зных связей.
   После получения им высшего образования  началась  его  многообещающая
карьера  в  конторе   ?Арон   Пинкус   ассошиэйтс?,   грубо   прерванная
вмешательством вооруженных сил  Соединенных  Штатов.  В  период  резкого
усиления влияния Пентагона армия, испытывавшая острую нужду  в  юристах,
попыталась привлечь к службе всех специалистов подобного  профиля,  кого
только  смогла,  в  надежде,  что  они   сумеют   предотвратить   шумные
разоблачения снабжения  на  базах  на  родине  и  за  границей.  Военные
компьютеры раскопали  давно  забытое  решение  об  отсрочке  от  военной
службы, предоставленной некогда Сэмюелу Лансингу Дивероу, и  вооруженные
силы заполучили красивого солдата, пусть и не  столь  уж  боевитого,  но
зато  обладавшего  блестящим  юридическим  умом,  коим  и  не  преминуло
воспользоваться без зазрения совести армейское начальство.
   "Что же с ним стряслось? - спрашивал себя Пинкус. -  Что  за  ужасные
события произошли несколько лет назад, если они и по сей  день  не  дают
ему покоя? Если от них так и не оправился этот  из  ряда  вон  выходящий
интеллект, отлично разбирающийся в наисложнейшей юридической казуистике,
легко выискивающий здравое зерно в самых туманных толкованиях  закона  и
вызывавший когда-то благоговение у судей и присяжных,  пасовавших  перед
его  эрудицией  и  способностью  к  всепроникающему  анализу?   Что   же
застопоривает порой деятельность этого незаурядного ума??
   Что-то должно было все-таки произойти - это  единственное,  что  знал
Арон,  приближаясь  к  огромной  парадной   двери,   увенчанной   сверху
старомодным застекленным коническим оконцем, и недоумевая, где  раздобыл
Сэм такую уйму денег на реставрацию этого чертова дома? Конечно,  Пинкус
щедро платил своему выдающемуся и, по правде говоря, любимому служащему,
но не настолько же, чтобы тот  смог  потратить  как  минимум  сто  тысяч
долларов на обновление  семейного  гнезда.  Что  принесло  ему  подобные
средства? Наркотики? Отмывание денег? Какие-то тайные операции?  Продажа
оружия за границу?
   Однако, поскольку речь шла о Сэме  Дивероу,  догадки  подобного  рода
теряли всякий смысл. Этот парень  не  годился  для  таких  дел:  он  был
совершеннейшим недотепой в вопросах, требовавших изворотливости,  ибо  -
слава тебе. Господи! - являл собою  по-настоящему  честного  человека  в
этом мире подонков.
   Впрочем, данное весьма лестное для Сэма мнение  о  нем,  понятно,  не
объясняло  происхождения  денег.  Когда  несколько  лет  назад  Арон   в
разговоре  с  Сэмюелом  упомянул  мимоходом   о   впечатляющей   картине
реставрационных работ, которые наблюдал он, проезжая по пути домой  мимо
особняка, тот небрежно, в  тон  ему,  ответил,  будто  один  из  богатых
родственников из рода Дивероу,  почивший  в  бозе,  оставил  его  матери
весьма приличное наследство.
   Пинкус,  покорпев  над  нотариальными  реестрами   зарегистрированных
завещаний и наведя  справки  в  налоговой  инспекции,  выяснил,  что  не
существовало ни того состоятельного родственника,  ни  наследства.  И  в
сокровенной глубине его религиозного сознания вызрела мысль о том,  что,
что  бы  ни  угнетало  Сэма  сейчас,  это  каким-то  образом  связано  с
неизвестно откуда свалившимся на него богатством. Но  что  же,  в  конце
концов, это было? Возможно, ответ на этот вопрос таился в  стенах  этого
величественного старого дома.
   Пинкус нажал на кнопку звонка, зазвучавшего басовито в ответ.
   Прошла добрая минута, прежде  чем  дверь  отворила  пухлая  горничная
средних лет в накрахмаленной зеленой с белым униформе.
   - Да, сэр? - спросила она излишне холодно, как решил Арон.
   - Я - к миссис Дивероу, - ответил Пинкус. - Надеюсь, она ждет меня.
   - Так это вы! - отозвалась горничная еще  более  ледяным,  по  мнению
Пинкуса, тоном. - Буду рада, если вам  придется  по  вкусу  этот  чертов
ромашковый чай, приятель, у меня же к нему душа не лежит. Входите же.
   - Благодарю вас! - Прославленный,  но  отнюдь  не  импозантный  юрист
вошел в вестибюль, облицованный норвежским розовым мрамором. Запрятанный
в его голове компьютер  мгновенно  оценил  стоимость  отделочных  работ.
Сумма оказалась грандиозной.  И,  находясь  под  впечатлением  цифр,  он
произнес туповато:
   - А какой чай предпочитаете вы, моя дорогая?
   - Сдобренный хлебной водкой! - воскликнула  женщина  и,  рассмеявшись
хриплым смехом, ткнула локтем в хрупкое плечо Арона.
   -  Я  вспомню  об  этом,  когда  нам  с  вами  доведется   как-нибудь
пополдничать в отеле ?Ритц?.
   - То будет чудесный праздник, не правда ли, дружочек?
   - Итак, прошу прощения, куда мне?
   - Вот сюда, в двустворчатую дверь, - указала горничная налево. -  Эта
задавака ждет вас. У меня же дел невпроворот.
   С этими словами она повернулась и, пройдя  нетвердой  походкой  через
богато обставленный холл,  исчезла  за  винтовой  лестницей  с  изящными
перилами.
   Распахнув правую створку двери, Арон заглянул внутрь. В дальнем конце
роскошной комнаты в викторианском  стиле  на  кушетке,  обтянутой  белой
парчой,  восседала  Элинор  Дивероу.  На  кофейном  столике  перед   ней
поблескивал серебряный чайный сервиз. Хозяйка была все такой  же,  какой
он ее помнил, - прямой, сухопарой, с  лицом  хоть  и  стареющим,  но  не
утратившим следов былой красоты, разбившей немало сердец и  с  огромными
синими глазами, говорившими гораздо больше, чем ей хотелось бы.
   - Миссис Дивероу, рад видеть вас снова!
   -  Я  испытываю  те  же  чувства,  мистер   Пинкус.   Присаживайтесь,
пожалуйста.
   - Благодарю вас! - Арон прошел по огромному, стоившему бешеных  денег
восточному ковру и опустился в обитое  белой  парчой  кресло  справа  от
дивана, на  которое  миссис  Дивероу  указала  кивком  аристократической
головы.
   - Я поняла по безумному смеху, доносившемуся  из  холла,  -  заметила
гранд-дама, - что вы встретили кузину Кору, нашу горничную.
   - Вашу кузину?
   - Если бы не это, она не осталась бы в доме и пяти  минут.  Богатство
налагает  некоторые  обязательства   и   в   сфере   семейно-родственных
отношений, разве не так?
   - Да, мадам, noblesse oblige! <Положение обязывает  (лат.)>  Выражено
очень точно.
   - Я тоже так думаю. И желаю  всей  душой,  чтобы  никому  никогда  не
доводилось самому  следовать  этому  постулату.  Однажды  она  обопьется
виски, которое крадет, и с обязательством  будет  покончено,  не  правда
ли?
   - Вывод вполне логичный.
   - Но ведь вы пришли сюда не затем, чтобы говорить о Коре?.. Позвольте
предложить вам чаю, мистер Пинкус. Какой вы предпочитаете:  со  сливками
или с лимоном, с сахаром или без?
   - Простите меня, миссис Дивероу, но я  вынужден  отказаться:  у  меня
простительное для старого человека неприятие дубильной кислоты.
   - Вот и прекрасно! У  меня  как  у  старой  женщины  точно  такое  же
отношение к ней. А посему я наполню вот эту маленькую чашечку, четвертую
за сегодняшний день. - Элинор взяла с подноса,  уставленного  серебряной
посудой, лиможский <Лиможский  -  здесь:  изготовленный  во  французском
городе Лимож, славящемся художественными изделиями из  меди  с  росписью
непрозрачной эмалью> заварочный чайник. - Это прекрасный, тридцатилетней
выдержки бренди, мистер Пинкус, и уж его-то кислота никому не пойдет  во
вред. Я сама мою эти чашки, чтобы у Коры не возникало  никаких  идей  на
этот счет.
   - Это и мой любимый напиток, миссис Дивероу, - признался Арон. - И  я
тоже не собираюсь вводить своего врача в курс дела, дабы  и  у  него  не
возникало никаких ненужных мыслей.
   Элинор Дивероу плеснула каждому по доброй порции спиртного.
   - Ваше здоровье, мистер Пинкус! - провозгласила она, поднимая  чайную
чашку.
   - A votre sante <Ваше здоровье (фр.)>, миссис  Дивероу,  -  отозвался
Арон.
   - Нет-нет, мистер Пинкус,  при  чем  тут  французский?  Хотя  фамилия
?Дивероу?, возможно, и французского происхождения, но предки моего  мужа
переселились в Англию еще в пятнадцатом веке. Вернее, их взяли в плен во
время битвы при Креси <Имеется в виду произошедшее 26 августа 1346 года,
во время  Столетней  войны,  сражение  под  французским  селением  Креси
(Креси-ан-Понтье)>, но они прижились в Англии. Мало того,  собрали  свои
собственные дружины и были  посвящены  в  рыцари.  И  придерживаемся  мы
англиканского вероисповедания.
   - Так что же я тогда должен сказать?
   - А как насчет ?Выше хоругви!??
   - Это уже что-то из области религии?
   - Вот мое мнение насчет всего этого: если вы  убеждены,  что  Господь
Бог с вами, значит, так оно и есть. - Отпив по глоточку,  они  поставили
свои чашечки на изящные блюдца.  -  Хорошее  начало,  мистер  Пинкус!  А
теперь перейдем к тому, что нас больше всего тревожит, - к  моему  сыну.
Согласны?
   - Думаю, это было бы весьма разумно, -  кивнул  Арон,  поглядывая  на
часы. - Сэм должен бы уже отбыть на совещание в связи  с  особо  сложной
тяжбой, которое наверняка продлится не один час. Но, как признали мы оба
во время нашей беседы по телефону, в  последние  несколько  месяцев  его
поведение частенько бывало непредсказуемым,  и  поэтому  ему  ничего  не
стоит в любой момент покинуть зал заседания и уехать домой...
   - Или отправиться в музей, в кино или, да  простит  меня  Господь,  в
аэропорт, чтобы улететь Бог знает куда, - перебила Элинор Дивероу.  -  Я
достаточно хорошо осведомлена о неожиданных, необъяснимых выходках сына.
Вернувшись две недели назад из церкви, я обнаружила  на  кухонном  столе
записку, в которой он сообщал, что уходит и позвонит мне чуть  позже.  И
во время обеда Сэм действительно позвонил. Из Швейцарии.
   - Наши впечатления совпадают до боли, поэтому не буду отнимать у  вас
время, пересказывая вам все случаи, которые наблюдали и я сам, и  другие
у меня в офисе.
   - Моему сыну грозит потеря места, мистер Пинкус?
   - Нет, миссис Дивероу. Во всяком случае,  что  касается  меня,  то  я
этого не хотел бы. Я слишком долго и  тщательно  искал  себе  преемника,
чтобы так легко от него отказаться. Но было бы совсем  нечестно  с  моей
стороны уверять  вас,  что  меня  устраивает  сложившийся  к  настоящему
времени status quo <Существующее  положение>.  Совсем  напротив:  данная
ситуация неблагоприятна и для Сэма, и для фирмы.
   - Я с вами полностью согласна. Но что можем мы сделать? И что я  могу
сделать?
   - Рискуя посягнуть на частную жизнь Сэма, я  все  же,  руководствуясь
исключительно любовью к нему и стоящими  передо  мной  профессиональными
задачами, преследующими самые возвышенные цели, спрашиваю, не  могли  бы
вы рассказать мне что-либо, что пролило  бы  свет  на  становящееся  все
более загадочным день ото дня поведение вашего  сына?  Уверяю  вас,  все
останется в строжайшей тайне, как это принято во взаимоотношениях  между
клиентом и адвокатом, хотя я никогда не посмел бы претендовать  на  роль
вашего поверенного.
   - Милый мистер Пинкус, несколько лет назад мне и в голову  не  пришло
бы просить вас выступить в этой роли. Но если бы  у  меня  была  надежда
собрать достаточную для оплаты ваших услуг сумму, я бы не поскупилась на
деньги из тех, что причитались моему мужу после его кончины.
   - Что вы имеете в виду?
   - Видите ли, Лансинг Дивероу  помог  многим  своим  коллегам  открыть
весьма прибыльные предприятия, оговорив  для  себя  право  на  получение
определенной, хотя и довольно скромной,  доли  дохода  после  возмещения
первоначальных затрат. Когда он  умер,  лишь  некоторые  из  них,  самые
порядочные, сочли нужным выполнять условия подобных соглашений.
   - Простите, но о каких соглашениях идет речь? В устной пли письменной
форме?
   - Лансинг не отличался особой аккуратностью при ведении дел. И все же
с тех времен сохранились протоколы заседаний, записи бесед  и  прочее  в
том же духе.
   - У вас есть их копии?
   - Конечно. Правда, мне говорили,  что  они  не  представляют  никакой
ценности.
   - И ваш сын того же мнения?
   - Я никогда не показывала и не покажу ему этих  бумаг.  У  него  было
довольно тяжелое  во  многих  отношениях  отрочество,  что  и  повлияло,
вероятно, на формирование его характера. Так  зачем  же  вновь  бередить
старые раны?
   -  Когда-нибудь  мы  займемся  этими  ?не   представляющими   никакой
ценности? бумагами, миссис Дивероу, но сейчас давайте вернемся  к  тому,
что больше всего интересует нас в данный момент. Не знаете  ли  вы,  что
произошло с вашим сыном в армии? Нет ли у вас каких-либо соображений  на
этот счет.
   - Он проявил себя наилучшим образом, как говорят англичане. Служил  в
офицерском звании. И здесь, и за границей его использовали  как  юриста.
Насколько мне известно, особенно Сэм отличился  на  Дальнем  Востоке.  К
моменту, когда его демобилизовали, он,  будучи  помощником  генерального
инспектора, занимал майорскую должность. Большего и желать было нельзя.
   - На Дальнем Востоке, говорите? -  подхватил  Арон,  настраивая  свою
антенну на соответствующую волну. - А что он делал там?
   - Это, конечно же, было связано с Китаем. Но  нам  едва  ли  что-либо
удастся узнать о роли Сэма в тех событиях, поскольку о ней ?умалчивают?,
как принято говорить, из политических соображений. Он вел  переговоры  в
Пекине об освобождении некоего  безумного  американского  генерала,  ну,
того, который отстрелил... интимные принадежности высокочтимой статуи  в
Запретном  городе  <Запретный  город  -  внутренняя   часть   Пекина   с
императорским дворцом, куда когда-то был запрещен доступ  простым  людям
под страхом смертной казни>.
   - Вы упомянули о ?безумном американском генерале?. Уж не  о  Маккензи
Хаукинзе ли идет речь?
   - Кажется, его так зовут.
   - Но это же самый психованный из  всех  психопатов,  сумасброд-фанат,
едва не ввергший  нашу  планету  в  третью  мировую  войну!  И  Сэм  еще
представлял его интересы?!
   - Да. В Китае. И, по-видимому, весьма успешно.
   Арон несколько раз глотнул, прежде чем обрел голос.
   - Ваш сын никогда и словом не обмолвился  об  этом  в  разговорах  со
мной, - произнес он чуть слышно.
   - Ну, мистер Пинкус, вы же  знаете  военных:  они  о  стольких  вещах
умалчивают, если я правильно это понимаю!
   - Тихо-тихо, шито-крыто, - бормотал монотонно  знаменитый  бостонский
адвокат, будто читал Талмуд. - А скажите, миссис Дивероу, а  не  говорил
ли Сэмми...
   - Сэм или Сэмюел, мистер Пинкус!
   - Да, конечно... Так вот, не упоминал он этого  генерала  Хаукинза  в
разговоре с вами после того, как вернулся из армии?
   - Нет, никогда не слышала от него ни звания, ни имени этого человека,
и вообще он не заговаривал на  эту  тему  в  трезвом  виде...  Я  должна
кое-что объяснить. До того  как  его  демобилизовали  и  он  вернулся  в
Бостон, - правда, несколько позже, чем мы ожидали, нужно добавить...
   - Не надо ничего добавлять, миссис Дивероу. Все это - как в случае  с
посыльным из гастрономической лавки: ему  поручили  доставить  пятьдесят
фунтов копченой лососины, а он куда-то запропастился.
   - Простите, не понимаю.
   - Не важно... Так что вы говорили?
   - Видите ли,  мне  позвонил  полковник  из  Генеральной  инспекции  и
сообщил, что Сэма в Китае пропустили через ?хорошую мясорубку?. Когда  я
спросила, что он имеет в виду, он заявил  довольно  грубо,  что  я,  как
?всякая порядочная жена военного?, сама должна понимать, о чем  речь.  Я
объяснила ему, что я не жена, а мать Сэма. И тогда этот весьма  циничный
человек сказал что-то насчет того, что  этот,  как  он  выразился,  паяц
слегка не в себе и что мне следует ожидать,  что  пару  месяцев  у  него
будут перепады в настроении и, возможно, он пьет.
   - И что вы на это ответили?
   - Признаюсь, будучи замужем за Лансингом Дивероу. я не могла не знать
некоторых вещей, мистер Пинкус. Мне, например, прекрасно  известно,  что
если человек затевает ссору, когда напряжение переходит всякие  границы,
то это означает, что ему необходимо выпустить пар.  Но  эмансипированным
дамам этого не понять. Мужчина по-прежнему вынужден защищать свое логово
ото львов. Это обусловлено биологически, и так будет всегда. Однако тот,
кто позволяет срывать  на  себе  зло,  -  просто  болван  в  физическом,
нравственном и правовом плане.
   - Я начинаю понимать, от кого Сэм унаследовал такой ум!
   - И ошибаетесь, Арон... Могу я называть вас так?
   - Это доставило бы мне величайшую радость, Элинор.
   - Знаете ли, ум, или назовите это как-то еще,  представляет  ценность
только в том случае, если человек обладает  фантазией.  Ее  же  у  моего
Лансинга было в  избытке,  и  когда  на  него  находили  вдруг  приступы
мужского самоутверждения, мне приходилось обуздывать его нрав. Я как  бы
выполняла в таких случаях роль своего рода противовеса и,  если  угодно,
подстраховывала его.
   - Вы замечательная женщина, Элинор!
   - Еще бренди, Арон?
   - Почему бы и нет? Я чувствую  себя  сейчас  учеником  в  присутствии
учителя:  он  наставляет  меня  в  вопросах,  о  которых  я  никогда  не
задумывался. Возможно, вернувшись  домой,  я  брошусь  на  колени  перед
женой.
   - Только не переиграйте: нам нравится считать себя движущей силой.
   - Но вернемся к вашему сыну, -  предложил  Пинкус,  не  забывая  и  о
бренди: попивая его, он каждый раз делал по два глоточка вместо  одного.
- Вы сказали, он никогда не упоминал генерала Хаукинза ни по  имени,  ни
по званию, но, как вы дали мне понять,  намекал  на  него...  не  будучи
трезвым, что вполне понятно. И что же он говорил?
   - Бормотал что-то о каком-то Хауке, как он называл  его,  -  опираясь
головой на изогнутую спинку обитого  парчой  дивана,  произнесла  Элинор
негромко, как бы размышляя вслух. - Сэм уверял меня, что  это  настоящий
герой, военный  гений,  преданный  теми  самыми  людьми,  которые  ранее
восхваляли его как выразителя своих интересов.  Они  молились  на  этого
Хаука, как на идола, но, когда он  стал  неудобен  им,  отвернулись.  Он
мешал им, несмотря на то, что реализовывал их фантазии и  мечты.  А  все
потому, что взялся он за дело не для вида, а всерьез, чем и поверг их  в
ужас: они осознали, что претворение в жизнь их фантазий может привести к
самым нежелательным для них последствиям. Подобно большинству фанатиков,
не нюхавших пороху, они боялись таких вещей,  как  возможные  осложнения
или смерть.
   - А Сэм что?
   - Он утверждал, что никогда не разделял взглядов Хаука  и  вообще  не
хотел иметь с ним ничего общего, но каким-то  образом  его  принудили  к
сотрудничеству с этим генералом, однако как именно,  этого  я  не  знаю.
Иногда, если ему хотелось просто выговориться,  он  придумывал  какие-то
невероятные истории,  чистую  чушь,  вроде  ночной  встречи  с  наемными
убийцами  на  площадке  для  гольфа.  И  даже   называл   гольф-клуб   в
окрестностях Лонг-Айленда.
   - Лонг-Айленд - это в штате Нью-Йорк?
   - Да. А еще  я  слышала  от  него,  будто  он  выторговывал  какие-то
контракты на огромные суммы у  изменников-англичан  в  Белгрейв-сквер  в
Лондоне, у бывших  нацистов  на  птицефермах  в  Германии...  и  даже  у
арабских шейхов в пустыне. Кстати, шейхам этим,  как  следовало  из  его
слов, принадлежали дома  в  районе  тель-авивских  трущоб,  и  во  время
йом-киппурской  войны  <Йом-киппурская  война  -  четвертая   по   счету
арабо-израильская война, названная так потому, что началом ее  послужило
нападение на Израиль египетских и сирийских войск в октябре 1973 года, в
день иудейского праздника  Йом-киппур>  они  выступили  против  обстрела
египетской армией их владений. Безумные истории, прямо скажу вам,  Арон,
просто бред какой-то!
   - Просто бред какой-то,  -  слабым,  едва  слышным  голосом  повторил
Пинкус, чувствуя, что в  желудке  у  него  образовался  ком.  -  Если  я
правильно вас понял, он и сейчас рассказывает эти странные истории?
   - Не так часто, как прежде, но да, рассказывает,  когда  находится  в
особо подавленном состоянии или,  опрокинув  лишний  стаканчик  мартини,