бросить нас...
     -  Да  никто  не собирается вас выбрасывать! - раздражаясь закричал
Грапин.
     - Ну, Роза... - начал было дядя Дэйм.
     Тетушка Роза опустила руки.
     - После всего, что я сделала...
     В этот момент Грапин понял, что  им  придется  убраться,  всем  им.
Сначала  он  заставит  их улыбаться, а затем, позже, он выбросит их, как
мусорное ведерко. Он не мог привести Алису Джейн  в  дом,  полных  таких
тварей.  В дом, где тетушка Роза не дает ему и шагу ступить, где ее дети
вечно строят ему всякие пакости, и где  дядюшка  /подумаешь,  бакалавр!/
вечно вмешивается в его жизнь со своими дурацкими советами.


     Грапин смотрел на них в упор.
     Это  они  виноваты,  что  его  жизнь  и его любовь складывается так
неудачно. Если бы не они, его грезы о пылком и  страстном  женском  теле
могли  бы  стать  явью.  У  него был бы свой дом - только для него и для
Алисы. Для Алисы Джейн. Дядюшке, тете и  кузенам  придется  убраться.  И
немедленно.  Иначе  еще  лет двадцать ждать, пока тетя Роза соберет свои
старые чемоданы и фонограф Эдисона. А Алисе Джейн уже пора въехать сюда.
Глядя  на  них,  Грапин  схватил  нож,  которым  тетушка обычно нарезала
мясо...


     Голова Грапина качнулась, и он открыл глаза.  Э,  да  он,  кажется,
задремал, задумавшись.
     Все это было уже две недели назад. Уже две  недели  назад,  в  этот
самый  вечер, был разговор о женитьбе, переезде, Алисе Джейн. Две недели
назад  он  заставил  их  улыбаться.  Сейчас,  возвратившись   из   своих
воспоминаний,  он  улыбнулся  молчаливым  неподвижным  фигурам, сидевшим
вокруг стола, они вежливо улыбались ему в ответ.
     - Я ненавижу тебя. Ты старая сука, - сказал Грапин, глядя в упор на
тетушку Розу. - Две недели назад  я  не  отважился  бы  это  сказать.  А
сегодня...  -  Он повернулся на стуле. - Дядюшка Дэйм! Позволь сегодня Я
дам ТЕБЕ совет, старина... - Он поговорил еще немного  в  том  же  духе,
затем  схватил  десертную ложку и притворился, что ест персики с пустого
блюда. Он уже поел в ресторане - мясо с картофелем, кофе,  пирожное,  но
теперь  он  наслаждался  маленьким  спектаклем, делая вид, что поглощает
дессерт.
     -  Итак,  сегодня  вы навсегда выметаетесь отсюда. Я ждал уже целых
две недели и все продумал. Кстати, я думаю, что задержал вас  здесь  так
долго потому, что хотел присмотреть за вами. Когда вы уберетесь, я же не
знаю... - в его глазах промелькнул страх. - А вдруг вы  будете  шататься
вокруг  и шуметь по ночам; я бы этого не вынес. Я не могу терпеть шума в
этом доме, даже если Алиса въедет сюда...
     Двойной ковер, толстый и беззвучный, действовал успокаивающе.
     - Алиса хочет переехать послезавтра. Мы поженимся.
     Тетя роза зловеще подмигнула ему, выражая сомнение его словам.
     - Ах! - воскликнул Грапин, подскочив  на  стуле.  Затем,  глядя  на
тетушку,  он медленно опустился. Губы его дрожали, но вот он расслабился
и нервно рассмеялся. - Господи, да это муха.
     Муха  продолжала свой путь на желтой щеке тети Розы, потом улетела.
но почему она выбрала такой момент, чтобы помочь выразить тете Розе свое
недоверие.
     - Ты сомневаешься, что  я  смогу  когда-нибудь  жениться,  тетушка?
Думаешь, я не способен к браку, любви и исполнению брачных обязанностей?
Думаешь,  я  не  дозрел,  чтобы  совокупиться  с  женщиной?  Думаешь,  я
мальчишка, несмышленыш? Ну, что же, ладно!
     Он покачал головой и с трудом успокоил себя. - Да брось, ты? Это же
просто  муха,  а  разве  может  муха  сомневаться в любви? Или ты уже не
можешь отличить муху от  подмигивания?  Проклятье!  -  Он  оглядел  всех
четверых.  - Я растоплю печку пожарче. Через час я от вас избавлюсь, раз
и навсегда. Понятно? Хорошо. Я вижу, вы все поняли.
     На  улице  начался  дождь,  холодные  потоки бежали с крыши. Грапин
раздраженно посмотрел в окно. Шум дождя - единственное, что  он  не  мог
убрать. Для него бесполезно было покупать масло, петли, крючки. Можно бы
обтянуть крышу мягкой тканью, но  он  будет  барабанить  по  земле  чуть
дальше.  Нет,  шум  дождя  не  убрать. А сейчас ему, как никогда в жизни
нужна тишина: каждый  звук  вызывал  страх.  Поэтому  каждый  звук  надо
заглушить,  устранить.  Дробь  дождя  напоминала нетерпеливого человека,
постукивавшего костяшками пальцев...
     Грапина снова охватили воспоминания. Он вспомнил остаток того часа,
когда две недели назад он заставил их улыбаться...
     Он  взял нож, чтобы разрезать лежавшую на блюде курицу. Как обычно,
когда семейство  собиралось  вместе,  все  сидели  с  постными  скучными
рожами. Если детям вздумалось улыбнуться, тетушка Роза давила их улыбки,
как мерзких клопов.
     Тетушке Розе не нравилось, когда он держал локти на скатерти, когда
резал курицу. "Да и нож,  -  сказала  она,  -  давно  уже  следовало  бы
поточить ".
     Вспомнив об этом сейчас, он  рассмеялся.  А  вот  в  тот  вечер  он
добросовестно  и  покорно  поводил  ножиком по точильному бруску и снова
принялся за курицу. Посмотрев на их напыщенные, тоскливые рожи, он замер
и вдруг поднял нож и презрительно заявил:
     - Да почему же вы, черт побери, никогда не улыбнетесь?! Я  заставлю
вас улыбаться!
     Несколько раз он поднял нож, как волшебную палочку и -  о,  чудо  -
все они заулыбались.


     Тут  он  оборвал  свои  воспоминания,  смял,  скатал  их  в  шарик,
отшвырнул в сторону. Затем резко  поднялся,  прошел  через  столовую  на
кухню  и  оттуда  спустился  по  лестнице в подвал. Там топилась большая
печь, которая обогревала дом. Грапин подбрасывал уголь  в  печь  до  тех
пор, пока там не забушевало чудовищное пламя.
     Затем  он  поднялся  обратно.  нужно  будет   позвать   кого-нибудь
прибраться  в  пустом  доме  -  вытереть пыль, вытрясти занавески. Новые
толстые восточные ковры надежно обеспечивали тишину, которая  так  нужна
ему целый месяц, а может быть, и год. Он прижал руки к ушам. А что, если
с приездом Алисы Джейн  в  доме  возникнет  шум?  Ну  какой-нибудь  шум,
где-нибудь, в каком-нибудь месте!
     Он  рассмеялся.  Нет,  это,  конечно,  шутка.  Такой  проблемы   не
возникнет.  Нечего  бояться,  что  Алиса  привезет  с собой шум - это же
просто абсурд! Алиса Джейн даст ему земные радости,  а  не  раздражающую
бессонницу и жизненные неудобства.
     Он вернулся в столовую. Фигуры сидели все в  тех  же  позах,  и  их
индеферентность  по отношению к нему нельзя было назввать невежливостью.
Грапин посмотрел на них и пошел к себе в комнату,  чтобы  переодеться  и
приготовиться  к  выдворению семейки. Расстегивая запонку на манжете, он
повернул голову.
     Музыка.
     Сначала он не придал  этому  значения.  Потом  он  медленно  поднял
голову  к  потолку,  и лицо его побледнело. Наверху слышалась монотонная
музыка, и это вселяло в него  ужас,  как  будто  кто-то  перебирал  одну
струну  на  арфе.  И  в полной тишине, окутывавшей дом, эти слабые звуки
были такими же чудовищными, как сирена полицейской машины на улице.
     Дверь  распахнулась  под его руками, как от взрыва. Ноги сами несли
его наверх, а перила винтовой лестницы, как длинные  полированные  змеи,
извивались в его цепких руках. Сначало он спотыкался от ярости, но потом
набрал скорость, и если бы перед  ним  внезапно  выросла  стена,  он  не
остановился  бы, пока не увидел бы на ней кровь и следы царапин от своих
ногтей.
     Он  чувствовал  себя  как  мышь,  очутившаяся  в  колоколе. Колокол
гремит, и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило его,
как  бы  связало пуповиной с раздававшимися сверху звуками, которые были
все ближе и ближе.
     -  Ну,  подожди!  -  закричал  Грапин.  - В моем доме не может быть
никаких звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
     Он вломился на чердак.
     Облегчение  может  довести  до  истерики.  Капли  дождя  падали  из
крошечного  отверстия  в  крыше  в  высокую вазу для цветов, усиливающую
звук, как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.


     У себя в комнате он  надел  старую  рубашку  и  потертые  брюки,  и
довольно  улыбнулся. Музыка закончилась, дырка заделана, ваза разбита. В
доме воцарилась тишина. О, тишина бывает  самых  разных  оттенков:  есть
тишина  летних  ночей.  Строго  говоря,  это не тишина, а наслоение арий
насекомых, скрипа лампочек в уличных  фонарях,  шелеста  листьев.  Такая
тишина делает слушателя вялым и расслабленным. нет, это не тишина! А вот
зимняя  тишина  -  гробовое  безмолвие.  Но  она  приходяща   -   готова
разорваться  по  первому  плевку весны. И потом она как бы звучит внутри
самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев, и эхом разносит
дыхание  или  слово,  сказанное  в  полночь. Нет, об этой тишине тоже не
стоит говорить!
     Есть   и   другие  виды  тишины.  Например,  молчание  между  двумя
влюбленными, когда слова уже не нужны. Щеки его покраснели, и он  открыл
глаза.  Это  наиболее  приятный  вид  тишины.  Правда, не совсем полный,
потому что женщины всегда все портят и просят прижаться  посильнее,  или
наоборот, не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не
будет: он уже все познал - все было прекрасно.
     Шепот.
     Он надеялся, что соседи не слышали  его  идиотских  криков.  Слабый
шепот.
     Да, о тишине... Лучший вид тишины постигаешь в себе самом.  Там  не
может  быть хрустального позвякивания мороза или электрического жужжания
насекомых. Мозг отрешается  от  всех  внешних  звуков,  и  ты  начинаешь
слышать, как клетки притираются в твоем теле.
     Шепот.
     Он  покачал  головой.  "Нет  и не может быть никакого шепота в моем
доме! " Пот выступил на его лице, челюсть опустилась, глаза  вздулись  в
глазницах.
     Снова шепот.
     - Говорю тебе, я женюсь, - вяло произнес он.
     - Ты лжешь, - ответил шепот.
     Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.
     - Ее зовут Алиса Джейн, - невнятно произнес он пересохшими  губами.
Один глаз его часто замигал, как будто подавая сигналы неведомому гостю.
- Ты не можешь заставить меня перестать любить ее. Я люблю ее.
     Шепот.
     Ничего не видя перед собой, он сделал  шаг  вперед  и  почувствовал
струю  теплого  воздуха  перед  собой  у  ног. Воздух выходил из решетки
вентилятора, который гнал его от печи.
     Шепот. Так вот откуда этот шепот.


     Когда он шел в столовую, в дверь постучали. Он замер.
     - Кто там?
     - Мистер Грапин?
     - Да, это я.
     - Откройте, пожалуйста.
     - А кто вы?
     - Полиция, - ответил все тот же голос.
     - Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать.
     -  Нам  нужно  поговорить с вами. Звонили ваши соседи. говорят, они
уже две недели не видят ваших родственников, а сегодня слышали  какие-то
крики.
     - Уверяю вас, что все в порядке, - он попробовал рассмеяьтся.
     -  Тогда,  -  продолжал  голос  с  улицы,  -  мы  убедимся и уйдем.
Откройте, пожалуйста.
     -  Мне  очень  жаль,  -  не согласился Грапин, - но я очень устал и
очень голоден. Приходите завтра. Я поговорю с вами, если хотите.
     - Мы настаиваем, мисер Грапин. Открывайте!
     Они начали стучать в дверь. Не говоря ни слова, Грапин  двинулся  в
столовую. там он уселся на свободный стул и заговорил, сначала медленно,
потом быстрее:
     -  Шпики  у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им,
что все в порядке, и чтобы они убирались. а вы все ешьте  и  улыбайтесь,
тогда  они  сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А
теперь я что-то должен сказать вам.
     Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз. Он внимательно
смотрел, как они расплылись и впитались скатертью.
     Я никого не знаю по имени Алиса Беллард. Я никогда никого не знал с
таким именем. Я говорил, что люблю ее и хочу  жениться  на  ней  только,
чтобы заставить вас улыбаться. Да, да, только по этой причине. Я никогда
не собирался заводить себе жещину и, уверяю вас, никогда  не  завел  бы.
Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.
     Входная дверь затрещала и распахнулась. Послышался  тяжелый  топот.
Несколько  полицейских  вбежали  в столовую и замерли в нерешительности.
Возглавлявший их инспектор поспешно снял шляпу.
     - О, прошу прощения, - начал извиняться он. - Мы не хотели нарушать
ваш ужин. Мы просто...
     Шаги  полицейских  вызвали  легкое  сотрясение  пола. Но даже этого
сотрясения хватило на то,  чтобы  тела  тетушки  Розы  и  дядюшки  Дэйма
повалились на ковер. Горло у них было перерезано полумесяцем - от уха до
уха. Это вызывало на их лицах, как и на лицах сидевших за столом  детей,
жуткое   подобие   улыбок.   Улыбок  манекенов,  которые  приветствовали
вошедших, и все объяснили им простой гримасой.


                                 Труба

     Дождь лил весь вечер, и свет фонарей тускло пробивался  сквозь  его
пелену.  Две  сестры  сидели  в  столовой.  Старшая  - Джулия - вышивала
скатерть. Младшая - Анна - сидела у окна,  неподвижно  глядя  на  темную
улицу. Она прижалась лбом к стеклу, неподвижно пошевелила губами и вдруг
сказала:
     - Я никогда не думала об этом раньше.
     - О чем ты? - спросила Джулия.
     -  До  меня  только  что дошло. Там же настоящий город под городом.
Мертвый город там, прямо под нашими ногами.
     Джулия поджала губы и быстрее заработала иголкой.
     - Отойди-ка от окна, - сказала она. - Этот  дождь  на  тебя  что-то
навевает.
     - Нет, правдва. Ты когда-нибудь думала об этих трубах? Они же лежат
под всем городом, под каждой улицей и выходят прямо в море. По ним можно
ходить, не  наклоняя  головы,  -  быстро  говорила  Анна,  вдохновленная
дождем,  падавшим  с черного неба, барабанившим по мостовой и исчезавшим
под решетками люков на каждом перекрестке. -  А  ты  бы  хотела  жить  в
трубе? - Ну уж нет!
     - Но ведь это же так забавно! Следить за людьми через  щелочки.  Ты
их  видишь,  а  они тебя - нет. Как в детстве, когда играешь в прятки, и
никто тебя не может найти. А ты все  время  среди  них,  и  все  видишь,
знаешь все, что происходит. Вот и в трубе так же. Я бы хотела...
     Джулия медленно подняла глаза от работы.
     -  Послушай,  Анна, ты действительно моя сестра? Неужели нас родили
одни и теже родители? Иногда мне кажется, когда  ты  так  говоришь,  что
мать  нашла  тебя  под  деревом,  принесла домой и вырастила в горшке. А
разумом ты как была, так и осталась.
     Анна  не  ответила. И Джулия снова принялась за работу. Минут через
пять, Анна сказала:
     - Ты, наверное, скажешь, что мне это приснилось. Может, и так.
     Теперь промолчала Джулия.
     -  Может  этот дождь меня усыпил, пока я здесь сидела и смотрела на
него. Я думала о том, откуда этот дождь берется и  куда  исчезает  через
эти  маленькие  дырочки  в  решетках, и что там - глубоко внизу. И тут я
увидела их... мужчину и женщину. Они там, в трубе. Прямо под дорогой.
     - И что же они там делают? - спросила Джулия.
     - А они должны что-нибудь делать?
     - Нет, если они сумасшедшие, - ответила Джулия. - В этом случае они
могут и ничего не делать. Залезли в трубу и пускай себе сидят.
     -  Нет,  они  не  просто  залезли,  -  убежденно  сказала Анна. Она
говорила, как ясновидица, наклонив голову в сторону и полуприкрыв  глаза
веками. - Они любят друг друга.
     - Час от часу не легче. Так это любовь  заставляет  их  ползать  по
канализационным трубам?
     - Нет, они там уже долгие-долгие годы.
     -  Не  говори чепухи. Не могут они жить долгие годы в этой трубе, -
рассердилась Джулия.
     - А разве я сказала, что они там живут? - удивленно сказала Анна. -
Нет, совсем нет. Они мертвые.
     Дождь  усилился  и  пулеметной  очередью  застучал по стеклу. Капли
соединились и стекали вниз, оставляя неровные полосы.
     - О, Господи, - сказала Джулия.
     - Да, мертвые, - повторила Анна, смущенно улыбнувшись. - Он и  она,
оба мертвые.
     Эта мысль,  казалось,  доставила  ей  какое-то  умиротворение:  она
сделала приятное открытие и гордилась этим.
     - Лучше бы ты поговорила о чем-нибудь другом.
     - Анна засмеялась:
     -  Но  позволь  мне  рассказать,  как  это  начинается,   как   они
возвращаются  к  жизни.  Я  так  ясно это представляю, - она прижалась к
стеклу, пристально глядя на улицу, дождь и крышку люка на перекрестке. -
Вот  они,  там,  внизу,  высохшие и спокойные, а небо над ними темнеет и
электризуется, - она откинула назад свои длинные мягкие  волосы.  -  Вот
оно светлеет, взрывается - и конец суше. Капли дождя сливаются в потоки,
которые несут с собой мусор, бумажки, старые листья.
     -  Отойди  от окна! - сказала Джулия, но Анна, казалось, не слышала
ее.
     -  О,  я  знаю,  что  там внизу. Там огромная квадратная труба. Она
стоит пустая целыми неделями. Там тихо,  как  в  могиле.  Только  где-то
высоко  наверху  идут  машины. И труба лежит сухая и пустая, как кость в
пустыне. Но вот капли застучали по ее днищу, как будто  кто-то  ранен  и
истекает  кровью.  Вот  раздался  расскат  грома!  А,  может,  это опять
прогрохотала машина?
     Теперь она говорила быстрее, часто дышала, прижавшись к стеклу, как
будто прошла уже изрядную часть дистанции.
     -  Вода  сочится  узенькими  змейками.  Они  извиваются,  сливаются
вместе, и вот уже одна огромная плоская змея ползет по  дну  трубы.  Эта
змея  втягивает  в  себя  все  потоки, которые текут с севера и с юга, с
других улиц, из других труб. Она корчится и втекает в те  две  маленькие
сухие  ниши,  о которых я тебе говорила. Она медленно огибает тех двоих,
мужчину и женщину, которые лежат, как японские кувшинки.
     Она сжала пальцы, переплетая руки в замок.
     - Оба они впитывают воду. Вот они уже пропитались  водой  насквозь.
Вода   поднимает  руку  женщины.  Сначала  кисть,  чуть  -  чуть,  потом
предплечье, и вот уже всю руку и еще ногу. А ее волосы... - она  провела
по  своим  волосам, спадающим на плечи. - Ее волосы свободно всплывают и
распускаются, как цветы в воде. У нее голубые глазае, но они закрыты...
     На  улице стемнело. Джулия продолжала вышивать, а Анна все говорила
и говорила. Она рассказывала, как поднимается вода и увлекает  за  собой
женщину, приподнимает ее, ставит вертикально.
     - И женщина не противится, отдаваясь во власть воде. Она так  долго
лежала  без движения и теперь готова начать ту жизнь, которую подарит ей
вода. Немного в стороне мужчина тоже приподнимается водой.
     И  Анна  подробно  рассказывает,  как  потоки  медленно сближают их
обоих.
     -  Вода открывает им глаза. Вот уже они могут видеть друг друга, но
еще не видят. Они кружатся в водовороте, не касаясь один другого. - Анна
повернула голову, ее глаза были закрыты. - И вот их взгляды встречаются.
В них вспыхивает фосфорический огонек. Они улыбаются... Они  протягивают
друг другу руки...
     Джулия оторвалась от вышивания и пристально посмотрела на сестру:
     - Хватит!
     - Поток заставляет их коснуться друг друга, поток соединяет их.  О,
это  самое совершенство любви - два тела, покачиваемые водой, очищающей,
освежающей. Это совсем безгрешная любовь...
     - Анна! Прекрати сейчас же!
     - Ну, что ты! - обернулась к ней Анна. - Они же не думают ни о чем,
правда? Они глубоко внизу, и им нет до нас дела.
     Положив одну  руку  на  другую,  она  мягко  перебирала  ими.  Свет
уличного  фонаря,  падавший  на  ее  руки, то и дело прерывался потоками
дождя  и  создавал  впечатление,  что  они  действительно  находились  в
подводном мире. Между тем, Анна продолжала, как бы в полусне.
     - Он высокий и безмятежный, широко  раскинул  руки.  -  Она  жестом
показала,  как  высок  и  легок  он  был  в  воде.  - А она - маленькая,
спокойная и какая-то расслабленная. Они мертвы,  им  некуда  спешить,  и
никто не может приказать им ничего. Их ничто не волнует, не заботит. Они
спрятались от всего мира в своей трубе. Они касаются друг друга  руками,
губами,  а  когда  их выносит на перекресток труб, встречный поток тесно
соединяет и