ондиционер покончил с собой в одиннадцать тридцать  две.  Двести  человек
превратились в диких зверей, цепями прикованных к письменным столам  возле
окон, специально устроенных так, чтобы их не открывали.
     Без одной минуты двенадцать мистер Биннс  приказал  им  по  селектору
подняться  и  стать  около  своих  столов.  Они  стали.   Их   покачивало.
Температура была девяносто семь градусов по  Фаренгейту.  Биннс  не  спеша
двинулся вдоль длинного ряда. Казалось, что в воздухе вокруг  него  висит,
шипя, как на раскаленной сковороде, рой невидимых мух.
     - Прекрасно, леди и джентльмены, - заговорил он. - Все вы знаете, что
сейчас спад, в каких бы радостных выражениях ни говорил об этом  президент
соединенных штатов. А мне, чем вонзать нож в спину, приятнее пырнуть вас в
живот. Сейчас я пойду вдоль ряда и буду кивать и шепотом  говорить:  "вы".
Те, кому это словечко будет сказано, очищайте  свои  столы  и  уходите.  У
дверей  вас  ждет  выходное  пособие,  равное  четырехнедельному   окладу.
Постойте: кого-то нет!
     - Старика Неда Эмминджера, - подал голос Уилл Морган и прикусил язык.
     - С_т_а_р_и_к_а_ Неда? - переспросил мистер Биннс свирепо. - Старика?
Вы сказали, _с_т_а_р_и_к_а?
     Мистер Биннс и Нед Эмминджер были ровесники.
     Мистер Биннс, тикая как бомба замедленного действия, ждал.
     - Нед, - сказал Уилл Морган, давясь обращенными к себе проклятиями, -
должен быть...
     - ...Уже здесь.
     Все обернулись.
     В дверях, в конце ряда, стоял старик Нед, он  же  Нед  Эмминджер.  Он
оглядел собрание  гибнущих  душ,  прочитал  погибель  на  лице  у  Биннса,
попятился было назад, но потом тихонько стал в ряд около Уилла Моргана.
     - Ну, ладно, - сказал Биннс. - Начинаем.
     Шаг  -  шепот,  шаг  -  шепот.  Двое,  четверо,  а  вот  уже  шестеро
повернулись и стали вынимать все из своих столов.
     Уилл Морган вдохнул и, не выдыхая, замер.
     Биннс дошел до него и остановился.
     "Ты ведь не скажешь этого? - думал Морган. - Не говори!"
     - Вы, - прошептал Биннс.
     Морган резко повернулся и успел ухватиться за вздыбившийся  почему-то
стол. "Вы, - щелкало хлыстом у него в голове, - вы!"
     Биннс сделал еще шаг и теперь стоял перед Недом Эмминджером.
     - Ну, _с_т_а_р_и_к_ Нед, - сказал он.
     Морган, закрыв глаза, молил мысленно: "Скажи это, скажи это  ему:  ты
уволен, Нед, _у_в_о_л_е_н_!"
     - Старик Нед, - сказал нежно Биннс.
     Морган сжался от его голоса, такого необычно дружелюбного, мягкого.
     Повеяло ленивым ветром южных морей. Морган замигал и, втягивая  носом
воздух, поднялся из-за стола. В выжженной солнцем комнате запахло  прибоем
и прохладным белым песком.
     - Нед, дорогой старик Нед, - сказал мистер Биннс ласково.
     Ошеломленный, Уилл Морган ждал. "Я сошел с ума", - подумал он.
     - Нед, - сказал мистер Биннс ласково. - Оставайся с нами. Оставайся.
     А потом остальным, скороговоркой:
     - Это все. Обед!
     И Биннс исчез, а раненые и умирающие побрели с поля битвы.
     Уилл Морган повернулся, наконец, и пристально  посмотрел  на  старика
Неда Эмминджера, спрашивая себя: "Почему, о боже, _п_о_ч_е_м_у?.."
     И получил ответ...
     Нед Эмминджер стоял перед ним, и был он не старый  и  не  молодой,  а
где-то посередине. Но это был не тот  Нед  Эмминджер,  который  в  прошлую
полночь высовывался как полоумный из окошка душного поезда или  плелся  по
Вашингтон-сквер в четыре часа утра.
     Э_т_о_т_ Нед Эмминджер стоял  спокойно,  как  будто  прислушиваясь  к
далекому  зеленому  эху,  к  шуму  листвы  и  ветра,  прогуливающегося  по
просторам озера, откуда тянет прохладой.
     На его свежем розовом лице не выступал пот. Глаза  были  не  красные,
они были голубые и смотрели спокойно и уверенно. Нед был оазисом, островом
в этом неподвижном, мертвом море столов и пишущих машинок,  которые  вдруг
оживали и начинали трещать оглушительно,  подобно  каким-то  электрическим
насекомым. Нед стоял и смотрел, как уходят живые мертвецы. И ему было  все
равно.  Он  пребывал  в  великолепном,   прекрасном   одиночестве   внутри
собственной своей спокойной, прохладной и прекрасной кожи.
     - Нет! - крикнул Уилл Морган и бросился вон из комнаты.
     Он понял, куда спешил, только когда очутился в мужской уборной и, как
безумный, стал рыться в мусорной корзине.
     Он нашел там  то,  что,  знал,  наверняка  там  найдет  -  пузырек  с
наклейкой: "Выпить сразу: против безумия толп".
     Дрожа, он откупорил. Внутри оказалась всего лишь холодная голубоватая
капелька. Пошатываясь перед запертым раскаленным  окном,  он  стряхнул  ее
себе на язык.
     Он будто прыгнул в набегающую  волну  прохлады.  Дыхание  его  теперь
отдавало ароматом раздавленного клевера.
     Уилл Морган так сжал пузырек, что тот треснул и развалился.  На  руке
выступила кровь, и он громко втянул воздух.
     Дверь открылась. За ней, в коридоре, стоял Нед Эмминджер.  Он  шагнул
внутрь,  но  пробыл  только  секунду,  потом  повернулся  и  вышел.  Дверь
закрылась.
     Через минуту Морган уже спускался  в  лифте,  и  в  портфеле  у  него
побрякивал хлам из его письменного стола.
     Выйдя, он обернулся и поблагодарил лифтера.
     Должно быть, лица лифтера коснулось его дыхание.
     Лифтер улыбнулся ошалелой, любящей, прекрасной улыбкой!


     В маленькой лавке в маленьком переулке в ту полночь  было  темно.  Не
было вывески  в  витрине:  М_е_л_и_с_с_а  Ж_а_б_б,  в_е_д_ь_м_а.  Не  было
пузырьков и флаконов.
     Он колотил в дверь уже целых пять минут, но  никто  ему  не  отвечал.
Тогда он начал бить в дверь ногами и бил минуты две.
     И наконец, со вздохом, неохотно, дверь отворилась.
     Очень усталый голос сказал:
     - Войдите.
     В лавке было лишь чуть прохладнее, чем на улице. Огромная глыба льда,
в которой накануне  ему  примерещилась  прекрасная  женщина,  стала  много
меньше, будто сжалась, и вода, непрерывно капая  с  нее,  обрекала  ее  на
гибель.
     Где-то в темноте была вчерашняя женщина. Но теперь он чувствовал, что
она в пальто и собралась уходить. Он открыл  было  рот,  чтобы  закричать,
как-то привлечь к себе ее внимание, но его остановил ее голос:
     - Я вас предупреждала. Теперь слишком поздно.
     - Никогда не бывает слишком поздно! - крикнул он.
     - Было бы не поздно вчера. Но за последние двадцать часов внутри  вас
оборвалась последняя маленькая ниточка. Я это чувствую. Знаю. Это так.  Ее
больше нет, нет, нет.
     - Чего больше нет, черт возьми?
     - Чего нет? Вашей души, разумеется. Проглочена. Переварена.  Исчезла.
Внутри у вас пустота. Ничто.
     Из темноты протянулась ее рука. Дотронулась до его груди. Быть может,
ему только почудилось, что ее пальцы прошли между его ребер, проверили его
легкие, свет его разума, биение его несчастного сердца.
     - О да, ее больше нет, - сказала она печально.  -  Как  жалко!  Город
развернул вас, как леденец на палочке, и  съел.  Теперь  вы  как  покрытая
пылью бутылка из-под молока, брошенная в парадном большого дома,  горлышко
которой затягивает паутиной паук. Шум транспорта превратил  в  месиво  ваш
костный мозг. Подземка высосала из вас дыхание,  как  высасывает  душу  из
младенца кошка. С вашим головным мозгом  расправились  пылесосы.  Алкоголь
растворил в себе  почти  все  оставшееся.  Пишущие  машинки  и  компьютеры
проглотили мутный осадок и, пропустив через свои  внутренности,  извергли,
напечатали вас на  бумаге,  рассеяли  в  виде  конфетти,  сбросили  в  люк
канализации. Телевидение записало вас в нервных тиках призраков на  старых
экранах. А последние оставшиеся кости унесет, пережевывая вас пастью своей
двери   с   резиновыми   губами   большого   злого   бульдога,   городской
автобус-экспресс.
     - Нет! - выкрикнул он. - Я решил! Выходите за меня замуж! Выхо...
     От его крика ледяной гроб раскололся. Куски обрушились с козел у него
за спиной. Очертания прекрасной женщины ушли в пол. Он метнулся в  темноту
переулка.
     Он налетел на стену, и в это самое мгновение дверь громко хлопнула  и
ее заперли изнутри.
     Кричать было бесполезно. Он остался один.


     Июльским вечером, ровно через год, в подземке, он, впервые за  триста
шестьдесят пять дней, увидал Неда Эмминджера.
     Увозя миллиард душ в преисподнюю, с грохотом проносились поезда,  все
вокруг скрежетало, отскакивало от стен, изливалось потоками огненной лавы,
и среди всего этого стоял Нед Эмминджер,  наполненный  доверху  прохладой,
как листья мяты под зеленым летним дождем. Вокруг таяли восковые люди. Нед
же как будто ступал по дну только ему принадлежащего ручья, где сверкала и
переливалась всеми цветами радуги форель.
     - Нед! - закричал Уилл Морган, подбежал,  схватил  его  руку  и  стал
усердно ее трясти. - Нед, Нед! Мой дорогой, мой лучший друг!
     - А может, и в правду лучший? - сказал молодой Нед, улыбаясь.
     Вправду, о боже, конечно вправду! Милый Нед,  прекрасный  Нед,  друг,
какой встречается только раз в жизни! Дыши на меня, Нед! Одари меня  своим
животворящим дыханьем!
     - Ты президент компании, Нед! Я слышал!
     - Да. Не зайдешь выпить стаканчик?
     Дымок холодного, как лед, лимонада поднимался  от  свежего  кремового
костюма Неда Эмминджера, когда они стали искать  такси.  Среди  водоворота
брани, воплей, гудков Нед поднял руку.
     Подъехало такси. Они покатили в безмятежность.
     У многоэтажного дома, где была квартира Неда,  в  сумерках,  из  тени
шагнул навстречу им человек с пистолетом.
     - Отдайте мне все, - сказал он.
     - Позднее, - сказал Нед, улыбаясь,  дыша  на  человека  с  пистолетом
ароматом свежих летних яблок.
     - Позднее. - Человек отступил назад и дал им пройти. - Позднее.
     Когда они уже поднимались в лифте, Нед сказал:
     - Ты знаешь, что я женился? Скоро год будет. Прекрасная жена.
     - Она... - сказал Уилл Морган и запнулся, - красивая?
     - Очень красивая. Уверен, что тебе понравится. И понравится квартира.
     "Еще бы, - подумал Морган, - зеленая поляна, хрустальный звон,  ковер
прохладной травы вместо обычного. Все знаю, все".
     Они вошли в квартиру, она и в самом деле была как тропический остров.
Молодой Нед налил в огромные бокалы ледяное шампанское.
     - За что мы выпьем?
     - За тебя, Нед. За твою жену. За меня. За сегодняшнюю полночь.
     - Но почему за полночь?
     - Потому что в полночь я спущусь на лифте к  человеку,  который  ждет
внизу с пистолетом. К  человеку,  которому  ты  сказал:  "позднее".  И  он
согласился: "позднее". Я буду  там  с  ним  наедине.  Смешно,  уморительно
смешно. А мое дыхание самое обыкновенное, в  нем  нет  аромата  груши  или
дыни. И он, злой от жары, ждал все  эти  долгие  часы  с  мокрым  от  пота
пистолетом. Какая великолепная шутка! Так... пьем?
     - Пьем!
     Они выпили.
     И тут  вошла  жена  Неда.  Она  услышала,  как  они  смеются,  каждый
по-своему, и засмеялась тоже.
     Но глаза ее, едва она увидела Уилла Моргана, наполнились слезами.
     И он понял, по ком она плачет.


                               Рэй БРЭДБЕРИ

                                 ПОДМЕНА


     К восьми часам она уже разложила длинные тонкие сигареты,  расставила
хрустальные бокалы для  вина  и  изящное  серебряное  ведерко  с  кубиками
колотого льда, среди которых, покрываясь  бисеринками  изморози,  медленно
охлаждалась зеленая бутылка. Она  встала,  окидывая  взглядом  комнату,  в
которой все  было  олицетворением  опрятности  и  аккуратности,  с  удобно
расставленными  чистыми  пепельницами.  Она  взбила  подушку  на  тахте  и
отступила  назад,  еще  раз  окидывая  все  оценивающим  взглядом.   Потом
заторопилась в ванную комнату и вернулась оттуда с  бутылочкой  стрихнина,
которую положила  под  журнал  на  краю  стола.  Молоток  и  ледоруб  были
припрятаны еще раньше.
     Она была готова.
     Будто ожидая этого, зазвонил телефон. Когда она ответила,  с  другого
конца провода донесся голос:
     Я Иду.
     Он стоял сейчас на безучастно проплывающем по железной глотке  здания
эскалаторе,  теребя  пальцами  аккуратно  подстриженные  усы,   в   хорошо
подогнанном белом летнем костюме с черным галстуком.  Его  можно  было  бы
назвать  приятным  блондином  с  немного  поседевшими   волосами.   Этакий
привлекательный мужчина пятидесяти лет, делающий визит даме тридцати  лет,
еще не потерявший свежесть, компанейский, не прочь  пригубить  вина  и  не
чуждый всего остального.
     - Лгунишка, - прошептала она почти одновременно с его стуком в дверь.
     - Добрый вечер, Марта, - поприветствовал он.
     - Так и будешь стоять на пороге? - она мягко поцеловала его.
     - Разве так целуются? - Его глаза потемнели. - Вот как надо. -  И  он
надолго припал своими губами и ее.
     Закрыв глаза, она подумала: неужели все изменилось с прошлой  недели,
прошлого месяца, прошлого года? Но что ее заставляет подозревать? Какая-то
мелочь. Это  даже  невозможно  было  выразить,  настолько  все  тонко.  Он
изменился неуловимо и окончательно. Настолько заметным  сейчас  стало  его
превращение, что уже в течение  двух  месяцев  по  ночам  невеселые  мысли
напрочь  отгоняли  сон.  Ночным  бдениям  в  четырех  стенах   она   стала
предпочитать полеты на геликоптере к океану  и  обратно,  чтобы  забыться,
развлекаясь проецируемыми прямо на облака  фильмами,  которые  уносили  ее
назад, в 1975 год, воскрешая в ней  воспоминания,  плавно  сменяющие  друг
друга в морском тумане, с голосами, похожими на голоса  богов  при  звуках
прибоя.
     - Неважный ответ, - произнес он после поцелуя, чуть отошел  и  окинул
ее критическим взглядом. - Что-нибудь не так, Марта?
     - Нет, ничего, - ответила она и подумала про себя, что все не так.  -
Ты не такой. Где ты был сегодня вечером, Леонард? С кем ты танцевал  вдали
отсюда или пил в комнате на другом конце города? С кем  ты  был  изысканно
обходителен? Раз большую часть времени ты провел не в этой комнате,  то  я
собираюсь бросить  тебе  в  лицо  доказательства  всех  твоих  посторонних
связей.
     - Что это? - спросил он,  оглядываясь  вокруг.  -  Молоток?  Ты  что,
собиралась повесить картину, Марта?
     - Нет, я собиралась ударить тебя им, - сказала она со смехом.
     - Да, конечно, - подхватил он, улыбаясь.  -  Тогда,  может,  вот  это
изменит твое намерение?
     Он открыл обитый бархатом футляр, в  котором  переливалось  жемчужное
ожерелье.
     - О, Леонард! - Она надела его  дрожащими  пальцами  и,  возбужденная
неожиданным подарком, повернулась к нему. - Ты так добр ко мне.
     - Пустяки, дорогая.
     В эти минуты почти забылись все подозрения. Он ведь был с ней,  разве
не так? У него нисколько не прошел интерес к ней, не так ли? Конечно, нет.
Он был таким же добрым, великодушным и обходительным с ней. Никогда она не
видела его приходящим без какого-либо подарка на запястье  или  на  палец.
Тогда почему ей неуютно в его присутствии?
     Все началось с той фотографии в газете два месяца  назад.  Фотография
его с Алисой Саммерс в Клубе в ночь на семнадцатое апреля. Снимок попал ей
на глаза лишь месяц спустя, и тогда она поинтересовалась:
     - Леонард, ты ничего не  говорил  мне  о  том,  что  приглашал  Алису
Саммерс в Клуб в ночь на семнадцатое апреля.
     - Неужели, Марта? По-моему, говорил.
     - Но ведь это было в ту ночь, когда мы оставались вместе, здесь.
     - Не понимаю, как так могло произойти. Мы  поужинали,  потом  слушали
симфонии и пили вино до самого утра в Клубе.
     - Я уверена, что ты был со мной, Леонард.
     - Ты перебрала лишнего, дорогая. Кстати, может, ты ведешь дневник?
     - Я не девочка.
     - Ну, а что же ты тогда? Ни дневника,  ни  записей.  Я  был  здесь  в
предыдущую или в следующую ночь, вот и все.  Ну  ладно,  хватит  об  этом.
Марта, давай выпьем.
     Но ее не успокоили его объяснения. Она не могла бы заснуть от мысли и
уверенности, что он был у нее ночью семнадцатого апреля. Конечно, это  был
нонсенс. Его не мотив быть сразу в двух местах.
     Оба они стояли, глядя на молоток, лежащий на полу. Она подняла его  и
положила на стол.
     - Поцелуй меня, - неожиданно вырвалось у  нее.  Ей  вдруг  захотелось
именно сейчас больше, чем когда-либо, быть уверенной в нем. Он обнял ее  и
сказал:
     - Сначала бокал вина.
     - Нет, - настаивала она и поцеловала его.
     Да, оно было.  Это  различие.  Невозможно  было  рассказать  про  это
кому-нибудь или даже описать. Все равно, что стараться  описать  незрячему
красоту радуги. Но в поцелуе произошел неуловимый химический процесс.  Это
уже не поцелуй мистера  Леонарда  Хилла.  Он  напоминал  поцелуй  Леонарда
Хилла, но достаточно отличался, чтобы у нее включился и заработал какой-то
подсознательный механизм сомнения. Что обнаружил бы анализ  во  влаге  его
губ? Нехватку каких-то бактерий? И, что  касается  самих  губ,  стали  они
мягче или тверже?
     Что-то неуловимое.
     - Хорошо, теперь вино, - сказала она и открыла бутылку. Налила полные
стаканы. - Ой, ты не сходишь на кухню за салфетками?
     Пока его шаги раздавались в другой комнате, она налила  в  его  бокал
стрихнин. Он вернулся с салфетками, проложил их под бокалы и поднял свой.
     - За нас.
     О, господи, мелькнуло у нее в голове, а что, если я  ошибаюсь?  Вдруг
это действительно он? Может, я шизофреничка, действительно чокнутая  и  не
подозреваю об этом?
     - За нас, - подняла она другой бокал.
     Он выпил вино одним глотком, как всегда.
     - Господи, - поморщился, - какой ужас. Где ты его откопала?
     - В Модести.
     - Больше не бери там. Впрочем, не отказался бы еще.
     - Хорошо, у меня есть еще в холодильнике.
     Когда она принесла новую бутылку, он  сидел  там  же,  посвежевший  и
оживленный.
     - Ты замечательно выглядишь, - отметила она.
     - Прекрасно себя чувствую. А ты красивая. Думаю, сегодня я люблю тебя
больше, чем когда-либо.
     Она ждала, когда  он  завалится  на  бок  и  вытаращит  потускневшие,
мертвые и изумленные глаза.
     - Ну что ж, продолжим, - донесся до нее его голос. Он открыл бутылку.
Когда она опустела, прошел  уже  час.  Он  рассказывал  какие-то  забавные
коротенькие истории, держа ее руки в своих и осыпая их поцелуями.  Наконец
заглянул ей в глаза и спросил:
     - Ты сегодня какая-то тихая, Марта. Что нибудь произошло?
     - Нет, - раздался ее ответ.
     На  прошлой  неделе  была  передача  новостей,  которая  окончательно
обеспокоила ее и заставила решиться выяснить все, передача, которая  точно
объясняла ее одиночество с ним. О  куклах.  Патентованные  куклы.  Не  то,
чтобы  они  действительно   существовали,   но   ходили   слухи,   полиция
расследовала их.
     Куклы  в  рост  человека,  механические,  не  на  нитках,  секретные,
сделанные под настоящих людей. На черном рынке их можно купить  за  десять
тысяч. Можно заказать свою точную копию. Если осточертели  знакомые  лица,
можно послать куклу вместо  себя,  которая  будет  пить  вино,  сидеть  на
обедах, здороваться, обмениваться сплетнями с  миссис  Райнхарт  по  левую
руку, с мистером Симмонсом по правую, миссис Гленнер, сидящей напротив.
     Подумать  только,  сколько  идиотских  разговоров  о  политике  можно
пропустить мимо  ушей,  сколько  ненужных  тошных  шоу  можно  никогда  не
смотреть. А сколько зануд встретится на пути, с которыми можно не  тратить
нервов. И, в конце концов, подумать только о драгоценных любимых,  которых
на время можно и забыть, ни на минуту не отлучаясь от них.
     Когда ее мысли дошли до последнего пункта, с ней  почти  приключилась
истерика. Конечно, доказательств существования таких кукол не было.  Всего
лишь  скрытые  слухи,  вполне  достаточные,  чтобы   впасть   в   истерику
впечатлительному человеку.
     - Опять ты витаешь в облаках, - нарушил он ход ее мыслей. - О чем это
ты размышляешь?
     Ее взгляд задержался на нем. Было до ужаса глупо, в любой момент