Они улыбаются... Они протягивают друг
другу руки...
     Джулия оторвалась от вышивания и пристально посмотрела на сестру:
     - Хватит!
     - Поток заставляет их коснуться друг друга, поток  соединяет  их.  О,
это самое совершенство любви - два тела,  покачиваемые  водой,  очищающей,
освежающей. Это совсем безгрешная любовь...
     - Анна! Прекрати сейчас же!
     - Ну, что ты! - обернулась к ней Анна. - Они же не думают ни  о  чем,
правда? Они глубоко внизу, и им нет до нас дела.
     Положив одну руку на другую, она мягко перебирала ими. Свет  уличного
фонаря, падавший на ее  руки,  то  и  дело  прерывался  потоками  дождя  и
создавал впечатление, что они действительно находились в  подводном  мире.
Между тем, Анна продолжала, как бы в полусне.
     - Он высокий и  безмятежный,  широко  раскинул  руки.  -  Она  жестом
показала, как высок и легок он был в воде. - А она - маленькая,  спокойная
и какая-то расслабленная. Они мертвы, им некуда спешить, и никто не  может
приказать им ничего. Их ничто не волнует, не заботит.  Они  спрятались  от
всего мира в своей трубе. Они касаются друг друга руками, губами, а  когда
их выносит на перекресток труб, встречный поток тесно соединяет их...  Они
плывут рука в руке, покачиваясь на поверхности, и кружатся в  водоворотах,
неожиданно  их  подхватывающих,  -   она   провела   руками   по   стеклу,
забрызганному дождем. -  Они  плывут  к  морю,  а  позади  тянутся  трубы,
трубы...  они  плывут  под  всеми  улицами  -  Гриншоу,  площадь  Эдмунта,
Вашингтон, Мотор-Сити, Океан-Сайд и, наконец, океан.  Они  проплывают  под
табачными лавками и пивными, под  магазинами,  театрами,  железнодорожными
станциями, под ногами у тысяч людей, которые даже не знают или  не  думают
об этой трубе...
     Голос Анны осекся. Она замолчала, потом спокойно продолжала:
     - Но вот день проходит, гроза уносится прочь. Дождь кончается,  сезон
дождей позади, - она, казалось, была разочарована этим. - Вода  убегает  в
океан, медленно опуская мужчину и женщину на пол  трубы,  -  она  опустила
руки на колени, не отрывая глаз от них. - Вода уходит и забирает  с  собой
ту жизнь, которую дала этим двоим. Они ложатся рядом, бок  о  бок.  Где-то
наверху восходит и заходит солнце,  а  у  них  вечная  ночь.  Они  спят  в
блаженной тишине. До следующего дождя.
     Ее руки лежали на коленях ладонями вверх.
     - Красивый мужчина, красивая женщина... - пробормотала она,  наклонив
голову и зажмурив глаза. Внезапно Анна выпрямилась и посмотрела на сестру.
     - Ты знаешь, кто это? - горько улыбнулась она.
     - Джулия не ответила, она с ужасом смотрела  на  сестру,  бледная,  с
трясущимися губами.
     - Мужчина - это Френк, вот кто! А женщина - это я! - почти выкрикнула
Анна.
     - Анна! Что ты...
     - Да, Френк там!
     - Но Френк пропал несколько лет назад, и  уж,  конечно,  он  не  там,
Анна!
     - Он, наверное, очень одинокий человек,  который  никогда,  нигде  не
путешествовал.
     - Откуда ты знаешь?
     - Он так похож на человека,  который  никогда  не  путешествовал,  но
очень бы хотел этого. Это видно по его глазам.
     - Так ты знаешь, как он выглядит?
     - Да, очень больной,  очень  красивый.  Знаешь,  как  болезнь  делает
человека красивым? Она подчеркивает тончайшие черты его лица.
     - И он умер?
     - Да! Пять лет назад, - Анна говорила медленно и распевно, опуская  и
поднимая ресницы и в такт со словами. Казалось, она собирается  рассказать
длинную, одной ей известную  историю,  начав  ее  медленно,  а  затем  все
быстрее и быстрее, пока  не  достигнет  кульминации  с  широко  раскрытыми
глазами и дрожащими губами. Но сейчас было медленное  начало,  хотя  в  ее
голосе слышались приглушенные нервные нотки.
     - Пять лет назад этот человек шел по улице.  Он  знал,  что  ему  еще
много дней придется ходить по той же самой  улице.  Он  подошел  к  крышке
люка, похожей на железную вафлю, заглянул туда и услышал, как  внизу,  под
его ногами, шумит подземная река, как она несется прямо  к  морю.  -  Анна
вытянула руку вперед. - Он медленно наклонился, отодвинул  крышку  люка  и
увидел несущийся поток и металлические ступеньки, уходящие в  него.  Тогда
он подумал о ком-то, кого он очень хотел любить, но не мог. И  пошел  вниз
по ступенькам, пока не скрылся совсем...
     - А как насчет нее? - спросила Джулия, перекусывая нитку. - Когда она
умерла?
     - Я точно не знаю. Она какая-то новенькая. А может  быть  она  умерла
только что... Но она мертвая. Удивительно прекрасная  и  мертвая.  -  Анна
восхитилась образом, возникшем у нее в сознании.  -  Только  смерть  может
сделать женщину действительно красивой. Вся она  становится  воздушной,  и
волосы ее тончайшими нитями развеваются в воде. Никакие  школы  танцев  не
могут придать женщине такой  легкости,  грациозности,  изящества.  -  Анна
сделала рукой жест, выражавший утонченную грациозность.
     - Он ждал ее пять лет. Но до сих пор она не знала, где он. Но  теперь
они вместе и останутся вместе навсегда... Когда пойдут дожди, они  оживут.
А во время засухи они будут  отдыхать  -  лежать  в  укромных  нишах,  как
японские кувшинки - старые, засохшие, но величавые в своей отрешенности.
     Джулия поднялась и зажгла еще одну лампу.
     Теперь Анна обращалась ни к кому - ко всем сразу -  к  Джулии,  окну,
стене, улице.
     - Бедный Френк, - говорила она, глотая слезы. - Я не знаю, где он. Он
нигде не мог найти себе места в этой жизни.  Его  мать  отравила  ему  все
существование! И он увидел трубу и понял, что там хорошо  и  спокойно.  О,
бедный Френк! Бедная Анна, бедная  я,  бедная!  Джулия,  ну  почему  я  не
удержала его, пока он был со мной! Почему я не вырвала его у матери!
     - Замолчи! Замолчи сейчас же, и чтобы я этого больше не слышала!
     Анна повернулась к окну и,  тихонько  всхлипывая,  положила  руку  на
стекло. Через несколько минут она услышала, как сестра спросила:
     - Ты кончила?
     - Что?
     - Если ты кончила реветь, то иди  сюда  и  помоги  мне,  а  то  я  не
справлюсь до утра.
     Анна подняла голову и подсела к сестре.
     - Ну что там?
     - Здесь, и вот здесь, - показала Джулия.
     Анна взяла иголку и села поближе к окну. Сумерки  сгущались,  темнота
усиливалась дождем, и только вспыхивающие время от времени молнии освещали
крышку люка на мостовой.
     Примерно полчаса они работали молча. Джулия почувствовала, что у  нее
слипаются глаза. Она сняла очки и откинулась  в  своем  кресле.  Буквально
через тридцать секунд она открыла глаза, потому что хлопнула входная дверь
и послышались чьи-то торопливые удаляющиеся шаги.
     - Кто там? - спросила Джулия, нащупывая свои очки. - Кто-то стучался,
Анна?
     Она, наконец, одела очки и с ужасом уставилась  на  пустой  стул,  на
котором только что сидела Анна.
     - Анна! - она вскочила и бросилась в сени. Дверь была  распахнута,  и
дождь злорадно стучал по полу.
     - Она просто вышла на минутку, -  дрожащим  голосом  сказала  Джулия,
близоруко вглядываясь в темноту. -  Она  сейчас  вернется,  правда,  Анна,
дорогая! Ну ответь же мне, сестренка!
     Крышка люка на мостовой приподнялась и  опустилась.  Дождь  продолжал
выстукивать на ней свой ритм.


                           УЛЫБАЮЩЕЕСЯ СЕМЕЙСТВО


     Самым замечательным  свойством  дома  была  полнейшая  тишина.  Когда
мистер  Грапин  входил,  хорошо  смазанная  дверь  захлопывалась  за   ним
беззвучно, как во сне. Двойной ковер, который  он  сам  постелил  недавно,
полностью поглощал звуки шагов. Водосточные  желоба  и  оконные  переплеты
были укреплены так надежно, что не скрипнули бы в самую ужасную бурю.  Все
двери в комнатах  закрывались  новыми  прочными  крюками,  а  отопительная
система беззвучно выдыхала струю теплого воздуха на отвороты брюк  мистера
Грапина, который согревался в этот промозглый вечер.
     Оценив царившую вокруг тишину тончайшим инструментом, находившимся  в
его маленьких ушах,  Грапин  удовлетворенно  кивнул,  ибо  безмолвие  было
абсолютным и совершенным. А ведь бывало, по ночам  в  доме  бегали  крысы.
Приходилось ставить капканы и класть отравленную еду, чтобы  заставить  их
замолчать. Даже  дедушкины  часы  были  остановлены.  Их  могучий  маятник
неподвижно застыл в гробу из стекла и кедра.
     ОНИ ждали его в столовой. Он прислушался -  ни  звука,  хорошо.  Даже
отлично. Значит они научились вести себя  тихо.  Иногда  приходится  учить
людей. Но урок не пошел зря - в столовой не  слышно  даже  звона  вилок  и
ножей. Он снял свои теплые  перчатки,  повесил  на  вешалку  пальто  и  на
мгновение задумался о том, что нужно сделать. Затем он решительно прошел в
столовую, где за столом сидели четыре индивида, не двигаясь и не произнося
ни слова. Единственным звуком, нарушившим тишину,  был  слабый  шорох  его
ботинок по толстому ковру.
     Как обычно он остановил свой взгляд на  женщине,  сидевшей  во  главе
стола. Проходя мимо, он взмахнул пальцами около ее щеки. Она не моргнула.
     Тетя Роза сидела прямо и неподвижно. А если с пола поднималась  вдруг
случайная пылинка, следила ли она за  ней  взглядом?  А  если  бы  пылинка
попала ей на ресницу, дрогнули бы ее веки? Сжались бы мышцы,  моргнули  бы
глаза? Нет! Руки тети Розы лежали на  столе,  высохшие  и  желтые,  как  у
манекена. Ее тело утопало в широком льняном платье. Ее груди не обнажались
годами ни для любви, ни  для  кормления  младенца.  Они  были  как  мумии,
запеленутые в холстины и погребены навечно.  Тощие  ноги  тети  Розы  были
одеты в глухие высокие ботинки, уходившие под платье.  Линии  ее  ног  под
платьем придавали ей еще большее сходство с манекеном, ибо оттуда  как  бы
начиналось восковое ничто.
     Тетя Роза сидела, уставившись прямо на мистера Грапина. Он насмешливо
помахал рукой перед ее носом - над верхней губой у  нее  собиралась  пыль,
образуя подобие маленьких усиков!
     - Добрый вечер, тетушка Рози! - сказал Грапин, поклонившись. - Добрый
вечер, дядюшка Дэйм.
     "И ни единого слова", - подумал он. - "Ни единого слова!"
     - А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам, кузен Лестер, - поклонился он
снова.
     Лейла сидела слева от тетушки. Ее золотистые волосы  завивались,  как
медная стружка под токарным станком. Лестер сидел напротив нее,  и  волосы
его торчали во все стороны. они были почти детьми, ему было 14 лет,  ей  -
16. Дядя Дэйм, их отец ("отец" - что за дурацкое  слово!)  сидел  рядом  с
Лейлой у боковой ниши, потому что тетушка Роза сказала, что если он  сядет
во главе стола, ему продует шею из окна. Ох, уж эта тетушка Роза!
     Грапин пододвинул к себе свободный стул  и  сел,  поставив  локти  на
скатерть.
     - Я должен с вами поговорить, - сказал он. - Это  очень  важно.  Надо
кончать с этим делом оно и так  уже  затянулось.  Я  влюблен.  Да,  да,  я
говорил вам уже. В тот день, когда я заставлял вас улыбаться, помните?
     Четыре  человека,  сидевших  за  столом,  не  моргнули  глазом  и  не
пошевелились.
     Тот день, когда он заставлял их улыбаться Воспоминания  нахлынули  на
Грапина:
     Это было две  недели  назад.  Он  пришел  домой,  вошел  в  столовую,
посмотрел на них и сказал:
     - Я собираюсь жениться.
     Они замерли с таким выражением лиц, как будто кто-то только что выбил
окно.
     - Что ты собираешься? - воскликнула тетушка.
     - Жениться на Алисе Джейн Беллард, - твердо сказал он.
     - Поздравляю, - сказал дядюшка Дэйм, глядя  на  свою  жену.  -  Но  я
полагаю... А не слишком ли рано, сынок? - он закашлялся и  снова  и  снова
посмотрел на свою жену. -  Да,  да.  Я  думаю,  это  немного  рано.  Я  не
советовал бы тебе это сейчас.
     - Дом в жутком состоя