ое  обстоятельство,
однако, не  мешало  Броуки  всегда  с  уважением  относиться  к  крепкой
солдатской закваске Хаука. Теперь же многолетнее  молчаливое  восхищение
было поставлено под вопрос. То,  что  наблюдал  он  сейчас,  иначе,  как
гротеском,  не  назовешь.  Хаукинз  видом  своим  напоминал  комедийного
персонажа отправляющегося на тайную сходку. Под то ли одолженный, то  ли
купленный пиджак, явно рассчитанный  на  человека  полного,  он  натянул
что-то для солидности и, чтобы казаться  ниже,  шагал  на  полусогнутых,
словно обезьяна: ни дать ни взять хрюкающая горилла, снующая взад-вперед
напротив  памятника  Линкольну  в  поисках  ягод  в  кустарнике.   Столь
противоестественное  зрелище  невольно  вызвало  отвращение   у   творца
?смертоносной шестерки?.
   Броуки Второй не мог ошибиться: на Хауке был тот же  дурацкий  парик,
только здесь, в теплой, влажной вашингтонской ночи, он все  время  падал
Маку на глаза. По-видимому, тот друг никогда не слышал о жидком клее,  о
котором должен знать каждый, имеющий дело с театром. Вот  он,  еще  один
обитатель Любительвилла - Города Дилетантов - Маккензи Хаукинз,  новичок
из новичков.
   Парик у Броуки, по странному совпадению такой же рыжий, как и  Хаука,
хотя и с каштановым отливом, удерживался  на  месте  с  помощью  клейкой
ленты Макса Фэктора. Телесного, или, на театральном языке, приглушенного
янтарного цвета, она была неразличима при неясном свете.
   На то чтобы загримироваться столь профессионально, как это сделал он,
Броукмайкл,  следует  потратить  целый  день!  И,   преисполненный   сей
горделивой мысли, бригадный генерал решил, что пора уже и удивить Хаука,
занявшего к тому времени наблюдательный пост  под  развесистым  японским
кленом в тридцати с чем-то футах от обусловленного места встречи. Броуки
Второй был возбужден: сейчас он отплатит Маку за то, что тот  сделал  из
него идиота в Форт-Беннинге!
   Описывая широкий круг в отсвете нацеленных на  мемориал  прожекторов,
Броукмайкл нетерпеливо прокладывал свой путь сквозь толпу. Встречавшиеся
ему время от времени такие же, как и  он,  облаченные  в  форму  служаки
тотчас вскидывали руки в знак уважения к его рангу.
   Обходя клен  с  восточного  фланга,  Броуки  размышлял,  почему  Хаук
настаивал на том, чтобы он  явился  на  тайную  встречу  в  генеральском
мундире. Сколько бы ни спрашивал он об этом Мака, в ответ слышал одно  и
то же: ?Сделай так, как тебе говорят, и все! Надень свои чертовы медали,
все до единой! Помни, наш с тобой разговор в Беннинге записан на пленку.
На мою пленку!?
   Приблизившись к клену, Броуки Второй подкрался  к  глупцу  дилетанту.
Бывший солдат, сделавший совсем  недавно  из  него  идиота,  внимательно
вглядывался в  то  место,  где  была  назначена  встреча.  Вел  он  себя
по-дурацки! Вместо того чтобы выпрямиться, что увеличило бы  ему  обзор,
этот идиот продолжал горбиться и подгибать колени,  пряча  неловко  свою
кургузую, приземистую  фигуру  в  маскарадном  костюме  в  плотной  тени
разлапистого клена. Все тот же Любительвилл!
   - Вы кого-то ждете? - спросил Броуки спокойно.
   - Какого черта?! - взорвался загримированный субъект и с такой  силой
завертел головой,  что  его  рыжий  парик  съехал  налево  на  девяносто
градусов и прикрыл бакенбардами лоб. - Ах, это  вы?  Конечно,  вы,  коль
здесь столько разных медяшек!
   - Теперь ты можешь подняться во весь рост, Мак.
   - Подняться? Во весь рост?
   - Послушай, в таком мраке все равно нас никто не увидит: я  с  трудом
различаю даже свои ноги, хотя,  признаюсь,  твой  дурацкий  рыжий  парик
издали разглядел. По-моему, он у тебя повернут задом наперед.
   - Да, но и ваш не в образцовом порядке,  солдат!  -  произнес  тип  в
гражданском,  поправляя  накладные  волосы.  -  Многие   доны   старшего
возраста, облысев, носят эти парики, приклеивая их лентой Макса Фэктора,
которая помогает им заодно убрать со лба лишние  морщины.  Но  ее  сразу
видно, хотя мы обычно об этом не упоминаем.
   - Что ты хочешь сказать этим ?сразу видно?? Разве можно различить  ее
в такой темноте?
   - Конечно, дубина стоеросовая: ведь от этой ленты отражается свет.
   - О?кей, о?кей. Мак! А теперь встань, чтобы мы могли поговорить.
   - Не пойму, что вам надо, если вы на пару дюймов  выше  меня.  Может,
мне отправиться в город  за  парой  башмаков  на  толстой  подошве?  Или
ходулями обзавестись? Что это с вами?
   - Ты хочешь сказать, что... - Броуки  Второй,  наклонившись,  подался
вперед. - Так вы не Хаукинз!
   - Заткнитесь, приятель! - крикнул Манджекавалло. - И вы ведь тоже  не
Хаукинз! Я видел его фотографии.
   - Но кто же вы?
   - А вы кто, черт бы вас побрал?
   - Я пришел на встречу с Хауком. Он  придет  вон  туда!  -  Броукмайкл
указал на дерево с медной табличкой.
   - Я тоже должен встретиться с ним!
   - На вас рыжий парик!
   - Как и на вас!
   - Он носил такой же в Беннинге!
   - А я свой купил в Майами-Бич...
   - Я же взял парик из реквизитов своей группы.
   - Вам тоже нравится рыбная ловля?
   - О чем это вы?
   - А вы о чем?
   - Минутку! - Глаза Броукмайкла были прикованы к знаменитому дереву. -
Смотрите! Вон туда! Ну как, видите его?
   - Кого? Того тощего священника в черном костюме и  белом  воротничке,
который что-то разнюхивает, словно доберман перед тем, как задрать ногу?
   - Да, его!
   - Ну и что? Может, он хочет посидеть на скамеечке... Там много разных
типов бродит...
   - Так-то оно так, - молвил Броуки Второй, наблюдая из своего  укрытия
под  кленом,  как  церковнослужитель,  омываемый   светом   прожекторов,
двинулся к западу. - Нет, вы только взгляните!.. Ну что, заметили?
   - Воротничок, костюм и то, что у него рыжие волосы? А дальше что?
   - Любительвилл! - вынес вердикт создатель ?смертоносной шестерки?.  -
У него не свои волосы, а парик к тому же, как и ваш, сделан  прескверно:
на затылке - слишком длинный, на висках слишком широкий... Странно,  но,
мне кажется, я вспоминаю, что уже видел где-то этого субъекта.
   - Какое все это имеет к нам отношение?
   - Речь о том, что парик плохо подогнан.
   - Ох, совсем забыл, что  мы  ведь  на  рыбной  ловле!  Мне  предстоит
встреча с солдатом, с которым у нас  состоится  совещание,  имеющее  для
меня жизненное значение... Поймите, мне лично все равно, кто какой парик
носит и носит ли вообще, и, кроме того, сейчас не время размениваться на
пустяки.
   - Может, эти парики символизируют что-нибудь?
   - О Боже, мы что, собираемся выступить с маршем протеста?
   - Неужели вы не видите: он заставил всех нас надеть рыжие парики!
   - Меня он ничего не заставлял! Говорю вам, свой я купил в Майами-Бич!
В лавке возле Фонтенбло, где продаются всякие штучки-дрючки.
   - А я свой нашел в вещах моей группы...
   - Какой группы?..
   - На нем был рыжий парик, когда он явился ко мне... Боже мой, не было
ли это проявлением интуитивного стремления к самосовершенствованию?
   - О каком самосовершенствовании говорите вы?
   - Он когда-нибудь произносил при вас слово ?рыжий??  Причем  не  один
раз?
   - Возможно, но я  не  помню.  Вот  ?красный?  я  слышал  от  него.  В
словосочетании ?краснокожие?. Понятно? Но видеть его я никогда не видел,
только разговаривал с ним по телефону.
   - Вот оно что! Он своим голосом давал нашему  подсознанию  установку!
Об этом подробно писал Станиславский.
   - Он комми?
   - Нет, Бог театра!
   - Вероятно, поляк? Не забывайте об этом!
   - О чем ?об этом??  -  спросил  Броуки  Второй,  наклоняясь  резко  к
незнакомцу в рыжем парике. - Вы имеете в виду какое-то дело?
   - Дело? Ну, если так, то речь в данных условиях может  идти  об  иске
племени уопотами, с которым оно обратилось в Верховный суд.
   -  Среди  нас,  военных,  -  проговорил  Броукмайкл,  выпрямляясь,  -
считается недопустимым  придавать  этническую  окраску  кодовым  словам.
Выдающиеся итало-американские  граждане  нашей  страны,  сыны  и  дочери
Леонардо Микеланджело и Рокко Макиавелли <Автор  явно  подтрунивает  над
старым воякой, путающим имена  Буонаротти  Микеланджело  и  Леонардо  да
Винчи>,  заслуживают  самого  уважительного  к  ним  отношения   за   их
величайший вклад в наше общее дело! Что же  касается  таких  закоренелых
преступников, как Капоне или Валачи, то это - отклонение от нормы!
   - Завтра, когда пойду к мессе, непременно поставлю свечу,  чтобы  вам
посчастливилось уцелеть, повстречайтесь вы вдруг с сыновьями и  дочерьми
двух последних особ, коих вы изволили  упомянуть.  Ну  а  пока  что  нам
следует решить, как действовать в данный момент.
   - Думаю, неплохо бы побеседовать с этим рыжим священником.
   - Отличная мысль! Пошли!
   - Только не сейчас! - раздался позади глубокий, резкий голос. И из-за
ствола клена вышел Хаук в аккуратно причесанном парике, на который падал
мягко струившийся сквозь листву  свет.  -  Как  хорошо,  что  вы  сумели
выбраться сюда, джентльмены! Рад снова видеть тебя, Броуки! И вас,  сэр!
Полагаю, вы и есть командир Игрек. Несомненно, встреча с вами, кем бы вы
ни были, доставит мне огромное удовольствие!
   Насколько допускал это страх, Уоррен Пиз, государственный  секретарь,
был  доволен  и  даже  восхищен  собою.  При  виде  священника,  который
буквально рычал на шофера такси  из-за  платы  за  проезд  от  гостиницы
?Хэй-Адамс?,  у  него  мгновенно  созрел  план.  На  встречу  он  явится
переодетым! Если его не устроит то, что увидит он или услышит, ему никто
не помешает незаметно удалиться. Разве посмеет допустить в  общественном
месте какую бы то ни было грубость  по  отношению  к  священнослужителю?
Подобное просто неприемлемо с нравственной точки зрения и, что не  менее
важно, привлекало бы внимание публики.
   Не ходить на свидание Пиз не мог, несмотря на  то  что  наговорил  он
этому ужасному адмиралу, систематически  представлявшему  ему  счета  за
свои  поездки  для  встречи  с  людьми   по   заданию   государственного
департамента. И хотя госсекретарь знал, что этот лихоимец никогда никуда
не ездил, никаких деловых встреч ни с  кем  не  имел  и  соответствующих
заданий от департамента не получал,  Пиз  затеял  с  ним  перебранку  по
телефону не для  того,  чтобы  вздрючить  адмирала,  а  лишь  в  надежде
выяснить, что тот знал обо всем этом деле... и откуда. Ответы на оба эти
вопроса, весьма туманные, настолько встревожили Уоррена, что он  отложил
все намеченные у себя на вечер аудиенции. Раздобытый  им  священнический
воротничок отлично  подошел  к  черному  костюму,  предназначавшемуся  в
официальных  похоронных  церемониях  и  был  удачно  дополнен  рыжеватым
париком.
   И вот он бродил сейчас среди толпы у Мемориала Линкольна, а у него  в
ушах слова адмирала звенели.
   - Господин секретарь, мой старый товарищ  просил  меня  передать  вам
кое-что, что могло бы облегчить для вас разрешение вашей самой серьезной
проблемы, охарактеризованной им как кризис.
   - О чем это вы? Государственному  департаменту  приходится  буквально
ежедневно сталкиваться с  десятками  кризисов  и,  поскольку  время  мое
ценится в Вашингтоне чрезвычайно высоко,  я  надеюсь,  что  вы  поясните
немного, что именно имеется вами в виду.
   - Боюсь, я и сам толком  ничего  не  знаю.  Мой  старый  товарищ  дал
понять, чтобы я не совал нос куда не следует, и не стал вводить  меня  в
курс дела.
   - И все же давайте-ка поподробней, моряк.
   - Он сказал, что  это  как-то  связано  с  группой  исконных  жителей
Америки - не знаю, кого он  так  величает,  -  и  с  какими-то  военными
сооружениями, а какими именно, понятия не имею.
   - О Боже мой! И что же еще он сообщил?
   - Он темнил, ссылаясь на то, что все  это  чрезвычайно  секретно,  он
просил дать вам понять, что можно найти такое решение, которое позволило
бы потереть воском ваши лыжи.
   - Что-что сделать?
   - Натереть воском ваши лыжи... Откровенно говоря, господин секретарь,
я не очень-то разбираюсь в зимних видах спорта, но коль уж  вы  согласны
выслушать мнение военного человека, эта  закодированная  фраза  означает
скорее всего,  что  вы  смогли  бы  достигнуть  своей  цели  значительно
быстрее, если бы немедленно встретились с  ним.  Это-то,  собственно,  и
должен был я передать вам.
   - Как зовут его, адмирал?
   - Если я назову вам его имя, то невольно окажусь как  бы  втянутым  в
дело, к которому не имею никакого отношения.  Я  выступаю  лишь  в  роли
связующего звена, господин секретарь, и не более того. Он мог бы выбрать
еще дюжину таких же отставных военных, чего я и хотел бы всею душой.
   - А я мог бы выбрать сколь угодно представленных вами к оплате счетов
и выяснить,  что  за  уютные  путешествия  совершаете  вы  постоянно  на
дипломатических самолетах! Ну, как вы на это смотрите, морской волк?
   - Но я ведь всего только передаю сообщение, господин секретарь!  Все,
что происходит, меня не касается!
   - Не касается, говорите? Но почему я должен вам верить?  Может  быть,
вы один из участников этого гнусного заговора.
   - Какого еще заговора? Скажите, Христа ради!
   - Ишь  о  чем  размечтались!  Вам  бы,  конечно,  хотелось,  чтобы  я
рассказал вам все. А вы же накропали бы впоследствии книгу, как все  эти
так называемые  прекрасные,  бескорыстные  слуги  народа,  несправедливо
наказанные  лишь  за  то,  что  они  не  делали  ничего  больше  других,
занимавших те  же  посты  и  не  гнушавшихся  прикрываться  коллективным
мнением.
   - Ни черта не понимаю!
   - Имя, морячок! Имя!
   - Чтобы вы тоже написали потом книгу и впутали меня  в  эту  историю.
Нет уж, увольте!
   -  Ладно,  раз  вам  совершенно  не  жалко  моего   времени,   можете
продолжать. Итак, когда и где  этот  анонимный  монстр  желает  со  мной
встретиться?
   Адмирал объяснил ему.
   - Вот и отлично! Я уже забыл все,  что  услышал  от  вас.  А  теперь,
морячок, забудьте и вы. И никогда мне больше не звоните,  разве  лишь  в
том  случае,  если  надумаете  сообщить  мне,  что  не  намерены   далее
консультировать нас и посему расторгаете с нами контракт.
   - Послушайте, господин  секретарь,  я  не  хочу  никаких  осложнений.
Клянусь честью!.. Я поговорю с дружком президента Сьюбагалу,  и  он  вам
скажет...
   - Поговорите с Арнольдом? Нет, ни  слова  ему  об  этом!  Никогда  не
говорите с ним, а не то он включит вас в свой реестр! Внесет ваше имя  в
этот ужасный список неблагонадежных лиц!
   - С вами все в порядке, господин секретарь?
   - Да, со мной все в порядке, только не звоните,  никогда  не  звоните
Арнольду Сьюбагалу! Если не хотите, конечно, чтобы он включил вас в свой
реестр! В этот ужасный, кошмарный список лиц,  подлежащих  ликвидации!..
Петля на шею - и на мачту!  Или  как  вы  там  еще  выражаетесь,  глупые
морские волки! С удовольствием вспоминая,  как  он  отбрил  эту  ужасную
пиявку, Пиз сладко улыбнулся сверх  всякой  меры  накрашенной  маленькой
старой леди, с обожанием взиравшей  на  него,  когда  он  приближался  к
клену, возле которого была назначена встреча. Место не столь уж  удачное
для тайного свидания, так что выбор  его  едва  ли  свидетельствовал  об
озарении Маккензи Хаукинза, он же - Повелитель Грома, вождь  нечестивого
племени уопотами. Там  было  довольно  темно,  но,  возможно,  оно  и  к
лучшему, был вынужден все же признать Уоррен. И  в  каких-то  ста  футах
оттуда расхаживала публика, что тоже было недурно: такое скопище  народа
позволяло чувствовать себя в относительной безопасности.  Понятно,  этот
маньяк Хаукинз принял подобные меры предосторожности исключительно  ради
себя, государственный же секретарь его мало заботил. Конечно,  размышлял
Уоррен, вокруг можно было порасставить сколько угодно солдат для захвата
Хаука. Но такого рода шоу никак не входило в планы окружения президента:
было бы ужасно, если бы вдруг появилось сообщение для прессы о том,  что
они расставили ловушку для кавалера двух почетных медалей конгресса!
   Пиз скосил глаза и в скудном свете под деревом взглянул на  часы.  Он
явился в положенное место  примерно  на  тридцать  минут  раньше  срока.
Прекрасно, прекрасно! Сейчас он  отойдет  в  сторонку  и  подождет  того
человека, с которым ему предстояло встретиться. И понаблюдает оттуда.
   Уоррен обошел вокруг дерева  и  остановился,  раздраженный  тем,  что
маленькая старая леди  с  грубо  нарумяненными  щеками  явно  стремилась
привлечь к себе его внимание.
   - Благословите меня, святой отец, ибо я грешна! - молвила она высоким
вибрирующим голосом, преграждая ему путь.
   - Да, да, хорошо... Vox populi <Начало фразы ?Vox populi -  vox  dei?
- ?Глас народа - глас Божий? (лат.)> и все в том же духе. Что-то в  душе
вашей не так, как следует, это уже сама судьба...
   - Я хотела бы исповедаться, отец! Я должна сделать это!
   - Думаю, ваше стремление весьма  похвально,  но  место  это  вряд  ли
подходит для такой цели. И, кроме того, я спешу.
   - В Библии говорится, что в  глазах  Господа  и  пустыня  может  быть
храмом Божьим, если дух грешника возжелает того.
   - Прочь, пустомеля: я же сказал, что спешу!
   - А я говорю, чтобы вы сунули зад за дерево.
   - Ладно-ладно, вы прощены за все, что бы вы ни сделали... Что-что  вы
сказали?
   - Вы же слышали  меня,  ангельский  котик!  -  зашептала  безобразная
старая карга грубым низким голосом и, вытащив из  складок  своей  одежды
опасную бритву, раскрыла ее со щелчком. - Марш за  дерево,  или  же  вам
можно будет не давать обет целомудрия!
   - Боже мой, да вы же не женщина, а мужчина!
   - Суждение это спорно, как ни смотри, но что несомненно, так это  то,
что я головорез: люблю резать глотки, а посему пошевеливайся!
   - Пожалуйста, молю вас, не причиняйте мне  зла!  Не  надо!..  Я...  О
Боже! Не  режьте  меня!  -  Трясясь  всем  телом,  госсекретарь  неловко
отступал в тень дерева. - Право, вы не  должны  меня  калечить!  Пролить
кровь священника - страшный смертный грех!
   - Я тебя заприметил еще пятнадцать минут назад, ангельский  котик!  -
зашипел (или зашипела?) мужчина (или женщина?). Его (или ее)  сморщенные
ярко-красные губы и  набрякшие  пурпурные  веки  искривились  в  тусклом
свете. - Тебя и эту ужасную тряпку у тебя на голове! Ты позоришь честных
извращенцев!
   - Что?
   - Как смеешь ты разгуливать здесь? Выискиваешь  маленьких  мальчиков.
Да еще, гад ползучий, священником вырядился? Какая мерзость!
   - Но, право, мадам... мистер... Простите, не знаю, как  обращаться  к
вам...
   - Ты что, оскорблять меня вздумал, змеиная рожа?
   - Клянусь честью, нет! - Левый  глаз  Пиза  бешено  завращался.  -  Я
только хочу вам сказать, что вы не знаете...
   - Я все отлично знаю! Такие, как ты, мерзавцы, всегда носят  с  собой
что-нибудь лакомое на случай, если вдруг кто-то  подвернется.  Раскрывай
свои карты, падла поганая!
   - Деньги? Вам нужны деньги? Ради Бога, возьмите все, что у меня есть!
- госсекретарь начал копаться в  карманах,  извлекая  из  них  сложенные
банкноты. - Вот-вот, берите!
   - Что брать, уж не это ли дерьмо? Сейчас я  вспорю  твои  карманы,  а
потом начну тебя резать. - Монстр-гермафродит теснил Пиза в самую  тень.
- Только пикни, и я отрежу тебе губы, ясно, хорек вонючий?
   - Смилуйтесь! - заскулил госсекретарь. - Вы же не знаете, кто я...
   - Зато мы знаем! - раздался позади него глубокий голос.  -  Броуки  и
вы, командир Игрек, обезоружьте этого бандита немедленно!
   Престарелый выпускник  Уэст-Пойнтской  военной  академии  и  пожилой,
крепко сбитый верзила из Бруклина тотчас набросились на налетчика.  Один
из них вырвал у  него  из  рук  бритву,  другой  схватил  его  за  ноги,
спутанные широкой цветастой юбкой.
   - Попалась, ублюдская шлюха! - завопил Манджекавалло.
   - Теперь не уйдешь! - закричал Броукмайкл, срывая  седовласый  парик,
возвышавшийся  над   нарумяненной   морщинистой   физиономией   уличного
грабителя.
   Винни Бам-Бам, обнаружив, что перед ним мужчина, а  не  женщина,  как
решил он было поначалу,  принялся  молотить  ост