который ему совсем ни к чему, выползает из своей берлоги.
   - Из берлоги? Или, что то же самое, из пещеры, не так ли?
   - Он называет это берлогой в шато, или шато-берлогой.
   - Шато - это очень большой дом или замок?
   - Совершенно верно. Так вот, время от времени он говорит об  огромном
шато в Церматте в Швейцарии и о своей ?леди Энни? и ?дяде Зио?. Все  это
чистейшей воды фантазии! Или, точнее, галлюцинации.
   - Хорошо, коли так, - пробормотал Пинкус.
   - Что вы сказали?
   - Да нет, ничего... И много времени Сэмюел проводит в своей  берлоге,
Элинор?
   - Он, собственно, и не покидает ее, разве что иногда обедает со мной,
но это случается крайне редко. Его апартаменты - в восточном крыле  дома
- изолированы от нас. Там отдельный вход и все, что надо:  две  спальни,
кабинет, кухня и так далее. Имеется даже собственная прислуга - сколь ни
удивительно, исключительно из мусульман.
   - Фактически это его личные владения, - констатировал Пинкус.
   - Совершенно верно. И он полагает,  что  ключи  от  его  апартаментов
только у него одного.
   - А на самом деле это не так? - быстро спросил Арон.
   - Боже  сохрани,  конечно  же,  нет!  Люди  из  страхового  агентства
настояли в свое время, чтобы мы с Корой тоже имели туда доступ. И  тогда
однажды утром моя кузина украла связку его ключей и сделала  дубликат...
Арон Пинкус! - Элинор Дивероу смотрела прямо в глубоко посаженные  глаза
юриста, многозначительно поглядывавшие на нее.  -  Вы  и  в  самом  деле
думаете, что можно что-то узнать, покопавшись в его шато-берлоге?  И  не
нарушим ли мы этим закон?
   - Вы его мать, моя дорогая леди, и совершенно  естественно,  что  вас
беспокоит его нынешнее душевное состояние. Ваши  чувства  превыше  любых
законов. Однако прежде, чем вы решитесь на это, я  позволю  себе  задать
вам  парочку  вопросов...  Этот  дом,  этот  великолепный  старый   дом,
претерпел за последние годы немало изменений. Еще не  заходя  внутрь,  я
предположил, что на это ушло тысяч сто. Теперь же, обозревая интерьер, я
прихожу к выводу, что указанную сумму следовало бы  увеличить  во  много
раз. Откуда у Сэма такие средства? Он вам не говорил?
   -  Так,  лишь  в  общих  чертах...  По  его  словам,  выполняя  после
демобилизации  секретное  задание  в  Европе,   он   вложил   деньги   в
произведения искусства -  какие-то  недавно  найденные  предметы,  некие
реликвии, и когда через несколько месяцев рынок буквально взорвался,  он
неплохо заработал.
   - Понятно, - промолвил  Пинкус,  чувствуя,  что  ком  в  его  желудке
становится все тяжелее. Ему ничего еще не было ясно, но в голове его уже
раздавались отдаленные раскаты грома. - Итак, предметы культа...  А  эта
леди Энни, о которой, сказали вы, он упоминал... Что говорил он о ней?
   - Нес все ту же околесицу. Леди Энни - этот плод  его  воображения  -
занимает особое место в фантазиях или бредовых галлюцинациях моего сына,
- называйте это, как вам больше нравится. Так вот, она, эта  девушка,  о
которой, как считает мой сын, он мечтал всю  жизнь,  будто  бы  покинула
Сэма, бежав с Папой Римским.
   - О Бог Авраама! - прошептал Пинкус  и  невольно  потянулся  к  своей
чашечке.
   - Мы, последователи  учения  святой  англиканской  церкви,  не  можем
одобрять подобное, Арон. О Генрихе Восьмом <Генрих VIII (1491 - 1547)  -
английский король с 1509 года, из династии Тюдоров. При  нем  в  1536  и
1539 годах была экспроприирована собственность монастырей> я не  говорю:
это особая  тема.  Прегрешения  лица,  носящего  высокий  духовный  сан,
осуждаются церковью. И Папа  Римский  -  пусть  и  необходимая,  хотя  и
несколько претенциозная символическая фигура - не является исключением.
   - Теперь, думаю, самое время отважиться  на  решительный  шаг,  милая
Элинор, - произнес Пинкус, допивая остаток бренди  в  надежде  заглушить
растущую в его желудке боль. - Я имею в виду посещение шато-берлоги.
   - Вы действительно полагаете, что это может нам помочь?
   - Заранее трудно что-либо сказать, но я уверен, что попытаться стоит.
   - Тогда пошли. - Леди Дивероу встала со своей кушетки  и,  не  совсем
твердо держась на ногах, указала  на  двустворчатую  дверь.  -  Ключи  в
коридоре в цветочном горшке... Да-да, в цветочном горшке  в  коридоре...
Кажется, я перебрала малость, а?.. Если в нем их не окажется, поищите за
ним.
   - Коридор...  цветочный  горшок...  горшок  для  цветов...  цветочный
коридор... - С трудом поднимаясь на ноги и не  вполне  понимая,  где  он
находится, Пинкус меланхолично нанизывал слово за словом.
   Подойдя к массивной двери шато-берлоги Сэмюела Лансинга Дивероу, мать
Сэма вставила ключ в замочную скважину - правда, не без  учтивой  помощи
человека,  уполномоченного  ею  выполнять  обязанности  ее  поверенного.
Оказавшись в святая святых, они прошествовали  по  коридору,  ведшему  в
довольно  обширный  холл,  залитый   лучами   послеполуденного   солнца,
проникавшими  слева  сквозь   импозантную,   выглядевшую   непроницаемой
застекленную дверь, служившую  отдельным  входом  в  апартаменты.  Затем
повернули направо и, пройдя в открытую дверь, очутились в темной комнате
с опущенными жалюзи на окнах.
   - Что здесь? - спросил Арон.
   - Кажется, его кабинет, - ответила Элинор, мигая. - Я не была тут  не
помню уж с каких пор. Вероятно, с того времени,  как  здесь  закончились
отделочные работы. Сэм еще показывал мне тогда помещение.
   - Ну что же, посмотрим, что к чему. Вы знаете, где выключатели?
   - Обычно выключатели бывают  на  стене,  -  глубокомысленно  заметила
миссис Дивероу.
   Так оно и оказалось. И вскоре три напольные лампы осветили столько же
доступных для обозрения  стен  большого  кабинета  в  сосновых  панелях.
Впрочем, стены как таковые практически скрывали от  взора  фотографии  в
рамках и газетные вырезки, приклеенные в промежутках между  ними  липкой
лентой. Многие образцы печатной продукции то ли в спешке, то ли во гневе
были наляпаны вкривь и вкось.
   - В этом свинарнике сам черт ногу сломит! - возмутилась Элинор.  -  Я
заставлю его навести порядок!
   - Я бы не обращал на это внимания, -  проговорил  Пинкус,  подходя  к
вырезкам из газет на стене слева. То были в основном снимки  монахини  в
белом одеянии, раздававшей пищу и одежду нуждающимся  -  белым,  неграм,
латиноамериканцам - в разных частях света. Надпись  над  одним  из  них,
запечатлевшим  трущобы  Рио-де-Жанейро,   о   чем   вполне   определенно
свидетельствовало распятие на вершине горы, на  фоне  которой  простерся
сей  город  богатых,  гласила:  ?Сестра  Энни  Милосердная  несет  слово
Господне во все концы земли нашей!? Остальные  иллюстрации  представляли
собой лишь вариации на ту же  тему.  Портреты  на  диво  привлекательной
монахини,  сделанные  в  Африке,  Азии,   Центральной   Америке   и   на
тихоокеанских   островах,   заселенных   прокаженными,    сопровождались
подписями типа ?Сестра Энни?, ?Сестра Милосердия?, ?Сестра  Надежды?  и,
наконец, ?Энни Благотворительница, достойная быть  причисленной  к  лику
святых?.
   Надев очки в  стальной  оправе,  Арон  принялся  изучать  фотографии,
заключенные в рамки. Все они были сняты  где-то  в  Альпах,  удивительно
красивом месте, на  родине  эдельвейсов.  Люди  на  карточках  выглядели
счастливыми и беззаботными, их лица светились радостью жизни.  Некоторых
из них было нетрудно узнать. Вот Сэм  Дивероу  в  несколько  более  юном
возрасте.  А  рядом  -  высокая  воинственная  фигура  маньяка-генерала,
безумца  Маккензи  Хаукинза.  В  роскошной  сладострастной   женщине   с
пепельными волосами и в шортах и лифчике безошибочно  угадывалась  ?Энни
Милосердная?. Был там и еще один человек, четвертый, - веселый, плотного
сложения малый в коротком поварском переднике, едва прикрывавшем кожаные
штаны. Кто же он? Его лицо казалось Арону знакомым... Впрочем,  нет-нет.
Не может того быть!
   - Бог Авраама отступился от нас! - прошептал Арон Пинкус с  дрожью  в
голосе.
   - Ради всего святого, скажите,  о  чем  это  вы?  -  спросила  Элинор
Дивероу.
   - Вероятно, вы этого не помните, поскольку  подобные  вещи  мало  что
значили для вас, - отозвался взволнованно Арон. - Несколько лет назад  в
Ватикане разразился скандал из-за каких-то финансовых нарушений.  Деньги
из церковной  казны  полились  не  на  божеские  дела,  а  на  поддержку
третьесортных оперных трупп, проведение карнавалов, создание чуть ли  не
по всей Европе приютов для проституток и  тому  подобные  безрассудства.
Люди тогда поговаривали, что Папа рехнулся: он, мол,  попросту  сошел  с
ума. Но позже, когда Вечный город был уже на краю бездны, что вызвало бы
панику на рынке капитала, все вдруг вернулось на круги своя. Папа, снова
став самим собой, взял бразды правления в свои руки.  И  тогда  средства
массовой информации принялись трубить, что там, дескать, было двое: один
- сумасшедший, другой же - тот самый прекрасный добрый человек, которого
все знали и любили.
   - Дорогой мой мистер Пинкус, я так ничего и не поняла.
   - Да вот же, посмотрите! Взгляните только! - вскричал Арон,  указывая
на улыбающееся мясистое лицо на одной из фотографий. - Это же он!
   - Кто?
   - Да Папа! Папа Римский!.. Теперь ясно, откуда взялись деньги: выкуп!
Пресса оказалась права: их было двое! Генерал Хаукинз и ваш сын похитили
Папу!.. Элинор!.. Да где же вы?
   Арон повернулся к ней. Почтенная леди лежала на полу без чувств.

Глава 4

   -  Абсолютно  безупречных  людей  не  существует,  -  изрек  спокойно
Манджекавалло, обращаясь к двоим мужчинам в темных костюмах, сидевшим за
столом напротив него в тускло освещенной кухне директора ЦРУ в  Маклине,
штат  Вирджиния.  В  голосе   его   сквозило   недоверие.   -   Это   же
противоестественно! Понимаете, что  я  имею  в  виду?  Может,  вы  плохо
искали, Лапа?
   - Говорю тебе, Винни, я был потрясен, - произнес тучный коротышка  по
кличке Лапа, трогая узел белого  шелкового  галстука,  выделявшегося  на
фоне его черной рубашки. - Это не только противоестественно, как заметил
ты, но и не по-человечески. В каком мире  живут  эти  высоконравственные
судьи? Может, в стерильном?..
   - Ты не ответил на мой вопрос, - прервал его мягко Винсент,  поднимая
брови и переводя взгляд на своего второго гостя. -  А  ты  что  скажешь.
Туша? Вы, ребята, не растрогались случаем до слез?
   - Послушай, Вин, -  запротестовал  крупный  мужчина  с  бочкообразной
грудью, растопырив  перед  собой  массивные  руки,  прикрывшие  частично
красный галстук поверх розовой рубашки, - мы классно потрудились. Работа
была высший сорт, уж поверь мне! Эти чистюли сами напрашивались на  это,
верно? Мы даже задействовали мальчиков Хайми  Голдфарба  в  Атланте:  им
ведь ничего не стоит собрать улики и против святого. Я прав или нет?
   - Да, мальчики Хайми знают все ходы и выходы, что правда, то  правда,
- согласился директор ЦРУ, наливая себе очередной стакан кьянти  <Кьянти
-  легкое  итальянское  вино>  и  извлекая  из  кармана  рубашки  сигару
?Монте-Кристо?. - Они справляются со своими  обязанностями  куда  лучше,
чем все фэбээровцы в Гувервилле <Гувервилл - имеется в  виду  резиденция
ФБР> вместе взятые.  Они  накопали  нам  дерьма  на  сто  тридцать  семь
конгрессменов и двадцать шесть сенаторов, что вкупе с вознаграждением  в
денежной форме и обеспечило мне поддержку со стороны этих прохвостов.
   - Как ты сказал там, Винни, в  денежной  форме?..  -  решил  уточнить
Лапа.
   - Забудь об этом. Я просто не могу представить себе,  чтобы  все  эти
пятеро или шестеро свихнувшихся судей оказались чисты  как  стеклышко  и
что  ни  на  одного  из  них  нет  компромата.  Такого  не   бывает!   -
Манджекавалло поднялся из-за стола и, закурив  сигару,  принялся  шагать
взад и вперед вдоль  стены,  на  которой  висели  вперемешку  гравюры  с
изображением святых, пап римских и овощей, пока вдруг не  остановился  в
облачке дыма, окутавшем  его  голову,  словно  нимб,  и  начавшем  затем
медленно опускаться.  -  Вернемся-ка  на  исходные  позиции  и  взглянем
реально на вещи.
   - На какие, Винни?
   -  Не  исключено,  что  эти  пятеро  или  шестеро   -   всего-навсего
либеральные клоуны, не способные мыслить практически. Что из  того,  что
люди Голдфарба не сумели ничего накопать против них? А как насчет  этого
большого черного кота? Вдруг у него были грешки в детстве или в  юности!
Кто-нибудь подумал об этом? Или никто из вас не заглядывал столь  далеко
в его прошлое? Если это так, то вы допустили серьезный промах!
   - Он был прислужником в церкви, псаломщиком, хористом, Вин. Ну, сущий
праведник, просто ангел во плоти, и к тому же он очень-преочень умный.
   - А как насчет женщины-судьи? Она ведь большая шишка,  верно?  А  это
значит, что ее мужу пришлось  заткнуться  и  сделать  вид,  будто  он  в
восторге от того, что его жена занимает такой важный пост. Но  на  самом
деле это не может ему нравиться: он же  мужчина.  Представьте,  что  она
перестала готовить еду, и он бесится из-за этого, однако выказать своего
возмущения не смеет: обычно люди  предпочитают  помалкивать  в  подобных
случаях.
   - Там тоже не подступишься, Вин, - печально покачал головой  Туша.  -
Он каждый день присылает ей в офис цветы и твердит всем и  каждому,  как
он ею гордится. И это понятно: он  -  известный  адвокат  и  не  захочет
нажить себе врага в суде, особенно в лице собственной жены.
   - Ну и дерьмо же он!.. Послушай, а этот ирландский святоша? Что, если
он напивается втихую после их грандиозных  представлений?  Что  скажешь?
Неплохо бы  сыграть  на  этом:  соорудить  небольшое  досье,  совершенно
секретное,  -  мол,  вопросы  национальной  безопасности  и  все  такое.
Покупаем  полдюжины  свидетелей,  которые  утверждают,  что  видели  его
горяченьким и пузырившимся пивом после того, как он покинул  свой  офис.
Это сработало бы. Кроме того, почему бы не приписать ему  пару  девочек?
Это же так естественно?
   - Дохлый номер. Вин! - возразил Туша, вздыхая и снова качая  головой.
- Ирландский парень такой чистоплюй, что простыни  под  ним  скрипят  от
крахмала. Всем известно, что он никогда в жизни не выпивал больше одного
бокала белого вина. Что же касается девочек, то и там тоже глухо.
   - А вдруг все-таки удастся что-нибудь найти?
   - Зря стараешься. Вин: он идеалист, какими бывают только  в  возрасте
бойскаутов.
   - Вот прохвост!.. Раз так, не будем трогать этих  двоих  англосаксов,
тем более что наши люди умеют совершать славные налеты на  этих  богатых
ребят в лучшей части города. Не стоит зря обижать  эту  компанию,  пусть
себе развлекаются в загородных клубах. Мне это не нравится, но  я  готов
смириться... Итак, переходим к нашему собственному олуху.
   - Прескверный малый, Винни! - заявил сердито Лапа.  -  Он  был  очень
груб со многими из наших ребят, будто вовсе и не знает,  кто  мы  такие.
Понимаешь, что я хочу сказать?
   - Так, может, дать ему понять, что мы-то уж, во всяком случае, знаем,
кто он такой. Согласны?
   - О?кей. Вин! Но как это сделать?
   - Мне-то откуда знать, черт возьми! Мальчики Голдфарба уж  непременно
придумали бы. Не одно, так другое! Может быть, он трахнул пару  монахинь
в приходской школе или  стибрил  набор  посуды  во  время  мессы,  чтобы
купить ?харли? и присоединиться к банде мотоциклистов!.. Обязан  я,  что
ли, за всех ломать  голову?..  Должна  же  у  него  быть  хоть  какая-то
слабость: за всеми этими жирными олухами какие-нибудь грешки да водятся!
   - Туша тоже жирный...
   - Стоп, Лапа, и ты не жердь.
   - Тебе не достать этого олуха,  Вин,  -  вмешался  Туша,  здоровяк  в
розовой рубашке. - Он настоящий эрудите, у него в запасе столько высоких
слов, что он может сбить с толку кого угодно, и к тому же он  чист,  как
ирландец, вымоченный  в  отбеливателе.  По  сути  он  не  делает  ничего
предосудительного. Разве что без конца распевает свои любимые арии и при
этом  безбожно  фальшивит,  что,  конечно,  раздражает  людей.  Мальчики
Голдфарба кинулись было по  его  следам,  потому  что,  как  большинство
любителей ермолок <Под любителями ермолок  подразумеваются  евреи>,  они
считают себя либералами, наш же чистюля к таковым себя не относит. У них
был политический мотив, понятно?
   -  Черт  возьми,  какое  отношение  имеет  к  этому  политика?  Столь
серьезной проблемы, с какой пришлось нам столкнуться сейчас, не было  за
всю историю существования нашей страны, а мы тут жуем жвачку  по  поводу
политики!
   - Послушай, Винни, - взмолился Лапа, - но ведь это ты хотел  замарать
тех важных судей. Или нет?
   - О?кей! О?кей! - Манджекавалло, продолжая рассеянно дымить  сигарой,
направился к своему месту за кухонным  столом.  -  Я  знаю,  когда  наши
фокусы не срабатывают, ведь верно? Так на чем мы остановились? Ах да, мы
должны защитить страну, которую любим, потому что без страны, которую мы
любим, мы останемся не у дел. Ясно я выражаюсь?
   - Вполне, - заверил его Лапа. - Я тоже не хочу жить ни в какой другой
стране.
   - И я бы не смог, - признался Туша. - Куда бы я сунулся с  Анджелиной
и семью ребятишками? В  Палермо,  ты  знаешь,  слишком  жарко,  чуть  не
задыхаюсь. А Анджи приходится еще хуже, чем мне. Вот уж  она-то  потеет!
От нее вся комната может провонять.
   - Это  отвратительно,  -  произнес  тихо  Манджекавалло,  уставившись
темными глазами на своего огромного сподвижника  в  розовой  рубашке.  -
Даже очень! Не понимаю, как можешь ты говорить такие вещи о матери своих
детей.
   - Так ведь это не ее вина, это все ее железы.
   - Хватит разводить бодягу, Туша! Баста! Это нас никуда не приведет. -
Директор ЦРУ снова вскочил со стула и сердито  зашагал  по  кухне,  дымя
сигарой. Потом, задержавшись  у  плиты,  приподнял  крышку  с  дымящейся
кастрюли, но, обжегшись, тут же уронил ее. - Черт возьми,  что  она  там
готовит? На вид - обезьяньи мозги.
   Он потряс обожженной рукой.
   - Ты это о своей горничной. Вин?
   - О горничной? О какой такой горничной? Или ты подумал  про  ту,  что
сидит рядом с Розой? И вяжет и болтает, болтает и вяжет! Они там, словно
две сицилийские шлюхи, пытаются вспомнить, кто на кого  взобрался  сорок
лет назад в Мессине! Она не готовит. И не только не  готовит,  но  и  не
моет окон и не чистит туалета. Они с Розой лишь шастают по супермаркетам
и покупают падаль, которой я и кошек не стал бы кормить.
   - Так избавься от нее, Вин.
   - А ты, как я вижу, остряк! Роза говорит, что она похожа на  одну  из
ее сестер, только не такая уродина, как та... Это же дерьмо,  пусть  они
сами едят, мы же поостережемся. Нация в  опасности!  Ты  понял,  куда  я
клоню?
   - Понял, Винни! - Лапа кивнул большой головой со слегка кривым носом.
- Это когда говорят: ?Коренное население пришло в волнение?, - верно?
   - О Господи,  ну  какое  отношение  имеет  ко  всему  этому  коренное
население!..  Хотя...  постой-ка,  постой-ка!..   Коренное...   Коренные
американцы... Надо же, черт возьми!.. Очень может быть, что  так  оно  и
есть.
   - Что это за ?оно?. Вин?
   - Мы ведь не можем подкопаться под этих судей, не так ли?
   - Да, все так, Винни.
   - Значит, Верховный суд может нас всех спустить в унитаз, согласен?
   - Согласен, Вин.
   - Ну и зря: такое вовсе не обязательно. Представь - только представь,
- что этот идиот индейский вождь, способный вызвать величайший  в  нашей
истории   кризис   всей    системы    национальной    безопасности,    -
омерзительнейший тип, вконец испорченная личность, в сердце которой  нет
ни крупицы любви, а только злоба. Ясно, что к чему? Предположим, что ему
тысячу раз наплевать на его диких собратьев с Запада  и  что  он  жаждет
лишь славы, которую рассчитывает добыть с помощью этого процесса.  А  мы
возьмем да положим этого  типа  на  обе  лопатки,  и  суду  не  придется
рассматривать никакого дела. Со всей этой галиматьей будет покончено раз
и навсегда.
   - Не знаю, Вин, - возразил неуверенно Туша. - Ты говорил, что