рточку и прочел  несколько  слов,
которые заставили его тяжело рухнуть  на  сиденье  и  заново  вчитаться  в
невозможные слова:

                              ДЖОНАТАН ХЬЮЗ,
                         дипломированный аудитор
                            679-4990, Плэндом

     - Не-е-ет!!! - опять крикнул не он, а кто-то другой.
     А молодой Хьюз подумал:
     "Он - это я? Помилуй Бог, выходит, старик - это я?.."
     Нет, это все-таки заговор, вернее, цепочка заговоров.  Кто-то  затеял
нелепую шутку с убийством, и кто-то придумал, как довести ее  до  сведения
Хьюза. Поезд, рыча, несся вперед, и пять сотен  пассажиров  качались,  как
шайка пьяных  конторщиков,  прячась  за  книжками  и  газетами,  а  старик
перебегал из вагона в вагон, казалось, его преследуют демоны.  К  моменту,
когда Джонатан Хьюз окончательно потерял рассудок, и кровь его вскипела от
бешенства, старик добрался уже до дальнего конца поезда.
     Они встретились вновь в последнем вагоне, почти пустом. Джонатан Хьюз
подошел к старику вплотную, а тот упорно не поднимал глаз. И ревел  в  три
ручья, так что разговор был попросту невозможен. "Кого, - подумал Хьюз,  -
кого он оплакивает? Ну прекрати, пожалуйста, прекрати..."
     Как по безмолвной команде, старик выпрямился, утер глаза, высморкался
и начал таким тихим, неустойчивым голосом, что Хьюз  волей-неволей  сделал
еще шаг вперед и даже сел, вникая в шепот:
     - Мы родились...
     - Мы?!
     - Мы, - повторил старик, вглядываясь в густеющие сумерки, летящие  за
окном, как дым пожара, - да,  да,  мы  оба  родились  в  тысяча  девятьсот
пятидесятом году в городе Куинси на Миссисипи...
     "Верно", - подумал Хьюз.
     - И жили в доме сорок  девять  по  Вашингтон-стрит,  и  занимались  в
центральной городской школе до  второго  класса,  куда  перешли  вместе  с
Изабель Перри...
     "Опять верно, - подумал Хьюз, - ее звали Изабель."
     - Мы... - бормотал старик.
     - Наши... - шептал старик. - Нас... Нам...
     И так далее, в том же духе.
     - Инструктором в столярной мастерской был мистер Бисби.  Учительницей
истории - мисс Монкс. В десять лет на катке  мы  сломали  правую  ногу.  В
одиннадцать чуть не утонули - отец еле-еле сумел нас спасти. В  двенадцать
влюбились в Импи Джонсон...
     "Седьмой класс, - подумал Хьюз, - милая девочка, но, увы, она умерла.
Милосердный Боже", - воскликнул он про себя, стремительно старея.
     Случилось и еще кое-что. Минута, две, три - старик говорил и говорил.
И постепенно молодел, щеки загорелись, глаза заблестели, в  то  время  как
молодой Хьюз  под  грузом  давних  воспоминаний  сникал  и  бледнел.  Один
говорил, другой слушал - и где-то посередине монолога они почти сравнялись
возрастом, стали близнецами.  И  был  миг,  когда  молодой  Хьюз  понял  с
абсолютной, полоумной  точностью,  что  если  посмеет  глянуть  в  оконное
стекло, которое ночь превратила в зеркало, то увидит близнецов.
     Он  не  посмел.  А  старик  завершил  свое  повествование,  полностью
выпрямившись и даже приподняв подбородок, -  наверное,  перекопать  давние
откровения и выговориться иначе не получилось бы.
     - Таково прошлое, - произнес старик.
     "Мне бы ударить его, - подумал Хьюз. - Обвинить. Наорать. Почему ж  я
не делаю ни того, ни другого, ни третьего?"
     Потому что... Старик ощутил невысказанный вопрос и об®явил:
     - Ты уже понял - я именно тот, за кого себя выдаю. Потому что я  знаю
все-все, что касается нас обоих. Теперь о будущем...
     - О моем?
     - О нашем, - ответил старик.
     Джонатан Хьюз кивнул, не сводя глаз с  газеты,  зажатой  в  стиснутом
кулаке. Старик сложил ее и спрятал.
     - Твой  бизнес  мало-помалу  начнет  приходить  в  упадок.  По  каким
причинам, никто так и не поймет. У тебя родится ребенок, но вскоре  умрет.
Ты заведешь любовницу, но не сумеешь ее удержать. А  жена  год  за  годом,
день за днем будет раздражать тебя все сильнее и сильнее. И в конце концов
- поверь  мне,  зачем  мне  лгать?  -  ты  постепенно  придешь...  как  бы
выразиться поточнее... к тому, что само ее  присутствие  станет  для  тебя
невыносимым. Однако вижу, что ты расстроился. Я лучше помолчу...
     Они продолжили путь  в  тишине,  и  попутчик  вновь  стал  старым,  а
Джонатан Хьюз не помолодел. И все-таки молодой кивнул,  когда  соотношение
возрастов  показалось  ему  подходящим,  -   кивнул,   предлагая   другому
продолжать. И тот сказал:
     - Тебе это кажется невероятным, ты же всего год как женат. Вы прожили
прекрасный год, лучший из всех. Трудно поверить,  что  одна  капля  чернил
может замутить целый кувшин чистой  свежей  воды.  Но  вот  может,  и  это
произошло. И в конце концов изменило не только нашу жену, нашу  красавицу,
сбывшуюся мечту, но и весь окружающий мир...
     - Вы... - начал Джонатан Хьюз и запнулся, - ты убил ее?
     - Мы убили. Оба. Но если будет по-моему, если я сумею  тебя  убедить,
мы не захотим убийства, она останется в живых, а ты доживешь  до  старости
счастливее меня и станешь лучше, чем я. Молюсь  за  это.  Рыдаю  об  этом.
Время еще есть. Я пересек  годы,  чтобы  встряхнуть  тебя,  изменить  твой
характер, строй твоих мыслей. Боже,  если  бы  люди  понимали,  что  такое
убить! Глупое и бесполезное  действие,  и  к  тому  же  безобразное...  Но
надежда не потеряна. Сумел же я как-то добраться сюда, прикоснуться к тебе
- тем самым я начал изменение, призванное спасти наши души. Теперь  слушай
внимательно. Признаешь ли ты, что мы с тобой - один человек,  близнецы  из
разных эпох, которые встретились в этом  поезде  в  этот  час  в  странный
майский вечер?
     Локомотив дал свисток, очищая пути от хаоса лет. Молодой Хьюз  кивнул
самым микроскопическим из кивков, но старику большего и не требовалось.
     - Я бежал, - заявил он. - Бежал  к  тебе.  Подробностей  сообщить  не
могу. Она была мертва всего лишь день, а я  уже  не  вынес.  Куда  кануть?
Спрятаться  негде,  только  во  Времени.  Там,  где   нет   защитников   и
обвинителей, судьи, присяжных, да и свидетелей настоящих нет -  не  считая
тебя. Только ты способен смыть кровь с  моих  рук,  понятно?  Выходит,  ты
притянул меня. Твоя молодость и невиновность,  твое  счастье,  твоя  ничем
пока не омраченная жизнь - вот истинная природа той силы, которая  послала
меня вниз по дороге времени. Все мое душевное здоровье  зависит  от  тебя.
Если ты отвернешься, великий Боже, я пропал -  нет,  мы  оба  пропали.  Мы
разделим одну могилу и никогда не  поднимемся,  и  оставим  по  себе  злую
память навеки. Сказать тебе, что ты должен делать?
     Молодой Хьюз вскочил на ноги, потому что услышал:
     - Под®езжаем к Плэндому. Плэндом!..
     И они очутились  на  платформе  -  старик  бежал  следом,  а  молодой
натыкался на стены и на людей, ноги и руки  не  слушались,  того  и  гляди
отвалятся.
     - Подожди! - умолял старик. - Пожалуйста, подожди!
     Молодой продолжал идти, словно и не слышал.
     - Ты что, не понимаешь,  мы  замешаны  в  этом  оба!  Оба!!!  И  надо
обдумать все вдвоем, и решение найти вдвоем, чтобы ты не стал мною, и  мне
не пришлось бы немыслимым образом добираться к тебе. Да знаю я, знаю,  что
это помешательство, психоз, и все-таки выслушай меня! Выслушай!..
     Молодой Хьюз остановился на краю  платформы,  там,  куда  причаливали
встречающие  поезд  машины.  Веселые  возгласы,  сдержанные   приветствия,
короткие гудки, гул моторов и огни,  исчезающие  вдалеке.  Старик  схватил
молодого за локоть.
     - Боже милостивый, твоя жена, твоя и моя, будет здесь через минуту! А
надо столько тебе рассказать, ты просто не можешь знать того, что знаю  я,
- целых двадцать лет, неведомых тебе, и каждым днем я хотел бы  поделиться
с тобой! Ты слушаешь? Господи Боже, ты мне до сих пор не веришь?!..
     Джонатан  Хьюз  присмотрелся  -  по  улице   как   раз   приближалась
запоздавшая машина - и спросил:
     - Что происходило на чердаке в доме бабушки летом пятьдесят восьмого?
Об этом не знает ни одна живая душа, кроме меня. Ну?
     Старик втянул плечи и задышал заметно спокойнее,  а  затем  заговорил
ровно, как бы прислушиваясь к суфлеру:
     - Мы прятались там два дня кряду. И  никто  не  ведал,  где  мы.  Все
думали, что мы просто удрали из дому и утонули в  озере  или  свалились  в
реку. А мы прятались наверху, заливаясь слезами, жалели себя, считая,  что
мы никому не нужны, слушали, как воет ветер, и жаждали умереть...
     Молодой, резко повернувшись, уставился на старика не мигая,  и  глаза
его увлажнились.
     - Значит, ты меня любишь?
     - Кое-что поважнее, - сказал старик. - У тебя ведь тоже  нет  никого,
кроме меня...
     Машина подкатила к станции. Женщина за рулем с улыбкой помахала из-за
ветрового стекла.
     - Думай быстро, - скомандовал старик. - Разреши мне поехать с  тобой,
чтобы наблюдать, учить и подсказывать, чтобы выяснить,  что  и  как  пошло
наперекосяк, подправить, пока не поздно,  и,  быть  может,  продлить  твою
безоблачную жизнь. Разреши...
     Машина загудела, притормозила, женщина высунулась из окна и крикнула:
     - Добрый вечер, милый!
     Джонатан Хьюз залился счастливым смехом и  бросился  к  машине  сломя
голову.
     - Любимая, привет... Извини, еще секундочку...
     Спохватившись,  он  бросил  взгляд  на  старика,  дрожащего  на  краю
платформы. Тот поднял руку с вопросом:
     - Ты что-то забыл?
     Повисло молчание. И наконец:
     - Тебя, - ответил Джонатан Хьюз. - Тебя!..

     Машина заложила вираж  в  ночи.  Всех  троих  -  женщину,  старика  и
молодого - сильно качнуло.
     - Как, вы сказали, вас  зовут?  -  спросила  женщина,  отвлекаясь  на
мгновение от пейзажа, от дороги и шума мотора.
     - Он тебе не представился. Извини, - поспешно сказал Джонатан Хьюз.
     - Уэлдон, - произнес старик, часто-часто моргая.
     - Да ну! - удивилась Алиса Хьюз. - Это же моя девичья фамилия!
     Старик чуть не задохнулся от собственной оплошности, но  справился  с
собой.
     - Неужели? - откликнулся он. - Как интересно!
     - А вдруг мы родственники? Вы где...
     - Он был моим учителем в Куинси, - вновь поспешил  вмешаться  молодой
Хьюз.
     - И остаюсь им, - добавил старик. - Да, и остаюсь...
     Они прибыли домой. Хьюз-старший не мог отвести  глаз  от  всего,  что
видел вокруг. За ужином он почти не притрагивался к еде, а лишь смотрел  и
не мог насмотреться на милую женщину по ту  сторону  стола.  Молодой  Хьюз
беспокойно ерзал, говорил слишком громко и тоже почти не ел. А старик  все
пялился на Алису, будто на его глазах беспрерывно, каждые  десять  секунд,
происходило чудо. Он смотрел ей  в  рот,  как  если  бы  оттуда  фонтанами
извергались алмазы. Он заглядывал ей в глаза, словно  в  них  таилась  вся
мудрость мира, а он заметил это в первый раз. Судя по выражению  лица,  он
вообще запамятовал, как и зачем оказался здесь.
     - У меня что, прыщ на подбородке? - не выдержала Алиса Хьюз. - Что вы
оба на меня так уставились?
     И тут старик вдруг зашелся в рыданиях, повергнув ее в шок.  Казалось,
он не в силах остановиться, и в конце концов она,  обогнув  стол,  тронула
его за плечо.
     - Простите меня, - всхлипнул старик.  -  Просто  вы  такая  красивая!
Пожалуйста, сядьте. И простите меня...
     Они справились с  десертом,  и  Джонатан  Хьюз,  подчеркнуто  бережно
отложив вилку и отерев рот салфеткой, воскликнул:
     - Ужин был потрясающий! Дорогая жена, я люблю тебя!
     Он поцеловал ее в щеку, подумал чуть-чуть и поцеловал  снова,  теперь
уже в губы.
     - Видите, - обратился он  к  старику,  -  я  очень-очень  люблю  свою
жену...
     Старик кивнул и ответил как-то рассеянно:
     - Да, да, разумеется, я помню...
     - Что вы помните? - воскликнула Алиса в полном недоумении.
     - У меня тост! - провозгласил Джонатан Хьюз. - За прекрасную жену, за
счастливое будущее!
     Засмеявшись, Алиса подняла свой бокал. Потом осмотрелась и спросила:
     - Мистер Уэлдон, а вы почему не пьете?..

     На пороге гостиной старик странным образом замер. Подумав,  обратился
к молодому:
     - Следи за мной. - Он двинулся по комнате закрыв глаза, но совершенно
уверенно. - Здесь коллекция курительных трубок, а здесь книги. На  третьей
полке сверху - "Машина времени"  Герберта  Уэллса.  Вот  уж  сюжет,  самый
подходящий к случаю. А здесь любимое кресло, и я сейчас в него сяду...
     Он действительно сел и открыл глаза. Джонатан Хьюз спросил от двери:
     - Плакать больше не будешь?
     - Нет. Слезами тут не поможешь.
     Из  кухни  доносилось  звяканье  посуды  в  раковине,  затем  женщина
принялась напевать что-то себе под нос. Мужчины повернулись на звук.
     - Неужели, - тихо воскликнул Джонатан Хьюз, -  я  в  один  прекрасный
день возненавижу ее? И захочу убить?
     - Это кажется немыслимым, не правда ли? Я наблюдал за ней целый час и
не нашел ровным счетом ничего, никаких недостатков. Ни следа,  ни  намека.
Хоть бы одна неудачная фраза или интонация, хоть бы вильнула  бедрами  или
волосы растрепались. Ничего! Я наблюдал и за тобой, мучаясь  вопросом,  не
ты ли сам виноват в том, что она изменилась, не мы ли с тобой...
     - И что?
     Молодой налил хереса себе и гостю, вручил ему бокал.
     - Пьешь ты слишком много, - ответил старик, - вот, пожалуй, и все.
     Джонатан Хьюз мгновенно опустил бокал, даже не пригубив.
     - Что еще?
     - Я, наверное, составлю для тебя памятку, чтобы ты заглядывал  в  нее
ежедневно. Советы старого психа молодому болвану...
     - Что бы ты ни посоветовал, я запомню.
     - Запомнишь? Надолго ли? На месяц, на  год?  А  потом  забудешь,  как
забывается все  на  свете.  И  жизнь  пойдет  своим  чередом.  Ты  начнешь
постепенно превращаться... в общем, превращаться в  меня.  А  она  -  тоже
постепенно - в существо, достойное своей участи. Хоть  говори  ей  почаще,
что любишь ее!
     - Обязательно. Каждый день!
     - Обещай! Чрезвычайно важно, чтобы каждый день. Может быть, именно  в
этом была моя ошибка. Наша ошибка. Каждый день без  исключения!  -  Старик
наклонился вперед, его лицо вспыхнуло, он повторял, как безумный: - Каждый
день! Каждый день!..
     В дверях возникла Алиса, слегка встревоженная.
     - У вас что-то случилось?
     - Нет, нет, - улыбнулся Джонатан Хьюз. - Просто поспорили,  никак  не
могли решить, кому из нас ты нравишься больше.
     Она рассмеялась и удалилась, передернув плечами.
     - Думаю... - произнес молодой Хьюз. Запнулся, зажмурился, но заставил
себя выговорить: - Думаю, что тебе пора уходить.
     - Да, пора, - ответил старик, но не двинулся с места.  В  его  голосе
слышались усталость, изнеможение, печаль.  -  Сидя  здесь,  я  понял,  что
проиграл. Я не могу найти в ваших отношениях  ничего  неверного,  никакого
из®яна. И не могу ничего посоветовать. Боже мой, как глупо...  Зачем  было
искать тебя, беспокоить, расстраивать, нарушать течение твоей жизни,  если
я могу предложить тебе лишь смутные пожелания да  бессмысленные  сетования
на  судьбу.  Минуту  назад,  сидя  здесь,  я  подумал:  убью  ее  немедля,
освобожусь от нее сегодня же, возьму вину на себя, старика, и ты, молодой,
двинешься в будущее без жены. Ну не глупость ли? Да и вышло ли бы  у  меня
что-нибудь? Это же давным-давно известный парадокс. Осуществи я  подобное,
что случилось бы с потоком времени, с Землей, со всей Вселенной?  Нет,  не
тревожься и не смотри на меня так. Убийства не будет. Вернее, оно уже было
- в будущем через двадцать лет. Старик, который не сумел принести  никакой
пользы и ничем тебе не помог, сейчас  покинет  тебя,  выйдет  на  улицу  и
удалится навстречу своей судьбе, своему безумию. - Он поднялся на  ноги  и
опять закрыл глаза. - Посмотрим, сумею ли я найти  выход  из  собственного
дома в темноте...
     Молодой двинулся за ним, распахнул платяной шкаф в  передней,  достал
пальто, бережно накинул старику на плечи, сказал:
     - А ведь ты помог. Ты внушил мне, чтоб я каждый день говорил ей,  что
люблю ее.
     - Ну хоть на это меня хватило... - Они  подошли  к  двери,  и  старик
внезапно спросил с нажимом: - Как по-твоему, у нас есть надежда?..
     - Есть. Уж я позабочусь, чтоб она  не  рухнула!  -  ответил  Джонатан
Хьюз.
     - Хорошо! Почти верю тебе... - Протянув руку, старик машинально нажал
на ручку входной двери. - Прощаться с ней я не хочу. Нет сил смотреть в ее
лицо, такое милое. Скажи ей, что старый осел ушел. Куда?  Ты-то  знаешь  -
вперед по дороге жизни,  где  я  буду  ждать  тебя.  Рано  или  поздно  ты
об®явишься.
     - Чтобы стать тобой? Ни за что! - воскликнул молодой Хьюз.
     - Повторяй себе это неустанно. И, прости Господи, вот... -  Порывшись
в карманах, старик вытащил небольшой предмет, обернутый в мятую газету.  -
Лучше я оставлю его тебе. Себе я не доверяю, даже после нашей  встречи.  Я
могу выкинуть еще что-нибудь  жуткое.  На,  возьми...  -  Старик  чуть  не
насильно сунул предмет младшему. - До свидания. Не лучше  ли  сказать:  да
поможет тебе Бог? Да, лучше. Прощай...
     И он торопливо исчез  в  ночи.  По  деревьям  пронесся  ветер.  Вдали
прогрохотал поезд, то ли в®езжающий на  станцию,  то  ли  от®езжающий,  не
поймешь.
     Джонатан Хьюз долго стоял на крыльце не шевелясь, напрягая  зрение  и
пытаясь убедиться, что кто-то действительно уходит от него во тьму.
     - Дорогой! - позвала жена.
     Он  принялся  разворачивать  сверток,  оставленный   стариком.   Жена
приблизилась к  нему  почти  вплотную,  но  голос  ее  звучал  глухо,  как
стихающие шаги на темной улице. Он все-таки разобрал слова:
     - Не стой в дверях истуканом, дует...
     Он снял газету и остолбенел: в руках  оказался  маленький  револьвер.
Далеко-далеко поезд издал прощальный крик, к тому же погашенный ветром.
     - Закроешь ты дверь наконец? - осведомилась жена.
     Он похолодел и даже зажмурился в испуге. В ее голосе... не проскочила
ли в ее голосе нотка каприза, пусть мельчайшая, но капелька нетерпимости?
     Он повернулся на голос. Не спешил, но  все-таки  потерял  равновесие.
Задел дверь плечом, та подалась. И тут ветер, по своему почину, с грохотом
захлопнул ее.


     Рей Бредбери. Куколка

       Рокуэллу  не  нравилось,  как  пахло  в  комнате. Его не
столько раздражал запах пива, исходящий от Макгвайра, или запах
усталого,  немытого  тела  Хартли,  сколько специфический запах
насекомого,  исходящий  от  лежащего   на   столе   обнаженного
одеревеневшего  тела  Смита, покрытого зеленой кожей. Еще пахло
смазкой от непонятного механизма, мерцающего в  углу  небольшой
комнаты.
       Человек Смит был трупом. Рокуэлл раздраженно поднялся со
своего стула и сложил стетоскоп.
       -  Мне  надо  вернуться в госпиталь. Срочные дела. Ты же
понимаешь, Хартли. Смит мертв уже восемь часов. Если тебе нужна
дальнейшая  информация, назначь посмертную... - Он остановился,
поскольку Хартли указал  на  труп,  каждый  дюйм  которого  был
покрыт хрупкой твердой коркой зеленого цвета
       -  Послушай  еще,  Рокуэлл.  Последний  раз. Пожалуйста.
Рокуэлл хотел  возразить,  но  вместо  этого  вздохнул,  сел  и
приложил  стетоскоп  к  телу.  Приходится обращаться вежливо со
своими коллегами - врачами. Садишься,  прижимаешь  стетоскоп  к
холодной зеленой плоти, притворяясь, что слушаешь..,
      Маленькая, плохо освещенная комната как будто взорвалась.
Взорвалась в одном холодном зеленом движении.  Оно  ударило  по
ушам Рокуэлла, как тысяча кулаков. Оно потрясло его. Он увидел,
как его пальцы дернулись над лежащим трупом. Он услышал  пульс.
        Глубоко   в   потемневшем  теле  стукнуло  сердце.  Оно
прозвучало как эхо в морских глубинах.
       Смит  был  мертв,  неподвижен, мумифицирован. Но в самой
середине этой безжизненно жило его  сердце.   Жило,  ворочаясь,
как маленький, не родившийся еще ребенок!
        Сильные   пальцы   Рокуэлла,   пальцы   хирурга,  снова
вздрогнули.  Он  наклонил  голову.  Рокуэлл  был