,  придвигая  стул  и
наклоняясь над ней с увеличительным стеклом. - Кто бы мог подумать, что  у
вас такие сальные поры? Это кожная болезнь, дорогая, а  все  из-за  жирной
пищи, жирная пища - вот причина вашей болезни. Слишком много мороженого, и
сдобных пирогов, и пирожных с кремом. Вы так гордились своим  ясным  умом,
миссис Шелмунд, а меня считали ничтожеством, вот  как.  Но  ваш  чудесный,
бесценный ум утонул в море из оранжада, лимонада и крем-соды...
     Он начал операцию: подрезав череп по кругу, приподнял крышку и  вынул
мозг.  Потом  взял  приготовленную  конфетницу  и  наполнил  пустой  череп
взбитыми сливками, прозрачными леденцами и карамельками, розовыми, белыми,
зелеными, а сверху розовым кремом сделал надпись "СЛАДКИЕ ГРЕЗЫ".  Опустив
на место крышку черепа, он замаскировал следы операции гримом и пудрой.
     - Ну, вот! - сказал он, и перешел к следующему столу.
     - Приветствую вас, мистер Рэн. Приветствую вас! Ну,  как  ваши  дела,
проповедник расовой ненависти,  мистер  Рэн?  Чистый,  белый,  отутюженный
мистер Рэн. Чистый как снег,  белый  как  лен,  мистер  Рэн,  ненавидевший
евреев и негров -  меньшинства,  мистер  Рэн,  меньшинства,  -  он  стянул
простыню. Мистер Рэн смотрел  на  него  пустыми,  стеклянными  глазами.  -
Мистер Рэн, взгляните на представителя презренного меньшинства - на  меня.
Меньшинства  беззащитных,  запуганных  маленьких  ничтожеств,   решающихся
говорить только шепотом. Знаете, что я  сейчас  сделаю,  мой  непреклонный
друг? Во-первых, выпущу вашу кровь.
     Кровь стекла.
     - Теперь - небольшая инъекция, так сказать бальзамирующей жидкости.
     По венам мистера Рэна, чистого как  снег,  белого  как  лен,  потекла
бальзамирующая жидкость.
     Мистер Бенедикт беззвучно смеялся.
     Кожа мистера Рэна начала темнеть; стала черной, как ночь, черной  как
грязь.
     Бальзамирующей жидкостью были чернила.
     - Добро пожаловать, Эдмунд Ворт!
     Что за тело было  у  этого  Ворта!  Мощное,  с  выпуклыми  мускулами,
соединяющими крепкие кости, с грудью как колесо. Женщины теряли дар  речи,
когда он проходил мимо,  а  мужчины  с  завистью  смотрели  вслед,  мечтая
похитить его тело и навестить в нем свою жену. Но  тело  Ворта  оставалось
его собственностью, и использовалось для таких развлечений, что его имя не
сходило с языка городских сплетниц.
     - И, тем не менее, вы здесь, - произнес  мистер  Бенедикт,  задумчиво
разглядывая Ворта. На минуту он погрузился в воспоминания  о  злоключениях
своего тела, в своем собственном прошлом.
     К каким только упражнениям и уловкам он не прибегал, пытаясь добавить
хоть дюйм к своему  смехотворно  короткому  костяку!  Стремясь  преодолеть
мертвенную бледность, он часами лежал на солнце, но только сгорал, и  кожа
повисала   неопрятными    лохмотьями,    становилась    розовой,    сырой,
чувствительной. И  что  он  мог  поделать  со  своими  маленькими,  близко
посаженными глазами (пусть даже в них и светился  ум)  и  узким  ртом?  Вы
можете оставить свое жилье, выгрести  и  сжечь  весь  хлам,  переехать  из
трущоб, отречься от собственной матери, купить новую  одежду  и  машину  -
сменить все свое окружение. Но что делать мозгу,  мечущемуся  как  мышь  в
мышеловке? Его убивало то, что сменить было нельзя: кожа, тело,  голос  не
оставляли ни единого шанса попасть в тот  прекрасный  свободный  мир,  где
мужчины треплют девушек по подбородку  и  целуют  в  губы,  пожимают  руки
друзьям, угощают ароматными сигарами...
     Задумавшись, мистер Бенедикт стоял над телом Эдмунда Ворта. Потом  он
отрубил голову Ворта, примостил  в  гробу  на  маленькой  подушечке,  вниз
положил сто девяносто фунтов кирпичей, внутрь сорочки  и  костюма  засунул
маленькие валики и укрыл "тело" до  самого  подбородка  голубым  бархатным
покрывалом. Само тело он засунул в камеру рефрижератора.
     - Когда я умру, мистер Ворт, я оставлю  указания,  чтобы  мою  голову
похоронили вместе  с  вашим  телом.  К  тому  времени  я  подготовлю  себе
помощника, согласного за хорошие деньги произвести этот кощунственный акт.
Если человек не удостоился тела, заслуживающего любви,  при  жизни,  пусть
получит его хоть после смерти. Заранее благодарен.
     Он опустил крышку гроба Эдмунда Ворта.
     С тех пор, как  в  городе  заупокойную  службу  стали  проводить  над
закрытым гробом, для проделок  мистера  Бенедикта  открылись  безграничные
возможности. Некоторых он укладывал в гроб вверх ногами, или  лицом  вниз,
или даже в непристойных позах. Он чудесно позабавился, когда хоронили трех
старых дев, торопившихся к кому-то на чай, и  погибших  в  автокатастрофе.
Это были злостные сплетницы, вечно шепчущие что-то друг другу, вечно щекой
к щеке... Вот уж о чем не могли догадаться прихожане, так это о  том,  что
все три сплетницы ушли в землю, как при жизни,  тесно  прижавшись  друг  к
другу, в одном гробу, с последней вечной, нетленной сплетней  на  остывших
губах. Другие два гроба были набиты галькой,  песком  и  тряпками.  Служба
была чудесная - все присутствующие плакали. "Трое неразлучных, разлученные
смертью..." Громкие рыдания и сдержанные всхлипы.
     - О, как печально, - вздыхал мистер Бенедикт.
     Всегда  верный  справедливости,  мистер  Бенедикт,  похоронил  одного
богача  нагишом.  А  бедняка  нарядил  в  парчовые   одежды   с   золотыми
пятидолларовыми монетами вместо пуговиц и  двадцатидолларовыми  на  веках.
Знакомого юриста не стал хоронить совсем:  засунул  в  мусоросжигатель,  а
гроб набил наловленными накануне хорьками.
     А вот  еще  одна  служба:  старая  дева,  ставшая  жертвой  зверского
нападения. В гробу под шелковой подстилкой были припрятаны некоторые части
тела умершего с нею одновременно старика. Она ушла, совершая  ледяной  акт
любви, сохраняя на лице выражение удивления.
     Так  мистер  Бенедикт  бродил  по  своим  владениям,  склоняясь   над
окутанными белыми фигурами, открывая им свои тайны.
     Последним  оказалось  тело  Мерривелла  Близа,   глубокого   старика,
подверженного приступам комы. Мистера Близа уже несколько  раз  признавали
мертвым, но он оживал во время приготовления к похоронам. Мистер  Бенедикт
откинул простыню с лица мистера Близа. Мистер Близ широко открыл глаза.
     - Ах! - мистер Бенедикт едва не свалился на стол.
     - О-о! - раздался стон из-под простыни.
     У мистера Бенедикта подогнулись колени, его затошнило.
     - Выпустите меня отсюда! - простонал мистер Близ.
     - Вы живы! - мистер Бенедикт комкал в руках угол простыни.
     - О, что я слышал! - простонал старик, лежавший на столе. - Я не  мог
пошевелиться, не  мог  прервать  ваши  отвратительные  откровения!  О,  вы
ужасный человек, вы темная личность, вы чудовище, негодяй! Выпустите  меня
отсюда немедленно! Я расскажу обо всем совету, и мэру, и всем, и  каждому!
Ох, негодяй, негодяй! Проходимец, садист, гнусный  извращенец!  Погоди,  я
расскажу о тебе! - у старика выступила пена на губах. - Немедленно развяжи
веревки, выпусти меня отсюда!
     - Нет, - сказал мистер Бенедикт, опускаясь на колени.
     - О, чудовище! - всхлипнул Мерривелл Близ.  -  Подумать  только,  что
творилось в нашем  городе,  а  мы  ничего  не  знали!  Отпусти  меня,  ты,
чудовище!
     - Нет, - прошептал мистер Бенедикт, пытаясь встать, и снова  в  ужасе
опускаясь на пол.
     - Что вы говорили! Что делали!..
     - Простите меня... - прошептал мистер Бенедикт.
     Старик попробовал приподняться.
     - Нет! - мистер Бенедикт приготовил шприц для подкожной инъекции.
     - Эй, вы! - дико  заорал  старик,  обращаясь  к  закутанным  в  белое
фигурам. - Помогите!
     Он  повернул  голову  к  окну,  в  котором  виднелись   кладбищенские
памятники.
     - Эй, вы, там, под камнями! Слышите? Помогите!..
     Старик  откинулся  назад,  втягивая  воздух  со   свистом,   чувствуя
приближение смерти.
     - Слушайте! - бормотал он. - Он надругался над вами, и надо мной, ему
долго  все  сходило  с  рук.  Остановите  его!  Заставьте,  заставьте  его
прекратить это!..
     Слабея, старик втянул струйку слюны, вытекшую из угла рта. Он  быстро
терял силы.
     Мистер Бенедикт, потрясенный, повторял:
     - Они ничего не могут мне сделать. Не могут. Я говорю вам, не могут.
     - Вы, в могилах! -  стонал  старик.  -  Помогите  мне!  Сегодня,  или
завтра, или когда-нибудь, встаньте и уничтожьте это чудовище!  -  из  глаз
его полились слезы.
     - Глупо, - беззвучно проговорил мистер  Бенедикт.  -  Вы  умираете  и
несете чушь. - Мистер Бенедикт едва мог шевелить губами.
     - Восстаньте! - выкрикнул старик. - Выйдите из могил!
     - Прекратите, - прошептал мистер Бенедикт, - я больше не могу...
     Стало совсем темно. Старик постанывал, теряя последние силы. Вдруг он
умиротворенно улыбнулся и сказал:
     - Они достаточно натерпелись от вас, негодяй. Сегодня  они  сведут  с
вами счеты.
     Старик умер.
     Говорят, этой ночью на кладбище прогремел взрыв. Или  даже  несколько
взрывов. Сверкали  молнии,  гудел  колокол  на  колокольне,  раскачивались
памятники, неслись яростные стоны и проклятия, что-то взлетало в воздух. В
покойницкой метались странные тени и огни, звенели бьющиеся стекла,  двери
срывались с петель. А потом - выбежал мистер Бенедикт,  и  вдруг  раздался
жуткий крик...
     И настала тишина.
     Горожане  пришли  на  кладбище  на  следующее  утро.  Они  обошли   и
покойницкую, и часовню, и церковный дворик.
     И не нашли там ничего, кроме крови,  разлитой,  разбрызганной  всюду,
сколько хватало взгляда, сколько небеса кровоточили всю ночь напролет.
     И никаких следов мистера Бенедикта.
     - Где же он? - спрашивали горожане.
     И сами же отвечали:
     - Откуда нам знать?
     Но они получили ответ.
     В глубине кладбища, в густой тени деревьев, находились самые  старые,
стертые надгробья.  Солнечный  свет,  пробивавшийся  через  пышные  кроны,
казался неестественным, театральным, как гирлянда или иллюминация.
     Они остановились у одного из старых надгробий.
     - Смотрите! - воскликнул кто-то.  Остальные  склонились  над  старым,
поросшем мохом камнем.
     Свежая надпись - словно исцарапанная ногтями,  чьими-то  торопливыми,
слабыми, но неистовыми пальцами:

     Мистер Бенедикт

     - И сюда посмотрите! - крикнул другой. Все обернулись.
     - На этом, и на этом, и на  том!  -  он  указывал  еще  на  несколько
надгробий.
     Они разбрелись по кладбищу, в ужасе вглядываясь в надписи.
     На каждом из  надгробий  та  же  неистовая  рука  нацарапала  "Мистер
Бенедикт".
     - Невозможно, - малодушно пробормотал кто-то.- Не лежит же он во  всех
могилах!
     Молчание затянулось. Люди исподлобья поглядывали друг на  друга.  Все
ждали ответа. И онемевшими, непослушными губами один из них выговорил:
     - А почему бы и нет?..
Рэй Бредбери. Кукольник.
перевод с англ. - О. Гаско.
Ray Bradbury. ?


                             ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК


     Роби Моррисон не знал, куда себя деть. Слоняясь в  тропическом  зное,
он слышал, как на берегу глухо и влажно грохочут волны. В  зелени  острова
ортопедии затаилось молчание.
     Был год тысяча девятьсот девяносто седьмой, но Роби это нисколько  не
интересовало.
     Его окружал сад, и он, уже десятилетний, по этому саду  метался.  Был
час размышлений. Снаружи  к  северной  стене  сада  примыкали  апартаменты
вундеркиндов,  где  ночью  в  крохотных  комнатках  спали  на  специальных
кроватях он и другие мальчики.  По  утрам  они,  как  пробки  из  бутылок,
вылетали из своих постелей, кидались под душ, заглатывали еду, и  вот  они
уже в цилиндрических кабинах, вакуумная подземка их всасывает, и снова  на
поверхность они вылетают посередине  острова,  прямо  к  школе  семантики.
Оттуда, позднее, - в физиологию. После физиологии вакуумная  труба  уносит
Роби в обратном направлении, и через люк в толстой стене он выходит в сад,
чтобы  провести  там  этот  глупый  час  никому  не  нужных   размышлений,
предписанных ему психологами.
     У Роби об этом часе было свое твердое мнение:  "Черт  знает  до  чего
занудно".
     Сегодня он был разъярен и бунтовал. Со злобной завистью он поглядывал
на море: эх, если бы и он мог так же свободно приходить и  уходить!  Глаза
Роби потемнели от гнева, щеки горели, маленькие руки не знали покоя.
     Откуда-то  послышался  тихий  звон.  Целых   пятнадцать   минут   еще
размышлять - б-р-р! А потом - в  робот-столовую,  придать  подобие  жизни,
набив его доверху, своему мертвеющему от голода желудку, как таксидермист,
набивает чучело, придает подобие жизни птице.
     А после научно обоснованного, очищенного от  всех  ненужных  примесей
обеда - по вакуумным трубам назад, на этот раз в социологию.  В  зелени  и
духоте главного сада к вечеру, разумеется, будут игры. Игры, родившиеся не
иначе как в страшных снах  какого-нибудь  страдающего  разжижением  мозгов
психолога. Вот оно, будущее! Теперь, мой друг, ты  живешь  так,  как  тебе
предсказали люди прошлого, еще в годы тысяча девятьсот  двадцатый,  тысяча
девятьсот  тридцатый  и  тысяча  девятьсот  сорок  второй!   Все   свежее,
похрустывающее, гигиеничное -  чересчур  свежее!  Никаких  тебе  противных
родителей, и потому - никаких  комплексов!  Все  учтено,  мой  милый,  все
контролируется!
     Чтобы по-настоящему воспринять что-нибудь из ряда вон выходящее, Роби
следовало быть в самом лучшем расположении духа.
     У него оно было сейчас совсем иное.
     Когда через несколько  мгновений  с  неба  упала  звезда,  он  только
разозлился еще больше.
     Звезда имела форму  шара.  Она  ударилась  о  землю,  прокатилась  по
зеленой, нагретой солнцем  траве  и  остановилась.  Со  щелчком  открылась
маленькая дверца.
     Это как-то смутно напомнило Роби сегодняшний сон. Тот самый,  который
он наотрез отказался записать утром в свою тетрадь  сновидений.  Сон  этот
почти было вспомнился ему в то  мгновение,  когда  в  звезде  распахнулась
дверца и оттуда появилось... Нечто.
     Непонятно что.
     Юные глаза, когда видят какой-то новый предмет,  обязательно  ищут  в
нем черты чего-то уже знакомого. Роби не мог понять, что именно  вышло  из
шара. И потому, наморщив лоб,  подумал  о  том,  на  что  это  б_о_л_ь_ш_е
в_с_е_г_о _п_о_х_о_ж_е.
     И тотчас "нечто" стало чем-то _о_п_р_е_д_е_л_е_н_н_ы_м.
     Вдруг в теплом воздухе повеяло  холодом.  Что-то  замерцало,  начало,
будто  плавясь,  перестраиваться,  меняться  и   обрело   наконец   вполне
определенные очертания.
     Возле металлической звезды стоял человек, высокий, худой  и  бледный;
он был явно испуган.
     Глаза у человека были розоватые, полные ужаса. Он дрожал.
     - А-а, тебя я знаю.  -  Роби  был  разочарован.  -  Ты  всего-навсего
песочный человек. (Персонаж детской сказки; считается, что он  приходит  к
детям, которые не хотят спать, и засыпает им песком глаза.)
     - Пе... песочный человек?
     Незнакомец переливался, как марево над кипящим  металлом.  Трясущиеся
руки взметнулись вверх и стали судорожно ощупывать длинные  медного  цвета
волосы, словно он никогда не видел или не касался их раньше. Он  с  ужасом
оглядывал свои руки, ноги, туловище, как будто ничего такого раньше у него
не было.
     - Пе... сочный человек?
     Оба слова он произнес с трудом. Похоже, что вообще говорить было  для
него делом новым. Казалось, он хочет убежать, но что-то удерживает его  на
месте.
     - Конечно, - подтвердил Роби. - Ты мне  снишься  каждую  ночь.  О,  я
знаю, что ты думаешь. Семантически, говорят наши учителя, разные там духи,
привидения,  домовые,  феи,  и  песочный  человек  тоже,  это  всего  лишь
названия, слова, которым  в  действительности  ничто  не  соответствует  -
ничего такого на самом деле просто  нет.  Но  наплевать  на  то,  что  они
говорят. Мы, дети, знаем обо всем этом больше  учителей.  Вот  ты,  передо
мной, а это  значит,  что  учителя  ошибаются.  Ведь  существуют  все-таки
песочные люди, правда?
     - Не называй меня никак! - закричал вдруг песочный человек. Он  будто
что-то понял, и это  вызвало  в  нем  неописуемый  страх.  Он  по-прежнему
ощупывал, теребил, щипал свое длинное новое тело с таким видом,  как  если
бы это было что-то ужасное. - Не надо мне никаких названий!
     - Как это?
     - Я нечто неозначенное!  -  взвизгнул  песочный  человек.  -  Никаких
названий для меня, пожалуйста! Я  нечто  неозначенное,  и  ничего  больше!
Отпусти меня!
     Зеленые кошачьи глаза Роби сузились.
     - Между прочим... - Он уперся руками в бока. -  Не  мистер  Ли  Грилл
тебя подослал? Спорю, что он! Спорю, что это новый психологический тест!
     От гнева к его щекам прихлынула кровь. Хоть бы на минуту оставили его
в покое! Решают за него, во что ему играть, что есть, как и чему  учиться,
лишили матери, отца и друзей, да еще потешаются над ним!
     - Да нет же, я не от мистера Грилла! - прорыдал песочный человечек. -
Выслушай меня, а то придет кто-нибудь и увидит меня в моем теперешнем виде
- тогда все станет много хуже!
     Роби злобно  лягнул  его.  Громко  втянув  воздух,  песочный  человек
отпрыгнул назад.
     - Выслушай меня! - закричал он. - Я  не  такой,  как  вы  все,  я  не
человек! Вашу плоть, плоть всех людей на этой планете, вылепила мысль!  Вы
подчиняетесь диктату названий.  Но  я,  я  только  нечто  неозначенное,  и
никаких названий мне не нужно!
     - Все ты врешь!
     Снова пинки.
     Песочный человек бормотал в отчаянье:
     - Нет,  дитя,  это  правда!  Мысль,  столетия  работая  над  атомами,
вылепила ваш теперешний облик; сумей ты подорвать и разрушить слепую  веру
в него, веру твоих друзей, учителей и родителей, ты  тоже  мог  бы  менять
свое обличье, стал бы чистым символом! Таким, как свобода,  независимость,
человечность или время, пространство, справедливость!
     - Тебя подослал Грилл, все время он меня донимает!
     - Да нет же, нет! Атомы пластичны. Вы, на земле,  приняли  за  истину
некоторые обозначения, такие, как мужчина, женщина, ребенок, голова, руки,
ноги, пальцы. И потому вы уже не можете становиться чем захотите  и  стали
раз навсегда чем-то определенным.
     - Отвяжись от меня! - взмолился Роби. - У меня сегодня контрольная, я
должен собраться с мыслями.
     Он сел на камень и зажал руками уши.
     Песочный  человек,  будто  ожидая  катастрофы,  испуганно   огляделся
вокруг. Теперь, стоя над Роби, он дрожал и плакал.
     - У Земли могло быть любое из  тысяч  совсем  других  обличий.  Мысль
носилась по неупорядоченному космосу, при помощи  названий  наводя  в  нем
порядок. А теперь уже никто не хочет  подумать  об  окружающем  по-новому,
подумать так, чтобы оно стало совсем другим!
     - Пошел прочь, - буркнул Роби.
     - Сажая корабль около тебя, я не подозревал об  опасности.  Мне  было
интересно узнать,  что  у  вас  за  планета.  Внутри  моего  шарообразного
космического  корабля  мысли  не  могут  менять  мой  облик.   Сотни   лет
путешествую я по разным мирам, но впервые попал в такую ловушку! - Из  его
глаз брызнули слезы. - И теперь, свидетели  боги,  ты  дал  мне  название,
поймал меня, запер меня в клетку своей мысли! Надо же до такого додуматься
- песочный человек! Ужасно! И я не могу противиться, не могу вернуть  себе
прежний облик! А вернуть надо обязательно,  иначе  я  не  вмещусь  в  свой
корабль, сейчас я для него слишком  велик.  Мне  придется  остаться  здесь
навсегда. Освободи меня!
     Песочный человек визжал, кричал, плакал. Роби не знал, как ему  быть.
Он теперь безмолвно спорил с самим собой. Чего он хочет  больше  всего  на
свете? Бежать с острова. Но ведь это глупо: его обязательно поймают.  Чего
еще он  хочет?  Пожалуй,  играть.  В  настоящие  игры,  и  чтобы  не  было
психонаблюдения. Да, вот это было бы здорово! Гонять консервную банку  или
бутылку крутить, а то и просто играть в мяч - бросай в стенку сада и лови,
ты один и никто больше. Да. Нужен кра