великий
юрист из Белого дома, - ну тот, с цветными  мелками,  -  сообщил,  будто
пять или шесть судей выплакали себе глаза, когда читали заявление  этого
чертова истца. И что они, мол, устроили настоящее молебствие, - ты  ведь
так и сказал: ?Молебствие?, - Вин. И я  тогда  решил  навести  кое-какие
справки. Оказалось, в том обращении речь шла об обмане, мошенничестве  и
даже об истреблении и доведении  до  голодной  смерти  целых,  племен  в
Соединенных Штатах Америки. А теперь выходит, что ты и я и еще  вот  он,
Лапа, умнее всех. Я же на самом-то деле не шибко  умный,  да  и  у  Лапы
котелок не очень-то варит. Неужели кто-нибудь  из  нас  может  надеяться
переиграть этих мозговитых парней из Верховного  суда  и  превратить  то
дело в чистое дерьмо? Я, во  всяком  случае,  не  верю  в  то,  что  нам
повезет, и поэтому не вижу никакого смысла во всей нашей возне.
   - А мы и не ищем смысла,  дружище,  нам  надо  лишь  найти  выход  из
положения,  чреватого  национальной  катастрофой.  Вколоти  это  в  свою
дырявую башку. А сейчас запомни: человека,  грозящего  всем  нам  бедой,
зовут  Повелителем  Грома.  И  отправь-ка  этих  мальчиков  Голдфарба  в
Небраску!

***

   -  Небраска...  Небраска...  Небраска...  -  нараспев,  словно  читая
ветхозаветные псалмы, долдонил в телефонную трубку Хайман Голдфарб.
   Восседая за элегантным письменным столом в своем не менее  элегантном
кабинете в элегантнейшем отеле Атланты ?Фиппс-Плаза?, он то возводил очи
горе, то поглядывал с любовью на сидевших перед ним мужчину и женщину  -
стройных, хорошо одетых, средних лет. Впрочем, если придерживаться более
точно возрастных показателей, то им обоим Давно уже перевалило за сорок,
и, следовательно, они были не  намного  моложе  мускулистого  загорелого
Голдфарба, облаченного в белый полотняный костюм, сидевший как влитой на
его внушавшем благоговейный трепет теле атлета.
   - Выходит, я вновь должен посылать своих лучших людей в  эту  забытую
Богом Небраску, чтобы выслеживать туман, облако  пара,  называющее  себя
Повелителем  Грома,  вождем  уопотами?  Ведь  именно  этого  вы  хотите?
По-видимому, мне следовало бы все же стать раввином, чему я,  кстати,  и
обучался, а  не  футболистом:  гоняя  мяч  по  полю,  знаний  особых  не
приобретешь. - Предоставив своему собеседнику на  другом  конце  провода
возможность высказаться, Хайман Голдфарб время  от  времени  отнимал  со
вздохом трубку от уха, пока наконец не решил, что  пора  положить  конец
словоизлиянию:
   - Пожалуйста, выслушайте меня, позвольте мне сэкономить ваши  деньги,
ладно?.. Благодарю вас. А теперь вот что. Если  и  есть  такой  вождь  -
Повелитель Грома, то он неуловим. Мои люди вовсе не утверждают, что  его
не существует, поскольку стоило им только упомянуть  это  имя  последним
оставшимся  в  этой  злосчастной  резервации  индейцам,  как   в   ответ
простерлось молчание, лишь изредка нарушавшееся перешептыванием на языке
уопотами. При этом, как я понял  из  их  рассказов,  у  них  было  такое
чувство,  будто  они  оказались  внезапно  в   капище,   возведенном   в
первозданных лесных чащобах, где спиртного в избытке и Повелитель  Грома
воспринимается скорее как миф, нежели как реальная  личность.  В  общем,
это что-то вроде иконы или племенного божества, чье изображение вырезано
на тотемном столбе - языческом объекте поклонения. Едва ли речь  идет  о
существе из плоти и крови. Во всяком случае, что касается меня, то  я  в
это не верю... Вы спрашиваете, что я думаю?  Вас  это  интересует?..  Не
надо кричать! Если говорить откровенно, мой легковозбудимый друг,  то  я
полагаю, что  сей  вождь  -  Повелитель  Грома  -  фигура  исключительно
символическая, некий образ... Нет, представления о сексе  здесь  ни  при
чем... Так вот, этот образ - своеобразное воплощение неких, вне  всякого
сомнения, благородных устремлений, обусловленных неблагоприятным в целом
отношением   нашего   правительства   к   индейцам.   Вероятно,    кучка
ученых-юристов из Беркли или Нью-Йоркского университета откопала  где-то
какие-то документы с целью поставить в неловкое положение нашу  судебную
систему. Все это -  пена,  приятель,  самая  настоящая  пена,  но  сколь
блестящая.
   Голдфарб снова отнял трубку от уха и прикрыл глаза.  Голос  на  линии
заполнил своим металлическим звучанием весь его кабинет.
   - Что это за разговор?! - ревел незримый собеседник. - Великая страна
на пороге национального кризиса, а вы не можете  предложить  мне  ничего
разумного! Позвольте же сказать вам, мистер Великий  Футболист:  человек
из Лэнгли, штат Вирджиния, чьими словами лучше не пренебрегать, советует
вам разузнать что-нибудь поконкретнее о вожде Повелителе Грома, и к тому
же немедля! Хотелось бы добавить также, что из нас никого не тянет назад
в Палермо. Надеюсь, вы меня понимаете?
   -  Не  будем  повторяться:  к  чему  тратить  попусту  время?   Будем
поддерживать связь. - Консультант ЦРУ опустил с тяжелым  вздохом  трубку
на рычаг,  откинулся  назад  в  своем  вертящемся  кресле  и,  покачивая
головой, обратился к привлекательной паре, сидевшей напротив:
   - О Господи, да при чем тут я? Вы уверены в своей правоте?
   - Я бы не ставила так вопрос, Хайман,  -  ответила  бойко  женщина  с
безукоризненным британским выговором, свидетельствовавшим о том,  что  в
ее семье из поколения в поколение получают дорогое образование.  -  Нет,
мы ни в чем не уверены, как, впрочем, не был бы уверен и  любой  другой,
окажись он на нашем месте. Однако, если даже и в самом  деле  существует
вождь по имени Повелитель Грома, то его все равно не  найти,  что  вы  и
объяснили столь убедительно по телефону этому джентльмену.
   - Но я  же  использовал  ваши  собственные  формулировки,  -  уточнил
Голдфарб. -  Ну  а  относительно  того,  что  он  джентльмен,  я  весьма
сомневаюсь.
   - И, думаю, не без основания, - вступил  в  разговор  мужчина,  тоже,
судя по всему, англичанин. - Мы придерживались плана ?Си?. Объявили себя
антропологами из Кембриджа,  изучающими  пусть  и  немногочисленное,  но
великое племя, чьи предки были приведены к присяге в верности британской
короне Уолтером Рейли в начале семнадцатого века. Если бы  действительно
существовал такой вождь - Повелитель Грома,  то,  по  логике  вещей,  он
должен был бы потребовать своего признания со стороны британской короны,
а заодно  и  денежного  содержания,  несомненно,  незначительного  в  те
времена,  но  ныне,   учитывая   задолженность   за   огромный   период,
составившего  бы  внушительную  сумму.  Однако   он   не   появился.   И
следовательно, его не существует.
   - Зато существует исковое заявление, направленное в Верховный суд,  -
не успокаивался консультант. - Это сущее безумие!
   - Да, вещь невероятная, - согласился англичанин. -  Куда  мы  отсюда,
Хайман? Видать, вы ?под прицелом?, как имели мы  обыкновение  говаривать
на секретной службе  ее  величества,  хотя  я  всегда  считал,  что  это
довольно банальное выражение,  страдающее  избыточным  мелодраматическим
пафосом.
   - И все же, что касается вашего ?под прицелом?, вы и правы, и нет,  -
заметил Голдфарб. - История весьма странная  и  запутанная,  а  ситуация
чрезвычайно опасная. И о чем только думают эти судьи?
   - Осмелюсь высказать свое мнение. Мы знаем истинную цену и  судьям  и
закону, - заявила женщина. -  Безотносительно  к  этому,  милый  Хай,  -
простите меня за то, что я говорю вам  это,  -  человек,  с  которым  вы
беседовали по телефону, хоть  вы  и  не  считаете  его  джентльменом,  в
сущности прав. Кто бы ни скрывался под  маской  Повелителя  Грома,  -  а
возможно, что это и не один человек, - ключ к разгадке дела в нем или  в
них.
   - Но, Даффи, по вашему  собственному  признанию,  вы  не  можете  его
найти.
   - Не исключено,  Хайман,  что  мы  просто  недостаточно  усердно  его
искали. Что скажешь, Реджи?
   - Милая девочка, да мы же с тобой облазили все это чертово болото без
единого приличного жилья, и все впустую!
   - Это так, дорогой, но был там один тип, который как-то не вписывался
в обстановку. Помнишь, я говорила тебе о нем?
   - Ах, это тот неприятный молодой парень, такой мрачный?  -  отозвался
англичанин безразличным тоном.
   - О ком вы? - подался вперед Голдфарб.
   - Он не мрачный, Реджи, а скорее необщительный, -  возразила  мужчине
Даффи. - Выражался  он  на  ломаном  английском,  но  все,  что  мы  ему
говорили, понимал. Это было видно по его глазам.
   - Да о ком же вы? - вновь спросил консультант ЦРУ.
   - Об одном индейце-удальце. По-моему, такое  определение  подходит  к
нему лучше всего. Ему лет двадцать с небольшим. Он, все время делал вид,
будто не очень хорошо понимает по-английски, и  когда  мы  задавали  ему
вопросы, лишь пожимал плечами.  Впрочем,  вполне  вероятно,  что  знание
английского тут ни при чем. Тогда я  как-то  об  этом  не  подумала,  но
сейчас мне вдруг пришло в голову: все это возможно потому, что  нынешняя
молодежь такая неприветливая, ведь верно?
   - Одет он был не вполне прилично, - вмешался  Реджиналд.  -  На  нем,
кажется, ничего не было, кроме набедренной  повязки.  В  общем,  зрелище
омерзительное. А когда он влез с грехом пополам на  лошадь,  то,  скажем
прямо, обнаружил полное неумение ездить верхом.
   - К чему вы все это? - недоумевал Голдфарб.
   - Он свалился с лошади, - решила уточнить Даффи. - Да,  ему  явно  не
хватало сноровки...
   - Стойте, стойте! - Голдфарб налег на стол широкой грудью.  -  Как  я
понял, тогда вы не придали  особого  значения  встрече  с  этим  молодым
индейцем, но теперь почему-то вспомнили о нем. Не так ли?
   - В свете определенных обстоятельств, милый Хай, я стараюсь ничего не
забывать.
   - Вы полагаете, он знал что-то такое, чего не хотел вам рассказать?
   - Это одно из возможных объяснений его поведения.
   - Как вы считаете, смогли бы снова найти его?
   - Конечно! Я запомнила  вигвам,  из  которого  он  вышел.  Жилье  это
принадлежало ему.
   - Как, они до сих пор обитают в вигвамах?
   - Само  собой,  Хайман!  -  ответил  Реджиналд.  -  Они  же  индейцы.
Краснокожие, как вы называете их в своих фильмах.
   - Здесь-то и зарыта собака,  -  произнес  Голдфарб,  взяв  телефонную
трубку и набирая  номер.  -  Вигвам!  Да  теперь  никто  же  не  спит  в
вигвамах!.. - Выговорившись, он бросил гостям:
   - Не распаковывайтесь. - И снова переключил внимание на телефон:
   - Мэнни? Отправляйся к Заступу, а  потом  на  летное  поле.  Поведешь
?Лир? в Небраску.

***

   У входа в большой, нарядно убранный вигвам  стоял  молодой  индейский
удалец, совершенно голый, если не считать своеобразной короткой  кожаной
юбки.
   - Верни мне мою одежду, Мак! - вопил он в отчаянии. -  Ты  не  имеешь
права так поступать со мной! Я устал, меня тошнит от всего этого!..  Нас
всех тошнит!.. Мы давно уже не живем в грязи и подобных дурацких хибарах
и не обжигаем рук, готовя пищу на костре. И пользуемся туалетами,  а  не
бегаем по нужде в эти чертовы чащобы. А раз так, верни  эту  злосчастную
клячу Джеронимо! <Джеронимо (ок. 1834 - 1909) - вождь индейского племени
апачей>.. Я ненавижу лошадей и не езжу верхом, и  никто  из  нас,  слава
Богу, не ездит! Мы  ездим  на  ?шевви?  и  ?фордах?  и  на  паре  старых
?кадиллаков?, но никак не на лошадях!.. Мак, ты меня слушаешь? Да ответь
же!.. И послушай еще: мы ценим твои деньги и твои  добрые  намерения,  и
даже эту идиотскую  одежду  из  костюмерной  Голливуда,  но  дело  зашло
слишком далеко, разве не ясно?
   - Ты видел фильм, который состряпали они обо мне? - Раздался  рев  из
вигвама. - Сукин сын, что играет меня, шепелявит, как  никто  другой  на
свете. Никогда не слышал ничего подобного! Право же, ужас какой-то!
   - А разве не ужас участвовать в той безумной  шараде,  в  которую  ты
вовлек моих соплеменников? Нас уничтожат! Над нами  станут  смеяться  во
всех резервациях!
   - Пока что,  во  всяком  случае,  над  нами  не  смеются.  Хотя  твое
высказывание по поводу того, что нас, мол, уничтожат, представляется мне
любопытным.
   - Подумай только, садовая голова, прошло уже три месяца - три  месяца
безумия! - и никакого отклика. Носимся повсюду полуголые или в костюмах,
расшитых  бусами,  впивающимися  в  зад,  обжигаем  пальцы  на  кострах,
обжигаемся ядовитым плющом в местах, где отправляем нужду в кустах.
   -  Траншеи  всегда  составляли  неотъемлемую  часть  воинского  быта,
парень. И с отсутствием женщин тоже приходится мириться: в  армии  иначе
не бывает.
   - Но мы же не в армии и я не солдат. И хочу лишь получить назад  свою
одежду...
   - Все изменится со дня на день, сынок, - отозвался из вигвама  грубый
солдатский голос. - Вот увидишь!
   - Ты сумасшедший, ничего не изменится ни  на  днях,  ни  в  ближайший
месяц или год! Эти старые перечницы в Верховном  суде,  вероятно,  сидят
сейчас в своих кабинетах и покатываются с  хохоту.  Я  не  смогу  теперь
работать даже в самых захолустных судах  Американского  Самоа...  Пойми,
Мак, из  твоей  затеи  ничего  не  выйдет!  Это  был  безумный  замысел.
Допускаю, что он, возможно, и содержал крупицу  здравого  смысла,  но  в
целом, тем не менее, производит впечатление нелепой, смехотворной идеи.
   - Вот уже сто двенадцать лет, паренек, как наш добрый народ страдает.
Страдает от рук грубого, жестокого, алчного белого человека. И мы должны
наконец добиться справедливого  воздаяния  за  эти  страдания,  а  также
долгожданной свободы! Потерпим еще немного.
   - Мак, но ты-то какое имеешь ко всему этому отношение?!
   - Это старое солдатское сердце не делит людей на  своих  и  чужих.  И
верь мне, сынок, я не подведу тебя!
   - Не подведешь? Да плевать хотел я на твои заверения! Лучше верни мне
одежду и скажи приставленным следить за мной тем двум идиотам, чтобы они
оставили меня в покое!
   - Побольше выдержки, молодой человек! Я запрещаю тебе относиться  так
к братьям и сестрам - своим соплеменникам...
   - Соплеменникам?! Да ты. Мак, совсем  рехнулся:  клинический  случай,
уверяю тебя, мой отважный брат. Существует простейшая юридическая норма,
о которой ты, возможно, и не подозреваешь, хотя и  должен  был  все  же,
черт возьми, знать. Четыре месяца назад, когда заварилась вся эта  каша,
ты спросил меня, сдал ли я свой адвокатский экзамен, и я  ответил  тебе,
что, разумеется, сдал. Я и сейчас скажу то  же  самое,  но  если  бы  ты
попросил меня предъявить свидетельство, я  не  смог  бы  этого  сделать.
Видишь ли, я не получил официального уведомления из  коллегии  адвокатов
Небраски, и, возможно, ждать-то придется еще месяца два. Это  не  мешает
мне  заниматься  адвокатской  практикой,  а  вот  принимать  участие   в
заседаниях Верховного суда я пока что не имею права.
   - Что?! - вздрогнул вигвам от мощного рыка.
   - В Верховном суде заседают люди занятые, краснокожий брат мой, и  за
исключением особых случаев, когда  четко  аргументируется  необходимость
сделать  исключение  из  правила,  неаккредитованный  юрист  не   вправе
обращаться туда с петицией в  качестве  временного  поверенного.  Я  уже
говорил тебе об этом. Если бы даже решение было принято в твою пользу, -
что, впрочем, столь же маловероятно, как и то, что подобный  мне  удалой
индеец смог бы когда-нибудь научиться ездить верхом, - то и  тогда  тебя
не впустили бы в зал суда.
   Из конусообразного сооружения, покрытого раскрашенными искусственными
звериными шкурами, вырвался еще более отчаянный, чем  прежде,  протяжный
вопль, сменившийся укором:
   - Как мог ты предположить такое?
   - Да я здесь ни при чем. Мак.  Ты  сам  во  всем  виноват.  Разве  не
советовал я тебе официально зарегистрировать своего поверенного?  Но  ты
сказал, что не можешь этого сделать, поскольку он умер, и что  позже  ты
что-нибудь придумаешь, а пока суть да дело, мы, дескать,  сославшись  на
прецедент тысяча восемьсот двадцать шестого года, подадим обращение  без
указания имени истца.
   - Так прецедент-то  откопал  ведь  ты!  -  вновь  взревел  скрытый  в
причудливом вигваме человек.
   - Совершенно верно, и ты еще благодарил меня за это от всей  души.  А
теперь позволь мне дать тебе совет: откопай своего покойного поверенного
и пусть он поучаствует в бумажных баталиях.
   - Но это невозможно! - На этот раз вместо яростного  рева  прозвучало
жалобное мяуканье обескураженного котенка.
   - Почему, интересно?
   - Чем бы смог он теперь помочь нам?
   - Как чем?.. Ах, Боже мой, да я же имел в виду не  собственно  твоего
поверенного, покоящегося с миром в могиле,  а  его  бумаги  -  различные
документы, которые удалось ему  раздобыть,  записи  опросов,  показания,
одним словом,  все,  что  накопилось  у  него  в  ходе  проведенного  им
расследования.
   - Ему это не понравилось бы! - Теперь это уже было даже  не  мяуканье
котенка, а мышиный писк.
   - Но он ведь все равно ничего  не  узнает!..  Пойми,  Мак,  рано  или
поздно какой-нибудь столичный клерк этих судей пронюхает, что я новичок,
недавно окончивший юридический колледж и проработавший в  суде  каких-то
шесть месяцев, и тогда  поднимется  страшный  шум.  Никакая  молитва  не
поможет тебе: Бог Громовержец судебной империи, всемогущий Рибок поразит
тебя молнией за обман. И в еще большей степени - за то, что ты  выставил
их дураками. И даже если бы один или двое судейских крючков встали вдруг
на твою сторону, что, поверь мне, исключено, то проку от этого все равно
бы не было. Так что забудь о своей затее. Мак:  она  провалилась.  Верни
мне одежду и выпусти отсюда.
   - И  куда  ты  намерен  направиться,  сынок?  -  Голос  попискивающей
мышки-невидимки  набрал  постепенно  силу  и,   словно   пробившись   из
подземелья, зазвучал крещендо:
   - Я спрашиваю тебя: куда, паренек?
   - Кто знает? Может, в Американское Самоа - после того, как  я  получу
соответствующее свидетельство из коллегии адвокатов штата Небраска.
   - Никогда не думал, что скажу  тебе  это,  сынок,  -  снова  раздался
громоподобный рык из вигвама, - потому что считал тебя стоящим парнем. Я
полагал, что ты стоящий товар, а теперь не решился бы отправить тебя  на
базар.
   - Спасибо за рифму, Мак. А как насчет моей одежонки?
   -  Вот  она,  желтокожий  койот!  -  Искусственная   звериная   шкура
отодвинулась, и из темного  проема  вылетел  сверток  с  эмблемой  ?Лиги
плюща? .
   - Не желтокожий, а краснокожий. Мак, запомни!  Удалец  в  набедренной
повязке, рванувшись  вперед,  схватил  на  лету  шорты,  рубашку,  серые
фланелевые брюки и ярко-синий блейзер.
   - Искренне благодарен тебе за это, Мак...
   - Подожди, мальчик, еще успеешь поблагодарить меня: хороший  командир
никогда не забывает солдат, какими бы никчемными  они  ни  оказались  на
поле боя. Ты помог мне, о чем я и заявлю на заседании в ставке  главного
командования. И не забудь оставить  свой  будущий  адрес  вечно  пьяному
дебилу, которого ты зовешь Орлиным Боком!
   - Орлиным  Оком,  -  поправил  удалец,  заменяя  набедренную  повязку
шортами, и, потянувшись за оксфордской рубашкой, продолжил:
   - Ты сам снабжал его выпивкой, целыми ящиками. Я никогда не  разрешал
ему пить так много.
   - Бойся индейца-ханжи, отвергшего племя свое!  -  возгласил  незримый
манипулятор племени уопотами.
   - Хватит, Мак!  -  огрызнулся  молодец,  засовывая  ноги  в  мокасины
производства ?Бэлли?. Затем,  затолкав  полосатый  галстук  в  карман  и
облачившись в свой блейзер, он спохватился:
   - А где, черт подери, мой товарищ?
   - За восточным пастбищем, в шестидесяти шагах  бегущих  оленей,  если
идти направо от высокой сосны августовской совы.
   - Чего шестидесяти? И о какой такой сове ты толкуешь?
   - Ты никогда не блистал смекалкой в полевых условиях. Орлиный Бок сам
говорил мне это.
   - Орлиное Око! Он, мой названый дядя, ни разу не просыхал с тех  пор,
как ты появился тут, и посему не различал ни одного предмета!